Подвигу народа посвящается

Время безжалостно. Уходят из жизни последние солдаты той самой страшной войны, которая выпала на долю наших отцов и дедов.
Мой старший товарищ – Глеб Филиппович Григорьев, которому очень скоро исполнится 88 лет, тяжко и неизлечимо болен. А пока он ещё жив, я хочу опубликовать три первые главы из своей поэмы, чтоб он их прочитал, зайдя на мою страничку сайта «Проза.ру».
Все последние годы, встречаясь накануне Дня Победы с  друзьями – ветеранами ВОВ или со школьниками, он наизусть читал мою поэму «Никопольский плацдарм».  А чтец он совершенно великолепный – каждое изречённое слово вдруг становится драгоценностью, обретает особую магическую силу. Вот потому, и старики, и дети его всегда слушали с предельным вниманием.
В дополнение к трём первым главам, я решил здесь поместить его короткий, но взволнованный комментарий к моей поэме, которая была опубликована в одной из городских газет ровно десять лет назад. 




Чтобы потрясать, надо самому быть потрясённым…

Говоря об освобождении Никополя и ликвидации немецкой группировки, мы имеем в виду прорыв вражеской обороны в районе Кривого Рога, Марганца и Никополя, когда войска 8-й гвардейской армии совместно с войсками 6-й армии на правом берегу Днепра, а войска 3-й гвардейской армии – на левом продвинулись вперёд на 45-60 км и расширили прорыв до 170 км по всему фронту.
Реки всегда были труднейшим препятствием в ходе боевых операций. В начале февраля 1944 года была невиданная оттепель. Распутица парализовала действие техники с обеих сторон. Реки Конку и Днепр форсировала пехота. Ей-то и довелось собирать бочки, плетни, брёвна, случайно уцелевшие лодки-каюки и баркасы (старожилы называли их дубами).
Человеческий организм, как известно, имеет предел выживания в холодной воде. Нетрудно представить температуру воды в феврале, чтобы понять поистине фантастически героическую переправу пехотинцев, добравшихся 8 февраля 1944 года сначала до северо-восточной окраины города, затем до пристани Никополя, чтобы к 5.00 того же дня очистить всю Лапинку и Сулицкое, ставших кладбищем для машин и повозок оккупантов.
Это проза. А вот поэтическая попытка художника В.Д.Валсамаки нарисовать хотя бы часть картины освобождения нашего города, по-моему, удалась. Каждому, кто воевал, близки строки о мёртвой ледяной воде, обжигавшей "бренные тела" бойцов, их распростёртые руки, взывавшие о помощи. Убедительны эпизоды рукопашного боя на правом берегу Днепра. Вероятно, любителей изящной словесности смутят образы освободителей, употреблявших "слева, справа маты". Да, вырвавшись на "твердь земли", воины не подбирали красивых слов для своих мучителей. Так, увы, бывает – и не только на войне. Верно, пронзительно верно услышал поэт и слово "мама". Именно его шептали живые, израненные и умиравшие "простые ратники державы".
Многого стоит и образ гвоздики на граните у обелиска. Она у Валсамаки не просто алая, как кровь, а буквально пропитана, "процвела" кровью. Казалось бы, примелькавшееся, расхожее сочетание – "богиня Ника". У поэта она величаво "распахнула крыла" над свободным Никополем. В стихотворении (скорее – мини-поэме) нет панорамных сцен – выбраны локальные моменты битвы за город, но автор фокусирует наше воображение так точно и ярко, что в целом видится большой смысл. Мастер холста, профессиональный живописец, Виталий Валсамаки сумел облечь в поэтические слова события на воде и на суше так, что нас не покидает ощущение того, что автор сам форсировал ледяной Днепр, тонул, стрелял. Сам, а не его дед или отец.
Видно, такое искусство – с умением пропустить через свой разум и сердце чужие радость и боль – имел в виду А.П.Довженко, говоря: "Чтобы потрясать, надо самому быть потрясённым".

Глеб Филиппович Григорьев,
педагог, бывший фронтовик.









 Никопольский плацдарм
                поэма
                I

Перед боем полк накормлен.
Серо вызрела заря.
Берег Никополя взгорблен,
По воде гуляет рябь.
Подготовлены резервы,
И передний край затих.
Зубы сжаты – это нервы.
Грянет бой – там не до них.

Вдруг команда раздаётся:
 Пулемёты – на плоты!
Что же тут сейчас начнётся!
Матерь Божья,
Где же ты?
Где же ты, земли заступница?
Смерти лёгкой принеси.
Нашей кровушкой окупится
Избавление Руси.
На лодчонках и баркасах,
-  Хочешь жить –
Греби!
Плыви!
Лик над Никополем Спаса
Да глаза его в крови…

На войне нет бухгалтерии,
Здесь неточен счёт потерь.
Бог войны –
Зевс артиллерии –
Мечет молнии, как зверь.
Берег левый в муках корчится,
Над домами – дыма пласт.
А в волнах Днепра полощется
Переполненный баркас.
Рядом столб воды взметнуло –
Мигом вымокла шинель,
И баркас перевернуло,
Опустило всех в купель.
Обожгло водою мёртвой
Наши бренные тела.
Руки друга распростёрты,
Пуля дырочку нашла…
Слепо смотрят в небо очи,
Стройный, сильный, молодой
Он, как крест судьбины молча
Исчезает под водой.
Воевал исправно, смело,
Не ломался на изгиб,
А теперь, - такое дело:
Рядом с домом и погиб.
Прожил только двадцать вёсен,
А мечтал ещё вчера
Город вызволить, где рос он,
Где старушка-мать жила.
И принял в себя Славутич
Самых храбрых,
Самых лучших.

Кто-то держится ослабленно –
Помогите им,
Святые!
Тонут,
Тонут православные
Наши ратники простые.
А под ними тьма кромешная.
Уже помощи не ждут.
Захлебнутся, и, сердешные,
Всё на дно
Идут,
Идут…
А грачи кричат над городом,
Что творится,
Не поймут.
Пушки бухают, как молотом,
Солнце ржавое – в дыму.
И вода от крови ржавая.
Плыли,
Плыли,
Как могли.
Встали ратники державные,
Ощутили твердь земли.
И за праведное дело,
Кого пуля не взяла,
И река не приняла,
И осколком не задело,
В рукопашный бой пошли!

                II

Ну, Гансы Фридрихи и Фрицы,
Пришёл наш час,
Теперь держись!
Идёт пехота,
Строги лица.
На смерть идёт, а не на жизнь!
Рты перекошены от крика.
Над взгорьем
Сотен глоток рёв:
– Ура-а! –
Гудит  свирепо, дико,
Ревут от ярости до хрипа,
Других уже не слышно слов.
Как дьяволы, страшны солдаты,
Их лица в копоти, в грязи.
Навскидку лают автоматы,
А слева, справа –
Маты, маты…
Всё с чьей-то матерью в связи.
Ну, а при чём тут чьи-то матери?
И Бог на небесах при чём?
Но поминают его матерно,
Когда уже и в грязь плечом…
И только если смерть упрямо
Навылет скосит,
Слёз не льют.
С последним вздохом шепчут:
– Мама…
И Богу душу отдают.

Убит солдат.
И он – не первый
И не последний, кто умрёт.
Над полем боя пляшет стерва,
Косою дань свою берёт.
Она поёт
Она ликует:
В солдате том пресёкся род!
Мы заплатили дань такую,
Какой не знал другой народ!
Платили юные и деды
Из Минска, Киева, с Урала.
До дня великой той Победы,
Вынюхивая кровь по следу,
Смерть самых смелых выбирала.

                III

У Нечаевой могилы,
Той известной высоты,
Сколько их, родимых,  было
Тех, что головой – в кусты…
Сколько сгинуло в атаках
По оврагам,
В буераках?!
Всех уже не перечесть,
Кому слава,
Кому честь.
А кого – нельзя оплакать.
Человеческое мясо
Удобряет чернозём.
Было тех героев – масса,
Кому слава – нипочём.
Этот подвиг многотруден.
Знал ли каждый свой предел?
Гром от тысячи орудий
День и ночь с небес летел.
День и ночь свистели пули,
Гибли роты
И полки…
Одолеть врага отчаясь,
От бессонницы качаясь,
Шли в атаку мужики.
Шли
И здесь навек уснули…

Эй, лихой казак Нечай!
Встань
И братьев привечай,
Что испили свою чашу
За Отчизну-неньку нашу.
Отчего так дорога нам
Память?
Годы далеки…
Над твоим, казак, курганом
Нет огня и урагана –
Полегли в боях полки.
Полегли не за награды
Фронтовые кореша.
Жаль, Победного парада
Не они
Чеканят шаг.
Но в стихах, как и в романах,
Полной правды
Не сказать.
Благородная слеза
Застит мне глаза туманом.