Человечий мир

Ну что, мой друг? Чего же боле
Теперь осталось нам желать?
Мечты погасли. Силой горя
Надежды сорвана печать.


В человечьем городе опять весна.

Стоят голые деревья, с хрупкими точечками почек буро-зеленого цвета, прорезается трава, которую уже толстым слоем покрывает пыль. И как ты умудрился пропустить момент, когда человечий город из болота превратился в засушливую пустыню? Казалось бы, так давно здесь живешь, должен бы был заметить разницу сразу.

Весна. Тоже мне.

Натягиваешь черные кожаные перчатки с обрезанными пальцами и сжимаешь руку в кулак – проверяешь, не туговато застегнул? Нет, всё в порядке. Поверх майки военного окраса накидываешь шипастую кожанку: жарко, конечно, будет, но имидж – превыше всего. Не будет имиджа – глупые человечьи самцы могут решить, что ты подходишь на роль жертвы. А у тебя самоконтроль близок к нулю – до новолуния всего-то пара дней осталась. Убьешь ещё ненароком, а потом ходи, мучайся.

Глупые люди, не понимают своего счастья: жили бы себе спокойно, любили бы жен, растили детей, учились бы,  на худой конец! Так нет же, молодым человятам крови нужно, боли, чужого унижения, чтобы людьми себя почувствовать! А то как же, без боли-то? Боль – она ведь силы цена. А пока силу не прочувствуешь – не осознаешь, что это за наркотик за такой.

Это ты, старый волк, уже многое пережил, многое повидал, это тебе подобное глупостью кажется. А вспомни, в молодости разве ж ты другим был?

Да, ты был другим. Ты никогда не позволял себе бить слабейшего, не то, что человечьи щенки. А вот только война вас сравняла. Тебя – благородного оборотня – с этими человечьими щенками. И стояли вы плечом к плечу, защищали человечье болото. И дом, небольшую землянку,  за ним. Помнишь, пес старый, у тебя дом был! Тебя там женка ждала, молодая. Красивая. Сильная! Но не той силой, что у щенят человечьих, отнюдь не той. Её сила в словах была. Она одним лишь разговором искореженную душу восстановить могла, страх вылечить. Одним прикосновением жить заставляла! А вот только ты, волк, не уберег её, цветочек свой аленький. Не уберег…

И человечьи щенки, проклятые, не смогли дом удержать, не выстояли – даже с вашей, оборотневской, помощью не выстояли! – против людей. Таких же тварей, как и они сами. Не выстояли. А ведь должны были! Своё-то родное болото до последней кровиночки защищать. Но дрогнул строй. И побежали человечьи щенки. Побежали, как стадо перепуганных оленят при виде холеного волка.

И вся та сила, которую они болью и кровью чужой купили, гроша ломаного не стоила.

Проклятые люди.

А тебя тогда чуть не убили. Да нашлась какая-то девчонка человечья во вражеском лагере, на свой страх и риск тебя выходила.

Да вот только ты бы предпочел смерть знанию, что ты потерял самое дорогое,  самое ценное, что у тебя было. Потерял! Весной. Цветочек аленький…

А теперь… теперь уж волков-то не осталось. А щенки человечьи всё по стопам предков идут. Всё так же чужой кровью силу купить хотят. Да только чует сердце волчье, не устоят они.

Снова не устоят.

И потому ты ухмыляешься, разгоняя щенков от полумертвого от страха мальчонки. Может, хоть эти, спасенные, научатся жизнь чужую ценить? Быть может, хотя бы они смогут старика порадовать?

Эх ты, волк. Старый стал, сентиментальный. Не бывает чудес, ты же знаешь. Не исправятся эти щенки, у них порода такая, дурная, природой проклятая! Так и будут до конца света свой мирок на части раздирать. Хорошо, если не уничтожат друг друга раньше срока.

Да и тебя, волк, уже никто не спасет. Прошли уже те  времена, когда у тебя за спиной стояла надежда. А теперь уже поздно что-то менять.

Поздно.

Вот и гуляй по этой выжженной пыльной пустыне, старый, любуйся покрытыми толстым серо-бежевым слоем травами, смотри на желтые запыленные цветы. Защищай слабых, как когда-то.

И вспоминай.

Хоть кто-то в этом проклятом человечьем мире должен помнить, что у него когда-то была цель – и счастье.