Новый год и новые мысли

С раннего детства Эдуард как-то не любил праздники, не то, чтобы ему не нравилось общение, напротив, он любил поговорить, особенно со старшими, вкусно поесть ему тоже нравилось, но у него не всегда было настроение обжираться за долгими беседами. Заставлять себя радоваться по определенным датам ему было ужасно трудно и неприятно. Ему было легче мыть полы или полоть грядки на дедовском огороде, чем натягивать улыбку и имитировать веселье. Ему казалось, что он обманывает окружающих, и ему было за это стыдно. Скрывать свои чувства он не то, чтобы не умел или не мог, но считал это неправильным, омерзительным. В то же время его отец просто обожал праздники, одет он был обычно неряшливо, в доме никогда не делал ремонт, но в праздники, он норовил принарядиться, чем-то завесить ободранные обои, накрыть треснувший скрипучий стол скатертью, потратить последние деньги на угощение для гостей, на праздничной посуде, которая пылилась в серванте. И уже на следующий день его отец униженно просил у тех же гостей взаймы до получки на макароны.

В шестнадцать лет отношение к праздникам у Эдуарда несколько изменилось, когда он напился пива и почувствовал, некую радость и легкость в отношении к жизни. Праздничное настроение возникло по заказу в нужное время и в нужном месте. Правда, он решил, что незачем ждать какого-то праздника пару месяцев, его можно устроить тогда, когда появились деньги на пиво. И с тех пор праздничное настроение у него возникало сразу после того, как появлялись деньги, которые можно было истратить на пиво. Но вот, он пошел работать, где пить пиво считали расточительством, там пили разведенный спирт, литр которого можно было на точке купить за лат или полтора. Пить спирт было противно, и вместо чувства легкости хотелось сделать то, за что потом было стыдно, и все это потом ещё и частично забывалось. Узнал он и что такое похмелье, когда помимо мучений физических, хотелось просто себя пришибить от стыда за свое поведение во время праздника. И чем чаще он напивался, тем дольше длились эти моральные муки после праздника.

И снова праздники для Эдика стали какой-то не очень приятной обязанностью, но это только перед праздником и после, а во время праздника, под воздействием крепкого алкоголя и клубов вонючего табачного дыма он хотел только одного, продлить опьянение, оттянуть похмельные муки хоть ненадолго. Пережив похмелье физическое, он пытался как-то с иронией отнестись к тому, что он натворил во время опьянения, чтобы облегчить свои моральные страдания. Чтобы не стыдиться того, что он сделал, он этим гордился, и у него это отчасти получалось. Конечно, проще было просто не напиваться, чтобы потом не стыдиться и не гордиться своим неадекватным поведением, но в небольшом коллективе напивались практически все, а если кто отказывался пить, то он сразу становился врагом народа, которого все то и дело обвиняли в высокомерии и прочих грехах. К тому же состояние у него тогда было депрессивное, зарплата была маленькая, перспектив каких-либо не было, как и причин для радости.

Приближалось наступление девяносто девятого года. Предприниматель, на которого работал Эдуард начал бороться с пьянством на своем производстве, хотя сам часто напивался. Он принялся штрафовать своих работников за запах алкоголя изо рта. Всем было ясно, что бывший токарь и коммунист, внешне похожий на Ленина просто нашел предлог для того, чтобы не платить зарплату рабочим, а сэкономленные деньги вкладывать в свое любимое дело. Он был из тех, дельцов, которым была безразлична его семья, его дом, которые были равнодушны к роскоши, которых не интересовало совершенно ничего, кроме их производства. И вот этот Владимир Ильич объявил всем тридцатого декабря вечером, что пить никто не будет, просто пропустят по паре стаканчиков и пойдут по домам, чтобы второго января выйти на работу вовремя и в прекрасном настроении. Из закусок на столе были только лотки с салатами, которых не хватило на всех и три литровых бутылки водки человек на пятнадцать. Правда в том году Ленин раздал подарки всем, а не пяти самым ценным кадрам, как было прежде. Подарки, конечно, были подозрительными – бутылка игристого вина с пластмассовой пробкой, которое называлось светским шампанским и коробка шоколадных конфет, с явно перебитой датой срока годности.

Выпив по первому наполовину пустому одноразовому стаканчику водки, все накинулись на салаты, потому что были голодны, было уже восемь вечера, а обедали все в полдень. Через десять минут все салаты и хлеб были уничтожены. Кто-то сказал, что между перовой и второй промежуток небольшой, снова налили и выпили, и после этого воцарилась какая-то напряженная тишина. Ленин, чтобы хоть как-то расшевелить своих замерших плебеев начал уточнять производственные вопросы и получал односложные короткие ответы. Беседа совсем не клеилась. Но тут пожилой бывший театральный актер, родом из Ульяновска, напившийся ещё с утра, громко воскликнул, что его начальник ужасно похож на Владимира Ульянова в молодые годы. Очень малообразованный предприниматель, слышавший об этом уже далеко не в первый раз, довольно заулыбался и спросил, у Васильевича, видел ли он вождя пролетариата живьем, хотя знал, что Васильевич был тридцать восьмого года рождения, но вероятно бывший коммунист просто не знал, в каком году его вождь умер или как-то не мог сопоставить эти две даты. В общем все заржали, а начальник смущенно захихикал и сказал, что это была шутка. Васильевич сказал, что Ленина, конечно, не видел, но в детстве общался с его няней и делец спросил, как ему понравилась Арина Родионовна. И снова все засмеялись, и снова молодой Ленин, смущенно хихикая сказал, что пошутил.

Не прошло и получаса, как водка кончилась, рабочие сидели недовольные, не желая идти по домам. Многим начальник не выплатил зарплату полностью, многим был много должен уже давно, и всем хотелось хоть какой-то компенсации за эти задержки зарплат, за её ничтожный размер, за ужасные условия труда. Обстановку разрядил Владимир Вольфович, бывший офицер советской армии, умевший добиваться от начальства того, что ему было нужно. Он начал весело напоминать предпринимателю, о том, как он доблестно напивался в былые годы, когда только начинал со своим другом делать стальные двери, в арендованном гараже на заводе, ещё во время кооперативов. Многие из присутствовавших на том торжестве помнили, как совсем молодой Ленин пил неразведенный технический спирт, из экономии и чего он только не вытворял, после стакана этого спирта! Володя искусно подводил шефа к воспоминаниям о праздновании нового года, на котором он расщедрился и купил для рабочих самой дорогой водки в приличном магазине, а сам выпил спирта. И после дорогой водки один из рабочих решил растопить камин в бытовке, и принялся ломать доски руками, приговаривая, что десантники боли не боятся. Потом токарь, утверждавший, что он потомок немецких баронов, заявил, что у него ещё и удар ногой тонна, и принялся ломать доски ногами. В досках, от сломанных ящиков было полно гвоздей, а токарь был в резиновых сапогах, и у него после этого эти сапоги начали протекать. Но выпивший спирта, Ленин решил превзойти своих подчиненных. Он принялся ломать доски своей лысиной. И даже сломав пару досок он не угомонился, пошел кататься по заводу на машине, которую забрал у одного неплатежеспособного заказчика стальной двери. Он снес пару столбов сетчатого забора, напугал охранников на проходной, но рабочие забрали у него ключи от автомобиля, обманным путем, и остался он спать в автомобиле.

Эти воспоминания не вызвали у сорокалетнего предпринимателя стыда или смущения, наоборот, глаза его засветились от радости и гордости, он полез во внутренний карман куртки за бумажником и не за тем, который был пуст для демонстрации рабочим того, что у него нет денег, а за тем, что лежал в правом внутреннем кармане, в котором деньги были, кликнул Эдика, чтобы тот, как самый молодой, бежал в ближайший магазин за алкоголем. Он попросил его взять ящик дорого бренди. Но тут возвысил свой театральный голос Васильевич, который, выпив за столом, захмелел окончательно. Он заявил, что пить вредно, что всех ждут дома трезвых и лучше выплатить людям зарплаты, чем поить их, а чтобы зарплаты выплачивались вовремя, деньги надо вкладывать в развитие производства. И Ленин вспомнил про светлое будущее, которое постоянно обещал своим рабочим, и строго велел всем идти по домам. А потом пригляделся к Васильевичу, и заметил, что тот еле стоит на ногах. И спросил у рабочих, которые направились к выходу, с кислыми минами, мог ли Васильевич так опьянеть после того, что выпил за столом. И все хором заявили, что нет. На этом основании Ленин объявил артисту, что тот оштрафован на десятку. Васильевич только раздул щеки и выпучил глаза, отрицать то, что он пьян с утра не стал.

Работники были злы, и на начальника, и на Васильевича, который решил подлизаться к нему таким чудовищным способом. Домой никто не пошел, все разделились на пары и пошли в разные питейные заведения, которых около завода в центральном районе Риги было очень много. Тот же Васильевич пошел с грустным старым слесарем по кличке Капун в рюмочную, которую содержала очень строгая тучная тетка, сама частенько там стоявшая за стойкой. Эдик вместе с Анатолием отправился в пивную, отделанную изнутри лакированным горбылем, сетями, пластиковыми растениями и чучелами птиц. Бар назывался «Под сосной». Пиво там подавали в керамических кружках, оно было густым и ароматным, но его там обычно не доливали, пользуясь тем, что кружки были непрозрачными. По этой причине народу там было немного, и публика была тихой.

Анатоль в отличии от других сотрудников пытался косить под образованного и воспитанного человека. Начальник не верил, в то, что он может сильно напиться и потом неделю валяться на диване. Все верили в то, что Анатолий действительно болеет после выходных. Стригся упитанный Анатоль регулярно, постоянно причесывался, знал несколько цитат на латыни, которые вечно норовил ввернуть, не употреблял обсценную лексику, начищал до блеска свою обувь, брюки его всегда были наглажены, а пухлые щеки чисто выбриты. Даже Васильевичу он казался интеллигентным человеком. Эдик быстро понял, что это притворство, что Толик даже газеты читать не любит, не то, что книги, что его присказки и цитаты взяты из кино и стоит с ним пообщаться подольше, и станет заметно, что цитат этих в его арсенале не очень-то и много. Да и значения многих редких научных слов, которые он часто употребляет, он не знает. Тем не менее с ним Эдуарду было общаться на работе и после неё интереснее, нежели с другими коллегами, которые были просто дремучими или спившимися до неадекватного поведения и полного отсутствия интереса ко всему, кроме алкоголя.

Анатоль заметил, что пиво, даже хорошее, после водки пить не самый лучший вариант, но Эдик сказал, что в этом охотничьем баре, крепкий алкоголь вечно разбавляют, да и хозяин закупает этот крепкий алкоголь не у производителей, а на базе, где торгуют в основном подделками, в общем пить крепкий алкоголь надо было идти в другое заведение, чтобы не стало плохо. Анатоль перемен не любил, как и движение, потому решил пить пиво после водки. Эдик захмелел часа через два, и предложил пойти к одной девице, живущей неподалеку, с которой в той же пивной летом познакомился, сказал, что у неё ещё не старая мама. И сорокалетний Анатоль решился на приключение, ведомый похотью.

Жена Толика его не любила, вышла за него замуж ради того, чтобы вылезти из заводского общежития. Пока Толик во времена перестройки неплохо зарабатывал, делая халтурки на заводской технике из заводского металла, она с ним мирилась и время от времени выполняла супружеский долг, но когда он стал зарабатывать только пятерку в день и то нерегулярно, она перестала скрывать неприязнь к супругу и переселилась в квартиру, принадлежавшую его матери этажом ниже, которая пустовала.  Иногда она приходила покричать на мужа, который перестал платить за квартиру и питался её продуктами, и не делал начатый ремонт, длившийся уже десять лет. Но человеком она была импульсивным, покричав, она продолжала кормить толстого мужа, который неделями медитировал, запершись после того, как сильно напивался и дебоширил.

Поход к женщинам оказался забавным, но совсем недолгим. Эдик вместе с Толиком постучались к случайной знакомой по пивной, но как раз, когда дверь открылась, Эдик как-то совсем раскис, и едва не рухнул на пороге. Анатоль, держа его за ворот, очень быстро раскрыл и закрыл свой бумажник, уверенно заявив, что он из полиции и только что арестовал распространителя наркотиков. Он спросил у шокированной девицы и её матери, знают ли они Эдика, и в каких отношениях с ним состоят. Те испуганно начали утверждать, что видят его впервые. Анатоль строго спросил, есть ли в квартире кто-то, кто может его знать, и решительно вошел внутрь. В кухне сидели двое мужиков явно уголовного вида, один был старый и весь синий от наколок, у молодого испуганно бегали злые глазки, и он сразу сослался на какую-то статью уголовного кодекса, заявляя, что у него есть право не давать никаких показаний.

 - Рекогносцировка такая, - сказал Анатоль, выйдя на улицу, с Эдиком, который немного пришел в себя, увидев двух уголовников. – У меня на Засе, то есть Засулауксе есть знакомый, можно поехать к нему, взять литровую бутылку водки, каких-то продуктов и там отметить новый год. А то в этих пивных, мне сидеть как-то не хочется. Как ты мог общаться с девицей, которая общается с таким отребьем? Это же моветон!

 - Причем тут рекогносцировка? – спросил Эд, икая. – Рекогносцировка – это же осмотр местности и сил противника во время боевых действий. То есть разведка.

 - Пусть будет регламентировка! – смущенно сказал Анатоль. – Это вообще не важно, мне просто это длинное слово понравилось. Так ты согласен поехать на Зас? У Виктора и женщины иногда в гостях бывают, и деньги на выпивку у него есть, и закуска определенно будет, и никакого сброда, там своя компания, интеллигентная. Поехали, пока электрички ещё ходят! Если мы по двадцатке скинемся, то мы сможем шикарно отметить новый год.

 - А причем тут регламентация? – снова спросил Эдик. – Регламентация – это установка определенных правил для какого-то рода деятельности. А зачем нам правила, чтобы добраться до электрички, приехать к твоему другу и там пьянствовать до второго января? У меня просто не все деньги с собой, двадцатка дома, а с собой только пятнадцать, что я сегодня получил, и мелочь еще осталась…

 - Ты меня своими энциклопедическими познаниями не доставай! – возмутился Толик. – У меня тоже не все деньги с собой. Итак, план такой, сейчас мы едем на Зас, к Витьку, пьем, до утра, трезвеем, едем по домам, берем деньги и возвращаемся к нему вечером, и празднуем новый год. Что тут непонятно?

 - А может сейчас поедем по домам за деньгами? – спросил Эд.

 - Транспорт ходить перестанет, - заявил Толя, посмотрев на часы. – Ты пока до дома и обратно до центра доедешь уже полночь будет. Можно и не успеть на последнюю электричку. К тому же я не хочу попадаться на глаза пьяный своей жене. Мы у Виктора пару часов поспим и утром будем совсем другими людьми…

Взяв три двухлитровых бутыли пива, друзья сели в электричку на центральном вокзале. Они были настолько веселы, что не стали убегать от контролеров, которые двумя группами шли друг другу навстречу из первого и последнего вагона. Безбилетники обычно шли в центр поезда и успевали на следующей станции выйти и перебежать в первый или последний вагон. Но они никуда не побежали, а когда им предложили выйти, они предложили контролерам пива, и начали рассказывать анекдоты. И им как-то удалось удержаться в электричке, когда их выталкивали вон на станции Торнякалнс, а после они уже добровольно вышли на станции Засулаукс и направились в ларек у станции за пельменями и супами быстрого приготовления, а потом зашли в пивную у станции, хотя у них в пакете были бутыли с пивом.

К Виктору они зашли только после полуночи, и этот друг Анатолия Эдуарду сразу не понравился, но он не мог объяснить, чем он ему не нравится, потому почувствовал себя виноватым перед ним. Анатоль нахваливал своего бывшего коллегу, сказал, что когда-то в он занимался восточными единоборствами, что закончил полтора курса политехнического института, изучал радиотехнику. Виктор признался, что работу в телефонной компании недавно потерял из-за прогулов и теперь живет за счет своего квартиранта, бывшего офицера милиции, владельца трех автостоянок. Сказал, что работа, которая ему мешает пить водку, ему не нужна. И бывший мент вылез из арендуемой комнаты, очень недовольный гостям, сказал, что пиво пить он не хочет, потребовал от гостей сходить за водкой. Виктор во время этого ультимативного требования своего квартиранта как-то самоустранился, будто ничего не услышал. И Толик с Эдиком направились в круглосуточный магазин. Толян заболтался с не старой ещё продавщицей, которая показалась ему привлекательной, потому они зашли в какой-то бар и застряли там на пару часов. А когда Эду удалось уговорить Толика вернуться к Виктору, их там строго отчитал лысый владелец стоянок. Принесенная бутылка водки ему показалась плохого качества и слишком маленькой.

К Виктору заявились две женщины, устроили танцы в четыре утра. Эдуард после игристого вина, и конфет просто потерял сознание, очнулся на диване в ногах у Виктора и одной из женщин. Он удивленно огляделся вокруг, и не смог вспомнить, каким образом он оказался в этой квартире, с двумя незнакомыми людьми на диване, но вскоре услышал голос Толика в кухне, который там пил водку с бывшим ментом и ещё каким-то мужиком. В него влили стакан ужасной водки и запихали ему в рот несколько конфет, подаренных на работе. За окнами было уже светло. Толик сказал, что надо сбегать за водкой для бывшего офицера и пошлепал мента по блестящей лысине, обрамленной аккуратно постриженным венчиком. В тот раз они отправились на небольшой рынок, где Толик пытался обольстить каждую продавщицу, приговаривая, что с похмелья он особенно сексуален и представлялся итальянским солдатом, произносил одну и ту же фразу на итальянском. Через пару часов они вернулись с початой бутылкой водки. Лысый опять по-военному их отчитал за разгильдяйство, и отправил их домой за деньгами.

Электричку надо было ждать минут двадцать, потому друзья решили не стоять на холодном ветру, а зайти в пивную у станции и застряли в той пивной на четыре часа, где познакомились с какой-то женщиной, которая приклеилась к Эдику. Лишь благодаря тому, что деньги у них кончились, они выбрались из пивной, сели на электричку и поехали по домам, за деньгами. Эдуард, благополучно взял из дома деньги, родители его куда-то ушли, потому никаких сложностей с этим не возникло. До центра он добирался кружными путями. Зачем-то он заехал в соседний район к своему однокурснику, который приглашал его отметить новый год на даче в Саулкрасты. Артёма дома не было, его брат сказал, что и не будет.

Эдик договорился с Толиком встретиться у вокзальных часов в семь вечера, но Эд прибыл туда на час раньше. Женщина сказала, что они договаривались на пять и его друг уже давно уехал на Зас. И Эдик поехал вместе с этой женщиной, вспомнил, где квартира Виктора, хотя точного адреса его не знал. Дверь ему открыл Лысый и он не знал, что сказать, лишь спросил, нет ли там Толика. Лысый сказал, что нет и запер дверь.

Эдик был очень расстроен и согласился отметить новый год в пивной у станции вместе с женщиной, у которой во рту сверкал золотой зуб. Однако в своей кружке пива, он обнаружил окурок, и пошел разбираться к мужику за стойкой и тот отказался наливать ему бесплатно другую кружку пива, сказал, что не знает, как туда попал окурок и если что-то не нравится, то лучше поискать другое заведение. Тут к Эдику пристал какой-то мужик азиатской внешности, предложил выпить с ним спирта. Эдик не решился отказаться от угощения, похвалил качество спирта и пошел к своему столику, но азиат предложил ему сходить и купить побольше спирта. И снова полностью дезориентированный Эд согласился и даже вручил у какого-то подъезда азиату пять лат для покупки спирта, но тот уснул на лестнице, не дойдя до конспиративной квартиры, в которой продавали спирт. Эдик его разбудил и привел обратно в пивную, и только там вспомнил о своей пятерке и потребовал её обратно, но азиат и не думал их отдавать, заявил, что никаких денег от него не брал. И тут двое мужиков начали заступаться за азиата, как и мужик за стойкой. Они вывели Эда на улицу и принялись его бить. Двое держали его за руки и забрали бумажник, а бармен его лупил кулаками. Боли Эд не чувствовал, но был возмущен несправедливостью, вырвался, побежал к перрону и заскочил в подошедшую электричку.

В электричке Эдуард благополучно заснул и разбудили его машинисты в Саулкрасты в одиннадцать вечера. Он вышел из электрички и сообразил, что электричка была сквозная, шла из Юрмалы на Восточное Рижское взморье. Обратный поезд должен был пойти только утром, до Риги было пятьдесят километров. Но тут он вспомнил, что неподалеку у его однокурсника Артёма дача, и тот, определенно там отмечает новый год. До этого он был на той даче только раз в состоянии сильного опьянения и летом. Тем не менее, он вспомнил дорогу туда и двадцать минут шел через темный лес. На даче никого не было, и пришлось ему вернулся на станцию. Потом он узнал, что его однокурсник был наказан и потому работал всю новогоднюю ночь до утра.

Люди на окрестных дачах начали использовать пиротехнику. Эду стало совсем грустно. Не то, чтобы ему было жаль глупо потерянных денег, или того, что он в новый год остался в одиночестве, праздники он не любил. Он просто понял, что тратит свою жизнь совсем не на то, что ему хотелось бы и всё это из страха перед коллегами быть самим собой. И не то, чтобы он боялся одиночества, он им наслаждался. Все это было из-за боязни осуждения общественности за любовь к этому одиночеству. Все люди ищут себе друзей, единомышленников, чтобы найти подтверждение своей правоте. Они высказывают свои мысли и ждут одобрения слушателя, а если не получают его, то начинают яростно доказывать свою правоту, спорить, кричать, нервничать. И это все из-за неуверенности в том, что они всё делают правильно из-за сомнений. Эдик высмеивал эту склонность в окружавших его людях, но в ту ночь ему стало ясно, что он ведет себя точно так же. И готов пить всякую гадость, получать по голове, валяться в грязи, лишаться заработанных денег, только, чтобы его кто-то выслушал и одобрил. Он пережил приступ злости по отношению к самому себе, но этой злости тогда ещё не хватило для того, чтобы принять решение об изменении своего образа жизни.

Мороз усиливался, до первой электрички было ещё пять часов, хотелось есть и пить. Эд с радостью обнаружил, что зал ожидания на станции открыт. Но голландская печка в этом зале ожидания была холодной. На лавке там дремал бомж, а из окошка, где продавали билеты, строго смотрела тучная женщина с багровым лицом. Эд спросил у женщины, не будет ли она против, если он принесет из лесу хвороста и растопит печку. Женщина для порядка поворчала, сказала, что ночь новогодняя, и все должны быть вместе со своими любимыми, а не печки на станциях топить, но в итоге разрешила. Бомж проснулся и пошел в месте с Эдиком за хворостом.

Когда в печи затрещал огонь, Эд спросил у женщины, не может ли она продать ему чего-то попить и поесть за два лата, которые у него завалялись в кармане. И она дала ему бутылку минералки, пару бутербродов и початую бутылку сухого болгарского вина. Бомж угостил его сигаретой без фильтра. Они втроем выпили вина и заговорили о будущем, о том, что в новом тысячелетии всё должно измениться, если Латвия станет частью Европейского Союза. Эдик сказал, что и не напивался бы, если бы у него была нормальная работа и адекватная зарплата, и он мог бы позволить себе более культурные развлечения. Бомж тоже заявил, что не пил бы и не курил, если бы его завод не закрылся и он не остался без работы и жилья. Тут продавщица билетов сказала, что если бы они не пили, то у них было бы больше шансов найти приличную работу, если бы они не пропивали деньги, а тратили их на обучение. Она рассказала, что её дочка учила английский на курсах и уехала в Великобританию, где работает на фабрике и очень неплохо там живет.

Вернувшись домой, Эд лежал на диване, смотрел на корешки своих любимых книг, на кассеты с любимой музыкой и думал о том, что мог бы купить больше книг и кассет, да и какую-то одежду на деньги, которые пропил. Употреблять алкоголь ему потом не хотелось недели две. Напарник Толик «болел» неделю, рассказывал всем, как отравился салатом за новогодним столом. Эду он рассказал, как ждал его в семь у вокзальных часов, а потом приехал к Виктору, где они пили, что-то готовили в невменяемом состоянии, под грохот ужасной эстрадной музыки и перед самым новым годом всех вдруг потянуло на сон, и очнулись они только утром. После чего Толян на всех там обиделся и уехал домой, а потом несколько дней лежал и трясся с похмелья и голодный, пока не прошел гнев его жены и она не дала ему поесть.