Иерос гамос

ИЕРОС ГАМОС /1/


ABRAXAS


Вспомним резьбу на золотом перстне Изопаты, города близ Кносса, столицы Миносского царства, II-III тысячелетия - времени близкого, по летоисчислению Геродота, к Дионисову "пришествию": тонкие, гибкие, как водоросли, девушки-плясуньи, в таких же юбках-колоколах, как у тех пещерных мэнад, с такими же осино-тонкими, ломкими станами и с острыми голыми сосцами, пляшут на цветущем шафрановом лугу такую же исступленную пляску, терзающую тела их судорогой смертной боли, упоения смертного, и вызывающую "видение", phasma, бога Отрока.

Дмитрий Мережковский. Атлантида - Европа. Тайна Запада.
 

Как говорят легенды и мифы Древней Греции, Европа, дочь Агенора - царя богатого финикийского города Сидона - не в пример прочим девушкам, с детства пользовалась почти неограниченной свободой. Подданные ее венценосного отца благоговели перед своим грозным владыкой, перенося это благоговение на всех членов царской семьи и на единственную дочь Агенора. Опасаться быть похищенной морскими разбойниками Агенориде /2/ также не приходилось - все побережье Финикии охранял грозный сидонский флот, сам грабивший и опустошавший берега соседних государств. Поэтому царевна пропадала в окрестностях Сидона целыми днями. Особенно любила Европа уходить на несколько десятков стадий от дворца. Скинув стеснительную для юного тела одежду, длинноногая Европа - хрупкая и стройная, как ветвь кизила, с темными глазами цвета спелого терна, в которых детская робость уже смешивалась с радостным любопытством к жизни, с  необычными для жительниц и жителей Финикии светлыми волосами и нежной кожей матового оттенка цвета самых светлых лепестков чайной розы, с по-мальчишески прямыми кудыми плечами и узкими бедрами, с задорно торчащими в стороны острыми, как у юной козочки, сосками маленьких грудей, похожая в профиль, из-за своих широко поставленных глаз, на испуганного олененка, - любила, ловко карабкаясь через скалистые мысы, у подножия которых шумел морской прибой, отдыхать на песке маленьких бухт, расположенных между ними. Весь берег излюбленной Европой местности состоял из такого чередования живописных скалистых мысов, выдвигающихся в море, по которому скользили паруса далеких кораблей, и мелких, более или менее пологих бухт. В тихую погоду, лежа на скалистой глыбе, Европа могла часами смотреть в прозрачную морскую глубину, следить за подводной жизнью, наблюдая, как в рощах красных и зеленых водорослей скользят рыбы, сверкая при резких поворотах серебристой чешуей, как ползают серые и багряные крабы, как открывают и закрывают свои створки радужные морские раковины, или же при сильном ветре следить за разбивающимися о скалы волнами, плетущими вечно меняющееся кружево пены, слушать их убаюкивающий шум. В бухтах, растянувшихся на песке под отступившим обрывом скал, Европа часами грелась на солнце, следила то за облаками, плывущими по лазурному небу, то за волнами, набегающими на песок. Сидонская царевна с наслаждением бродила босиком по твердому и влажному песку, собирая дары моря - ракушки, рыб, медуз, ловя крабов, а потом спешила назад на берег перед заливающим ее стройные ноги наступающим прибоем.

Но вот наступил день, в который юная Агенорида, вопреки своему обыкновению, отправилась на прогулку не одна, а с подругами. После купанья они, нагие, как морские нимфы-нереиды, резвились на морском берегу, водили веселые хороводы, бегали взапуски, скакали, как козочки, и собирали цветы. Проворная и гибкая, как лань, Европа верховодила во всем. И вдруг откуда ни возьмись пред нею появился ослепительно белый длинношерстый бык с загнутыми рогами в виде полумесяца. Казалось, быка привлекли забавы подружек, и он сам готов  был с ними поиграть. Мирно помахивая длинным голым хвостом с мохром на конце, косматый белый бык, роняя с мокрых губ стеклянные нити слюны, подошел к Европе и подставил ей свою широкую мохнатую спину. Ничего не подозревая, царевна уселась на спину такого мирного с виду животного, чья густая, лохматая шерсть, напоминавшая бесцветную паклю, свисала с тела вниз длинными космами, и, ударив его розовыми пятками в бока, звонким голосом крикнула: "Но!". Однако  белый бык внезапно сделался как бешеный. Его только что такие ласковые, любопытные глаза вмиг налились темной кровью, и он с оглушительным ревом стремительно бросился в зеленоватые морские волны. Испуганной Европе не оставалось ничего другого, как крепко держаться за рога. Крики оставшихся на берегу подруг вскоре стихли вдали...

В открытом море, при виде дельфинов и других диковинных морских тварей, поднявшихся со дна, чтобы приветствовать и сопровождать увезшего ее белого быка, у Европы не осталось ни малейшего сомнения, что облик ее похитителя принял некий бог. Но какой? В отцовском доме она встречала великое множество гостей из заморских стран, посещавших Сидон по торговым делам, и научилась отличать по одеждам ассирийца от египтянина, египтянина от ливийца, ливийца от обитателя богатого острова Кефтиу /3/. "Очевидно, боги разных народов и стран одеваются так, как их почитатели - подумала Европа, рассудительная не по годам - И не потому ли этот хитрый бог принял облик быка, чтобы отец, узнав от подруг, кто меня похитил, не догадался, где искать?"

Царевна с силой схватила клок белой бычьей шерсти, надеясь, что под ним скрывается какая-нибудь из знакомых ей одежд. Но шерсть была плотной, и в ладони осталось лишь несколько белых волосков, отливавших серебром на солнце. Бык повернул голову, и Европа не уловила в его огромных глазах, светлых от морской синевы, ни малейших признаков ярости. Они стали почти человеческими и напомнили ей глаза юноши-простолюдина, приходившего на берег моря и издали молча смотревшего долгим взглядом ее игры с подругами.

Вдали в туманной дымке взору царевны предстал гористый берег. Белый бык поплыл быстрее, словно чувствуя за спиной погоню. Но море опустело: морские чудища отстали, не в силах плыть с быком наравне.

"Нет, это не Египет, - думала Европа. - Отец рассказывал, что берег у места впадения великой египетской реки Нила в море плоский, как ладонь, поросший во многих местах камышом. Значит, это остров? Но какой? Мало ли в море, простирающемся до столпов Мелькарта /4/, островов, к которым захотел бы пристать этот мохнатый белый бык?"

Бык выбрался на берег, когда в зеленоватом небе уже сверкала серебристая вечерняя звезда, и, дав Европе спуститься на прибрежный песок, с шумом отряхнулся. Ослепленная градом холодных и соленых брызг, обрушившихся на нее с его косматой шкуры, царевна стала вытирать лицо ладонями, когда же отняла их, то увидела, что на месте белого быка стоял черноволосый безбородый чужеземец с узкой, осиной талией, и широкими плечами. Шею Черноволосого, чьи завитые колечками длинные кудри и неостриженные пряди колос на висках доходили ему почти до пояса, украшали два ожерелья - бирюзовое и сердоликовое, запястья - браслеты из красного сердолика, обрамленные голубой бирюзой, чресла были прикрыты белым складчатым льняным набедренником и перетянуты голубым поясом. На голове у незнакомца сверкала увенчанная белыми и голубыми перьями диадема, какие, как было известно царевне Европе, носят только на острове Кефтиу.

"Бог Кефтиу!" - осознала царевна Сидона.

Черноволосый, обхватив Агенориду за талию, легко, как перышко, поднял ее, внес в черневшую неподалеку, среди лавровых деревьев, пасть пещеры, озаренной внутри красноватым огнем тусклого глиняного светильника, и, не говоря ни слова, поставил на землю. Пол пещеры приятно холодил ее босые подошвы. Казалось, вся она - из светлого меда, сотворенного пчелами из солнечного цвета и пыльцы цветов. Бог Кефтиу внимательно разглядывал ее широкий чистый белый лоб, обрамленный нежнейшими белокурыми локонами, широко расставленные темные, как терновые ягоды, глаза с длинными загнутыми ресницами, прямой точеный нос, по-детски крупный рот с узкими губами, круглый подбородок с ямочкой, плавный изгиб тонкой шеи, худенькие плечики, нежные бутоны едва наметившихся грудей с трогательно торчащими в стороны острыми розовыми сосками, еле заметную талию, гладкий плоский живот, посреди которого пупок, как чаша, еще хранил в себе несколько капель морской воды, узкие бедра, казавшиеся слишком длинными для хрупкого тела отроковицы стройные ноги с узкими ступнями, столь же длинные руки с узкими ладонями, которыми она робко попыталась убрать с неожиданно занывшего лобка горячую ладонь Черноволосого. Сердце Европы гулко билось в полумраке пещеры, как у испуганного олененка, стуча все сильней и сильней от сознания того, что она, совершенно нагая, какой ее сотворили боги, находится наедине с молча разглядывающим ее, держа за плечи, незнакомым мужчиной. Такого в жизни дочери сидонского царя еще не бывало. До сих пор мир Европы был миром исключительно женским, и все окружение юной дочери Агенора составляли только девушки ее возраста или чуть постарше. Даже когда царевне нездоровилось и требовалась помощь врача, в покоях окна задвигались ставнями, опускались занавески, создавая в покоях почти полный мрак. Если царский лекарь должен был осмотреть больную или пощупать ей пульс, ему приходилось делать это через тончайшую газовую вуаль, чтобы его пальцы не касались нагого тела Агенориды, ее атласной, нежной кожи. И ей казалось, что так будет всегда.

Европа не знала, сколько простояла так, сгорая от стыда, в полумраке пещеры, прижав ладони к лицу. Но наконец она опустила руки и подняла свои темные глаза на критского бога.   

Держа ее за плечи, бог по-прежнему храня молчание, смотрел на Европу сверху вниз. Тело отроковицы покрылось мурашками, будто от холода. Как завороженная неотрывным взором бога, дочь Агенора, забыв о своей наготе, робко шагнула к нему, протянув вперед руки. Черноволосый наклонился к Европе, обнял ее, и она, задрожав в его сильных объятиях, неожиданно для себя, сама, встав на цыпочки, обняла его за шею и прижалась щекой к его щеке, а потом положила голову ему на плечо. Тогда бог Кефтиу поцеловал ее так сильно, что у нее перехватило дыхание от поцелуя. Европа задрожала еще сильнее - впервые в жизни ее поцеловали в губы. Ей казалось, что она вот-вот упадет.

Обессиленная этим первым в жизни поцелуем в губы, Европа, как во сне, осознала, что чернобородый бог Кефтиу положил ее спиной на белую косматую шкуру, озаренную мерцанием светильника. Шкура оказалась удивительно мягкой - совсем как шерсть белого быка, привезшего ее сюда из Финикии. Если бы сидонская царевна бросила в то мгновение взгляд на стену пещера над ложем, то увидела бы голову увезшего ее на Кефтиу быка, неотрывно глядящего на нее немигающим взором со стены. Но как раз в то мгновение Европе, млевшей от нежных ласк бога Кефтиу, стало так приятно, как еще никогда в жизни, и она закрыла глаза от удовольствия. Бог Кефтиу покрывал поцелуями ее лицо и шею. Царевне, ощутившей непривычную, тянущую боль в груди и лобке, стало еще приятнее, и она, обняв его левой рукой за шею, стала от нараставшего удовольствия неосознанно стискивать и крутить свою правую грудь с нераспустившимся розовым бутончиком соска. Бог лизал сладко стонущей  Европе горячим языком ее трогательно большие, как бы прозрачные уши и за ушами, шепча в них непонятные слова на незнакомом языке, от которых голова у метавшейся на белой бычьей шкуре дочери Агенора кружилась все сильнее, стискивал ее груди, ласкал ей горячими пальцами острые соски, то сдавливая их, то перетирая между подушечками пальцев, от чего ее маленькие твердые груди стали упругими, как мячики, а розовые соски потемнели, набухли, вытянулись и затвердели. Бог нежно целовал ей соски, облизывая розовые кружочки вокруг них, и сосал груди Европы, то втягивая их в рот, то снова выпуская, проводя горячим языком сверху вниз по животу царевны, одновременно лаская ей груди, уже готовые, казалось, лопнуть от возбуждения, вылизывал кончиком языка пупок Агенориды, целовал Европе низ живота, впиваясь ей горячими губами в ноющий лобок, поросший едва заметным светлым пушком. Бог целовал ее длинные ноги, которые царевна сама поочередно поднимала, переходя от охваченных неудержимой дрожью бедер к коленям, голеням и узким ступням, целуя и лаская мягкими губами каждый пальчик - от мизинца до большого. Когда бог Кефтиу принялся сосать большой палец ее левой ступни, царевна Сидона на несколько мгновений лишилась чувств от потрясения. Она не помнила, как перевернулась на живот. Бог целовал ей спину, сверху вниз, до талии и ягодиц, лаская кончиком языка крохотную дырочку афедрона /5/, время от времени слюнявя пальцы и вдавливая их поочередно в афедрон, как бы подражая движениям флейтиста. Европа осознавала то, что бог делал с ней, урывками, как в бреду. Вот она оказалась стоящей на четвереньках, в звериной позе, опираясь на кисти рук и дрожащие колени. Умелый язык бога Кефтиу, державшего царевну левой рукой за узкое бедро, проникал ей все глубже в афедрон, а его левая рука ласкала сокровенные части тела Агенориды, которых ни разу не видел и не касался мужчина - болевший все сильней лобок и лоно, постепенно, медленно вводя в его сначала плотно сжатые, а затем открывшиеся, как розовые лепестки, трепещущие уста сначала средний, затем безымянный палец, сначала медленно и осторожно, а затем все быстрее вращая ими, массируя дрожащими пальцами влажные, становившиеся все горячей стенки влагалища сидонской царевны, входя все глубже в его узкий канал, пока не проник дрожащими пальцами, натолкнувшись на невидимую, упругую преграду, как ей показалось, до конца в переполненный благоуханным, клейким соком грот Европы, заполнив всю его пустоту, вплоть до этой незримой преграды, прикосновение к которой заставляло ее трепетать всем телом, как подстреленная птица, и Агенорида, ощутив, на грани безумия, как низ ее живота вдруг обожгло неудержимой горячей волной, упав на локоть подломившейся правой руки, которой оказалась не в силах удержать вес собственного тела и тела нависшего над ней сзади бога, сотрясаемая неистовыми содроганиями всего тела, не впилась зубами в левую ладонь, заглушая рвущиеся с губ сдавленные крики, прозвучавшие в тишине темной пещеры мычанием телки в ночи...

Она не помнила, сколько в изнеможении пролежала на животе, без сил, без памяти и без движения, уткнувшись лицом в белую бычью шкуру. По стенам таинственной пещеры волновались громадные тени от мерцавшего светильника. Бог Кефтиу, уже без своего пернатого венца, без ожерелий, без набедренника и браслетов, молча сидел рядом с ней на пятках, опираясь на колени, и глядел на царевну, прижавшуюся щекой к белой пакле бычьей шкуры. Ее лицо было румяным и спокойным, ресницы бросали дрожащие от огня светильника тени. Но вот она пошевелилась. Робко перевернувшись на спину, Европа обратила к богу Кефтиу лицо. Мокрые от овладевшего ею внутреннего жара, волнистые пряди светлых волос, потемневшие от благовонного пота, прилипли к широкому лбу, на котором впервые запечатлелась морщинка страдания. Робко перевернувшись на спину и приподнявшись, Европа вдруг увидела торчавший у него в поросшем темным курчавым волосом паху дотоле никогда не виданный ею предмет, напоминавший царский, а может быть - жреческий жезл или скипетр с округлым заостренным навершием темно-розового цвета. 

Будто подчиняясь чьему-то молчаливому приказу, не терпящему ни возражений, ни ослушания, Европа встала на колени и робко протянула руку к вознесенному перед ней жезлом критского бога. Он казался царевне живым существом, слегка подрагивавшим от нетерпения. Узенький зев его навершия, казалось, подмигнул ей, из него выступила маленькая светлая капля. Медленно-медленно Европа коснулась его кончиками тонких пальцев протянутой вперед правой руки. Жезл вздрогнул, упругий, как сжатая пружина. Осторожно погладив его, отроковица, как зачарованная, медленно села на пятки, упираясь в разостланную на полу пещеры шкуру расставленными коленями. Жезл Бога Кефтиу, все так же подрагивая, то слегка поднимаясь, то слегка опускаясь перед пылающим лицом Европы, потянулся к ней, словно живое существо, в то время как ее призывно набухающие острые соски тянулись к богу, словно просясь в его руки. Царевна с замиранием сердца, еле касаясь рукой, снова погладила жезл, который от ее прикосновения заметно увеличился в размерах, распух и отвердел. Благоговейно, как перед алтарем сидонского бога Мелькарта, преклонившая колена перед этим живым чудом, Европа медленно откинулась на спину, широко раздвинув колени. И кто только научил ее этому?

Склонившись над Агеноридой, бог Кефтиу принялся осторожно лизать своим изощренным в любовных ласках языком арку гладкого, с легким светлым пушком, лобка Европы, влажного от пота, выступившего у нее изо всех пор, ее трепетное лоно, источающее все более сильный, пряный аромат и липкий сок и набухающее розовым бутоном под горячим языком владыки Крита, постепенно, осторожно, медленно входившего в его сначала плотно сжатые, а затем открывшиеся, как розовые лепестки, обрамленные редкими светлыми волосками и покрытые мелким бисером капель росы от ее выделений, чей запах был подобен благородному запаху моря, уста, раздвигавшиеся, по мере того, как он ласкал их, все шире и шире, словно створки раковины, приоткрыли, наподобие того, как скрывающийся за створки настоящей морской раковины, раздвинувшись, открывают скрывающуюся за ними жемчужину, гораздо более драгоценный бисер, показавшийся богу Кефтиу вначале чем-то вроде мельчайшего зернышка. Однако под воздействием его пламенных касаний это маленькое зернышко стало расти, на глазах, наливаться как будто бы соком, темнеть, пока не превратилось в ярко-пунцовую (утратив свой розовый цвет) горошинку, властно царившую, пульсируя, над исходившими влагой губами лона отроковицы, трепетавшими, как лепестки нежной махровой розы при дуновении зефира. Вот с горошинки скатилась крупная капля амврозийной влаги, вслед за которой, всего через некие доли мгновенья вниз покатились, одна за другой, всё новые капли, мгновенно слившиеся в ручеек, струящийся между широко раздвинутыми в стороны ягодицами царевны вниз, к розовато-пурпурной звёздочке афедрона. Европа, крепко схваченная богом Кефтиу, неустанно слизывавшим эти капли, за худые по-мальчишески прямые плечи, зажмурившись, дрожа всем телом и судорожно вцепившись побелевшими пальцами в свои широко раздвинутые острые колени, дышала все чаще, закусив белыми зубами кончик розового языка, но, не в силах долее терпеть, начала стонать все громче и кричать, сотрясаясь в сильнейших конвульсиях, пока, лишившись чувств, не замолкла, закрыв глаза и уронив бессильно голову на правое плечо.

Раскрыв глаза, царевна узрела вновь направленный на нее жезл бога Кефтиу с розовым навершием. Пока Европа глядела на него со все возрастающим волнением, бог взял ее за затылок и, пригнув Агенориде голову, поднес навершие жезла к ее лицу. Сердце сидонской царевны было готово выскочить от страха из груди. Видя колебания Европы, молчаливый бог с такой силой схватил ее за волосы на лбу, что Агенорида громко вскрикнула от боли. Воспользовавшись этим, бог мгновенно всунул жезл в ее раскрывшиеся в крике уста, с силой протолкнув его вглубь. Выкатив глаза, Европа охватила жезл Черноволосого губами, но он застрял у нее где-то в самой глубине гортани. Не в силах долее терпеть, Европа вытолкнула языком навершие вздувшегося в кольце ее горячих губ жезла, закашлялась и, задыхаясь, отвела голову в сторону. Она была близка к безумию.

Черноволосый так же молча раздвинул ей колени и с силой протолкнул упругий, твердый, как железо, жезл внутрь клейкого лона царевны, пробив с первого же удара незримую преграду. Зажмурившись, Европа издала истошный крик. Повисшая на ее реснице блестящая слеза вспыхнула, отражая пламя светильника.

Черноволосый, крепко стиснув разведенные колени громко стонущей, вскрикивающей и что-то бессвязно лепечущей отроковицы и прижимая их к белой косматой бычьей шкуре, снова и снова вонзал свой жезл в ее кровоточащее лоно, подобно тарану, бьющему снова и снова в проломленные крепостные ворота, расширяя с каждым ударом пробитую брешь и проникая в утробу царевны все глубже, до самого дна, словно желая распороть ее, вонзаясь в недра Европы мощным жезлом, как будто исступленный лепет, крики и стоны безжалостно мучимой его могучей силою отроковицы распаляли его все больше и больше. Безумно выкатив вышедшие из орбит блестящие глаза, смотревшие в потолок пещеры, но ничего не видевшие, дочь Агенора, распятая на белой бычьей шкуре, ловя воздух широко раскрытым в крике ртом, покорно отдалась ритму движений вспарывавшего ее вновь и вновь Черноволосого, и зажмурилась только когда он, вырвав жезл из ее распухшего влагалища, брызнул Европе в лицо струей горячей липкой жидкости, обдав в изнеможении простертую под ним сидонскую царевну с ног до головы семенем, из которого было суждено родиться Миносу /6/, Сарпедону /7/ и Радаманфу /8/. Лишь тогда умиротворенно закрылись и глаза белого быка, внимательно следившего со стены пещеры за совершением священного брака.   

 
ПРИМЕЧАНИЕ

/1/ Иерос гамос - священный брак (греч.).

/2/ Агенорида - дочь Агенора.

/3/ Кефтиу (буквально: "позади") - древнеегипетское название острова Крит.

/4/ Столпы Мелькарта - финикийское название Гибралтара и Танжера (у греков: Геракловы столпы). Связь между сыном Зевса Гераклом и финикийским божеством Мелькартом (отождествляемым древними греками с Зевсом) прослеживается и в древнегреческой мифологии, в которой фигурирует сын Геракла по имени Меликерт, зачатый сыном Зевса с финикийской царевной (согласно другой версии, Меликертом звали сына Афоманта и Ино, впавшей в безумие и утопившейся вместе с маленьким сыном в море, после чего Меликерт превратился в морское божество Палемона, в честь которого Сизиф учредил Истмийские игры).

/5/ Афедрон (греч.) - здесь: анальное отверстие (задний проход).

/6/ Минос (Миной) — мифический царь Крита (Кефтиу), на которого были перенесены многие факты, известные древним из истории этого острова за последние два века до Троянской войны. Минос считается сыном верховного бога древнегреческого пантеона Зевса и Европы, дочери Агенора - царя богатого торгового финикийского города-государства Сидона, которую Зевс похитил в образе белого быка и увез на остров Крит (впрочем, существовала и иная версия —, утверждавшая, что Минос - сын Ликастия и Иды). Считалось, что Минос жил в одиннадцатом поколении после Инаха (отца прекрасной Ио, изнасилованной Зевсом, принявшим вид облака, и превращенной за это Герой, ревнивой супругой Зевса, в корову). Минос считался братом Радаманфа и Сарпедона, отцом Федры, Ариадны, Девкалиона, Главка, Катрея и Эвримедона.

В греческую мифологию Минос вошел прежде всего как мудрый законодатель.

Получил царский скипетр непосредственно от своего божественного отца Зевса, Минос издал для критян законы (по преданию, также получив их от Зевса в пещере, в которой был зачат Зевсом и Европой). Согласно по-разному уже в древности толкуемому месту Гомера, каждый девятый год ("девятилетиями") Минос отправлялся в горы в эту пещеру Зевса. Девятилетие, по древнему счету времени, должно пониматься как происходящее раз в восемь лет. Иная точка зрения, не учитывающая, что в древности греками и период между Олимпиадами (раз в четыре года) назывался пятилетиями, представлена в большинстве энциклопедий.

По другому рассказу, отчасти противоречащему гомеровскому, после смерти усыновившего его критского царя Астериона (или Астерия), вступившего в брак с Европой и не оставившего собственных детей, его полубожественный пасынок Минос задумал захватить царскую власть на Крите, уверяя, что он предназначен к этому богами и что всякая его молитва будет исполнена. Действительно, когда он попросил морского бога Посейдона выслать ему для жертвоприношения священное животное, бог выслал ему из моря прекрасного быка, и Минос получил царскую власть. Но, пожалев красивое животное, он отослал быка в свои стада, а в жертву принёс другого. В наказание Посейдон наслал на быка бешенство и внушил жене Миноса, Пасифае (дочери бога Солнца Гелиоса), неестественную страсть к этому быку; плодом этой пагубной страсти (внушенной Пасифае, по другой версии мифа, не Посейдоном, а богиней любви Афродитой, за разглашение женой Миноса любовной связи между Афродитой и богом войны Аресом) был чудовищный человекобык-сыроядец Астерий (не путать с вышеупомянутым критским царем, женившимся на Европе и усыновившим ее детей от Зевса!) по прозвищу "Минотавр" ("бык Миноса"), питавшийся человечиной и убитый афинским героем Тесеем.

Минос основал на Крите города Кносс, Фест и Кидония. Он считался также основателем морского господства (талассократии) критян. Корабельной стоянкой при Миносе был порт Амнис. Минос изгнал карийцев с Кикладских островов и вывел туда критские колонии, поставил правителями своих сыновей.

При своем дворце в городе Кноссе Минос якобы приказал бежавшему на Крит афинскому мастеру Дедалу построить знаменитый Лабиринт, в котором поселил быкоголового каннибала Астерия-Минотавра. Со времен раскопок, произведенных на Крите английским археологом Артуром Эвансом, до недавних пор считалось (а многими считается по сей день), что Большой Кносский Дворец и был резиденцией Миноса, а пристроенный к нему Лабиринт - пристанищем Минотавра. Правда, по мнению немецких археологов Карла Блегена и Ганса Вундерлиха, Эванс в действительности раскопал на Крите огромный некрополь-колумбарий, но эта точка зрения еще не нашла всеобщего признания.

Когда сын Миноса Андрогей был убит в Афинах, Минос принудил афинян к выплате дани, по семь молодых людей и семь девиц каждый девятый год (то есть раз в восемь лет). По пути в Афины Минос завоевал и Мегару.

Пасифая, разгневанная частыми изменами Миноса, заколдовала неверного мужа. Каждый раз, когда Минос сходился с другими женщинами, он извергал в них вместо семени гнус, и женщины погибали в страшных мучениях. Прокрида дала Миносу выпить настой корня волшебницы Кирки (Цирцеи) и исцелила его. По другому варианту мифа, Минос испускал при совокуплении вместо семени змей, скорпионов и сколопендр, в результате чего совокуплявшиеся с ним женщины также погибали в лютых муках. Тогда Прокрида ввела в лоно очередной наложницы мочевой пузырь козы, и Минос при соитии изверг змей и ядовитых насекомых туда, после чего исцелился и смог сойтись с женщиной, излив в нее уже обычное мужское семя. В данной связи древнегреческий историк римской эпохи Плутарх Херонейский  упоминает, что один его знакомый юноша-эфеб как-то извергнул при совокуплении, вместе с большим количеством спермы, мохнатую многоножку. Возможно, это первое в истории упоминание столь редкого вида зоофилии, как инсектофилия (любовь человека к насекомым).

Смерть застигла Миноса на острове Тринакрии (Сицилии), в городе Камик, куда он прибыл,преследую бежавшего с Крита мастера Дедала. Миноса убили дочери царя Кокала (или сам Кокал), заманив критского царя жарко натопленную баню, где обдали его в ванне кипятком, сварив сына Зевса и Европы заживо. Труп Миноса был выдан его спутникам и похоронен ими на Тринакрии. Критскому владыке устроили пышную гробницу, рядом с которой воздвигли храм Афродиты, которой он усердно служил всю свою бурную жизнь. Впоследствии кости Миноса были перевезены на Крит, где ему был воздвигнут памятник. Гора Юкта на Крите первоначально считалась могилой Миноса, а затем Зевса. По другой версии, жители Коркиры отбили прах Миноса у критян, не дав отвезти его на остров.

В последующей традиции Минос в подземном царстве (например, согласно "Одиссее" Гомера) царит над умершими. Настоящим судьёй в царстве теней его, вместе с Эаком и Радаманфом, делает позднейшее сказание, вероятно, в воспоминание его деятельности как законодателя. Впоследствии мифологи стали различать двух Миносов, Первого и Второго, чтобы иметь возможность разделить приуроченный к Миносу слишком обильный мифологический материал; при этом Минос Первый считался сыном Зевса и Европы, а Минос Второй — внуком Миноса Первого, мужем быколюбивой матери Минотавра -  Пасифаи - и отцом Девкалиона, Ариадны и других мифологических персонажей более позднего цикла. В "Божественной комедии" Данте Алигьери Минос предстаёт в виде демона, змеиным хвостом, обвивающим новоприбывшую душу, указывающего круг ада, в который предстоит спуститься душе грешника.

Минос фигурирует как действующее лицо в трагедиях древнегреческого драматурга Софокла "Камикийцы" и "Минос", а также в трагедии римского драматурга Акция "Минос".

/7/ Сарпедон (Сарпедонт) — сын Зевса и Европы, вынужденный бежать с Крита из-за соперничества со своим старшим братом и царем Миносом в любви  к прекрасному Милету. По другой версии мифа, Сарпедон влюбился не в Милета, а в другого прекрасного отрока - Атимния, и начал войну с Миносом из-за него. Сарпедон заключил союз с Киликом, воевавшим с ликийцами. В результате этой войны Сарпедон поселился в Ликии. Согласно другим мифам, Сарпедон отправился во главе критского войска в Азию и овладел землями, прилегавшими к Ликии. Согласно "отцу истории" Геродоту, Сарпедон был изгнан с Крита Миносом и прибыл в Милиаду. Еще одна версия мифа говорит, что Сарпедон был родом из города Милета, расположенного на Крите, и стал основателем колонии в Малой Азии, также названной им Милетом. Вместе с Сарпедоном с Крита в Азию, якобы, пришли термилы (не путать с термитами).

По одной их версий мифа, Зевс так любил своего сына от Европы, что дал Сарпедону пережить три поколения людей. Тем не менее, Сарпедон (если верить "Илиаде" Гомера) был убит ахейским героем Патроклом, другом Ахилла, во время Троянской войны. По другим мифам, Сарпедон, сын Зевса и Европы, брат Миноса и отец Евандра, был дедом другого, младшего Сарпедона, который и пал от руки Патрокла в битве под стенами Трои.

Смерть Сарпедона и его оплакивание Европой описаны в трагедии Эсхила "Карийцы, или Европа".

/8/ Радаманф, или Радамант — сын Зевса и Европы, брат Миноса и Сарпедона (хотя, согласно поэту Кинефону, Радаманф был сыном Гефеста, сына Тала, сына Крета), отец Гортина.

Радаманф родился на Крите, где был зачат Зевсом, в образе быка похитившим Европу. Критский царь Астерий, вступив в брак с Европой, усыновил её детей. По некоторым мифам, именно Радаманф, славившийся своей справедливостью, а не его брат Минос, дал критянам законы. Предположительно имя Радаманфа связано с важным термином поземельных отношений микенской эпохи da-ma-te. По Гомеру, Радаманф был связан с феаками, но характер этой связи не совсем ясен (хотя. скорее всего, она не была половой).

Согласно византийскому хронисту Иоанну Цецу, Радаманф убил своего родного брата и был изгнан за это преступление. Изгнанный с родного острова, Радаманф поселился в беотийском городе Окалее, где женился на Алкмене - вдове царя Амфитриона и матери величайшего героя Древней Греции Геракла, сына бога Зевса.

Окончив свой жизненный путь на Земле, Радаманф стал судьёй в загробном мире — Аиде. Согласно позднейшим версиям, сын Зевса и Европы живет на Елисейских полях (Элисии), или на Островах Блаженных.

Наставления Радаманфа излагались в поэме Гесиода "Труды и дни". Он - главное действующее лицо трагедии Крития "Радаманф".

Согласно древнегреческому историку Эфору, Радаманф был не сыном Зевса и Европы, а древним исполином, который цивилизовал остров Крит, установил законы, объединил города и дал установления, полученные им от Зевса. Живший же много позднее Минос, сын Зевса и Европы, лишь подражал этому древнему законодателю и государственному деятелю Крита. Оргазм у свиней длится полчаса (это так, к слову).