Корни

Г. Москва, Прокурору СССР
от гражданки с. Буланово
Булановского с.Совета Бело-
зёрского р-на Чкаловской
области
Заявление                Мощенковой Лукерьи Афанасьевны
11-го сентября 1937 года мой сын Иван Александрович Мощенко был забран по линии НКВД  как враг народа, который в то время работал при Чкаловском  Управлении связи Заведующим секретным отделом, а в начале 1938 года была забрана органами НКВД также его жена Пелагея Прохоровна, которые до сих пор находятся в неизвестно каких лагерях без всякого суда и им неизвестно, за что же они были забраны и в чём их обвиняют. Мой сын происходит из крестьян с. Буланово, до революции мы занимались хлебопашеством, имели в своём хозяйстве 3 лошади при 8-9 душ семьи. Рабочей силы не когда не имелось, и подчас нанимали в подпаски из своего хозяйства.


В 1914 году будучи отличным учеником ему удалось поступить в Булановское почтовое отделение учеником а затем он изучил азбуку Морзе после чего в хозяйстве не работал а служил в почтовом отделении района. В 1919 году добровольно вступил в ряды Красной Армии с той же поры был членом ВКП(б) в армии служил до 1923 года, по демобилизации поступил в Дмитровское почтовое отделение где работал заведующим отделением года 3. Работая в Шарлыкском районном отделе связи его за хорошую работу посылают на курсы в г. Куйбышев откуда он не вернулся в с. Шарлык а был оставлен в облсвязи Куйбышева где работал года три. После чего для пользы службы был переведён в Чкаловское обл. Управление связи на должность Зав. секретным отделом откуда и был забран. В настоящее время их 2-е детей находятся в каких то детдомах, а одна девочка находится при мне. Сообщаю, что я старуха мне 80 лет я работаю в колхозе у меня сейчас имеются трудодни но мне трудно существовать старухе, так-как мой старший сын находится в Белозёрской МТС Агролесомелиоратором у которого на иждивении без меня 6 человек.


А поэтому из выше изложенного прошу прокуратуру СССР навести следствие через Чкаловское обл Управление НКВД и освободить моих детей Ивана Александровича и Пелагею Прохоровну Мощенковых из под стражи так как таковые совершенно не в чём не вины. О результатах прошу сообщить мне по адресу с. Буланово Булановского с/совета Белогорского р-на Чкаловской обл.  Мощенко Лукерьи Афанасьевне к сему неграмотная Костюкова.
                9 мая 1940г.


Не изменил я ни слова, ни знака препинания в этом заявлении, оставил его таким, каким выписал из дела 5194. Не дождалась Лукерья Афанасьевна ни сына, ни сноху. В то время, когда она писала это заявление, сына уже два с лишним  года не было в живых, он расстрелян 12 февраля 1938 года, а сноха в это время была в Мордовии, в лагерях. Две девочки, дочки их, были в Кустанайской области, в колонии для  трудно воспитуемых подростков, а третья, самая младшая, жила с Лукерьей Афанасьевной. Долго я читал, делал выписки из дела 5194, и, чем дольше всё это делал, тем больше изумлялся: даже мне, не юристу, видно, что всё шито «белыми нитками», как говорят. Нестыковки, подтасовки, враньё – всё на виду.

 Выписка из дела:
                2-е декабря 1937 года               
Вопрос: Вам знаком Престин Константин Фёдорович?
Ответ:     Да, знаком. Престина К.Ф. я знаю ещё по совместной службе на Балтийском флоте царской армии. В 1914-1917-ом он служил старшим офицером в чине лейтенанта, а я был поручиком по радиосвязи…
Увлёкся следователь, подсунул ответ, чтобы ещё и Престина уличить, но забыл посмотреть год рождения Ивана Александровича - 1900. Какой поручик Балтийского флота по радиосвязи в 14 лет? Крестьянский паренёк в школу ещё ходил, где, по словам матери, был отличным учеником и азбуку Морзе только ещё должен был изучить. В приговоре пять пунктов статьи 58 и расстрел. А уж у Пелагеи Прохоровны и в деле две странички, против 2-х томного дела мужа. И две - враньё!


Вопрос: Что Вам известно о контрреволюционной деятельности мужа?
Ответ:   О том, что муж мой состоял в какой-либо троцкистско-бухаринской организации, мне об этом не известно. (Но знала, что он не советский человек.)
То, что в скобках - приписано, потом приписано, это видно: и почерк, и чернила другие.


 Из письма Клары Ивановны Мощенко: «26-го декабря 1937 года арестовали маму. Приехали двое мужчин, что-то искали у нас в оставшихся вещах, а потом  посадили нас всех, маму, Надю и меня в легковую машину и повезли, якобы к папе, так объяснила нам мама». Представляете картину эту: мама-то знает, куда её везут, ей говорили, чтобы не ходила, не искала мужа -иначе за ним пойдёт. Она ходила, искала, предварительно отправив младшую дочь в деревню, к бабушке. Она знала, что видит своих девочек если не в последний раз, то перед долгой - долгой разлукой. И держится: «Не плачьте, девочки, езжайте к папе».


 Вышла у железных ворот (пер. Соляной), а девочек увезли дальше, в детприёмник. Больше они её не увидят никогда. Передала им мама маленький чемоданчик с семейными фотографиями, но не сохранился он – слишком маленькими и беззащитными были девочки среди настоящих трудно воспитуемых преступников колонии. Пелагея Прохоровна и Иван Александрович вместе, в подвалах одного здания на ул. Кирова, просидели полтора месяца. Из дела 5194 не выяснил я, знали  ли они об этом, скорее всего – нет. Но в заявлении о помиловании, написанном 12 октября 1943 года, Пелагея Прохоровна уже не вспоминает мужа, видимо зная его судьбу, объяснили в лагерях, а только просит освободить её «потому, что я действительно дочь своей Родины на трудовом фронте с одной стороны, а с другой - поддержать дальнейшее существование своих малолетних дочерей и старухи-матери.» Не поддержала – сошла с ума за несколько месяцев до помилования, которое вышло 9-го мая 1944 года, ровно через 4 года после заявления Лукерьи Афанасьевны, и след её потерялся. Пройдёт время. Старшая дочь, Надя, станет кандидатом медицинских наук, Клара - актрисой Русского театра в Ташкенте, а младшая, Люда, учителем русского языка и литературы. А ещё Людмила Ивановна - мама моей жены, тёща моя.

 
Пытались мы в годы перестройки восстановить деда в партии. Мы тогда ещё верили во всю ту чушь про главную и направляющую роль КПСС, пытались, да, да пытались на своём месте и на своём уровне придать социализму «человеческое лицо», а из обкома партии пришёл циничный ответ: «Оснований для реабилитации Мощенко И.А. в партийном отношении не имеется. Н. Сыроватко.» Лень было через дорогу перейти тов. Сыроватко, дело 5194 полистать, они тогда ещё уверены были, что навсегда они, отпишутся.


Крестьянский сын, от земли человек, перестраивал, перестраивал и понял, наконец, что нечего перестраивать, что сгнило всё «наскрозь», как говорят мои земляки. И как финал: Лебединое озеро по телевизору целый день, кучка людей с трясущимися руками. В глазах и памяти чётко отпечаталась телевизионная картинка тех дней: на московской остановке горько плачет, рыдает красивая русская женщина, а сзади по улице идут танки. Плачет и рыдает она, зная, материнское чутьё подсказывает, чем всё это может закончиться. Что они ещё могли дать нам? И тогда другой крестьянский сын взял и сломал всю эту рухлядь. Мы, все почти, ругаем и Горбачёва, и Ельцина, и в дело, и не в дело, но не допустили они гражданской и большой межнациональной войны, а одно это многого стоит. Гражданская шла два дня, но решительными, порой жёсткими, мерами Президента, была остановлена, иначе многих сотен тысяч мужиков не досчитались бы опять. Всем бы досталось. К чему я всё это рассказываю? Наверняка много ещё семей у нас, где есть похожие истории, да и время разоблачений вроде бы прошло.  НО………………..



«Папа, помоги  наше родословное дерево нарисовать, - обратился сын, - в школе задали». Отчего же  не помочь, берём чистый лист бумаги, рисуем, пишем. Я рассказываю сыну о родственниках; кто жив –  чем занимается, кто умер, погиб – когда, где и почему. И замечаю - листьев на дереве мало, корни у дерева короткие. И с моей стороны, и со стороны жены, обрываются они на бабушках и дедушках. Дальше только имена, сами возникшие из отчеств и всё. Больше ничего, ничего не дошло до нас, нет даже слухов и легенд тоже нет. Почему так сложилось? Неужели только потому, что мы крестьянские дети, мужики?
В одной из газет читаю интервью шведского фермера, фермера в восьмом поколении! Интервью о том, как он хозяйствует на земле, как живёт. И какая же «белая» зависть меня захлестнула: как же он уверенно, устойчиво живёт и работает! Земельные вопросы давно улажены, дом свой, прадедов ещё, обустроен вместе с усадьбой, продукцию его на месте забирают. А у нас? Почему у нас все, везде и всегда, только первое поколение? Куцые мы какие-то. Опыт - только свой, да родительский, и то - кто ещё понять, оценить и вовремя применить его сможет, потому и наступаем на всегда новые для нас грабли. И так всю жизнь.


Сейчас, на шестом десятке, понимаю я, что знать своих родных не только в первом, втором поколении, но и дальше, жить в домах, где жили твои предки, читать документы, записи их – удел грамотных, состоятельных людей, живущих спокойной, устоявшейся жизнью, в Вере Христовой живущих, во всех поколениях. В Духов день, второй день Троицы читают верующие молитву: «Вси рабы твоя, Боже, упокой во дворех твоих и в недрех Авраама, - от Адама даже до днесь послужившая тебе чисто отцы и братии наши, други и сродники!» Когда молишься сам, и не только в Духов день, но и чаще, по велению души,  называешь «отцы и братии наши, други и сродники» по именам. Это ли не связь и радость общения с ними, это ли не сопричастность в служении Добру! Редкостные минуты твёрдой уверенности в жизни, согласия с самим собой и наступают в издёрганной, мечущейся душе тогда только, когда ощущаешь и радость эту, и связь, и сопричастность. Тогда только и чувствуешь, и знаешь уже, наверняка знаешь, что не напрасно всё, и что есть смысл у всего на свете, и у жизни твоей тоже есть.

 И не то, чтобы обязанность появляется, но и долг ещё чувствуешь: долг служить Добру, как служили ему твои предки: Добру не служивших в молитвах не вспоминают. А ведь только-только и прикасаться-то стал, только дотронулся до Веры Христовой! А если бы пораньше дотронулся! И так жаль украденного у тебя времени, что жил без неё: ведь тогда бы редкостных минут этих больше бы было - в часы, дни и месяцы они сложились бы. Жаль! И ещё, прикоснувшись, понимаешь, почему Россия на вере 1000 лет устояла, и верю – устоит ещё!
Не было ничего у нас, и у родителей наших: Веру отняли, другую навязали, состоятельность сами установили - лишь бы с голоду не умерли, то воюем всё, то экспериментируем.

 Дед мой, казак, воевал в первую мировую, в гражданскую, отец воевал во вторую Великую войну. Какая уж  тут родословная, ладно хоть живые остались! Как больно было мне смотреть на отца в родительский день на кладбище! С какой потаённой надеждой, с какой-то непомерной ношей, давившей ему на плечи всё время, ищет он могилу отца своего и не может найти. «Смотри, мать, вот он , крест, я же его держал тогда». Нет, не тот. Торопливые шаги в сторону, теперь-то уж точно, здесь, но опять не то место. Много могил на кладбище, деревня стоит не один век. И надежда угасает, чуть было появившаяся радость в глазах медленно исчезает, уступая место отчаянию: « Нет, не помню, -  и растерянность мальчишеская, -  как же так, ведь хоронил же, помню всё, 12-ть лет мне было, а не найду!?»


 Вина ли отца? Вся ли его? Почти мальчишка – война, пять лет без родной деревни, в 47-ом голодном году их за кражу зерна, 11-ть человек посадили, всем по 10-ть лет, пять отсидел, вернулся домой, а дочь его уже не помнит. Жить негде, тут не до покойников, обживаться надо, да и покойников за свою недолгую жизнь столько повидал, ого-го! Построил дом, только вроде обживаться стали, пришлось уехать из родной деревни: в одном из горячих споров бросил парторгу партийный билет, а такое тогда не прощалось. Новый совхоз вроде бы рядом, а уже и сам старик, кинулся вспоминать и не помнит. Не помнит!

 А что помнить его свату, у которого отец лежит за 200-ти километров, а мать за 100? А свахе, которая даже не знает, где могила отца, расстрелянного в 38-ом, и матери, сосланной следом в том же 38-ом, и сгинувшей в лагерях? «Ты меня здесь, в совхозе, схорони, стыдно мне в родну-то деревню возвращаться, да и вам удобно будет – ездить никуда не надо» - до сих пор слышу я голос отца. И отец мой, и мама, и сватья их, лежат вместе, рядышком, в чужой деревне.
Вот и добрались мы до истины; государство наше российское, любое: царское и советское, только и делало так, чтобы мужик выживал, не жил- выживал. А когда выживаешь, тут уж не до родословной, не до корней - самому бы не сгинуть, вместе с семьёй.


Мы, дети фронтовиков, не воевали, не сидели в тюрьмах, но в родные деревни кто вернулся? После окончания техникумов или институтов ехали мы по распределению. Везло тем, кого родной колхоз направлял на учёбу, они вернулись в родные деревни. А я пришёл после службы к «своему» директору, прошу послать от своего совхоза учиться.  Он в сенцы вышел со счётами, кидал, кидал косточки и молвил наконец:: «Не могу, у нас таких денег нету.» Выучился за государственный счёт, учился хорошо, сам место работы выбирал. Выбрал родной Сакмарский район, но в родном колхозе, где работал отец, а я, помогая, заработал первые в своей жизни деньги, места для меня не нашлось. Пришлось ехать в чужую деревню. А тысячи ребят раскидало по всему Союзу: как будто специально правители наши вырывали родные корни у нас. В результате: чужие деревни родными не стали, родная деревня стала почти чужой.


 Я так и живу в чужой деревне. Мало того, так пришлось даже кладбище открывать. Жители нового совхоза, со всей области собранные, да и немногочисленные местные жители, как кукушки, развозили своих умерших кто куда: кто в родные деревни, большинство - по соседним сёлам. Начали заявления коллективные писать, требовать начали, чтобы кладбище своё открыл. Целый год я ездил по высшим начальникам, согласовывал, то с санэпидемстанцией, то с архитектурой, то с милицией (с ней то зачем? Или и там в покое не оставят?) Все пинали меня, отправляли друг к другу - пусть кто-то первым подпись поставит под согласованием. Боялись ответственности.


 А тут случай: умер уважаемый человек, три сына его пришли ко мне: «Что хочешь делай, Глава, а мы никуда отца не повезём, здесь похороним, укажи место». Не умею я пинать никого, да и отправлять далее народ некуда, я крайний у власти перед народом, вот и решился, взял, так сказать, ответственность на себя. Место было уже выбрано, специально стариков собирал, сам-то не местный. Всё сделали как положено: батюшку привезли, могилу и кладбище освятили, а потом и огородили. Через год мусульмане пришли - тоже кладбище надо. Отвели и им место рядышком. Товарищ один, казах, шутил всё: «Я, Фёдорыч, переползу к православным. У вас хоть раз в год наливают!» Уж больно ему нравился укоренившийся языческий обычай наш - поминать в родительский день родичей своих водкой. А мне не по душе: до такой степени некоторые напоминаются, что уносят их с кладбища, а то ещё и песни орать начнут. При жизни измываются над родственниками, житья не дают, досрочно на погост отправят, а в родительский день слёзы и сопли  по рукавам размазывая, цветочками бумажными откупиться от совести своей хотят. Ну да Бог им судья!


Но если в такой святой день так пьют, то что же в будние дни? А в будние дни – два миллиона сто тысяч россиян уже «конченные» алкоголики, выпавшие из всякой жизни: трудовой, семейной, шестьсот тысяч постоянно и сильно пьющих россиян. 18 литров чистого алкоголя на душу населения, на душу младенца, на душу старика – это же смерть верная народу! РЕБЯТА, МУЖИКИ! ОПОМНИТЕСЬ! Мы ведь нужны ещё и детям, и жёнам, и родителям, и внукам. Если уж совсем невмоготу от жизни такой и вопрос стоит пить или жить, а вы не пить не можете, идите к Богу, молитесь и молитесь! Помогает, очень, по себе знаю.
Я теперь в родительский день стараюсь на кладбище рано попасть и обязательно, чтобы за рулём я был, иначе нельзя: к каждому столику зовут, у каждой могилки наливают, помнят отца-основателя, так сказать, хотя я уже и не Глава много лет.


       В родную деревню я пробовал вернуться. Приобрёл землю, пахал и сеял хлеб 9-ть лет, на том самом месте, где был казачий надел деда моего. Бросил. Не разорился, а бросил: не нужен никому тот хлеб. Бросают или сужаются до считанных гектар и другие мужики-фермеры, образование высшее сельскохозяйственное имеющие. Узнавал недавно - у них на элеваторах лежит хлеб ещё прошлого года, потеряли уже не одну сотню тысяч на хранении зерна только, а сбыть не могут, ни по какой цене! Что? Опять выживаем?


…….А могилка Ивана Александровича нашлась: Урал – батюшка вымыл из яра крутого кости и черепа в Зауральной роще. Многие там лежат, в берёзовой чистенькой лесопосадке, где расстреляли – там и лежат. Выбрали мы берёзу, из одного корня два ствола растут, и поставили две таблички. Поклонились, успели все дочери. Сейчас в живых осталась только Клара Ивановна.
Четыре листочка на веточке родового дерева нарисовали мы с сыном, он вписывает – Мощенко Иван Александрович, Мощенко Пелагея Прохоровна, Мощенко Лукерьа Афанасьевна, Мощенко Александр Кузьмич, а я тихо радуюсь: на четыре кирпичика больше стало в опоре земной у моих сыновей!

РS. Вот какую подробность я узнал позже: Лукерья Афанасьевна верила, что сын вернётся и ждала его. Совсем старенькой, уже за 90-то, выходила на большак и подолгу стояла, оперевшись на палку, надеясь, что вот-вот увидит возвращение домой сына. Умерла летом 1957 года. А когда Людмила Ивановна, дочка её младшая, получила письмо-справку из Военной коллегии Верховного Суда СССР о реабилитации отца Мощенко Ивана Александровича, то получилось, что день реабилитации (11 июня) и день смерти Лукерьи Афанасьевны совпали - дождалась правды мать!
   По делу № 5194 арестованы
                Попов Лаврентий Кириллович
                Максимов Михаил Андреевич
                Верин Василий Васильевич - вину не признал
                Телешов Дмитрий Тимофеевич   
                Ярыгин Фёдор Васильевич
                Воробьёв Иван Поликарпович
                Демидов Константин Александрович
                Мощенко Иван Александрович
                Зазулин Николай Алексеевич
                Нежданов Емельян Яковлевич - вину не признал
                Мохов Фёдор Иванович
                Овсяников Ефим Григорьевич
                Вишневский Борис Васильевич
                Пирилинский Михаил Антонович

    Дописал имена и фамилии в 2021 году. Может быть родные и не знают об этом.