В плену серебряного века. Вечность -1-2, 12

В ПЛЕНУ  СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА ВЕЧНОСТЬ И.ЦАРЕВА

Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слёзы капали. И вился русый локон.

И больше ничего мой сон не содержал...
Но, потрясённый им, взволнованный глубоко,
Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока...
И. Северянин

Серебряный век оборвался внезапно, едва успев начаться. Он заполыхал ясным пламенем в пожарищах бунта бессмысленного и беспощадного.
В 1917 году А. Блок и В. Маяковский на Сенатской площади, около одного из тех костров столкнулись на миг, чтобы разойтись уже навсегда. И странная фраза:

- А у меня в усадьбе сожгли библиотеку, - была совершенно непонятна тому, кто одержимо мечтал о мировом пожаре и грозился сбросить бога с небес.

До библиотек ли было тогда, когда рушился мир, и все-таки именно уничтоженная библиотека – символ  вечной жизни слова- была самым страшным кошмаром, самой большой потерей  для А. Блока. Серебряный век  канул в Лету, но ведь ничто не исчезает бесследно, в мире нет ничего нового.
Не случайно же И.Северянина значительно позднее, когда погиб сам Блок, так потрясла сцена, которую он описывает в своем стихотворении

Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока

На самом деле в этом эпизоде есть глубочайший смысл –мир не канул в Лету, пока мы не позабыли А.Блока, первого поэта серебряного века, самой страшной бедой для которого стала уничтоженная библиотека.
Такая вот странная связь наметилась.

В другом своем стихотворении, избранный королем поэтов, Игорь Северянин напоминает «тусклым сиятельствам», что
Во времена Северянина следует знать, что за Пушкиным
Были и Блок и Бальмонт

И все титулы, звания, награды перед истинными творцами –ничто. Мир не прекратит своего существования, пока мы помним об А. Блоке. И у нас всегда есть возможность вернуться в серебряный век русской поэзии,  пока традиции Блока не нарушаются, пока его творчество остается главным мерилом Поэзии.

Об этом я думала, когда пыталась определить и традицию, и новизну в творчестве Игоря Царева.

То, что серебряный век в его творчестве - точка отсчета – сомнения не было - стихотворение «Когда в Елабужской глуши», прозвучавшие за несколько дней до ухода, в тот момент, когда ему вручали литературную премию – яркое тому свидетельство. Стихотворения, обращенные к Волошину и самому Северянину – свидетельствуют  о том же. И все-таки начать анализ в контексте стихотворений о серебряном веке хочется со «Старой Незнакомки», потрясшей многих, из тех, кто открыл этот текст в разное время. Вот та точка отсчета, где становится ясно – Игорь Царев вышел оттуда, это его стихия, его начало.
И словно бы ясная подсказка, одна из последних рецензий 30 марта, а Игорь отвечал всем нам в последний раз 1 апреля,  больше я его реплик не видела.

Рецензия о том же самом, о чем я все время думаю
http://stihi.ru/rec.html?2013/03/30/5939
Рецензия на «C высоты своего этажа» (Игорь Царев)

а я-то наивно полагал, что канул в Лету серебряный век.
читая вас, понимаю, как заблуждался. приятное открытие!

Борис Виноградов 30.03.2013 12:14
:) Значит, заходите еще

Игорь Царев 01.04.2013 16:32

То, что серебряный век не канул в Лету, а продолжил свое существование – это было очевидно многим.

Творчество Игоря Царева находится где-то  в промежуточном этапе между символизмом А.Блока и акмеизмом  Николая Гумилева.

Для обоих поэтов А. Блок остался мерилом того высшего напряжения духа, но наступали иные времена, и тот и другой стремились к предельной яркости и стиля,  и смысла - от всей таинственности и   усложнённой, многослойности  метафор символизма нужно было вернуться к простоте и прозрачности текста.

И это им в равной мере удалось, с той лишь разницей, что Н. Гумилеву прожить пришлось до обидного мало, он только приступил  к творению этой прозрачной гармонии, так чаровавшей многих.
Но и для того, и для другого творчество А .Блока осталось путеводной звездой, потому что  представить серебряного века без него было невозможно.

А потому знаковым стихотворением для Игоря Царева стала «Старая Незнакомка» Эпиграф здесь из той «Незнакомки», легенды о которой будоражат наши умы до сих пор.

В воспоминаниях поэтов серебряного века все время мелькает эпизод, как впервые появился А. Блок на башне В. Иванова, и долго был не замечен знаменитыми поэтами, а потом на рассвете уже изрядно выпивший К. Бальмонт, издеваясь над новичком,  попросил его тоже что-нибудь почитать. И  он прочитал «Незнакомку», кто-то говорил, что читал он ее еще пять раз, кто-то утверждал, что семь. Но стихотворение так потрясло мэтров, что снисходительная усмешка исчезла с их лиц и никогда больше не появлялась. Они были зачарованы именно этим текстом, который навсегда оставался для Блока знаковым. Над тайнами его  бьются литературоведы до сих пор, а А. Блок только загадочно улыбается, взирая на все наши усилия.

И трудно представить мне современного поэта, который сегодня бы решился написать что-то по мотивам этого шедевра, ставшего символом эпохи, а вот Игорь Царев решился, да еще в ключе прозрачности и невероятной ясности акмеизма, удачно  избегая туманов и обманов символизма, что само по себе  непростая задача. Это еще и рискованно, потому что исчезает тайна, на которой и держится сюжет текста. Ведь там мы так и не понимаем до конца,  была ли женщина, реальна она или только призрак, только воспоминание о первой любви. И скорее всего,  это «только первая снится любовь». А как же в  другой системе передать то невероятное состояние и чувства, и тайну, и портрет прекрасной женщины? Кажется, что все усилия  поэта  обречены  на провал. Но не торопитесь выносить приговор. Загляните в текст.

Старая незнакомка
Игорь Царев

Дыша духами и туманами...
А.Блок

* * *
По скользкой улочке Никольской,
По узкой улочке Миусской
В разноголосице московской -
Едва наполовину русской,
Ни с кем из встречных-поперечных
Встречаться взглядом не желая,
Вдоль рюмочных и чебуречных
Плывет гранд-дама пожилая.

Ни грамма грима, ни каприза,
Ни чопорного политеса,
Хотя и бывшая актриса,
Хотя еще и поэтесса,
Среди земных столпотворений,
Среди недужного и злого,
В чаду чужих стихотворений
Свое выхаживает слово.

В былинной шляпке из гипюра
Или другого материала,
Она как ветхая купюра
Достоинства не потеряла.
В нелегкий век и час несладкий
Ее спасает книжный тоник,
Где наши судьбы - лишь закладки
Небрежно вставленные в томик.

http://stihi.ru/2011/12/04/8928

Действие переносится в Москву, что характерно для Игоря, москвича, любящего этого город,  скорее всего это все-таки день, а не вечер, потому она так ясно прорисована. И вроде бы совсем не похожа на ту, которая появляется «дыша духами и туманами».

Конечно, это собирательный образ всех блоковских Незнакомок
Хотя и бывшая актриса,
Хотя еще и поэтесса,

- бывшая  актриса и вот уже великолепная Наталья Николаевна Волохова, та сама, которая пришла в его жизнь  сразу же после написания шедевра,  она стала Снежной маской и Снежной Девой, и столько удивительных стихотворений ей было посвящено.

Поэтесса, - и возникает в памяти образ А. Ахматовой «Я пришла к поэту в гости». И это тоже она, обессмертившая его в своих посланиях, и поведавшая нам, что «У него глаза такие, что влюбиться каждый должен».
Но в современном мире она, конечно, скользит как тень, разглядеть которую может только поэт из Блоковского круга, круга избранных, отмеченных, каким и был Игорь Царев. Как бы ни грустно это было сознавать, но сегодня он уже ближе к самому Блоку, чем к нам, и возможно  на той самой лунной дорожке он сможет прочитать  свое великолепное стихотворение.

Как и сам поэт, она ощущает себя чужой в этой шумной и яростной столице, где чаще всего не живут, а выживают, у нее же особая миссия, она
В чаду чужих стихотворений
Свое выхаживает слово.

Мы знаем по запискам и воспоминаниям самого А. Блока, что он всегда был влюблен в актрис, и Игорь Царев в данном случае выступает адвокатом поэтесс, вероятно, они ему ближе и понятнее, и до сих пор за них некому было заступиться перед Блоком и историей.

Многих поражают следующие две строчки в характеристике  героини

Она как ветхая купюра
Достоинства не потеряла.

И на самом деле на улицах столицы каждый из нас еще имел радость встречать вот таких вот старых дам, невероятных, прекрасных, которыми можно всегда любоваться, потому что они и живут, и несут себя миру достойно до самого конца. Они действительно заглянули в наш бурный мир из той эпохи. Встречали многие, а вот написать о них, так написать смог только Игорь Царев.

Есть множество воспоминаний о К.М. Садовской, первой возлюбленной поэта, которой и было посвящено стихотворение «Незнакомка». Она  до самой смерти  хранила письма поэта, перевязанные  алой лентой, и доктор, ее лечивший, большой поклонник А.Блока, видел единственное ее сокровище –пачку этих писем, и не мог поверить, что это та самая  женщина…

На этот раз героиня Игоря Царева хранит другое сокровище

В нелегкий век и час несладкий
Ее спасает книжный тоник,
Где наши судьбы - лишь закладки,
Небрежно вставленные в томик.

Это томик стихотворений, вероятно, тот самый, о котором с таким восторгом говорил Игорь Северянин

Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.

Не та ли самая эта девушка, которая прожила долгую жизнь и сохранила тот самый томик стихотворений с засохшими цветами, с закладками, которые остаются на память о каких – то важных событиях.

Если поэтам доведется встретиться на той самой лунной дорожке, то это стихотворение Игоря Царева для Александра Блока должно быть тем чудным даром, который искупает все горечи и страдания,  выпавшие  на долю первого поэта серебряного века.

А что же по этому поводу осталось в рецензиях, которые стали сегодня для нас основной доказательной базой и живыми свидетельствами того, о чем  я пытаюсь  рассказать:

Похоже на "Незнакомку" Блока, через сколько-то лет.
Нравится!

Рукавишникова Юлия 04.12.2011 20:58 •
:) Так и задумывалось. Рад, что это читается между строк

Игорь Царев 04.12.2011 21:04

Хотел даже назвать текст "Старая незнакомка". Но потом решил, что посыл и так прозрачен :)
Игорь Царев 05.12.2011 12:04

А когда читательницы вспоминают о том, что  в стихотворении было еще и продолжение, оно возникает в рецензии у Игоря, так мы открываем еще одну тайну этого текста:

Я вообще-то и хотел сказать, что земная жизнь без жизни книжной - бедна и тщетна :)) Но окончание можно мысленно проговаривать так:

В нелегкий век и час несладкий
Ее спасает книжный тоник,
Где наши судьбы - лишь закладки
Небрежно вставленные в томик.
Где седовласые вершины
Над серой плоскостью взмывают
И поливальные машины
Следы с асфальта не смывают.

Игорь Царев 09.12.2011 15:28

Есть еще и вот такое интересное замечание по поводу этого стихотворения:

Такие ещё живут в Москве. Их пошло и точно называют "уходящая натура".
Я ничего о Вас не знаю, но мне кажется Вы - петербуржец, или ленинградец (как угодно).И если это так, то большое спасибо - отдельное - за чувство Москвы.

Джина Церович 18.02.2012 17:08 •
 
:) Я в Питере в институте учился
Игорь Царев 20.02.2012 10:54

И снова читатели говорят о том, что вспомнили и Бродского, и ясно увидели в Незнакомке А.Ахматову.

Когда есть столько  различных контекстов, то сразу ясно, что текст настоящий, очень глубокий, и очень интересный.

Последняя реплика Игоря Царева по этому поводу:
Да, внутренний отсыл к классике придает тут некоторый шарм. Рад, что это ощущается не только мной :)

Игорь Царев 13.12.2011 13:47

Это только самый первый штрих для того, чтобы вписать творчество Игоря Царева в поэзию серебряного века.

Нам еще предстоит обратиться к стихам, посвящённым М. Цветаевой, И. Северянину, Б. Пастернаку, Н. Гумилеву, к другим мотивам и темам самого Блока, которые прослеживаются в творчестве, о которых в рецензиях говорит поэт.

В итоге открывается такая невероятная картина со-творчества, перекличек, о которой только догадывался в одной из последних рецензий один из читателей

2.

От Старой Незнакомки, из серебряного века вместе с Игорем Царевым мы  возвращаемся в нашу реальность, чтобы  вместе с поэтом взглянуть еще на один портрет, по силе воздействия, это творение достойно кисти Рембрандта, кстати Игорь упоминал в рецензиях, что он учился рисовать, но потом это дело оставил, хотя  у него есть  навыки портретиста, и теория живописи ему, судя по всему,  известна.

А вот рисовать портрет еще одной своей замечательной героини, ему приходится снова словом, вместо картины появляется стихотворение.
В ней есть что-то и от той, первой, играющей главную роль в  этой статье,  но тут картина выпуклее, больше деталей, мы отходим от духов и туманов А. Блока в суровую реальность, реальность печальную, на первый взгляд
Исчезнув с московских улочек, Незнакомка вернулась к себе домой.
* * *

Мышиный запах запустения
Витает в старческой обители.
Молчат поникшие растения,
Как будто чем-то их обидели.

А их хозяйка с кожей матовой
Почти дворянского сословия…
Стихи целебные Ахматовой
И валидол у изголовья…

Жизнь - патефонная иголочка,
Скрипит давно немодной песнею.
На ужин только хлеба корочка,
Ведь снова задержали пенсию.

Но память о годах без отчества,
И грезы о былых поклонниках
Лимонной долькой одиночества
Украсят постный «чай со слоником».

И пусть невесел день рождения,
Душа не ведает усталости.
Она участник восхождения
К седой вершине звездной старости.

Часы идут как заведенные,
Качая маятник размеренно,
Но время, Богом отведенное,
По счастью, никому не ведомо.

 Удивительный образ, вписанный уже не в вечность, а в реальность комнаты, где все бедно, но достойно.
Стихи целебные Ахматовой и чай со слоником, - вот что главное в этом мире.

Игорь Царев не боится взглянуть в глаза старости, показывает нам ее  во всех  своих порой убогих серых тонах,  но чувствуется какая-то светлая печаль и достоинство человека «Почти дворянского сословия».  Люди нашего поколения еще встречали таких героинь, родившихся до революции, проживших долгую и очень трудную жизнь, но не сломленных, идущих и живущих с прямой спиной и расправленными плечами даже в таких скудных условиях жизни, какие им чаще всего выпадали.

Вольно или невольно воспоминается знаменитый романс  Апухтина «Пара гнедых»
Текст песни - Пара гнедых

Пара гнедых, запряженных с зарею,
Тощих, голодных и грустных на вид,
Вечно бредете вы мелкой рысцою,
Вечно куда-то ваш кучер спешит.
Были когда-то и вы рысаками,
И кучеров вы имели лихих,
Ваша хозяйка состарилась с вами,
Пара гнедых!

Только  минор этого романса заменяется у Игоря Царева мажором, потому что все-таки  таинственная и прекрасная Незнакомка  А.Блока и в старости своей не может оказаться вот такой убогой и несчастной, как эта героиня

Вот отчего, запрягаясь с зарею
И голодая по нескольку дней,
Вы подвигаетесь мелкой рысцою
И возбуждаете смех у людей.
Старость, как ночь, вам и ей угрожает,
Говор толпы невозвратно затих,
И только кнут вас порою ласкает,
Пара гнедых!

Старость – печальная пора для когда-то блестящей Дамы, и может быть,  впервые Игорь Царев нарушает эти законы, он показывает нам достойную старость. Потому что таким видит этот мир, и конечно, за плечами у него стоит не  депрессивный и несчастный А.Апухтин, а гордый и надменный Александр Блок, сумевший  в свое время сотворить чудо – явить миру вот такую Незнакомку. Но не надо забывать, что его жизненный путь оборвался в 40 лет… Он просто не мог развить эту тему.
И в подтверждение того, что это Незнакомка остается прекрасной, ею может любоваться и восхищаться любой из нас, и извечный мотив «Подайте милостыню ей» в данном случае, у Игоря Царева совершенно неуместен, его героиня и не примет эту милостыню, если кто-то захочет подать.
Но есть и еще одно стихотворение, развивающее эту тему "Старая Прага"

Сказочный город. Честно
Игорь Царев 20.01.2009 21:49 

-  читаем мы в рецензии к этому стихотворению, и никто не сомневается в том, что город сказочный, но  ведь надо еще написать об этом так, чтобы эту сказочность увидели даже те, кто ни разу не был в Праге.

А это вовсе не так просто, как кажется.

На моей памяти впервые о Праге ТАК   написал именно Игорь Царев, может  быть потому, что у него были уже те два стихотворения, и это только дополнило и расширило тему ДОСТОЙНОЙ старости, которая может быть вопреки вековому опыту, доказывающему обратное, прекрасной

Старая Прага

Игорь Царев

Прага, как старая дама в вуали -
Профиль готичен.
Здесь электрический смайлик трамвая
Анекдотичен.
Тонем в истории улочек узких -
Даты и прочерк.
Толпы туристов. Но, кажется, русских
Больше чем прочих.

Влтава гоняет усталые волны
Между мостами.
Буквы на вывеске бара неполны -
Стерлись местами.
Наши?- подсели за столик, спросили
Парни из Тынды.
Что ж, признаваться, что ты из России
Стало не стыдно.

Нас узнают не по вычурным платьям,
Не по каратам,
А по тому, как беспечно мы платим
Ихнему брату,
И по тому, как душевно гуляем,
Вольно глаголим,
Гоголем ходим, где раньше буянил
Глиняный Голем.

Темное пиво, гуляя по замку,
Мы ли не пили?
И восхищались, как держат осанку
Древние шпили...
На гобеленах в покоях монарших
Пражские ночи.
Толпы туристов. И, все-таки, наших
Больше, чем прочих.

http://stihi.ru/2009/01/20/3102

В данном случае кроме достойной старости, поэт нам показывает еще и сказочную старость, что совсем уж фантастично, а не только поэтично, но может ли он по-другому?

И снова перед нами предстает Незнакомка, у которой «Профиль готичен», «И восхищались, как держат осанку древние шпили», здесь еще и древние прекрасные замки, где происходили самые романтичные свидания влюбленных...

Голос самого  Игоря царева из рецензий к стихотворениям

:) Ага. Было бы совсем здорово - "Новые русские в старой Праге". Но, увы, новые ездят в Куршавель, а в старую Прагу и русские ездят старые. Не обязательно по возрасту :)
Игорь Царев 09.03.2009 23:47

Прага - город из сказки :)
Игорь Царев 25.01.2010 12:35

Прага мне понравилась. Пряничный городок. Потому писал со вкусом :)
Игорь Царев 19.08.2010 18:09

А мне очень понравился вот этот небольшой цикл из трех стихотворений Игоря Царева.

Это такое живописное полотно, в котором просматриваются и женские черты, и очертания Старой (сказочной) Праги, и судьба одинокой, но не сломленной  пожилой Дамы, которая живет достойно…

А.Блок может гордиться таким поворотом его излюбленного сюжета и программного стихотворения, сделавшего его знаменитым.

Когда наши критиканы спрашивают, а что же такого внес Игорь Царев в современную поэзию, будем говорить условно 21 века, хотя все мы вышли из века прошлого, но все-таки дюжина лет в новом веке – это не так уж мало, многое было написано, доработано в новом столетии.

Он подхватил упавшее из рук Александра Блока гусиное перо, а такие шедевры пишутся именно гусиным пером, и попытался работать в этой традиции, Блоку не пришлось увидеть  свою Незнакомку старой, Игорь Царев нам ее показывает именно такой. Согласитесь, что задача его была значительно сложнее, молодую и прекрасную Деву  рисовать всегда проще.

 Но со своей трудной задачей он справился блестяще, и еще дважды подтверждает свое мастерство в раскрытии этой архисложной темы
 Он оставляет и нам надежду на то, что и в этих условиях можно прожить вопреки реальности даже в старости и немощи  достойно.

А самое главное, что есть поэт, который это увидит, оценит и об этом напишет, и потрясет сознание любой из нас своим творением…А ведь женские образы поэтам и писателям удаются вовсе не так часто, что тоже приятно отметить в данном случае.

У Игоря Царева есть другие Блоковские мотивы, я начала именно с этого, потому что он показался мне наиболее убедительным с одной стороны, а с другой очень симпатичным и обнадеживающим всех, кому придется столкнуться со старостью и пройти и этот отрезок жизни, вспоминая дивные строки, может быть еще кто-то напишет, поднимаясь до высоты Игоря Царева. Это поэзия, которая помогает жить, вдохновляет, ведь

Но время, Богом отведенное,
По счастью, никому не ведомо.

А в финале хочется напомнить кусочек стихотворения, потрясшее когда-то мир, из которого и вышла в мир Незнакомка, тогда еще юная и прекрасная.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Вернуться мне хочется к тому, с чего все начиналось,  к пронзительному стихотворению И. Северянина, в котором его потрясло то, что  Блок бессмертен, потому что «Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока»
Это на самом деле дивный пророческий сон. Такие девушки появлялись  и позднее, и сегодня мы любим А. Блока так же, как в начале прошлого века

Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока...

То же самое должно случиться и с Игорем Царевым, потому что стихотворения его не только созвучны блоковским, но они поднимают всех нам еще на одну ступеньку вверх, потому что дарят Веру, Надежду, Любовь



2.
Золотой век надвигается. Спасайтесь, поэты


ЗОЛОТОЙ  ВЕК НА ПОРОГЕ, СПАСАЙТЕСЬ, ПОЭТЫ


 Еще не за горами то время, когда мы с вами дружно, иногда весело, хотя особо доверчивым было не до веселия, ждали конца света.
Как и следовало ожидать, его не наступило, но у нас уже новая беда на пороге – Золотой век русской поэзии вот-вот настанет. Так что не раздавайте, не дарите никому свечи, спички и соль - стандартный набор и для того и для другого  вселенского события.

Ну, конец света – это все-таки мероприятие такое туманное, неопределенное, у золотого века поэзии есть свои сроки и свои рыцари – золотистые наши творцы и рекламная кампания, не в пример той, работает продуктивно, потому  остается уверенность, что он все-таки наступит. Не дай бог, конечно, пусть минет нас чаша сия, но надо быть готовыми к худшему, чтобы потом не сильно отчаиваться.
 
Нет, это для тех, кто хотя бы в школе изучал литературу, хотя бы в общих чертах имеет представление, это для них понятно, что  золотым век назвали критики значительно позднее, так сказать свершившийся факт обозначили. Вы можете представить себя, что пирует Пушкин с Вяземским, поднимают бокалы:

- Давай, друг Петр, выпьем за золотой век поэзии, который мы с тобой сотворили все - таки.
- Давай, друг Александр, обмоем наше творение, хорошо мы потрудились, можно и передохнуть немного. Ай, да Пушкин, ай, да гений...

Ну как, представили себе такое? Круто или все-таки не может быть?
Тогда конечно, быть такого не могло, но в начале 21 века у нас возможно все.

У нас два добрых молодца, которые по возрасту нам в дедушки годятся, они заранее знают, что и когда должно случиться, а потому  напевают старую песню на новый лад: «Мы наш, мы новый век построим, кто был ничем , тот станет Поэтом». С рифмой не очень, но у них с ней всегда так, чем хуже, тем лучше и народнее.

А чего мелочиться, их много ( или кажется что много, тут еще разбираться надо), они из народа и за народ очень сильно болеют, а тот самый народ смекнул, что  поэтом быть может быть и не выгодно с финансовой точки зрения, но с моральной стороны очень престижно, а  им морального удовлетворения вполне достаточно, хотя те добрые люди им еще и деньги обещают. А чего не обещать –то, платить ведь не придется…
Слово «элита» для них хуже любого мата , а так как элиты всегда мало ( об этом даже они догадываются), то и расправиться с ней не составит труда. Чем они очень последовательно и упорно занимаются.

Они уже выучили слово "метафора", и внушают  всем нам, и себе в первую очередь, потому что самые доверчивые, что это страшный зверь, как Волк Одина, она пожрет все, и настоящих Поэтов в первую очередь, а потому забыть о ней надо, как о страшном сне, никогда не вспоминать.

И вот, когда мы забудем даже то, что успели узнать о стихосложении,  тогда их поэтический коммунизм и настанет. Писать они будут просто, очень просто, чем проще и народнее, тем лучше, потому что так поэтами легко станет вся масса народа, а что, если не зацикливаться на всей этой теории, которую все равно им не одолеть, и снится она им в гробу в белых тапках.

Вот и представьте себе тот золотой век, нам уже обещанный: все- и стар и мал –все исключительно поэты.
Кто там будет мыть, стирать, убирать, даже программы новые придумывать, в   сети  и на электростанциях работать – не важно, да  это их  и не волнует совсем, главное ведь Поэзия, массовая, для всех, и чтобы все сами к ней приобщились…

Вот я и думаю,  а почему Мастер так не любил поэтов. Может быть, он знал, что наступят времена, когда эти два добрых человека, а злых людей, как он говорил, в мире  не бывает, это мы с вами знаем, так вот если  это добрые люди и начнут строить золотой век русской поэзии, то для элиты и Поэзии  это и есть конец света.

Вероятно, он это знал наверняка, и видел, как во главе с Иваном Бездомным, который теперь  сдвинулся окончательно,  они идут строем в свой золотой век, по дороге с радостью и удовольствием растоптав ту самую проклятую элиту.

Вот идут они строем, идут. Никто ничего не делает, весь народ зарос грязью, обносился, от голоду едва ногами передвинет,  и только каждый свои стишки плетет, и соревнуются, кто больше наплетет, кто быстрее в рейтинг попадет.

Разве это не похоже на золотой век народной поэзии? Картина с натуры.
А впереди в белом венчике из бабочек, сами знаете кто – вождь конечно, на белом коне. Санчо Пансо за ним на черном осле двигается. У него и шутки все вокруг ослиных ушей вертятся.

Дон Кихот так высоко задрал голову, что прямо с конем с обрыва и летит, а за ним летят все обессилевшие, голые поэты, и на лету плетут свои последние стишата… Лебедина песнь, так сказать.

Они не могут остановиться, потому что без вождя и вдохновителя они ничто, потому что они никогда не умели ничего другого только плести свои народные, очень простые стишата. Потому, что еще  Пушкин написал для них сказку про золотую рыбку и  бедную старушку, и если бы они ее умудрились почитать, то поняли бы как закончится их золотой век.

Но они же никогда ничего не читали, даже того, что писали сами, потому что если прочитаешь, то мечты о золотом веке  рассыпаются сами собой, и превращаются в дым поминального костра…Читать то, что пишут им строжайше запрещено,  да и скажу вам по секрету, читать они не умеют, сроду не учились, одно слово народные поэты, прямо от сохи….

В общем, все дружно упали в Пекло, и только одно создание осталось на краю обрыва, и хохот его пронесся над опустевшим миром:

- Все по плану, золотой век канул в Лету , Крысолов, фу черт, Дон Кихот, исполнил свое дело и увел их в   долину счастья, которая там называется полями забвения, самый большой пожар погашен, Мессир, - обратился он к глыбе мрака, в которой проступали  очертания главного  героя романа века. Настоящего Мастера.

- И что нам делать? –спросил Абадонна.
- Мир должен передохнуть, возродиться, твои поэты его так загадили, - отвечал Воланд
- Ну,  хоть одного поэта, ну пожалуйста, - умолял ангел смерти
- Да где же его взять?
И тогда он указал  на пустыню, где одиноко брел высокий, очень высокий, худой, очень худой странник в рубище и что-то шептал себе под нос.
- Вот, я его сохранил тогда, он просто не шел с той толпой, -пояснил Ангел Смерти

-  Твое  дело убивать, а не сохранять,  - упрекнул его  Воланд.
- Ну, знаешь, это и без меня найдется кому делать, а я для разнообразия решил спасти хотя бы одного, очки вовремя надел, вот он и остался.
- У тебя хороший вкус, - похвалил Воланд
- Я старался, - отвечал Абадонна, - я очень старался, и мне повезло, спасти именно его.

А потом они слушали стихотворение, которое только что сочинил
 спасенный, единственный поэт:

Не греми рукомойником, Понтий, не надо понтов,
Все и так догадались, что ты ничего не решаешь.
Ты и светлое имя жуешь, как морского ежа ешь,
потому что всецело поверить в него не готов.

Не сердись, прокуратор, но что есть земные силки?
Неужели ты веришь в их силу? Эх ты, сочинитель…
Не тобой были в небе увязаны тысячи нитей –
не во власти твоей, игемон, и рубить узелки.

Ни светила с тобой не сверяют свой ход, ни часы.
Что короны земные? Ничто, если всякое просо
 тянет к свету ладони свои без монаршего спроса,
и царем над царями возносится плотничий сын…

Но, к чему это я? С высоты своего этажа,
сквозь окно, что забито гвоздями и неотворимо,
я смотрю на осенние профили Третьего Рима,
на зонты и авоськи сутулых его горожан.

Слева рынок, а справа Вараввы табачный лоток
(несмотря на века, хорошо сохранился разбойник!)
У меня за стеной - или в небе?- гремит рукомойник,
и вода убегает, как время, в заиленный сток…

http://stihi.ru/2006/05/18-142

- А что, может быть  теперь и на самом деле золотого века дождемся?
- Не стоит об этом, мы же не творцы, мы разрушители, иногда  хранители, и хорошо, что нам удалось сохранить единственного… А остальным, как говорится скатертью дорожка, невелика потеря.

- Да,  случайные черты стерли, поэта сохранили, жизнь продолжается…



2


ОТКУДА СТОЛЬКО  БРОДСКОГО?   ВЕЧНОСТЬ  ИГОРЯ ЦАРЕВА-2




Страница за страницей, стихотворение  за стихотворением предстоит нам всем открывать  поэтический мир Игоря Царева.

Закономерно, вероятно, начать анализ  стихотворений Игоря Царева в контексте лирики  серебряного века с Александра Блока, потому что «Старая незнакомка» - его программное стихотворение, возвращающее нас в эту эпоху, и протягивающее световые нити между временам, нити разорванные на какое-то время бурной советской эпохой, но коли у нас есть «возвращенная литература» серебряного века, то почему бы их снова не связать воедино, и тогда к нам вернётся настоящая поэзия, как говорил в свое время Мандельштам о Песнях Оссиана:

И не одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет,-

Что-то подобное творится и с нашей лирикой сегодня, особенно если обратиться к ярчайшим поэтам 21 века, они очень близки поэтам серебряного века.

Но на время оставив и Б. Пастернака,  и И. Северянина,  и М. Волошина, и Н. Гумилева, и Марину Цветаеву, я переношусь от А. Блока  к Иосифу Бродскому, потому что в нашем времени, и в творчестве Игоря Царева Бродского очень много.

И более того, в одном из первых стихотворений памяти Игоря Царева близкий его друг, человек не один год знавший поэта, написал ( а первое впечатление всегда самое верное):

На самом главном в чувствах языке
 О Бродском лучше Бродского писавший..
Владимир О.Сергеев

 Когда в передаче «Вечерние стихи», в которой участвовал Игорь Царев,  прозвучало стихотворение «Бродяга и  Бродский», я подумала о том же самом, что он пишет о Бродском лучше самого Бродского.

Потом были другие передачи, другие поэты, и чуть ли не каждый из них в той или иной мере снова  обращался к  Бродскому, его было слишком много, это отмечали и критики,  и я  все время ловила себя на той же мысли. Часто Бродский бывал излишен, неуместен, невольно возникал вопрос, зачем нужно снова тревожить Бродского. И только в лирике   Игоря  Царева он был уместен и  органичен. А вот почему так случилось, нам еще предстоит понять.

Вовсе не сразу я ответила на вопрос, почему именно к Бродскому обращаются все сегодня? И ладно бы год 1990, когда он был впервые опубликован, когда мы могли называть его имя, не боясь неприятностей с первым отделом, серьезного разговора с  человеком, который следил за порядком, за тем, что нам нужно читать, а чего не нужно. Бродского читать не рекомендовали, запрещали (трудно поверить, но так было). У некоторых из нас были большие неприятности.

Но с тех пор прошло уже четверть века. Черный том 1994 года в серии Нобелевских лауреатов,  все еще похож на чудо, как и зеленый том Избранного  Николая Гумилева в серии «Большая библиотека поэта»…

Но только сегодня, почти через двадцать пять лет поэты начали осознавать, кем был для всех нас Иосиф Бродский, встреченный в юности Анной Ахматовой и советским правосудием, осужденный за тунеядство, отбывший срок в глуши и насильно  высланный из страны. Это был самый громкий судебный  процесс по делу  ПОЭТА, после которого  Ахматова воскликнула: «Какую биографию делают нашему рыжему!».

Благодаря всем этим очень печальным событиям, Бродский  остался поэтом серебряного века, хотя жил в совсем иные времена.

  Высланный из страны Бродский повторил путь поэтов серебряного века, и вопреки всему сохранил традиции и тот уровень поэзии, который существовал тогда, и  именно Анна Ахматова словно бы передала  ему великое наследство внезапно ушедшей эпохи. И он вернулся в нашу лирику  через полвека, когда и началась его творческая жизнь…

Откуда столько Бродского?- повторяли многие вслед за Игорем Царевым,  понимая, что это наше сегодняшнее стремление поверить в Ренессанс серебряного века, попытаться возродить те традиции высокой поэзии,  казалось бы,  навсегда безвозвратно утраченные.

Но когда  были  опубликованы книги  И. Бродского,  когда в нашу жизнь  вошли поэты серебряного века, ( а случилось это почти одновременно  в конце прошлого века),  тогда  у нас появился шанс вернуться к высокий поэзии.

И  одним из первых  к Бродскому в своих чеканных, ярких и очень ясных стихах обратился  Игорь Царев.

Кто-то их рецензентов сказал о том, что  поэзия, настоящая поэзия,  всегда  немного туманна, темна, подобна молитве, и только немногим из самых талантливых авторов удается достичь той светлой ясности и простоты, которая поднимает ее на неветряную высоту. Второе удалось  в полной мере Игорю Цареву. Не потому ли создается  впечатление о том, что Игорь Царев «О Бродском лучше Бродского писал».

Сколько было споров все эти годы среди филологов - классик  ли Бродский, нужно ли включать его в школьную программу, такого туманного, такого непонятного даже взрослым, уж не говоря о детях.

Для Игоря Царева такого вопроса не стояло, потому и возникло стихотворение, обращенное к Бродскому, программное стихотворение, говорят, оно было включено в посмертный сборник Бродского,  исследователи, которые изучали творчество Бродского, дали ему такую вот высокую оценку

 Бродскому
 Игорь Царев

 Не красками плакатными был город детства выкрашен,
А язвами блокадными до сердцевины выкрошен,
Ростральными колоннами, расстрелянною радугой
 Качался над Коломною, над Стрельною и Ладогой...

И кто придет на выручку, когда готовит Родина
 Одним под сердцем дырочку для пули и для ордена,
Другим лесные просеки, тюремные свидания,
А рыжему Иосику - особое задание...

Лефортовские фортели и камеры бутырские
 Не одному испортили здоровье богатырское.
Но жизнь, скользя по тросику, накручивая часики,
Готовила Иосику одну дорогу - в классики.

Напрасно метил в неучи и прятался в незнание,
Как будто эти мелочи спасли бы от изгнания!
И век смотрел на олуха с открытой укоризною:
Куда тебе геологом с твоею-то харизмою?..

Проем окошка узкого, чаёк из мать-и-мачехи...
Откуда столько русского в еврейском этом мальчике?
Великого, дурацкого, духовного и плотского...
Откуда столько братского? Откуда столько Бродского?

http://stihi.ru/2011/09/06/3077

Здесь уместилась вся страшная биография поэта, и немного перефразирована  знаменитая  фраза Ахматовой: « Готовила Иосику одну дорогу - в классики» («Какую биографию делают нашему рыжему!». А. Ахматова).

С невероятной силой звучат последние строки этого стихотворения, где Игорь Царев отмечает:

Проем окошка узкого, чаёк из мать-и-мачехи...
Откуда столько русского в еврейском этом мальчике?
Великого, дурацкого, духовного и плотского...
Откуда столько братского? Откуда столько Бродского?

И здесь дается  характеристика нашего национального характера  «Великого, дурацкого, духовного и плотского»  - вот из этих противоречий и состоит русская Душа, а отразить ее по воле судьбы и рока удалось в свое время Борису Чичибабину и Иосифу Бродскому.

Игорь Царев не первый  задает этот вопрос, он немного раньше возник у Бориса Чичибабина, в стихотворении «Тебе, моя Русь» тот тоже отмечает подобное явление, правда уже в живописи:

Нет меры жестокости, ни бескорыстью,
И зря о твоём же добре лепетал
 Дождём и ветвями, губами и кистью
 Влюбленно и злыдно еврей Левитан.

И тот и другой отмечают в своих чудесных творениях, что в определенный момент в нашей живописи, в нашей поэзии появляются знаковые фигуры, которые понимают и описывают Русь и русский характер  так ярко, как это не удается никому другому. И всем нам остается только внимать и восхищаться, и учиться понимать этот мир через призму их картин, их стихотворений. Но если Игорь Царев обратился к поэту осознано, другие сделали это интуитивно. И сегодня настоящую поэзию без контекста лирики Бродского представить проблематично.

2.

Иосиф Бродский, проживший за границей вторую половину жизни, никогда не возвращавшийся в Россию, долгое время запрещенный  у нас, казалось  потерянный навсегда, вопреки всему становится той путеводной звездой, которая оставляет нам надежду на то, что  поэзия еще может   возродиться и подняться на невероятную высоту. Еще можно вернуть  ту элитарную поэзию, которую у нас отняли на долгие годы, заменив ее каким-то суррогатом, чем-то новым, часто невнятным, а порой и просто халтурным подобием.

Но большие художники и тогда вольно или невольно тянулись к Бродскому, а когда его книги  были наконец   опубликованы, мы  открыли его для себя. Именно в стихотворениях Игоря Царева видно, как сомкнулись разорванные звенья золотой  цепи.( Это то древнее славянское письмо, которое казалось бы забыто и утеряно навсегда, и далеко не всем удается видеть эту золотую цепь).

Вот, что  сам Игорь  говорит о стихотворении и о Бродском в рецензиях:
Но я - то от своего имени пишу, ощущая некую общность в языковом пространстве
 Игорь Царев 08.09.2011 17:16

Я к Бродскому спокойно отношусь. Это не герой моего поэтического романа. Но вот судьба его  гения мне чрезвычайно интересна :)
Игорь Царев 24.01.2012 12:01

Стихи у него все равно гениальные :)
Игорь Царев 24.01.2012 12:17

Да, меня интересовала именно судьба Бродского. В ней очень ярко проявил себя фатум, детерминированная предопределенность. Пример Бродского показывает, что чем ярче человек, тем он менее свободен, тем более ограничен в выборе своего будущего.
Игорь Царев 09.10.2012 19:29

Поэт - прежде всего судьба. Потому есть четкая взаимосвязь - чем сложнее эпоха, тем ярче стихи, которые являются отражением взаимодействия поэта и времени. Именно поэтому свои собственные "размеры" мне кажутся куда менее значительными, чем вы назвали. Но спасибо на добром слове :)
Игорь Царев 21.01.2013 12:35

На это стоит обратить внимание, Игоря Царева интересует именно СУДЬБА гениального поэта, отраженная в нашей реальности и творчестве.

И опять же, отталкиваясь от Бродского, от   туманного и несколько
 зашифрованного  стихо – творения,  Игорь Царев идет к той ясности и высоте стиха, которую мог бы достигнуть акмеизм,  если бы его творцам удалось прожить чуть дольше, если бы все в судьбах Гумилева, Мандельштама, Ахматовой случилось иначе.

Конечно, творчество  И. Бродского, как и предшественников,  связанно, прежде всего с Ленинградом, а потому одно из самых знаменитых его стихотворений возникает в памяти мгновенно. Оно звучало и во времена его опалы.

 * * * 
Ни страны, ни погоста
 не хочу выбирать.
На Васильевский остров
 я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
 я впотьмах не найду.
между выцветших линий
 на асфальт упаду.

И душа, неустанно
 поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
 в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
— До свиданья, дружок.

И увижу две жизни
 далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
 прижимаясь щекой,
— словно девочки-сестры
 из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
Иосиф Бродский

 Особую роль в жизни поэта играет именно Васильевский остров- место символичное и сакральное для него, оно  все время помнится в годы изгнаний и туда снова и снова  возвращается его  душа. Да и мы,  еще  ничего не зная о творчества Бродского, помнили  именно  это стихотворение.

И если  где-то мог и встретить тень поэта Игорь Царев, то именно на Васильевском. Так оно и случилось, стихотворение «На Васильевском»  сразу отсылает нас к Бродскому, и еще дальше, к другому мученику режима, жившему здесь, и описавшему град - Осипу Мандельштаму, так мы вместе с поэтом снова дотягиваемся до серебряного века и до акмеистов…

Мысленно  Игорь Царев  возвращается в Питер (Ленинград), где родился и жил до трагических событий гений. Игорь  не раз подчеркивал, что он там учился в свое время, и этот город прекрасно знает и любит. И вольно или невольно именно в Питере появляется и призрак Бродского.
 
На Васильевском
 Игорь Царев

 Линии жизни пересекая, ларьков обходя паршу,
Призрак Иосифа бродит любимым островом...
Если однажды встретится - пусть бестактно, но я спрошу:
Шпилька Адмиралтейства — не слишком остро Вам?

Улиц названия, лиц вереница, глянцевый переплет,
Не целиком история - только выборка.
Бармен под злую музыку розоватый кронштадтский лед
 Крошит в стакан бурбона быку из Выборга.

Черные тучи и белые ночи - гренки и молоко,
Каменный фрак потерт, но оправлен золотом.
Что старый век не вытравил, новый выправит кулаком.
И кошельком. И просто ячменным солодом.
http://www.poezia.ru/article.php?sid=79530


Ну как тут не вспомнить, ставшее знаменитым:

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
О. Мандельштам

 Там  вольно или невольно они могли встретиться в реальности или в фантазиях,  но на Васильевском остается только Призрак Бродского. Хотя поэт был жив в те времена, но мы знаем, что сам Бродский никогда не возвращался в Питер,  не хотел быть там туристом, и не мог вернуться, чтобы жить постоянно.  Вернулись только  творения в последние годы его жизни, и воспринималось  это и радостно и печально всеми нами тогда, вот и у Игоря Царева возникла эта странная тень.

- мои скромные размышлизмы по поводу, как бы ему глянулся нынешний Питер :)Игорь Царев 28.04.2010 11:43

Я и сам любил пройтись по Васильевскому. Переходил по Тучкову мосту с Петроградской стороны (где какое-то время обитал) и просто гулял по линиям. Иногда шел в ДК, где показывали старые фильмы...

Игорь Царев 29.10.2012 11:06

Так постепенно мы узнаем Питер – город, в котором пусть только в фантазиях и снах сошлись три  поэта, соединяются разорванные нити русской лирики. Эта встреча могла бы случиться в реальности, в ту пору Игорь Царев был еще очень молод, а Иосиф Броский уже давно стал Мастером и Патриархом русской словесности…

Но это творилось  только в мечтах и снах, а вот другая встреча оказалась вполне реальной. Она тоже связанна с Бродским, и поэт  ее запечатлел в своем знаменитом стихотворении, о котором было столько споров, на которое в передаче обрушились критики -  Игорь Царев

 Бродяга и Бродский
 Игорь Царев

 Вида серого, мятого и неброского,
Проходя вагоны походкой шаткою,
Попрошайка шпарит на память Бродского,
Утирая губы дырявой шапкою.

В нем стихов, наверное, тонны, залежи,
Да, ему студентов учить бы в Принстоне!
Но мажором станешь не при вокзале же,
Не отчалишь в Принстон от этой пристани.

Бог послал за день только хвостик ливерной,
И в глаза тоску вперемешку с немочью...
Свой карман ему на ладони вывернув,
Я нашел всего-то с червонец мелочью.

Он с утра, конечно же, принял лишнего,
И небрит, и профиля не медального...
Возлюби, попробуй, такого ближнего,
И пойми, пожалуй, такого дальнего!

Вот идет он, пьяненький, в драном валенке,
Намешав ерша, словно ртути к олову,
Но, при всем при том, не такой и маленький,
Если целый мир уместился в голову.

Электричка мчится, качая креслица,
Контролеры лают, но не кусаются,
И вослед бродяге старухи крестятся:
Ты гляди, он пола-то не касается!..

  http://stihi.ru/2010/06/18/3264

Сколько раз уже слушала это стихотворение в исполнении автора, сама перечитывала, но остается в нем какая-то  дивная тайна, несмотря на всю его акмеистическую прозрачность.

Что же в этом стихотворении особенного? Ситуация знакомая для каждого из нас- каких только попрошаек и стихов не слышали мы в электричках, но в том-то и дело, что никто из нас не смог бы увидеть и описать это так, как удалось Игорю Цареву.

Пожалуй в первой раз ( мы помним, что в стихах его отсутствует лирический герой, и пишет он прежде всего от первого лица) тут этот герой появляется рядом с автором, а еще есть  призрак Бродского, вырванный из небытия  чтением его стихов.

Кто-то из критиков обвинил Игоря в том, что он уравнивает себя с бродягой, особенно в последнем четверостишии, но это совсем не так, на самом деле, он почти сторонний наблюдатель. Но  постоянно возникает  сравнение этого человека с самим  Бродским.

Посмотрите хотя бы на строчки

 В нем стихов, наверное, тонны, залежи,
Да, ему студентов учить бы в Принстоне  -

и невольно задаешься вопросом, а каким был бы Бродский, не окажись он за границей, оставаясь в России. Что стало с ним бы за эти годы, как сложилась бы его судьба. Прогуливался бы он по Венеции, декламируя стихотворения, были бы те самые стихотворения так актуальны и популярны, как нынче?

Бродяга, который мог быть профессором в Принстоне, но не стал, эта тень другого Бродского, вариант его судьбы на Родине. Не случайно ли  на Васильевский остров он стремился умирать, но не жить. А вот этому человеку повезло еще меньше, как оказывается, ему приходится жить вот в таких условиях, но помнить стихи Бродского, как мы помним только свои собственный творения, да и то не всегда.

Успешный, устроенный Поэт там, такой вот бродяга здесь, все с теми же стихами, а сам автор оказывается  между этими двумя полюсами в золотой середине. Ему остается только созерцать и написать то, что увидел.  Вроде бы все расставлены по местам.

Наверное, не случайно советовали  убрать странную на первый взгляд последнюю  строфу в стихотворении, но, как и в «Апокалипсисе» в ней  самое главное и содержится, там, где исчезает и образ автора, и  тень Бродского, что же остается от этого мира?

Электричка мчится, качая креслица,
Контролеры лают, но не кусаются,
И вослед бродяге старухи крестятся:
Ты гляди, он пола-то не касается!..

Из трех персонажей остается только один, но какой?
Тот самый юродивый, который становится святым, как и всегда было на Руси, а если вспомнить слова Игоря о том, что его интересовала в первую очередь СУДЬБА  поэта, то варианты этой судьбы он и пишет. А еще   он и ответил на главный  вопрос – почему у нас так много Бродского?  И  чувствуется легкая зависть к бродяге, свободному от условностей, ставшему  свободным поэтом, не обремененным всеми нашими проблемами и заботами.

Стихи Бродского живут и потрясают наши души и основы странного этого мира, даже если  бродяга в электричке способен вот так вот явить их мир, и истинным поэтом оказывается именно он, как бы это не парадоксально звучало. Как и в «Старой Незнакомке» - из обыденной ситуации поэт творит настоящее чудо и восхитительную  ПОЭЗИЮ.
Остается только один вопрос, а что сказал, что написал бы сам Бродский, окажись он случайно на месте Игоря Царева, конечно, это было бы совсем другое видение мира, но вот какое?

А вот  что говорит Игорь Царев, отвечая на многочисленные рецензии, где стихотворение понимается чаще на бытовом уровне

 Бомж то настоящий - меня самого мимолетная эта встреча зацепила
 Игорь Царев 21.06.2010 11:05

У нас самые высокоинтеллектуальные бомжи в мире. Однозначно. Многие с высшим образованием, а некоторые и не с одним. Богатая страна...

Игорь Царев 18.06.2010 15:10

 . Описана конкретная фигура, которую я наблюдал в электричке "Москва-Александров" (Ярославское направление). Так что современные бомжи тоже еще кой-чего знают и могут.
Игорь Царев 22.06.2010 17:01

И только одна рецензия  Лешека, оказалась значительно глубже обычного взгляда на ситуацию, был ли бомж, и что именно он читал.

Изумительный текст. Распевный, и спрятал много чего внутри текста... Ну, просто молодец, и спасиб тебе за это!
Лешек 09.07.2010 08:50

И по поводу восприятия текста, вот что говорит сам Игорь:

Восприятие текста, конечно же, во многом зависит от того, как и кто читает. Но, чудо, сам текст при этом не меняется
 Игорь Царев 29.08.2010 21:54

Слишком ли много  в нашей жизни Бродского? На этот вопрос ответили авторы «Вечерних стихов», но это не главная наша беда, беда  в другом -  как и Пушкина, и Блока, мы слишком мало знаем, слишком плохо его понимаем и чувствуем. И только иногда вдруг случаются встречи с поэтами, способными приоткрыть для нас окошко в тот мир, в то пространство, где вольно или невольно приходит понимание происходящего и сотворенного.

И. Бродскому, да и не ему одному,  очень повезло, потому что случилась его встреча, пусть и в виртуальном пространстве, с Игорем Царевым, и все мы стали к нему немного ближе. Жаль, что сегодня Игорь Царев уже не подарит нам новых своих великолепных стихотворений, но зато он  может побеседовать там с самим Бродским да и с другими любимыми поэтами…

А я еще раз цитирую стихотворение, в котором тоже есть Бродский и уходящий  в вечность Игорь Царев

 На смерть Игоря Царева
 Владимир О.Сергеев

«И тебе дан шанс – в небеса лицом –
Не спеша, в подробностях, помолиться,
Ведь, когда распутица, под Ельцом
 Бог куда доступнее, чем столица.»
Игорь Царев


 Нет слов, а только горькая печаль
 Свершившейся отчаянной неправды…
Разбита благородная скрижаль –
С не высеченной строчкой – жизни равной.

Молитва есть, как есть, свечой во мгле…
Но почему не дать по той причине –
Свечой гореть подольше на Земле
«В подробностях» молившемуся сыну?!

О чём молился он в своей строке,
Не много говоривший, много знавший,
На самом главном в чувствах языке
 О Бродском лучше Бродского писавший?..

И как бы ни нелепо, но пока
 Смерть Игоря Царева не приемлю!
Поэта - ч е л о в е к а, на века
 Собой облагородившего Землю.
http://stihi.ru/2013/04/06/2632
 

Петербургские строфы. Вечность-12

Любовь Сушко

Петербургские строфы Игоря Царева. Вечность-12

  Но нам священный град Петра
 Невольным памятником будет.
А.Ахматова

«Я вернулся в мой город, знакомый до слез», -первое , что вспоминается, когда речь заходить о  Петербурге. И тут же слышится в ответ: «Этот город (гранит - вода - и опять гранит)»– все о том же граде? О каком?

На этот вопрос ответит А.А.Ахматова:
           «Но нам священный град Петра невольным памятником будет».
Да, и конечно, еще один родной и знакомый до боли голос:
«Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать» К ним присоединяется И.Бродский.

Такая вот возникает  перекличка голосов поэтов, когда речь заходит о Петербурге, Петрограде, Ленинграде. И слышим мы голоса Осипа Мандельштама, Игоря Царева, Анны Ахматовой, И.Бродского – поэтов, для которых этот град – символ детства (Ахматова), юности и начала пути О. Мандельштам, И.Царев – то есть имеет особое, сакральное значение и в жизни и в творчестве.

Всегда замечала, что люди, чьи судьбы связаны с этим городом, особенные во всем. Вероятно, эта монументальность и четкие архитектурные линии вольно или невольно впитываются в сознание и откладываются и в душе и в творчестве.

Сама знаю, как только попал туда, то невозможно сидеть дома – от рассвета до заката хочется только одного – гулять по этим улицам, растворяться в скверах, снова выходить на Невский и двигаться куда глаза глядят, зная, что везде, куда бы не свернул, ждет тебя и гармония, и красота и тайна…Это не сказочная Прага, ажурная, древняя, великолепная. Но если где-то круглосуточно живет поэзия, музыка и живопись, то именно там, на берегах Невы

 А если мы явились туда не на неделю, а на несколько лет, если город становится родным, узнаваемым и любимым? И в это время появляются первые поэтические строки?

Там, в Царском Селе и на Невском, родился акмеизм в противовес символизму, царившему и в Москве, и Питере и тоже, но имевшему совершенно разную окраску в двух столицах.
   
Акмеизм – явление  Питерское, оно зарождалось в Царском Селе, органично для города, впрочем, как и мистика и туманы, и дожди.
Но когда туманов и двойников стало слишком много и уже не разобрать, где тайна, а где явь, а символизм достиг пика развития в творчестве А.Блока,  тогда среди  учеников Царскосельского лицея, которым руководил поэт И. Анненский ( рано ушедший из жизни, но заложивший поэтическую основу в своих учеников) и зародилось это стремление к прозрачности и гармонии. Это был вызов и А.Блоку и самому Петербургу тоже, но это было и стремление дотянуться до Пушкина, до его дивной гармонии..

И конечно, Игорь Царев  принял эту традицию классического стихотворчества в городе, где навсегда остались священные тени, где в бесчисленных зеркалах отражаются то ли реальные люди, то ли призраки.
Наверное, окажись он в те годы в Москве,  он бы исходил из тех же поэтических пристрастий, но лирика его была бы все равно несколько иной.

Судьбе же было угодно, чтобы юноша, родившийся и проживший  первые 17 лет на Дальнем Востоке, оказался в Петербурге, окунулся в ту атмосферу, где человеку с поэтическим даром не стать поэтом невозможно. Хотя образование его было техническим, совсем иным, но разве это имеет принципиальное значение?

Петербургские строфы Игоря Царева невероятно интересны не только для тех, кто самозабвенно любит город и равнодушным к ним  оставаться не может, но еще больше для тех, кто никогда там не был, только мечтает побывать. Поэт заставит их полюбить нашу северную Венецию, нашу таинственную порой жутковатую сказку, у которой так часто менялись названия, как и имя самого града,  но этот град  у каждого поэта свой.
Визитной карточкой   стало стихотворение «На Васильевском», теснейшим образом связанное  еще и с И.Бродским, чья душа и в изгнании витала над островом. Призрак поэта, потрясшего наш мир,  там и появится.

На Васильевском
 Игорь Царев

 Линии жизни пересекая, ларьков обходя паршу,
Призрак Иосифа бродит любимым островом...
Если однажды встретится - пусть бестактно, но я спрошу:
Шпилька Адмиралтейства — не слишком остро Вам?

Улиц названия, лиц вереница, глянцевый переплет,
Не целиком история - только выборка.
Бармен под злую музыку розоватый кронштадтский лед
 Крошит в стакан бурбона быку из Выборга.

Черные тучи и белые ночи - гренки и молоко,
Каменный фрак потерт, но оправлен золотом.
Что старый век не вытравил, новый выправит кулаком.
И кошельком. И просто ячменным солодом.

Вот  свидетельства самого поэта, как это было тогда, почему именно Васильевский стал линией жизни

 А Дольский и Питер - давно было. Точно в прошлом веке :)
Я в Питере институт заканчивал на Петроградской стороне.
А я в ЛЭТИ возле Ботанического сада обучался. На Васильевский мы с лекций бегали в кино, где старые импортные фильмы крутили. Ну и по рюмочным пройтись. Там они через каждые два шага располагались :)
Игорь Царев 31.03.2006 19:53

Я и сам любил пройтись по Васильевскому. Переходил по Тучкову мосту с Петроградской стороны (где какое-то время обитал) и просто гулял по линиям. Иногда шел в ДК, где показывали старые фильмы...
Игорь Царев 29.10.2012 11:06
   
Призраки поэтов и литературных героев все время остаются где-то рядом. И мы все время рискуем встретиться с ними.

Если однажды встретится - пусть бестактно, но я спрошу:
Шпилька Адмиралтейства — не слишком остро Вам?

Этот диалог с ушедшими поэтами  продолжается, особенно, если судьбы связанны с одним городом, местом их пребывания. Наверное, современный город, перестроенный и чужой,  и на самом деле не должен был понравиться давно покинувшему его поэту. Единственный опознавательный знак Петрограда прежнего  - Шпилька Адмиралтейства. Этот символ города, оставшийся в веках,  судя по всему,  кажется теперь, каким-то инородным телом. А вот что не нравится самому поэту в этом новом граде:

Улиц названия, лиц вереница, глянцевый переплет,
Не целиком история - только выборка.

- это конечно, «глянцевый переплет» вероятно те, кто там  живут  постоянно, не так замечают тех разительных перемен, этого внешнего блеска, хотя некоторые реагируют особенно болезненно, но он поражает любого, вновь приехавшего и не в первый раз, увы, это реалии нашего времени.

А дальше что-то очень узнаваемое и родное, только все равно от грустной улыбки не избавиться:

Черные тучи и белые ночи - гренки и молоко,
Каменный фрак потерт, но оправлен золотом.

Если старая Незнакомка сравнивается с купюрой, которая «достоинства не потеряла», и сразу проникаешься к ней  и уважением,  и теплом, то здесь реакция несколько иная – каменный фрак, оправлен золотом, это нечто несуразное.

Кстати, чувство неловкости, которое часто возникает в таком случае, передается очень точно. Но, как и Игорь Царев, мы повторяем, что это все равно наш любимый град, хотя, наверное, в Венеции И.Бродский  чувствовал себя комфортно, может быть потому, что там не пытаются так вот  изменить город- не наводят глянец, он остается прежним.
Но если эта тень поэта названа по имени в тексте стихотворения, то невольно возникает еще одна тень певца Петербурга, который страстно мечтал туда вернуться, и не вернулся уже не по своей воле.

Конечно, в мечтах и видениях  возникает О.Мандельштам, который не мог видеть всех этих преобразований, город оставался  каменным, таким, каким он, влюбленный  в архитектурную гармонию, запечатлел его в те времена, когда там обитал в юности.

ПЕТЕРБУРГСКИЕ СТРОФЫ
                Н. Гумилеву

 Над желтизной правительственных зданий
 Кружилась долго мутная метель,
И правовед опять садится в сани,
Широким жестом запахнув шинель.

Зимуют пароходы. На припеке
 Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна, как броненосец в доке,-
Россия отдыхает тяжело.

А над Невой - посольства полумира,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства жесткая порфира,
Как власяница грубая, бедна.

Тяжка обуза северного сноба -
Онегина старинная тоска;
На площади Сената - вал сугроба,
Дымок костра и холодок штыка...

Черпали воду ялики, и чайки
 Морские посещали склад пеньки,
Где, продавая сбитень или сайки,
Лишь оперные бродят мужики.

Летит в туман моторов вереница;
Самолюбивый, скромный пешеход -
Чудак Евгений - бедности стыдится,
Бензин вдыхает и судьбу клянет!
Январь 1913

Кстати, только сейчас заметила, что стихотворение написано в 1913 году, ровно сто лет назад. У него в этом году был своеобразный юбилей. Стихотворение просвещено Н. Гумилеву и потому опять же, здесь присутствуют трое – три священные тени рядом.

Снова Адмиралтейство, только уже целостное здание перед глазами, тень  Пушкинского героя, какие-то  конкретные подробности:
На площади Сената - вал сугроба,
Дымок костра и холодок штыка...

Все время с удивлением вспоминаю, что они  в своей юности жили в совсем другом мире, а 1913 год вообще был особенным, от него ведут отсчет историки, и поэты, ведь не случись бунта через  несколько лет, и  судьбы поэтов были бы совсем иными, мы получили бы лирику невероятного уровня…

И все-таки строки о Питере у О.Мандельштама и И.Царева дивно созвучны, даже то, что бросается в глаза и не слишком по нраву поэтам  проступает узнаваемо - один идет мимо киосков,  второй мимо складов, где «продавали сбитень или сайку»..

Но Петербургская жизнь и того и другого быстро оборвалась, правда Игорь переехал в столицу и уже оттуда  мысленно возвращался в Питер, хотя бы в стихотворении «Старая Незнакомка», где мелькнет и Ахматова:

Ни грамма грима, ни каприза,
Ни чопорного политеса,
Хотя и бывшая актриса,
Хотя еще и поэтесса,
   
И еще:

А их хозяйка с кожей матовой
 Почти дворянского сословия…
Стихи целебные Ахматовой
 И валидол у изголовья…

А вот судьба О.Мандельштама, как и судьбы Н.Гумилева, которому посвящены «Петроградские строфы», оказалась значительно трагичнее, им не суждено было вернуться в свой  город, ну разве  что тени их навсегда там остались.

Мне очень хотелось найти какие-то строки,  напоминающие нам о судьбе Мандельштама, поэтический мир которого  зашифрован в текстах Игоря значительно сильнее, чем мотивы других поэтов, он скорее угадывается в стилистике, образах, прозрачности  классических строк.

И вдруг  снова зазвучало для меня в авторском исполнении стихотворение «Золотой Кожим»  врубила его в тот момент, когда думала о Питере и о Мандельштаме

 Золотой Кожим
 Игорь Царев

 Золотая река, своенравный Кожим*,
Многожильным течением неудержим,
Закипая в базальтовом тигле,
Прячет редкие тропы под мороком льда.
Ни Мамай, ни какая другая орда
 Самородков его не достигли....

Рассыпаются прахом оленьи рога,
За века не изведав иного врага,
Кроме острых зубов росомахи...
Но, признайся мне честно, сакральный Урал,
Сколько душ ты невольно у неба украл
 В необузданном русском размахе?

Вот и снова, едва ты кивнул:"Обожди!",
Я влюбляюсь в твои обложные дожди,
И холодные волны с нажимом,
И тревожные крики последних гусей
 Над уже побелевшей горой Еркусей
 И сметающим камни Кожимом.

Не печалься, Урал, твоя совесть чиста,
Как забытые кости в расстрельных кустах
 И мелькание снежных косынок!
Но, гляди, как седая старуха-заря
 Каждым утром обходит твои лагеря,
Будто ищет пропавшего сына...

-----------

* Кожим течет в Приполярном Урале. Долгое время эти места были закрыты для посторонних из-за золотодобычи. Лишь в 1995 году район открыли для туристов.

http://stihi.ru/2010/10/13/5739

Я прекрасно понимаю, что Урал – это не место, где сгинул, исчез в лагерях О.Мандельштам, это место, где были убиты другие великие мученики – и члены царской семьи, и сам последний  император с семьей, не говоря о тех бесчисленных лагерях, где погибли сотни и тысячи  невинных заключенных. Но вот тень Поэта, оказавшего такое колоссальное влияние на творчество Игоря Царева, появилась именно здесь,  в последних строчках

 Не печалься, Урал, твоя совесть чиста,
Как забытые кости в расстрельных кустах
 И мелькание снежных косынок!
Но, гляди, как седая старуха-заря
 Каждым утром обходит твои лагеря,
Будто ищет пропавшего сына...

Почему О. Мандельштам? Потому что мы знаем, как долго ничего не было известно близким о том, что с ним стало,  где он, как пытались и Б.Пастернак, и А.Ахматова узнать хоть что-то о его судьбе.
А Урал – эта та точка земли, где тени мучеников должны были встретиться, куда, они вероятно возвращаются, и если не тела их, то души надо искать там, рядом с  тенью последнего императора, куда же еще они все должны стремиться?

И вероятно там, могли бы прозвучать строки А.Ахматовой, обращенные к О.Мандельштаму, написанные аж в 1957 году, в то время, когда И.Царев только появился на свет.

Анна Ахматова
 О. Мандельштаму (1957)

Я над ними склонюсь как над чашей,
В них заветных заметок не счесть -
Окровавленной юности нашей
 Это черная нежная весть.

Тем же воздухом, так же над бездной
 Я дышала когда-то в ночи,
В той ночи и пустой и железной,
Где напрасно зови и кричи.

О, как пряно дыханье гвоздики,
Мне когда-то приснившейся там, -
Это кружатся Эвридики,
Бык Европу везет по волнам.

Это наши проносятся тени
 Над Невой, над Невой, над Невой,
Это плещет Нева о ступени,
Это пропуск в бессмертие твой.

Это ключики от квартиры,
О которой теперь ни гугу...
Этот голос таинственной лиры,
На загробном гостящей лугу.

Не о городе, а только о самой Неве напоминает Ахматова, так, как Игорь Царев говорит о другой  уральской реке. И это не случайно – река – особое  место для бессмертной души. Именно  по рекам в ладьях отправлялись  в последний путь покойники, чтобы достичь острова Буяна в  последнем  путешествии. Да и вообще  реки – проводники душ из одного мира в другой, а значит там проще всего встретиться со всеми ушедшими.

Это наши проносятся тени
 Над Невой, над Невой, над Невой,
Это плещет Нева о ступени,
Это пропуск в бессмертие твой.

Так неожиданно все соединяется в  единое пространство, которое разделяет наши  миры полосой реки, и в данном случае Невы - главной рекой для этих поэтов.

  ***    ***    ***

Но мы вместе с Игорем Царевым,  побродив по Уралу, снова возвращаемся в Петербург, потому что есть еще одно великолепное стихотворение о городе. Ведь из всех перечисленных  поэтов, только он один мог  без труда вернуться туда,  в свою юность, в этот дивный град, и теперь мы вместе с ним остановимся около Тучкова моста.

У Тучкова моста
 Игорь Царев

 Этот город (гранит - вода - и опять гранит)
Как награду носит северную звезду.
И на черный день свечи белых ночей хранит,
Так как видит солнце от силы сто раз в году...
Книгочей, привыкший к выездам и балам,
Старый франт, сумевший гордости вопреки
 Научиться жить разрезанным пополам
 Беспощадным течением времени и реки.
Холодна Нева и жилиста от дождя -
То с ленцой выгрызает черствый кронштадтский бок,
То мосты, как вставные челюсти, разведя,
Хочет Бога уже попробовать на зубок...
А цепные львы по набережным сидят
 И следят за тобой с прищуром, мол, кто таков?
Будешь выглядеть как еда - и тебя съедят,
Не оставив на память и эха твоих шагов.
По весне во дворах-колодцах стоит вода,
Голубей на блокадных крышах победный гимн...
Но порой в темных окнах такая мелькнет беда,
Что и крох ее не дай Бог городам другим.
   
http://stihi.ru/2013/03/01/8017

  ( Опубликовано оно на сайте было одним из последних, значит до конца своих дней поэт думал о чудном граде).

На мой взгляд, Тучков мост можно сравнить с Карловым мостом в Праге – это то место, где и сходятся тени, художники и поэты, если не в реальности, то в своих творениях. Именно с этой точки Игорь Царев смотрит на город, который

 Этот город (гранит - вода - и опять гранит)
Как награду носит северную звезду.
И на черный день свечи белых ночей хранит,
Так как видит солнце от силы сто раз в году...

Именно здесь панорама, образы, мотивы у Игоря Царева странно созвучны строфам Мандельштама, словно бы он хочет дописать то, что не удалось в свое время  сказать о городе поэту.

Книгочей, привыкший к выездам и балам,
Старый франт, сумевший гордости вопреки
 Научиться жить разрезанным пополам
 Беспощадным течением времени и реки.
или

 Тяжка обуза северного сноба -
Онегина старинная тоска;
О.Мандельштам

 На этот раз перед нами тот же Онегин, только он уже «старый франт», и конечно, поэт помнит знаменитые строки своих предшественников, потому что это город  книгочей (кстати, это чувствуется даже сегодня, он может быть единственный  остался таковым и теперь).

И все та же Нева, та же река  вечности, кстати, Москве-реке никто из поэтов не посвящал столько поэтических строк, она словно бы для них существует в другом измерении, а тут – постоянно в кадре, в тексте…

Холодна Нева и жилиста от дождя -
То с ленцой выгрызает черствый кронштадтский бок,
То мосты, как вставные челюсти, разведя,
Хочет Бога уже попробовать на зубок...

Тут уже звучит голос Анны Ахматовой, она понимает суть вечной реки, хранящей  души тех, для кого писался « Венок Мертвым»

Это наши проносятся тени
 Над Невой, над Невой, над Невой,
Это плещет Нева о ступени,
Это пропуск в бессмертие твой.

Но увлеченно вглядываясь в черную бездну воды, мы с вами забыли еще об одной достопримечательности Петербурга, которая всегда рядом – это каменные львы.

Целый фильм  был снят о приключениях  итальянцев,  львы  играли главную роль в той зажигательной комедии,  собственно тогда вся страна с ними и познакомилась. Вот и  Игорь Царев взирает на них немного иронично, наверное, устав от мрачноватого величия этого мира, помня комедию с А.Мироновым в главной роли.

А цепные львы по набережным сидят
 И следят за тобой с прищуром, мол, кто таков?
Будешь выглядеть как еда - и тебя съедят,
Не оставив на память и эха твоих шагов.

А вот в последней строфе все строится на контрасте, мы уже  довольно далеко ушли от Тучкова моста,  туда в таинственные ленинградские дворы, и что же там видим и слышим:

По весне во дворах-колодцах стоит вода,
Голубей на блокадных крышах победный гимн...
Но порой в темных окнах такая мелькнет беда,
Что и крох ее не дай Бог городам другим.
   
Перекличка с Ахматовскими строчками очевидна, если у Мандельштама герой просто  клянет судьбу и стыдится бедности, то тут у Игоря Царева мелькает и   таится беда в темных окнах.

А Ахматова восклицает:

Иная близится пора,
Уж ветер смерти сердце студит,
Но нам священный град Петра
 Невольным памятником будет.
А.Ахматова

 Почему у светлого и гармоничного поэта  написалось  такое стихотворение видно из рецензий, кто-то из читателей намекает на то, что это «нашептал Достоевский», с этим автор загадочно соглашается, как и с тем, что у Питера мужское лицо.

Появляется в рецензиях интереснейшее сравнение:
Да, это как в легендах про вампиров - кого город "укусит" за душу, тот на всю оставшуюся жизнь становится "питерцем", где бы потом ни жил :)
Игорь Царев 21.03.2013 14:09

Петербургские строки  у Игоря Царева,  на мой взгляд,  проясняют очень многое в том, как и почему ему удалось достичь невероятных вершин в поэзии, встать в ряд поэтов серебряного века. Недаром говорят о том, что характер закладывается в раннем детстве, а поэтический дар развивается или гаснет  и исчезает в юности, и тут очень важно, где ты в этот момент оказался, в каком окружении взрослел и мужал.

Вспомните, какую роль в творчестве Ахматовой играет Царское село, аллея, где не раз она видела тень Пушкина:

Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
 Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко
 Устилают низкие пни...
Здесь лежала его треуголка
 И растрепанный том Парни.
1911
Анна Ахматова

 Так и юный Игорь Царев видел их тени, слышал и знал их чеканные строки, и  тянулся к их гармонии и совершенству. Он и сам понимал и других убеждал, что если упорно работать, все получится. У него получилось превосходно.

В поэзии Игоря  наиболее ярко и полно отразились, продолжили жить и творить акмеисты серебряного века. Эти юношеские воспоминания остаются навсегда и воскресают в памяти при малейших напоминаниях, знаках.
Стиль Ахматовой, Мандельштама, Гумилева, Г. Иванова – со временем стал ему ближе и роднее всех остальных течений в поэзии,  и достиг  в его творчестве невероятной высоты звучания, высвечивая разные его грани.
   
Трагические судьбы этих художников волновали поэта всю жизнь, и вольно или невольно они проступали в творчестве, иногда тайно, иногда явно, а за их спинами стоял легендарный град в пелене тумана и дождя, жуткий  и прекрасный, но всегда   родной. Чем  Петербург  был для поэтов, нам опять же поведала Анна Ахматова, а можно ли ей не верить?

  * * *
Тот город, мной любимый с детства,
В его декабрьской тишине
 Моим промотанным наследством
 Сегодня показался мне.

Все, что само давалось в руки,
Что было так легко отдать:
Душевный жар, молений звуки
 И первой песни благодать -

Все унеслось прозрачным дымом,
Истлело в глубине зеркал...
И вот уж о невозвратимом
 Скрипач безносый заиграл.

Но с любопытством иностранки,
Плененной каждой новизной,
Глядела я, как мчатся санки,
И слушала язык родной.

И дикой свежестью и силой
 Мне счастье веяло в лицо,
Как будто друг, от века милый,
Всходил со мною на крыльцо.
1929

Этим «милым другом» стал для нее в конце жизни Иосиф Бродский, и мог бы стать Игорь Царев, совпади они во времени…Это одна из тайн, которую хранит Петербург-Петроград- Ленинград, Петербург…