Клетка с канарейками

Два существа стояли на том месте, которое мы с вами сочли бы пересечением бульваров Сен Жермен и Сен Мишель в Париже. Назовём их мистер М и мистер Н.
Их никто не замечал. Белый автомобиль беспрепятственно проехал прямо через тот участок дороги, где располагалась одна из нижних конечностей мистера М.
Мистер М протянул то, что мы с вами, возможно, сочли бы рукой, и прикоснулся ко лбу водителя. Водитель тряхнул головой, словно отгоняя комара или смахивая со лба паутину.

– Они нас не воспринимают, – заметил мистер Н. – На уровне, доступном их сознанию, нас с вами не существует.
– Весьма прискорбно, – с сожалением сказал мистер М.
Природу этого сожаления мы с вами легко поймём, представив себе кота, сидящего перед клеткой с беззаботно порхающими внутри канарейками, которые слишком глупы для того, чтобы заметить притаившегося снаружи хищника… но, всё же, повинуясь инстинктам, не подлетают чересчур близко к прутьям решётки.
– Весьма прискорбно, – повторил мистер М. – Что же, в таком случае, мы с вами здесь делаем?

Вместо ответа, мистер Н двинулся налево, по бульвару Сен Мишель. Мистер М, после коротких раздумий, последовал за ним.
Они неторопливо плыли сквозь шумную толпу («сквозь», в данном случае, следует понимать буквально), гуляющую по воскресному Парижу – целое сонмище беспечных, суетливых, аппетитных канареек, озабоченных своими канареечными проблемами. Потом мистер Н свернул в один из боковых переулков и нырнул в стену двухэтажного кирпичного дома. Мистер М проделал то же самое.

Преодолев ещё несколько стен – для мистера М и мистера Н они составляли столь же внушительную преграду, какой для нас с вами явились бы линии, нарисованные мелом на асфальте – они оказались в комнате, которая с человеческой точки зрения представляла собой просторную квартиру-студию, обставленную скорее оригинально, чем со вкусом. С точки зрения мистера М и мистера Н, это было всего лишь ещё одно птичье гнёздышко.

– Как я уже говорил, – произнёс мистер Н, обращаясь к своему спутнику, – обычно эти создания нас не замечают, так как их восприятие находится в убогих рамках плоского трёхмерного мирка, и мы попросту не можем должным образом воздействовать на их примитивные органы чувств.
Мистер М, пошевеливая верхними конечностями, терпеливо ожидал продолжения.
– Но, в определённом состоянии, они всё-таки улавливают наше присутствие, – продолжал мистер Н.
– В каком же? – заинтересовался мистер М.
– В режиме расторможенной мозговой активности. В глубоком сне, а также под воздействием особых химических препаратов. Возвращаясь в бодрствующее состояние, эти создания обычно не помнят того, что видели – или же считают кошмарными галлюцинациями.
– Я вижу, вы тщательно изучили этот вопрос,– сказал мистер М.
– Вовсе нет, – возразил мистер Н. – До последнего времени я понятия не имел об этом уголке реальности и его обитателях. Но недавно мне по чистой случайности удалось близко пообщаться с одним из них.
– Во сне или под препаратами?
– Ни сон, ни одурманивающие средства, к сожалению, не дают настоящего эффекта присутствия. При попытке контакта с нашей стороны эти существа чаще всего просто просыпаются. Но тот, с кем я разговаривал, сумел изобрести некий прибор, расширяющий восприятие местных жителей до вполне приемлемого уровня. Под воздействием прибора высшие измерения становятся для них доступны… а они, в свою очередь, делаются доступны для нас.
– Как я понимаю, в настоящий момент мы находимся рядом с этим самым прибором? – предположил мистер М.
Мистер Н. произвёл движение, которое мы с вами сочли бы кивком.
– А его изобретатель?
– После нашего контакта его мозг, разумеется, оказался полностью разрушен, – сказал мистер Н. – И должен отметить, я давно не испытывал столь яркого наслаждения вкусом поглощаемой пищи.

Мистер М весьма тщательно обдумал слова мистера Н.
– Вы думаете, прибор включат снова?
– Я полагаю это вполне вероятным. Во всяком случае, последние мысли неудачливого исследователя многомерного континуума были именно об этом. Думаю, нам стоит некоторое время побыть поблизости и понаблюдать.
– В ближайшие несколько циклов я не планировал никаких срочных дел, – согласился мистер М.

Отростки вокруг того, что мы с вами, возможно, сочли бы ротовым отверстием мистера Н, едва заметно дрогнули. Будь он человеком, подобному движению соответствовала бы предвкушающая улыбка.

***

Сара включила свет.
– Вот она.
– Неплохо, – оценил Морис, после должной паузы. – Замечательная работа с цветом.
По правде говоря, картина Сары показалась ему довольно-таки посредственной. Но высказывать своё мнение прямо он ни в коем случае не собирался, потому что саму Сару, в отличие от её картин, находил совершенно очаровательной, и имел на её счёт определённые планы.
– Её отказались выставлять, – сказала Сара с грустью.
– Возможно, для полного совершенства тебе недостаёт капельки вдохновения, – предположил Морис. – Буквально чуточки.

– Что они делают? – спросил мистер М.
Не то чтобы это всерьёз его интересовало, но другого занятия, кроме как рассматривать эту парочку местных, у них с мистером Н всё равно не было.
– Кажется, они изучают двухмерную проекцию какого-то объекта своего трёхмерного мира, – сказал мистер Н. – Должно быть, обсуждают её соответствие действительности.
Мистер М попытался представить себе такой вопиющий примитивизм, как двухмерная проекция реальности – и не преуспел.
– Невозможно, – сказал он решительно. – Двумерное изображение в принципе не может содержать никакой полезной информации.
– Но это всего на одно измерение меньше, чем их привычный мир! – заспорил мистер Н.

Морис в это время говорил:
– У тебя здесь… интересно. А это что? Торшер? Довольно экстравагантный.
Торшер представлял собой высокую изогнутую конструкцию из перекрученных разноцветных трубок. Он явно был изготовлен вручную и смотрелся весьма странно.
– Забавный, правда? – спросила Сара. – Достался недавно в наследство. Остальная мебель – ужасная рухлядь, но этот светильник просто чудо.
– У тебя кто-то умер? – сочувственно поинтересовался Морис.
Сара махнула рукой:
– Дальняя родня, мы и знакомы-то, в общем, не были. Кажется, сердце отказало от переутомления, или что-то в этом роде. На похоронах была куча народу, он был что-то вроде научного светила.
– Надо же, – рассеянно сказал Морис, разглядывая торшер.
– Погоди, – спохватилась Сара, – я его включу!
Она нажала на кнопку у основания светильника.

– О-о-о, – проговорил Морис. – Какая прелесть!
Светились все трубки разом, переливаясь мягкими пастельными цветами. По стенам побежали волны бледно-голубых, жёлтых и сиреневых бликов.
– Великолепно, – похвалил Морис. – Комната в этом освещении выглядит просто потрясающе! Даже потолок кажется выше.

– Они по-прежнему нас не замечают, – сказал мистер М.
– Прибору нужно некоторое время, чтобы повлиять на их органы чувств, – пояснил мистер Н.

– У меня голова кружится, – сказала Сара. – Перед глазами всё мельтешит, комната как будто плывёт… Может, выключить?
– Ни в коем случае, – ответил Морис, притягивая её к себе. – Всё именно так, как нужно.

– Всё именно так, как нужно, – сказал мистер Н. – осталось совсем чуть-чуть, и мы сможем воздействовать на этих особей…
– Чем они занимаются? – спросил мистер М.
– Кажется, собираются спариваться, – ответил мистер Н.

– Я так давно хотел сказать тебе, Сара…
– Вон в том углу что-то шевельнулось, – перебила она.
– Это светильник чудит, – успокоил её Морис, даже не подозревая, насколько он близок к истине.
– Нет, там что-то есть, – напряжённым голосом сказала Сара.
Морис повернулся и поглядел туда, куда смотрела она.
И увидел.
Воздух застрял у него в горле.
Комната словно распахнулась во всех направлениях сразу, став вдруг крохотной ячейкой, зависшей в гигантском, необозримом, слоящемся и дробящемся пространстве, вихрящемся непередаваемыми цветами – но Морис и Сара едва замечали, какой прекрасный мир их окружает.
Потому что к ним приближались существа, словно выбравшиеся прямиком из глубинных ночных кошмаров человечества. Неописуемые создания, навевающие ужас. Одним своим видом способные свести с ума. Безжалостные и неотвратимые.
Сара попыталась вскрикнуть – и поняла, что голосовые связки ей не подчиняются, а тело полностью отказало. Что-то мягко прикоснулось к её плечу, оплело шею. Прикосновение отозвалось изнутри тоскливой, тягостной дрожью. Сара всхлипнула, заворожено уставившись на мистера М, державшего её в жутком подобии объятий.
Морис продолжал хрипеть, не в силах сделать вдох. Глаза мистера Н. – если только то, что Морис видел перед собой, на самом деле было глазами – были до краёв полны тьмы, холода и вечности.

Стука в дверь никто из четверых, разумеется, не услышал.
Мадам Женевьева, измученная подозрениями и ревностью, обеспокоенная чересчур длительным отсутствием мужа, постучала снова. Никто ей не ответил: все находившиеся в квартире, и люди, и нелюди, были слишком заняты. Мадам Женевьева прислушалась – и уловила слабый стон. Истолковав его совершенно ошибочным образом, мадам Женевьева пришла в ярость. И обрушилась на дверь всем своим весьма внушительным весом.
Замок не выдержала напора и сломался, явив взгляду обманутой супруги картину замершей на полу, обнявшейся парочки. И блудный муж, и его мерзкая подружка с перепуганным до смерти видом таращились в сторону Женевьевы.
Ситуация показалась ей совершенно ясной.
Женевьева, кипящая гневом, схватила первое, что попалось под руку (это оказалась сумочка Сары) и швырнула в онемевшего от испуга мужа. Морис не отреагировал и даже не попытался уклониться, продолжая в шоке разглядывать жену. Следом за сумочкой полетели туфли.
Левая угодила в светильник, стоящий за спиной Мориса. Сложная изогнутая конструкция зашаталась – и обрушилась на пол. Жалобно зазвенели лопающиеся трубки. Мерцающий, переливающийся по стенам свет потух.

– До чего неудачное стечение обстоятельств, – произнёс мистер Н, скорбно разглядывая россыпь стеклянных осколков.
– Весьма прискорбно, – согласился мистер М.

***

Женевьева простила мужа. В немалой степени их примирению способствовало то, что Морис впал в некоторое подобие нервной горячки, и должен был подвергнуться длительному лечению. Кроме того, оказалось, что его мучают ночные кошмары. Единственным по-настоящему действенным средством, облегчающим состояние больного, оказалось благотворное присутствие жены. Рядом с Женевьевой Морис быстро успокаивался и становился почти нормальным.

У Сары произошедшее не вызвало никаких заметных последствий – разве что, она наотрез отказывалась говорить с кем бы то ни было о событиях злополучного вечера.
Её картины неожиданно обрели популярность. Манера живописи несколько изменилась, став более абстрактной, и произведения Сары от этого, определённо, выиграли, производя на зрителя неизменно сильный эффект.

Если бы мистер Н и мистер М их видели – пожалуй, им пришлось бы признать, что даже и двухмерные проекции, при наличии у художника необходимой капельки вдохновения, могут содержать некоторое сходство с оригиналами.