По течению

   

                Судьба играет человеком,
                а человек играет на трубе.
                И. Ильф, Е. Петров. «Золотой телёнок»
 
1.        Леонид Петрович Андрианов, шестидесятилетний седой мужчина, с некоторых пор стал вести замкнутый и тихий образ жизни. После выхода на пенсию у него исчезли цели, к которым следовало стремиться, и жизнь как будто потеряла всякий смысл. С возрастом он всё явственнее стал ощущать своё одиночество.
Несколько лет назад единственная дочь вышла замуж и уехала в Италию. Все тогда в один голос твердили: «Повезло! Здорово устроилась!» И поздравляли его… А с чем, собственно, поздравлять? С тем, что муж её – владелец отеля на горнолыжном курорте, а дочка при нём состоит хозяйкой? С этим, что ли? Дела у них идут отлично, вот только внуки по-итальянски строчат как из пулемёта, а на русском языке знают лишь несколько слов. Счастливое семейство приезжало однажды в Москву на недельку – один раз за всё время! Хорошенькое дело! Когда-то он водил дочь в музыкальную школу, на спортивную гимнастику. Жена учила иностранным языкам. Школу Вера окончила с золотой медалью, поступила в МГУ, а после окончания… выскочила замуж за итальянца! Как будто своих парней не было! Времена настали другие. Теперь езжай, куда хочешь… Только он так и остаётся невыездным.
Жена давно стала ему чужим человеком, и ничего кроме равнодушия к ней он уже больше не испытывал. Она всё ещё преподавала иностранные языки в педагогическом университете, приходила с работы усталой, обедала тем, что готовила домработница тётя Маша, и уходила в свою комнату. Татьяна Гавриловна была равнодушна к нарядам. Одевалась безвкусно. Никогда не интересовалась домашними делами и всецело доверяла домработнице, приехавшей из Подмосковья и живущей с ними уже много лет. Её мало интересовало, чем занят муж. Впрочем, и ему были безразличны дела супруги. Бывало, они неделями не разговаривали. Спали в разных комнатах. На этом настояла когда-то жена. Её раздражал его храп. К тому же она любила до позднего вечера посидеть с книгой, а он ложился сравнительно рано и вставал, когда Татьяна Гавриловна ещё спала.
Судьба разбросала по свету многих, с кем Леонид Петрович был когда-то дружен. Иных уж нет, а те далече… Впрочем, в ФСБ каждый сам за себя. Служил-служил, оттеснял кого-то то плечом, то локтем, всё норовил пробиться в генералы, да только так полковником и вышел на пенсию, потеряв вдруг к этим карьерным играм всякий интерес.
Раньше следил за событиями в стране и мире. Даже активно участвовал в них – так сказать, творил историю собственными руками! По паркету штабов не расхаживал и в кожаных креслах штанов не протирал. По-молодости куда его только не заносило?! Объездил огромную страну вдоль и поперёк. Воевал в Афганистане – за идею, а не по приказу! Сам туда напросился. Эта непонятная война остудила пыл. Эпизод, когда их предали свои и они нарвались на засаду, заставил по-иному взглянуть на происходившее. Тогда многие ребята погибли, а его ранило. Кто-то воевал, «не щадя живота своего», а кто-то делал деньги, торговал наркотиками, налаживал связи на будущее. Ну а он, когда дело дошло до разбирательства, получил очередной орден. Лёжа в госпитале, дерзко сказал полковнику, пришедшему проведать раненых и сообщившему ему о награждении:
– Меняю орден на ордер!
Полковник не поддержал его легкомысленного настроения, нахмурился, тревожно огляделся по сторонам и сказал:
– Ты это брось, майор! Думай, что говоришь!
Потом в Москве он долго скитался на съёмных квартирах, но после Афганистана ему, наконец, выделили трёхкомнатную у чёрта на куличках, на Молодёжной. Одно хорошо, прямо у станции метро. К тому времени он уже был женат и маленькая Верочка нуждалась в своей комнате.
А потом Союз нерушимый приказал долго жить. Престиж работника их конторы резко упал. Его гоняли по командировкам то на Балканы, то в Чечню… И вот, наконец, пенсия!
Целый год он приходил в себя от оглушающей тишины, обрушившейся на него. Первое время ему такое состояние даже нравилось, но потом почувствовал, что чего-то не хватает…
Стал думать, как исправить ситуацию. Так жить не хотел. Опытный и умный, Леонид Петрович решил, что нужно что-то менять. Правда, можно было застрелиться и сразу прекратить своё никому не нужное существование. Но делать этого не хотелось, и тогда решил начать жизнь с чистого листа. Его не смущало, что он давно не первой молодости и голова его седа.
Пусть голова моя седа,
Зимы мне нечего пугаться,
Не только грусть – мои года,
Мои года – моё богатство! –
часто напевал Леонид Петрович.

Он вспомнил, как ухаживал за Татьяной! Какой она была красивой и соблазнительной… Потом, после родов, быстро пополнела, почему-то озлобилась, словно упрекала его за эти изменения фигуры. Он пропадал на службе, мотался по командировкам. Тогда она и взяла к себе тётю Машу, которая помогала ухаживать за Верочкой и по хозяйству и с годами стала членом семьи. А к пенсии в одной квартире жили два одиночества, два чужих друг другу человека, которым не было даже о чём поговорить…
Но не бросать же старую жену и приударять за молодыми кошечками! Леонид Петрович был не в том возрасте, чтобы совершать безрассудные поступки. Не для него уже то, что он мог себе позволить лет тридцать назад. На девушек, как и на спортивные состязания, теперь лишь смотрел, кабаки и пьянки радости не приносили…
И всё же ему хотелось обмануть свой возраст! Пусть это будет просто игрой.
Пробормотал запомнившиеся строки стихотворения, которое написал ему приятель, когда провожали на пенсию:
…И не беда, что паутина возле глаз,
Что золотые ливни листопада,
Что на сердце, как на стекле алмаз,
Зима нарисовать узоры рада!
Молодость – это не возраст в анкете!..
Вечерами, лёжа в постели, он перебирал в памяти тех, с кем сталкивала жизнь. Воспоминания были сладкими, но грустными. Эта и была та самая сладкая грусть, о которой пишут поэты.
Вспомнил, как много лет назад его вызвал заместитель начальника отдела и вручил командировочное предписание и проездные документы. Даже не взглянув, куда на этот раз его посылают, он только и успел сделать кислую физиономию, на что майор назидательно заметил:
– Лейтенант, вот когда дорастёшь до собственного кабинета с глубоким креслом, тогда и отдохнёшь от проклятой изнурительной молодости. А пока поезжай!
– Опять Нижний Тагил? – предположил Андрианов.
– Не угадал! – рассмеялся майор. – Даже не Воронеж и не Пенза. – На этот раз ты едешь в Сочи.
Леонид не поверил своим ушам – он столько уже наездился по стране и в таких отдалённых дырах побывал, что уже и не надеялся оказаться там, где райский климат и море.
И вот – счастье привалило! У него ещё никогда не было такой командировки.
А тут ещё сработал закон парности, гласящий: если случилось одно невероятное событие, жди второго.
И это второе к нему явилось почти сразу.
Он инспектировал турбазу «Черноморец», находящуюся в посёлке Весёлом, что на самой границе с Грузией. Особенностью этой необычной турбазы было то, что на ней отдыхали не только советские граждане, но и иностранцы, которым дозволялось останавливаться там со своими машинами. Для них это было нечто вроде кемпинга. А отсюда и возникали всякие опасности. Турбаза постоянно контролировалась закреплёнными за нею людьми, а в нужных помещениях и прослушивалась. Проверять аппаратуру – как раз и входило в обязанности лейтенанта Андрианова. Работа была не тяжёлой, а пляж возле турбазы никогда не был переполнен, как в Сочи. Выходи из домика, стоящего в ста метрах от берега, и купайся на здоровье сколько хочешь.
Вот там и случилось то второе невероятное событие.
На турбазе запрещалось купаться по ночам, а за попытку разжечь костёр на берегу в ночное время мог последовать арест, о чём всех и предупреждали пограничники в первый же день. Отдыхающих здесь было немного. Власти старались, чтобы иностранные гости меньше общались с советскими людьми. Для иностранцев за валюту до глубокой ночи работали бар, биллиардная, сауна…
Леночка костров не разжигала, но купаться, вопреки запрету, пошла именно ночью. Ей сделали замечание, она стала возражать, и тогда её препроводили  в кабинет, расположенный в том же корпусе, где был ресторан для иностранцев.
Там они и познакомились: Леночка Зябликова и лейтенант Андрианов. Молодой офицер мгновенно оценил ситуацию, перевёл всё в шутку и сообщил товарищам, что берёт гражданку под свою опеку.
Те не стали возражать командировочному из Москвы, понимающе ухмыльнулись и отпустили задержанную.
Леонид влюбился с первого взгляда! Днём они вместе ходили на пляж, дурачились в воде, читали друг другу стихи любимых поэтов, и он удивлялся, как много общего у него с этой солнечной девушкой! Яркое солнце, синее море, молодость – всё благоприятствовало их счастью. Вечерами они бродили по городу, сидели в кафе Приморского парка, ходили на концерт Софии Ротару…
И Леонид покорил девушку своим задором. Он хорошо играл на гитаре, которую всегда брал с собой в командировки. Сидя в беседке у самого моря, он пел ей озорные песенки, подражая то Утёсову, то жуликоватой одесской шпане, и Леночка, слушая его, радостно улыбалась.
Я был беспризорником мелким,
Но вдруг космонавтом я стал,
В компании Белки и Стрелки
Я в космос советский летал...
Знал он множество весёлых песенок и, окончив петь одну, тут же принимался за другую, перебирая струны гитары. А Леночка с восхищением смотрела на Леонида. Он ей нравился всё больше и больше.
                …Как-то парень гулял по бульвару, –
пел Леонид весёлую песенку своего тёзки Утёсова, –
Повстречался с девчонкой одной,
И любовь была в полном разгаре,
Предложил стать законной женой.
Но она улыбнулася бойко,
Избегая в глаза посмотреть:
Я согласна любить вас, но только
Что я с этого буду иметь?!.

Это были незабываемые дни! Они были молоды и красивы и любили друг друга! А утром, просыпаясь в гостиничном номере Леночки, Леонид торопился на службу, ожидая вечера, чтобы снова встретиться с любимой. Ему казалось, что он нашёл свою половинку, и когда настало время прощаться, так как у девушки закончился отпуск, он предложил ей руку и сердце.
В ответ Леночка  звонко и счастливо рассмеялась, демонстрируя свои жемчужные зубки.
– Лёнчик, мальчик мой! Мы же друг друга совсем не знаем! Не нужно портить впечатление от нашего приключения! Нам обоим было так приятно и хорошо… Тебе нужно на службу – вот и служи себе дальше, а мне нужно – домой.
– У тебя кто-то есть? – спросил он, стараясь казаться равнодушным.
– Я же просила тебя не портить то хорошее, что случилось между нами. Я о тебе буду вспоминать… – ответила девушка, стараясь поскорее закончить разговор.
Она уехала в свой Краснодар, а Леонид после командировки вернулся в Москву.
Леночка не хотела выходить замуж за лейтенанта, живущего в общежитии и всю жизнь проводящего в командировках. Её руки уже давно добивался известный в Краснодаре франт, директор универмага Матвей Борисов. Высокий, атлетического телосложения, с длинными до плеч волосами и выразительной бородкой с усиками, он был женихом, о котором многие городские прелестницы мечтали. Но Матвей остановил свой выбор на скромном детском докторе, ежедневно приезжал к больнице на чёрной «Волге», дарил охапки роз и всё время говорил, что у него самые серьёзные намерения.

Первое время Леонид изредка звонил Леночке. Она отвечала неохотно, но не прошло и года, как однажды она попросила его больше никогда ей не звонить. На его вопрос почему ответила, что уже давно замужем…
– Давно – это когда? – в изумлении спросил Леонид.
– С августа прошлого года.
Леонид вспомнил, что с Леночкой расстался в последних числах июля.
– И я не всё сказала, – продолжала она. – У нас мальчик… Так что не до разговоров! Ты прости меня…
Леонид сдержался и вежливо спросил о малыше. Три-восемьсот, назвали Павликом. Он пожелал ей и малышу счастья, и на этом их связь прервалась.
«А счастье было так возможно…», – подумал он и постарался забыть златокудрую Леночку.

Со временем жизнь снова закрутила-завертела и он забыл о приключении на турбазе «Черноморец». Да и зачем душу себе зря теребить?
Много лет прошло с тех пор.
И вот однажды его разбудил телефонный звонок из Краснодара. Первое время он никак не мог сообразить, кто это может звонить. Но после нескольких фраз вспомнил солнечную девушку, которой был так увлечён.
Из разговора понял, что её мужа арестовали, могут привлечь к ответственности и её, и она по этой причине беспокоится о сыне. А звонит потому, что он – отец её сына. Она боится, что мальчика отправят в детский дом.
Леонид Петрович тогда был уже полковником в Управлении. С лёгкостью организовав себе командировку, полетел в Краснодар и встретился с Леночкой. Внимательным взглядом чекиста окинул её с ног до головы и понял: никаких чувств к ней больше не испытывает. Довольно сухо спросил:
– Где доказательства?
Встреча происходила в кафе, и располневшая женщина, в которой всё ещё угадывалась былая красота, посмотрела на него как-то странно и выложила на стол фотографии.
– Смотри, – сказала она. – Павлик весь в тебя!
Леонид Петрович глянул на снимки и чуть не ахнул: мальчик был точной его копией. Едва сдерживая волнение, спросил:
– Чего ты хочешь?
Женщина ответила:
– В общем-то ничего. Материально я не нуждаюсь. Сейчас муж под следствием, и если у нас всё конфискуют, а меня выгонят с работы…
– А тебя-то за что?
– Найдут за что. Разве не знаешь, как это у нас делается?! – многозначительно сказала женщина. – Мои родители – старые и больные люди. Им могут Павлика не оставить, а у мужа родителей нет. Куда денут ребёнка? Отправят в детский дом! Мне пришлось им всё рассказать о нас.
Леонид Петрович изумился:
– И как они?
– Да никак! Удивились, конечно, но ведь Павлик не перестал быть их внуком.
Леонид Петрович повидался с мальчиком. Двенадцатилетний парнишка выглядел ухоженным и воспитанным, хорошо учился в школе, занимался спортом, ходил в кружок юных натуралистов.
– Кем ты хочешь стать? – спросил его Леонид Петрович.
А тот без особого интереса посмотрел на гостя и, надевая ошейник на свою овчарку, ответил:
– Ещё не решил. Буду или доктором, как мама, или фокусником, как папа.
Леонид Петрович тогда очень подивился такому большому разбросу интересов: врач и фокусник! Подумал, что парнишка умён не по годам и понимает, что его папа – фокусник! Но такие должны сидеть в тюрьме! Перевёл разговор на овчарку. По мнению мальчика, овчарка – настоящий друг.
– Правильно воспитанная собака – верный друг. Она не предаст. Её нельзя подкупить!
Леонид Петрович не стал спорить. Уезжая, обещал звонить ему.
А потом дело как-то вдруг решилось в пользу Матвея Борисова и его отпустили. То ли «подмазали» кого следует, то ли Леночка нашла людей, которые смогли помочь, но факт оставался фактом: её мужа освободили и восстановили на работе.
Связь с сыном прервалась. Впрочем, Леонид Петрович не очень стремился её сохранить. Чувств к Леночке он никаких не испытывал, да и загруженность на работе была такой, что было не до лирических воспоминаний.
По своим каналам продолжал отслеживать судьбу сына: Павлик успешно окончил мединститут и работал в городской больнице. «Ну, что ж беспокоиться не о чем. Парень проживёт и без меня», – думал Леонид Петрович. Потом до него дошла весть, что «фокусник» Матвей Борисов внезапно умер от обширного инфаркта, а Елена продолжает работать в детской больнице и ведёт одинокий образ жизни.
И вот эта мысль его сейчас и воодушевила на дальнейшие подвиги. Да, Леночка уже далеко не та красуля, что была прежде, но ведь у них общий сын. И воспоминания о молодости – тоже общие. Леониду Петровичу на какое-то время показалось, что за всю жизнь он никого так не любил.
Он полетел в Краснодар, сообщив жене, что по служебным делам. Та удивилась:
– Но ведь ты же уже на пенсии, какие у тебя могут быть служебные дела?
– Бывших полковников ФСБ не бывает, – ответил он, даже не взглянув на жену.
– Ну да, конечно… – пробормотала супруга и ушла в свою комнату.

В Краснодаре на газонах алели тюльпаны. Запах сирени пьянил. Молодая зелень блестела на солнце, и люди казались такими праздничными и счастливыми, что первое мгновение Леонид Петрович остановился на привокзальной площади и подумал, не ошибся ли он станцией? Не Сочи ли это? Не попал ли он снова в свою молодость?! После шумной и суетливой Москвы этот город ему казался раем.
Он набрал номер телефона Елены, и ему показалось, что она обрадовалась, услышав его голос.
– Ты, как всегда, в командировку? – спросила она.
– Можно и так сказать. У меня есть несколько дней… Сейчас устроюсь в гостинице и, если не возражаешь, часов в пять к тебе загляну. Хотелось бы повидать сына.
Она, конечно, согласилась, продиктовала адрес, рассказала, каким транспортом лучше добираться.
– Не беспокойся! Возьму такси. 
В пять Леонид Петрович подъехал к её дому. Лифтом поднялся на четвёртый этаж. Дверь открыла Елена. Перед ним стояла совершенно чужая полная седая женщина и смотрела на него как-то жалостно, не зная, куда деть руки и что делать. Она теребила поясок халатика, в который была одета. То, что он вообразил себе в фантазиях, не подтверждалось ничем. Разочарование было очень сильным. Надо было брать билет на самолёт и лететь домой. Но что впереди?! Ожидание смерти? Всё когда-нибудь кончается!.. Столько лет провёл в напряжении, в поисках, решал необычные проблемы, совершал решительные поступки, и теперь должен просто отойти в сторону и ждать?!.
Полумрак прихожей, старые, потемневшие от времени бордовые обои, входная дверь, обитая чёрным дерматином…
Сдерживая волнение, сказал:
– Рад тебя видеть. Ты хорошо выглядишь.
– Спасибо, – откликнулась Елена, приглашая гостя пройти в комнату. – Какое уж там «хорошо»?! Возраст на женщинах сказывается сильнее, чем на мужчинах. А одиночество – страшное дело! Муж, ты знаешь, умер. Сын…
– Кстати, где он? Кем работает? Есть ли у него семья?
Елена тяжело вздохнула.
– Даже и сама не знаю, Лёнечка, что у него есть и чего у него нет.
– Это как?
– А так! Окончил мединститут, увлёкся судебной медициной, работал прозектором и судебным медиком… Всё у него складывалось хорошо. Даже диссертацию начал писать. А потом вдруг взял и отошёл от медицины…
– Чем же он сейчас занимается? Ты что-то недоговариваешь!
– Нет у меня от тебя секретов! Он бросил медицину…
– Как бросил? Кто у него друзья?
– Да не знаю я ничего! – воскликнула женщина. – Мы отдалились друг от друга… Редко видимся. Он живёт своей жизнью… Кто бы мог подумать! Но две наклонности у него точно проявились.
– Какие?
– Непонятная страсть к авантюрам, и…– Леночка замялась. – Если бы он был родным сыном Матвея – это бы я поняла. Тот именно таким и был. Но ведь он твой сын. И мне кажется, что ты таким свойством не обладаешь. Хотя… Что я о тебе знаю?
 Она о чём-то задумалась.
– Да, но ты так и не сказала мне, какая вторая наклонность у нашего сына? – нетерпеливо спросил Леонид Петрович.
– Страсть к деньгам! Нет, он не жадный! Любит швыряться деньгами, форсить… Они ему легко достаются. Матвей тоже любил деньги. Ему казалось, что они делают его значительным, дают власть над людьми. Но куда ему до Павлика?! Причём деньги каким-то образом сами так и липнут к его рукам, и всё у него получается с лёгкостью, как будто он фокусник.
Леонид Петрович насторожился. Он сразу вспомнил слова сына, сказанные им много лет назад.
– Но я ещё не всё сказала, – продолжала Елена. – Последний фокус, который он отмочил, меня чуть не убил наповал. Мне стыдно коллегам в глаза смотреть!
Леонид Петрович увидел, что Елена готова заплакать. Он ещё никогда не видел её в таком состоянии… А собственно что он о ней знает?
– Что же он сделал? – спросил Леонид Петрович.
– Стал директором кладбища!
– Что значит «стал директором»? – удивился Леонид Петрович. – Это что, такой пустяк – захотел и стал? Я, например, захочу завтра стать эфиопским императором – и стану им? А должность директора кладбища в наше время весьма значимая, особенно в криминальных кругах. Там большие деньги крутятся! Как он вдруг мог попасть  на такое лакомое место в тридцать четыре года? Так не бывает!
– Но стал же… взял и стал! И это факт!
Леонид Петрович покачал головой:
– Когда я семь лет назад занимался заводом «Ростсельмаш», столкнулся с тем, что директор, главный инженер, начальники цехов – парни двадцати пяти – тридцати лет! Но они не владельцы завода, а назначенные администраторы, исполнительные директора. Многие собственники делают ставку на креативность молодых!
– Мне кажется, наш мальчик в опасности! – сказала Елена.
– Думаю, да, – согласился Леонид Петрович. – Ничего хорошего в работе директора кладбища нет!
– Нужно же что-то делать… ты бы поговорил с ним!
– Да кто я для него? – удивился Леонид Петрович. – Ведь он, я так понимаю, даже не знает, что я существую!
– Он всё знает… Я ему давно открыла правду, – сказала Елена, почему-то смущаясь.
– Зачем? – удивился Леонид Петрович.
Елена пожала плечами.
– С некоторых пор я стала понимать, что мой покойный муж – не тот, кем может гордиться сын. Всю жизнь что-то хапал, урывал, хитрил… У него и друзей не было. Все от него чего-то хотели… Помнишь, как у Райкина: «Нужны туфли с чёрным низом и белым верхом – пожалуйста!»? Но настали другие времена. Исчез дефицит. Директор универмага стал – «как простой инженер»… Иметь такой образец перед глазами не очень хорошо для сына. И тогда я рассказала Павлику всю правду о тебе…
– Час от часу не легче! Какую ещё правду? Что ты про меня знаешь?!
– Я считала, что парню нужен идеал и, наверно, немножко преувеличила, но ты – офицер, мужественный, настоящий человек, воевал в Афганистане… Поговори с ним! Или давай вместе поговорим, а?..
– Я готов. Только будет ли толк?
– Будет или не будет… Но это лучше, чем совсем ничего не делать!
– Я готов, – повторил Леонид Петрович. – Скажи, куда ехать?
– Пока и сама не знаю точно, – ответила Елена. – Знаю, что Павлик где-то с друзьями, отмечают чей-то юбилей, но где именно – даже и не представляю. Да и друзей его я совсем не знаю!
– Если ты его спросишь, он скажет тебе честно, где находится?
– Я думаю, скажет. Он ко мне хорошо относится и вообще – парень он мягкий, отзывчивый… Всегда таким был… – она заплакала. – Не понимаю, что происходит.
Леониду Петровичу стало жалко женщину, в которую когда-то был влюблён. Он обнял её за плечи и спросил:
– Ты можешь позвонить ему и спросить, где он?
– Могу, – ответила Елена.

Не прошло и часа, как Леонид Петрович ехал по маршруту Краснодар – Туапсе.
2.             Конечно, бывших полковников ФСБ не бывает, все они даже и на пенсии сохраняют свои боевые качества и смекалку.
Леонид Петрович ехал в вагоне, набитом пассажирами. Кто торопился к морю, кто – на садовые участки. Он сидел у окна, не обращая ни на кого внимания. Подумал: «Должно быть юбиляр заслужил такой почёт, раз к нему едут из других городов».
Но потом ему вспомнился фильм «В джазе только девушки». Там бандиты, делавшие деньги на торговле спиртным при сухом законе, собрались решать свои дела на… съезде «любителей итальянской оперы». Может, и этот юбилей – такая же итальянская опера?
В вагоне было душно. На сидении напротив расположились двое спортсменов, державших прямо перед собой горные велосипеды. Было неудобно, и приходилось поджимать ноги, чтобы не ударяться о хромированный руль, но Леонид Петрович и не думал роптать. Всё-таки не каждый день едешь к сыну, рождённому от грехов молодости где-то на стороне. Каким будет их знакомство?
Та короткая встреча, что случилась много лет назад – не считается. Ведь тогда мальчишка ничего не знал и не понимал. Он сейчас разумный, взрослый человек, но как он отнесётся к встрече?.. Одно утешает: Елена обещала позвонить Павлу и предупредить.

«Драйв клуб», куда он приехал, располагался за городом на склоне ущелья, выходящего к морю. В излюбленное место встреч краснодарских братков можно было добраться только на машине. Тишину этих мест нарушали только шум изредка проезжающего неподалёку поезда, монотонный грохот горной речки, устремляющей свои воды вниз к морю, да гул разбивающихся о прибрежные скалы волн. Из пансионата, чьи корпуса виднелись далеко на склоне ущелья, звуки вообще сюда не доносились.
На парковке скопилось много блестящих дорогих иномарок и кроссоверов, за рулём которых скучали водители. Никто из них не выходил из машины. Сидели в прохладе кондиционеров и слушали музыку. Кто-то курил, приоткрыв боковое стекло, кто-то жевал пирожок.
Здание клуба не казалось особенно привлекательным в архитектурном отношении, хотя довольно живописно расположилось на скалистом уступе. Главную же свою прелесть оно хранило внутри себя, не выставляя ничего напоказ. Постоянные посетители отмечали здесь и прекрасную обстановку с богатой итальянской мебелью и картинами местных живописцев в золочёных рамах, отменную кухню, куда был выписан шеф-повар непосредственно из Сочи, и, самое главное, отсутствие случайных людей. Из фойе, стены которого сплошь были уставлены зеркалами, что само по себе увеличивало пространство, выходили три тяжёлых дубовых двери. Направо – в биллиардную. Налево – в апартаменты. А прямо – в ресторан. У входа и в фойе охраняли покой посетителей трое бравых мужчин в чёрных костюмах, белых сорочках и чёрных галстуках. На груди у левого карманчика – бейджик с надписью: Security. Бойцы приехавших в клуб «авторитетов», мускулистые лысые парни в спортивных костюмах, стояли у входа, внимательно вглядываясь в нависающие над зданием скалы и лесок.
 Хозяином клуба был известный на Кавказе авторитетный вор Витёк по кличке Чугунок. Он же был смотрящим в Туапсе и гостем на этом «пиршестве богов». Назначенный директор «Драйв клуба», невысокий мужчина с большой лысиной, которую он всё время вытирал платком, с утра вывесил табличку о том, что ресторан забронирован на весь день.
 Леонид Петрович не имел представления, чей юбилей отмечает Павел, не знал знаменитого адвоката Михаила Натановича Пирожка, пользующегося таким уважением братков Краснодарского края, что они, бросив свои дела, приехали его поздравить в небольшой приморский городок. Он ехал к сыну и всё время размышлял о том, что побудило парня бросить врачебную профессию и переквалифицироваться в директора кладбища.
Между тем, Михаил Натанович был так знаменит, что слава о нём гремела далеко за пределами края. Этот смешной лысый толстячок и в самом деле, имевший сходство с пирожком, обладал одним удивительным свойством: он выигрывал самые безнадёжные дела. Сколько раз уже бывало, когда ему говорили:
– Ну, вот уж это дело ты точно не одолеешь! Прокурор – волкодав, да и судья – не сахар!
А он только потирал руки и говорил, блистая эрудицией:
– Фемида у нас что валютная проститутка. Знаете, как говорили древние:
Глаза завязаны её,
Чтоб внешнее не отвлекало
От сути внутренней…
Но сильные мира сего –
с открытыми глазами
Играют чашами весов Фемиды
И искажают Истину…
Потому и говорю: посмотрим, посмотрим…
И выигрывал!
Он дружил с сильными мира сего. В приятелях у него были бизнесмены, судьи и прокуроры, депутаты и воры в законе. Он был деловым человеком и умел держать язык за зубами. При этом не мелочился, когда речь шла об успехе дела, которое он вёл. Впрочем, и клиенты всегда щедро расплачивались за услуги. Разумеется, человек такого масштаба был не только всеобщим любимцем у определённой публики, но и врагов имел немало. Но все бандиты и деловые люди края как могли оберегали его от неприятностей.

Служебные обязанности не позволяли бойцам сидеть вместе со всеми в ресторане и предаваться веселью. В любой момент могли появиться посторонние, и им нужно было преградить доступ в зал, чтобы они не помешали отдыху уважаемых людей.
Клуб стоял на краю пропасти, внизу которой грохотала горная речка, и с этой стороны был неприступен. С другой стороны к нему подступала гора, покрытая лесом, а непосредственно над зданием нависала огромная скала, откуда обстрелять «Драйв клуб» могли легко! Площадка перед рестораном была вся как на ладони, да и по окнам можно было палить, особо не целясь: в кого-нибудь да попадёшь.
Бойцы отличались от гостей гигантским ростом, блестящими лысинами и спортивными костюмами. Это был так называемый «прикид» краснодарских братков из числа славянских группировок. Кавказцы одевались иначе: синие джинсы и красные мокасины. Но их здесь не было. 
Фёдор Мезенцев, состоящий в охране Лёхи Туза, широкоплечий крепыш с короткими ногами и колоссальными мускулами, приобретший в Чечне боевой опыт и кликуху «Тарзан», пользовался у братков безоговорочным авторитетом; когда говорил, его слушали внимательно и серьёзно. Вот и в этот раз он наставлял своих помощников  Мотыля и Акробата:
– Наехать могут только со стороны леса. Будьте на стрёме и чаще зыркайте в ту сторону. Лес с залысинами, как на ваших макушках. Оттуда пульнуть – два пальца обосцать! Так что не расслабляйтесь! Помните, как давеча облажались, когда приезжали пацаны из Мариуполя?..
– Как не помнить, – подтвердили помощники и почему-то смутились.
– Ну, вот то-то! Не спите, мать вашу… суслики!
Случай с неудачным приёмом мариупольских гостей все прекрасно помнили: тогда охрана недоглядела и братков из дружественной группировки порядком потрепали нагрянувшие вслед за ними дагестанские дятлы.
– Ты, Акробат, не строй глазки каждой бабе, не забывай: стоишь на стрёме. За шлагбаум никто не заедет без разрешения, но и перед шлагбаумом посторонним не хрена делать.
Он работал на Чугунка уже несколько лет и не один, а вместе с сожительницей, специалистом по служебному собаководству. Нинка в разговор не вмешивалась, держала на поводке громадных размеров пса, готового по команде хозяйки растерзать кого угодно. Если бы наш отставной полковник подъехал сейчас на такси к шлагбауму или просто подошёл, преодолев тяжёлый подъём, его бы не пропустили. Но Леонид Петрович был ещё далёко и не подозревал о том, какие трудности ждут его впереди.

А в ресторане громко играла музыка. После каждого музыкального номера был слышен голос знаменитого краснодарского артиста Валентина Соркина по кличке Квадрат, приглашённого вести стол.

Пётр Петрович Барсук по кличке «Хорёк», депутат городского Законодательного собрания, невысокий полный человек с блестящей лысиной и словно нарисованными бородкой и усами, плюхнулся на заднее сидение своего «Мерседеса» и устало махнул рукой водителю.
– Поехали… Дорога дальняя, а опаздывать неприлично… Там будут люди, которые и есть реальная власть…
– Нам к которому часу? – уточнил водитель.
– К трём… Успеем, я думаю…
Тёмно-синий «Мерседес» представительского класса сорвался с места и скрылся за поворотом.
Охранник его знал хорошо. Он был частым гостем, и хозяин к нему относился с демонстративным уважением.
– Собрались? – спросил Пётр Петрович верзилу.
– Собираются, – лениво ответил тот и поднял шлагбаум.

Начальник ОВД полковник Василий Спиридонович Пупкин по кличке Пупок сидел в своём кабинете и торопливо дописывал постановление. Время подгоняло. Дел навалилось столько, что его сотрудникам приходилось работать и днём и ночью. Полковник ждал звонка от прокурора Зураба Хасановича Берберова. «Он что, – подумал Василий Спиридонович, – совсем совесть потерял? Или собирается ехать без меня? Дорога-то не близкая, а опаздывать нельзя. Не поймут…»  Потом вдруг подумал, что в форме показываться в том обществе не стоит, и надел гражданский костюм. Посмотрел на себя в зеркало.
В это время запел его мобильный телефон:
Наша служба и опасна и трудна,
на первый взгляд как будто не видна...
– Готов? – прозвучал голос Берберова.
– Давно готов! Ты подарок не забыл?
– Не забыл. А ты организовал, как мы договорились?
– Всё будет тип-топ… – чему-то улыбнулся полковник. – Договорился с однокашником. Он непредсказуем, но должен не подвести.
– Хоп. Непредсказуемость становится правилом.
– Спускайся. Машина у входа…
Василий Спиридонович собрал со стола документы, запер их в сейфе и вышел из кабинета.
Яркое солнце в первый момент ослепило его, и он надел солнцезащитные очки.
– Ты вылитый шпион, – пошутил Зураб Хасанович. – Поехали.
Они сели на заднее сидение чёрного, блестящего хромом «Ниссана Pathfinder», и Василий Спиридонович бросил водителю:
– Двинули, что ли?! Только не забывай, кого везёшь!
– Когда-то остряки так и писали на своих авто, – улыбнулся  Зураб Хасанович, демонстрируя ряд золотых зубов. – «Быстро поедешь, медленно понесут!»
– Да ладно тебе каркать… Жора меня уже не первый год возит… Он своё дело знает!
Охранник «Драйв клуба», дежуривший в тот день, завидев их машину издалека, почтительно поклонился и поднял шлагбаум.

Зиновий Варфоломеевич Зозуля по прозвищу Кошелёк не хотел в этот день никуда ехать. Забот и хлопот было и дома невпроворот. Но позвонил Чугунок. Зиновий Варфоломеевич был ему многим обязан: когда-то тот избавил его от большой неприятности. В начале девяностых, когда он сумел приватизировать несколько предприятий, на него наехали и хотели отобрать всё. Тогда-то и выручил Витёк. Этого забыть он не мог. Нужно сказать, что тот о себе напоминал редко. Зозуля был высокомерен и горд, но перед людьми значимыми и серьёзными не прочь был и прогнуться.
С тех пор прошло много времени. Сейчас Зозуля – известный бизнесмен с солидным домом в центре Туапсе, обладатель большой строительной фирмы. Он бы никогда и не приехал сюда, но отказать Чугунку не мог, понимая, что и сегодня все, кто соберётся за его столом, имеют огромную власть в городе и, несомненно, знакомство с ними может пригодиться. «Впрочем, – подумал Зозуля, – и навредить тоже может!» Он понимал, что Чугунок пригласил его не просто так, а для того, чтобы он оплатил всё это пиршество. Прямо он ему об этом не скажет. Но ждёт от него такого подарка. Зиновий Варфоломеевич был готов к этому, только никак не мог понять, почему юбилей какого-то адвоката должен был оплачивать Витёк. Видимо, был ему чем-то обязан.

В зале высокий, атлетически сложённый парень с синими от наколок руками посмотрел на Лёху-Туза, потом встал и громко произнёс, подняв рюмку:
– Пацаны и граждане хорошие! Никогда не думал, что буду сидеть за одним столом с такими людьми! Это говорит, что наступили фартовые времена, что и предлагаю отметить водярой. – Он одним глотком проглотил граммов сто водки и взглянул на сидящего рядом юбиляра. – Э-э-э! Так не пойдёт! У нас так не принято. Мы тебя чествуем, так?
– Так, – кивнул уже в хорошем подпитии адвокат.
– Мы тебя уважаем? Так?
– Так… – икнул именинник.
– А если ты нас уважаешь, пей до дна!
– Но я…
– Никаких «но»! Пей!
Адвокат зажмурился и выпил остатки водки, потом взглянул на  прокурора, словно призывая его засвидетельствовать, что он не сам… Что его заставили. Потом оглядел присутствующих. На него никто не обращал внимания.

Пашку пригласил Лёха Туз. Он в первый раз попал на такое «пиршество богов». Хорошо зная о чудодейственных свойствах чёрной икры, защищающей от опьянения, соблюдал этикет и, вовремя подхватывая произносимые тосты, уплетал икру ложкой. По правде говоря, ему на всё это было смешно смотреть, забавляло, как некоторые присутствующие смахивали скупую мужскую слезу, когда Квадрат своим бархатным баритоном под гитару пел: 
Таганка, все ночи, полные огня,
Таганка, зачем сгубила ты меня?
Таганка, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант в твоих стенах...
Этикет требовал особого почтения к подобной тематике исполняемых произведений, и Павел по окончании каждой песни громко вместе со всеми аплодировал, стараясь разгадать, кто чем занимается и что связывает столь разных людей. Он сравнительно недавно сменил работу прозектора в городской больнице на должность директора кладбища. Шутил:
– И там и там дело имею со жмуриками.
Павел был неглуп и понимал, что должность его ничего не значит. Реально хозяевами кладбища были люди, поставленные туда Лёхо Тузом. Он лишь подписывал какие-то документы, особенно не вникая в их суть. Хмурый Митрич, ставленник Туза, был формально заместителем Павла, но практически всё решал сам. Понимал Павел и то, что на кладбище делаются большие деньги, но не хотел к этому иметь никакого отношения, был доволен зарплатой, которую получал в конверте. За год работы прозектором он бы не заработал столько, сколько получил здесь за месяц! Вот и молчал, стараясь присмотреться к тем, с кем свела его судьба.
– Ты, ский, зыркай, зыркай! – назидательно говорил Туз Пашке. – Здесь собрались козырные пацаны! С ними нужно дружить.
– Да я что… я ничего, – лепетал Павел.
– А теперь давай вмажем по стопарю. Считай, ты мой крестник, раз я тебя братве рекомендую. И ты не смотри, что мы здесь пархатого поздравляем. Он – нормальный фраер. Многих пацанов от неприятностей отмазал. Поехали!
И он чокнулся с Пашкой, что само по себе было знаком для сидящих за столом: этот ский – свой, и ему можно доверять.
Рядом с Тузом сидели два мордоворота, похожие на орангутангов. Лысые, атлетического сложения, с длинными руками и злыми глазами, они почти ничего не пили, настороженно смотрели за происходящим и в любой момент готовы были грудью защитить своего хозяина. 
Депутат законодательного собрания Пётр Петрович Барсук встал, подняв рюмку с коньяком. Он умел и любил красиво говорить.
– Свобода внутри каждого из нас. И никто её у нас не отнимет. Свобода и достоинство стоят того, чтобы за них побороться. У нас в  России разыгрываются то кровавые трагедии, то комедии, то фарсы, то мелодрамы. И актёры меняются время от времени местами.
И вдруг он запел:
Добро и зло – одни мечты!
Труд, честность – сказки для бабья!
Кто прав, кто счастлив здесь друзья?
Сегодня ты, а завтра я! Так бросьте...
– Философ! Кончай заправлять. Мы здесь для чего собрались?
– Вот и я о том же! Так выпьем же за то, чтобы с нами всегда происходили комедии и нам было весело и смешно!
Все дружно поддержали тост.
Рядом авторитетный вор по кличке Пианист рычал на соседа, сидящего напротив:
– Закрой пасть, Тюля! Людей в страхе нужно держать, а то и впрямь настанет конец света! А живущие в страхе людишки ни о чём плохом и думать забудут! Не до жиру, быть бы живу!
Карманник Жора по кличке Интеллигент, положив руку на плечо Квадрата, присевшего, чтобы пропустить рюмку, назидательно говорил:
– Убивший дракона сам становится драконом. Это закон жизни…
– Ну, ты, Интеллигент, и даёшь! Я слышал, ты учился на журфаке. Это правда? Так знай, что против любой силы находится новая сила. И ещё я тебе вот что скажу: «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет!» – заявил Соркин.
– Я оканчивал другие университеты! Ты думаешь, взять карман это просто? Это как в твоём писательстве. Ты сначала графоманишь, а уж потом становишься мастером! Так везде. И в театре твоём так…  И карманник не работать не может, как и графоман не может не писать! Я слышал, что француз Оноре Бальзак вкалывал по четырнадцать часов! И я должен трудиться неустанно, а то квалификацию можно потерять!
Соркин служил в городском театре и, как он говорил, «баловался» стихами. Издал книгу своих опусов и убеждал всех, что давно «созрел для прозы»! Много лет назад он отсидел «за грехи молодости», ходил с палочкой и прекрасно бренчал на гитаре, пел блатные песни, да с таким чувством, что у многих слёзы на глазах наворачивались.
– Ты, Квадрат, давай работай! – зашипел Чугунок. – Чего расселся?
Соркин взял гитару и запел:
Владимирский централ, ветер северный.
Этапом из Твери, зла немерено,
Лежит на сердце тяжкий груз.
Владимирский централ, ветер северный.
Когда я банковал, жизнь разменяна,
Но не очко обычно губит, а к одиннадцати туз.
Потом он кивнул девице с длинными ногами, и та громко запела писклявым голосом:
Правил чести не нарушу,
верный выберу момент
и отдам я Чёрту душу
под обещанный процент.

За столом стоял обычный гул. Гости разделились по интересам, пили, ели, ни на кого не обращая внимания. Спорили до хрипоты, похваляясь своими успехами.
Потом гитару взял старинный приятель Лёхи Туза священник краснодарского кладбища отец Серафим. Высокий, мускулистый, с небольшой чёрной бородкой и выдающимся, как картошка, носом, он чувствовал себя здесь в своей среде. Много лет назад в тюрьме его свела судьба с Тузом, и с тех пор он не терял с ним связь.
– Сбацай что-нибудь одесского, – сказал Туз, с улыбкой глядя на отца Серафима. – Ты сейчас не в рясе. Можно!
Когда заговорил Туз, все притихли.
Отец Серафим, как оказалось, неплохо играл на гитаре. Он взял несколько аккордов и запел густым басом:
На Дерибасовской
открылася пивная,
Там собиралася
компания блатная,
Там были девочки –
Маруся, Роза, Рая
И гвоздь Одессы –
Стёпка-Шмаровоз...
Потом две полуголые девицы под музыку стали извиваться и задирать ноги, и за столом снова возник гул.

Чугунок, сидевший по правую руку от Туза, шепнул ему:
– Сразу после этой песни тут у нас запланирована одна хохма. Придумали кое-что для адвоката, чисто чтобы поржать. Надо же взбодриться и адреналинчик людям впрыснуть.
– Да что придумали-то? – спросил Туз насмешливо.
– Потом увидишь. А то, если скажу – какой же это будет сюрприз!
– Мы здесь собрались, – вдруг поднялся Василий Спиридонович, уже в сильном подпитии, – чтобы поздравить нашего друга, адвоката, прекрасного человека, с юбилеем! Полтинник это вам не хухры-мухры! Полтинник – это мухры-хухры! Ты знаешь: я не очень люблю евреев. Но ты – хороший еврей! Мы ценим тебя, Натаныч, как большого специалиста своего дела… – Полковник громко икнул, прикрыв рот рукой. – Да… И дарим тебе «мерс». Не шестисотый, конечно, но всё же машина! Вот ключи от неё! Катайся и не нарушай дорожные правила. А то ездишь на колымаге. Стыдно смотреть!
Он вложил в руку обескураженного адвоката брелок с ключами от машины.
– Вы что, шутите?  – задыхаясь от счастья, проговорил хмельной Михаил Натанович. – И где стоит ваш подарок?
– Прямо у входа. Хочешь взглянуть?
– Конечно!
Он отодвинул стул и нетвёрдой походкой в сопровождении нескольких гостей направился к выходу.
Выйдя на площадку для парковки, он увидел большую педальную детскую машину, на которой была привешена табличка: «Мерс», а ниже: «Эх, прокачу!».   
Раздался взрыв хохота, но, нужно отдать должное адвокату: он умел держать удар.
Михаил Натанович криво улыбнулся и с ненавистью посмотрел на полковника.
– Спасибо, Вася, за подарок! Буду на этом «мерсе» кататься. И тебя прокачу… За мной не заржавеет!
– Не серчай, Мишаня! Это же розыгрыш! Что за день рождения без розыгрыша?! Пойдём лучше выпьем за твоё здоровье!
И все вошли в зал, где продолжали пить.

Карманник Жора, разглядывая сквозь рюмку с водкой вытянутую физиономию Соркина, уже заплетающимся языком говорил:
– Авторитетные пацаны, налётчики, виртуозы карманной тяги и даже изобретательные плуты – это одно. А вот шпана, отнимающая мелочь у малолетки, – это совсем другое. Они – сявки, неумело косящие под «честных воров».
– Кончай бубнить! Лучше спой что-нибудь, – отмахнулся от него Квадрат.
– Добро. Я тебе спою клёвую песню. Слышал её, когда второй раз тянул срок:
…И вот меня подстригли,
костюмчик унесли,
На мне теперь тюремная одежда.
Квадратик неба синего
и звездочка вдали
Мерцают мне, как слабая надежда.
А на другом конце стола спорили двое блатных.
– Ты что, с дубу рухнул? Чего меня в жмурики записал? Я еще живой пока, концы отдавать не собираюсь. В гробу я видел этого хлюпика в белых тапочках... Но он, адвокатишка этот, хоть и жид пархатый, а, как говорит Туз, нашему брату сильно помогает…
– За такие бабки почему бы не помочь… И я бы…
– Сиди, Зуб! «Я бы»… Ни хрена бы ты не сделал, тяму не хватило бы, даром что три класса и два коридора у тебя образования! Университет, как я понимаю, в тюряге оканчивал?
– Ты фильтруй базар! «Тяму бы не хватило!».
– А если всё тип-топ, чего же ты здесь? Шёл бы отсюда и квасил со своей лахудрой!
– И пошёл бы, но понимаю: жизнь изменилась. Разве когда-нибудь сел бы за один стол с ментом или прокурором?! Но Туз сказал: надо, и я здесь. 

– Нет, ты расскажи, что там в следственном изоляторе произошло, – обратился тихо Лёха Туз к адвокату.
– Что произошло? Да ничего особенного! Сидит там мой клиент за хранение героина. Парень рассказал интересные вещи. Всю торговлю наркотой организовал и держит под контролем начальник отдела борьбы с незаконным оборотом наркотиков. Сами продают – и сами же ловят прикормленных наркоманов.
– Вот суки…

Отец Серафим, сидящий напротив депутата, говорил ему, стараясь перекричать гул в зале:
– И чего ты хвастаешь, что тебя никто не может перепить?! Ты, сын мой, не хвастай! Грех это! Сразу видно – богохульник ты… И закрой свою пасть! Верующие что? Верующие послушны, терпимы, менее агрессивны и не имеют таких амбиций, как ты! Перепьёшь? Да знаешь ли ты, сын мой, что, когда я тянул второй срок, я на спор выпил… Впрочем, это было давно, и сейчас соревноваться с тобой я не буду. Тогда после возлияния сидел в карцере десять суток…
– Ладно, отец святой… Заткнись! Закрой хлебало! Я понимаю, что ты сейчас успешный бизнесмен…
– Какой я бизнесмен… Ты, сын мой, что-то напутал…
– Ничего я не напутал! Почему церковь поддерживает нас, воровскую власть? Потому что это выгодно. Религия давно уже стала бизнесом! Что касается терпимости, все экстремисты сейчас верующие, о каком таком положительном влиянии религии может идти речь?
– Ты говоришь страшные слова, сын мой! Это безнравственно!
       – О какой нравственности ты можешь говорить, святой отец, если патриарх Кирилл до вступления в нынешнюю должность располагал состоянием в четыре миллиарда долларов?! Это богатство и помогло ему получить ныне имеющийся сан.
– Чур, чур меня! Ты богохульник! Даже если это так, как ты говоришь, то трудами большими и во имя паствы нашей делал он этот свой маленький бизнес!
– Ты, святой отец, или слепой, или не хочешь видеть! Он делал свои грязные деньги на табачном бизнесе! Создал ещё в девяносто третьем году торговую группу «Ника», а протоирей Владимир Верига служение своё нёс как коммерческий директор в этой самой «Нике».
– Откуда у тебя, сын мой, сведения? Эти сплетни собирают злостные враги святой церкви нашей!
– Да брось ты заправлять! Ведь мы свои же люди! Чего ты здесь выпендриваешься?! А твой Кирилл – ушлый малый. Создал комиссию при поддержке правительства, занимающуюся освобождением от налогов. Получали товар по дешёвке, а реализовывали его по рыночным ценам! Это ещё додуматься нужно до такого!
– Греховные речи ведёшь, сын мой! Знал бы, не стал с тобой рядом садиться…
– И это ещё не всё!
– Что же ещё может быть? Грех тебя слушать!
– Нынешний предстоятель зарабатывает на экспорте энергоресурсов, причём его бизнес также не облагается никакими налогами – этого добился ещё его предшественник, патриарх Алексий Второй. И почему ты, святой отец, считаешь возможным судить, что нравственно, а что безнравственно? Кто тебе пожаловал монополию на нравственность?..
– Ну и жопа же ты, Хорёк, Господи прости и помилуй! Ты думаешь, я не знаю всех твоих депутатских дел?! Но мы пришли сейчас на юбилей Адвоката. И чего ты ко мне пристал?! Давай лучше выпьем, чтобы всё у нас было, а нам за это ничего не было!
Отец Серафим налил в рюмку Барсука водку, потом наполнил свою, чокнувшись, с удовольствием выпил и пригладил бороду рукой.

К моменту описываемых событий уже отгремели нужные поздравления и тосты, а официанты всё подносили и подносили всякие вкусности. Стол ломился от яств. Здесь стояли дорогие напитки: вина, коньяки. Но публика предпочитала водку.
Наступил момент, когда уже никто не слушал тамаду. Каждый старался перекричать соседа. За столом было шумно, и все были окутаны дымом от сигарет. Но вдруг в зал ворвались какие-то типы к камуфляжной форме, с масками на лицах, с оружием в руках, крича и стреляя поверх голов, потребовали, чтобы все оставались на своих местах и не шевелились. Музыканты прекратили играть и с интересом наблюдали за происходящим. Двое гостей рванули в открытое окно, за которым сразу начинался крутой обрыв, и кубарем покатились вниз к бурно текущим водам горной речки, проламывая телами заросли ежевики.
Впрочем, на них никто не обратил внимания. Их интересовал только юбиляр Михаил Натанович Пирожок.
– Предъявите постановление на арест! – кричал знаменитый адвокат. – В чём меня обвиняют? Это незаконно!
Но ему надели наручники и, вывернув руки за спину, в полусогнутом состоянии повели к выходу.
Послышались чьи-то вопли, какая-то женщина пронзительно завизжала, а Пианист с галстуком-бабочкой полез под стол, неудачно потянув за собою скатерть. Зазвенела разбивающаяся посуда, поднялся какой-то неясный шум.
– Суки-падлы! Волки позорные! – кто-то истошно завопил.
Раздавалась и вовсе нецензурная брань, но мы её воспроизводить не будем.
И тут тамада, который всё это время и не думал сходить со сцены и куда-то прятаться, вдруг скомандовал оркестру: 
– Туш!
В эту же секунду раздались выстрелы из хлопушек, извергая на всех разноцветные конфетти, а оркестр грянул туш так мощно, что задрожали рюмки на столах и стёкла в окнах. Стало ясно, что это был весёлый розыгрыш.
– Дорогой Адвокат! – провозгласил тамада слащавым голосом. – Позволь ещё раз поздравить тебя с юбилеем, пожелать долгих лет жизни, благополучия, а также мужской силы, которой у тебя всегда было в избытке!
– Спасибо, спасибо, – забормотал адвокат, выпрямившись и с трудом стряхивая с себя конфетти.
А тамада тем временем продолжал:
– И в связи со всем вышеизложенным, прими от братвы нашего прекрасного Краснодарского края скромный подарок – этот торт с пятьюдесятью свечами и эту отнюдь не скромную красавицу!
Адвокат, с которого уже сняли наручники, вытирая пот, выступивший на побледневшем лице, сказал, насупившись:
– Ну, у вас и шуточки, мать вашу!..
Под гром аплодисментов к столику Михаила Натаныча официанты подкатили сверкающую никелем тележку с огромным тортом, и оттуда в сопровождении душещипательной музыки вылезла полуголая красотка, посылая всем воздушные поцелуи… В общем, всё было как обычно.
Тамада весело объявил со сцены, что, поскольку Михаил Натаныч с некоторых пор холост и не связан никакими обязательствами ни с какими женщинами, сегодняшнюю ночь он проведёт с Сонечкой, которая, по всеобщему мнению братвы, сумеет удовлетворить прихотливые запросы нашего дорогого друга…
Павел спросил соседа по столику Витьку Скобаря:
– Что за девица, не знаешь?
– Да как же не знать! – хохотнул Витёк. – Ведь это сама Сонечка Нестеренко! Наша Ведьма! Ты разве не видишь?
Паша на секунду смутился, но потом спросил:
– Да кто она такая? Никак не соображу!
– Ну, ты даёшь! Сонька – Дама пики! Ведьма! Кто ж её не знает?! Ведь это же победительница конкурса красоты «Черноморская красавица».
– Никогда не слышал, – признался Пашка. – Кто такая? Откуда она взялась?
– Из инкубатора. По малолетству работала клофелинщицей, за что тянула два срока. Потом откинулась и прилипла к нашей Верке Сердючке. Ты и Веерку Сердючку не знаешь?
– Не знаю… Она из Туапсе?
– Не… По-моему, из Сочи. Но у Верки она пробыла недолго. Откупилась… Вот тогда и стала участвовать в конкурсе красоты.
– А что?! Такая могла бы завоевать приз!
Павел смотрел на Соньку и восхищался её фигуркой.
– Вся мужская половина жюри восторгалась Сонькиными прелестями не только визуально… Вот и получила титул королевы. А как была Ведьмой, так и осталась!
Скобарь был удивлён тем, что Павел не слышал о Соньке Ведьме.
– А почему – Дама пик? Почему – Ведьма? – спросил Пашка.
– Ведьму мало кто может обыграть в очко. Да и в шахматы шпилит здорово… Потому, наверное, и Ведьма.
– Отстаю от жизни, – грустно сказал Павел и отвернулся.
Витёк Скобарь утешил его.
– Да ты мог и не знать, ский, это точно. Ты на своём кладбище только на жмуриков и смотришь. Смотри, сколько фартовых баб. Выбирай!
– Не сегодня, – пробурчал Павел. – Сейчас дела всякие да и как-то не до этого.
А Сонечка Нестеренко уже сидела на коленях разомлевшего адвоката и обвивала его шею своими нежными руками.
Когда накануне к ней пришли трое братков от Чугунка и попросили ублажить нужного человечка, Сонька особенно и не возражала.
 – Что с этого буду иметь? Как я понимаю, у него требовать денежки не могу? – спросила Сонька, заворачиваясь в шёлковый халатик и усаживаясь в кресло. Когда она закинула ногу на ногу и взяла сигарету, Рыжий недовольно прорычал:
– Чего выставила товар на показ? Мы не покупатели. А тысяча баксов – красная цена в базарный день! Можно было бы и другую найти, но Чугунок уж сильно просил.
– Ты мне штукой баксов не попрекай. Я своё отработаю. К тому же полагается надбавка: во-первых – старый, во-вторых – нерусский.
– Так ты отказываешься? – не выдержал Рыжий.
– Торгуюсь! Ну, ладно. Чугунку отказать не могу.
Они договорились, к которому часу Сонька должна подъехать к клубу.

Приглядываясь к ней, Пашка пробормотал:
– Эта далеко пойдёт.
Внешняя охрана, стоявшая перед входом в ресторан, прекрасно знала обо всём, что происходит в зале.
– Адвокату сегодня предстоит весёлая ночка, – сказал Мотыль.
– Да, адвокат своего не упустит, – подтвердил со знанием дела Акробат.
3.               Павел при всём его природном юморе отчаянно скучал на дне рождения знаменитого адвоката. И не то чтобы здесь не было ярких впечатлений и интересных встреч, просто это были не те встречи и не те впечатления. Он отдавал себе отчёт, с кем оказался за столом, но давно уже плыл по течению и смирился с этим. Его уносило всё дальше и дальше от берега, и он уже и не думал вернуться. Почему-то так получалось, что хорошего в этой жизни много, но оно, стоит его только увидеть, проходит каждый раз мимо. Ты к нему только руки протянешь, а его уже кто-то другой перехватил! А здесь и вовсе все чужие! Не на кого опереться. Просто нужно держаться на плаву, чтобы не утонуть!
Совершенно неожиданно его заинтересовала королева красоты из торта – та самая Сонька Нестеренко. Ведь вполне возможно, что она никакая не шлюха, а просто заблудилась в жизни. Могла достаться, например, ему, но почему-то досталась этому адвокату. Но ведь это несправедливо!
Павла смутили эти мысли, и ему даже стало стыдно, что он о таком подумал.
Ведьма обладала каким-то магнетизмом. Все в один голос говорили, что адвокат просто гений по части прозорливости и мудрых решений, но рядом с этим созданием потерял голову от радости, и это многих удивляло. Никто и не думал, что подарок придётся ему до такой степени по вкусу – юбиляр просто разомлел от счастья.
– Это у него по пьяному делу, что ли? – тихо спросил Павел Лёху Туза.
Тот задумчиво покачал головой и сказал:
– Никогда не наблюдал его таким прежде. Человек просто обалдел… Может, чёртова девка подсыпала ему какого-нибудь зелья? По молодости тем и промышляла. Но ведь на виду у всех такое сделать невозможно.

В бильярдном зале, куда все перешли, Кривой обратился к счастливчику:
– Адвокат! Сыграем партийку на Ведьмушку? Два шара форы даю!
– Ты что, паскуда, на меня играть вздумал?! – воскликнула Сонька и с укором взглянула на Чугунка, стоявшего рядом с Лёхой Тузом и наблюдавшего за игрой на втором столе.
– Кто паскуда, мать твою! – Кривой рванулся было к обидчице, но тут же был остановлен Зубом.
– Ты что, Кривой, совсем окривел?! Как можешь открывать пасть на Соньку, приглашённую на дело самим Чугунком?
Понимая, что он перегнул, Кривой стал отнекиваться.
– Я что? Я так… Ведь есть Вера, Надежда и Любовь, и мать их – Сонька – Ведьма.  Вы меня неправильно поняли. Так кто мне составит партию? Всё по-честному.
– Я с тобой сыграю, – неожиданно сказала Сонька, блестя глазами!
– А что поставишь на кон? Я ставлю три штуки зелёных.
Кривой небрежно достал из кармана три тысячи долларов и бросил на зелёное сукно стола.
Сонька положила тысячу долларов, говоря:
– Начнём с небольшой ставки.
– Ставь свои брюлики на кон, чего мелочиться? Диадему, что выиграла на конкурсе!
– А ху ху не хо хо?! Ставлю кусок!
– Чего по мелочёвке шары гонять?
Кривой посмотрел на адвоката. Тот, ни слова не говоря, достал из кармана деньги и бросил недостающие две тысячи долларов на стол.
Молчаливый мужчина в чёрном костюме собрал деньги и расставил шары на столе.
– Играется Американка, – бесстрастно сказал мужчина.
– Пусть разбивает Кривой, – сказала Ведьма и, взяв кий, стала его обрабатывать мелком.
– Первым так первым, – буркнул Кривой, и особенно не размышляя, разбил пирамиду. Шары разлетелись по всему столу.
 – Ну, что ж. Таких нужно наказывать, – сказала Сонька и забила первый шар.
– Ещё не вечер, – сказал Кривой, но спеси у него поубавилось. Он увидел, как уверенно и точно положила Сонька шар в лузу.
– Ещё не вечер, – согласилась Сонька и продолжала один за другим забивать шары.
– Что же ты делаешь, Ведьма?! Дай хоть раз прицельно ударить!
– Закончим партию, ударишь. Я даром не даю!
Последний удар был красивым: шар от противоположного борта прыгнул в среднюю лузу, где стояла Сонька.
– Восемь! – спокойно произнесла она, положила кий на стол и, отсчитав две тысячи долларов, вернула из адвокату.
Тот с удовольствием положил деньги в карман.
– Спасибо, милый. Выручил.
Потом оглядела вокруг, спросила:
– Кто следующий?
Вокруг стола столпился народ. Витёк Чугунок и Лёха Туз были довольны исходом игры.
– Я с тобой сразиться не против, – сказал Жора Интеллигент, взяв кий со стола. – Только на этот раз разбиваешь ты, а то Кривому и ударить ни разу не дала.
– Ну как же не дала? А кто разбивал? Твои условия?
– У меня четыре штуки зелёных.
– Ну, что ж. На безрыбье и рак рыба!
Сонька достала деньги и положила их на стол. То же сделал Интеллигент. Публика в напряжении загудела.
К Тузу и Чугунку подошёл Василий Спиридонович, тихо проговорил:
– Братаны, нам пора. Служба, чтоб она провалилась! Если что – мы всегда со всей душой…
Туз даже не взглянул на них, а Витёк Чугунок проводил гостей до выхода и вернулся в биллиардную.
В это время человек в чёрном расставил шары и предложил кий Соньке.
Среди братков пошёл ропот: происходящее было не очень-то по понятиям: в их мир пришла молодая особа и всех лупит почём зря. Того гляди, кого-нибудь без штанов оставит. Адвокату уже шепнули на ухо, чтобы он заканчивал это безобразие, но тут Сонька долго целилась в вершину пирамиды и, произнеся: «Пифагоровы штаны на две стороны равны», послала два шара в две угловые лузы!
Все так и ахнули, а Чугунок тихо сказал Зубу и отцу Серафиму:
– Сонька Ведьма у нас в авторитете, на то и Ведьма, чтобы всяких лохов наказывать. Нет, Жора Интеллигент, конечно, не лох. Но и ему не с Ведьмой тягаться!
Между тем, игра продолжалась с тем же результатом. Так и не дав ни разу ударить кием по шару Интеллигенту, Сонька, эффектно вонзив шар в лузу, произнесла:
– Восемь! Партия! А денежки были ваши – стали наши! Всё по понятиям! – Она забрала деньги и взглянула на Адвоката. – Пойдём в ресторан, мой Пирожок, а то я проголодалась.
Адвокат с готовностью взял девушку за локоть, но она вдруг остановилась и громко заявила:
– Нет, ты не Пирожок для меня. Я не знаю ещё, какая в тебе начинка! Ты пока для меня Булочка!
Братки были посрамлены, но старались не показывать своей растерянности. Шутка ли, какая-то малолетняя лахудра у всех на глазах отделала двух авторитетных воров, и сказать ничего нельзя. Всё было сделано по понятиям. Уличить девку в обмане было невозможно – это в картах можно использовать всякие запрещённые технологии, но тут всё было у всех на виду: девица, как снайпер, безошибочно попадала в цель и ни единого разу не промахнулась.
Адвоката потянуло на поэзию, и он стал что-то изрекать в стихах насчёт того, что она, мол, королева его сердца:
Моя ты королева!
Направо и налево
Лупи их без пощады
И денежки считай!
Совершенно точно: Сонечка отрабатывала свою штуку баксов. Ему нравилась именно такая девушка – боевая, смелая, отчаянная. Сам он не играл, а только наблюдал, но в глазах его был сумасшедший азарт.
Выходя, наклонился и тихо спросил её:
– Ты и со мной в апартаментах будешь играть?
Та, не задумываясь, ответила:
– Вся наша жизнь – игра! Всё зависит от ставок!
Адвоката эта мысль почему-то страшно развеселила, и он стал так смеяться, что у него на глазах выступили слёзы.
– Что она тут устроила? – возмутился кто-то. – Мы же не для этого собрались!
Но ему кто-то возразил:
– Не нравится, иди в зал и слушай музыку!
Назревал скандал, но тут вмешался тамада и настоятельно попросил всех к столу под предлогом того, что он ещё не провозгласил какой-то очень важный тост.
Между тем, дело уже почти доходило до драки, и отвлечь внимание людей было не так просто.
Кого-то растаскивали подоспевшие вовремя лысые бойцы в спортивных костюмах, а кого-то мертвецки пьяного (хорошо хоть не побитого) уносили в машину.
Наконец, спокойствие было восстановлено, бильярдная опустела и почти все, кто ещё держался на ногах, расселись по своим местам.
Тамада вышел на сцену:
– Дорогие друзья! В вихре веселья, в пылу, так сказать, страстей, мы забыли провозгласить тост, без которого не должен обходиться ни один наш сабантуй. Как вы думаете, господа, какой важный тост мы с вами забыли?
Из публики посыпались предложения выпить то за одно то за другое, но тамада с умудрённым видом отклонял всё это и говорил, что за это либо уже пили, либо не пили, но это не столь существенно.
Лёха Туз не выдержал и заорал со своего места:
– Да ты уж не томи, трёкай, что ли, наконец, что же мы такого важного пропустили?
И тут тамада, выдержав торжественную паузу, сказал проникновенным голосом, что мы ещё не пили за наших дорогих сидельцев, которые сейчас не с нами, а томятся в душных камерах следственных изоляторов, на пересылках, в вагонах, в автозаках. Особую нежность в нём вызывали те, кто сидит прямо сейчас в штрафных изоляторах в одиночных камерах. Тамада рассказал несколько проникновенных эпизодов из своей собственной жизни, и в зале наступила полная тишина, нарушаемая только чьим-то тяжёлым дыханием или всхлипыванием.
Все выпили стоя «за наших дорогих сидельцев».
На какое-то время порядок был восстановлен, но тут кто-то дерзко выкрикнул:
– Адвокат! А как там идёт дело с Васяткой Круголем? Ведь мы же из общака столько бабок кинули на него?
Адвокат оглянулся на крикуна и ответил вопросом на вопрос:
– А что, восемь вместо двадцати это тебе плохо?
– Да что хорошего-то? Тебя бы на восемь лет запихнуть туда, посмотрел бы я, как бы ты запел!
Кто-то другой подхватил:
– Мы за Васька бабки немереные отвалили! И что – за такие  бабки нужно восемь лет сидеть?
Опять назревал скандал.
Павел, который ни во что не вмешивался, а только слушал и наблюдал, подумал: «Вот потому-то моё кладбище и растёт такими темпами!». Он в этой должности был недавно, но уже успел заметить один и тот же часто повторяющийся сценарий: казалось, только что кто-то молодой и дерзкий орал громче всех, что он тут самый главный или ему что-то причитается, на всех бросался или над всеми глумился, – и вот его уже доставляют на кладбище. Иногда торжественно, а иногда и не очень. Последнее – чаще.
Вероятно, не он один сообразил это. Кто-то мудрый и авторитетный невидимо, но жёстко стал восстанавливать нарушенный порядок. Павел понимал: это не дикая стихия, а нечто организованное и по-своему разумное. Подумал: «Жить в этом мире можно. Нужно только не пытаться делать то, что не вписывается в эту схему…» Вот, к примеру, ему понравилась красавица Сонька, доставшаяся на этом празднике жизни лысому толстячку. Но он понимал: такой деликатес – не для него. И не потому, что Лёха Туз шепнул ему:
– Да ты никак глаз на неё положил? Даже и не думай!
– Хороша баба…
– Она на работе. Ты сейчас на неё своё хавало не разевай. Отработает, тогда… Да и что ты в ней нашёл?
– Смелая, находчивая, целеустремлённая… – Павел на мгновение представил себя рядом с Сонькой. – Я бы с такой в разведку пошёл.
– У нас говорят: с такой бы я пошёл на дело, – откликнулся Лёха Туз. – Потом… Всё потом. Да и Соньку нужно спросить. Она в авторитете, так что даже не думай пока…
Павел прекрасно понимал, что Туз прав, и потому старался «даже и не думать», хотя не получалось.
Напиться, чтобы отвлечься от ненужных мыслей, ему не хотелось. В этом специфическом пространстве нужно хорошо соображать, поэтому делал вид, что голоден, и прикладывался то к одному блюду то к другому – благо всего было вдоволь.
Внезапный шум у входа в ресторан возвестил о новом конфликте, который вспыхнул вдруг на пустом месте.
В зал опять ворвались вооружённые люди в масках и потребовали тишины. Песнопения прекратились, оркестр замер, а тамада, попытавшийся было окриком отогнать вошедших, вдруг почему-то замолчал.
– Всем приготовить документы! – скомандовал старший.
– Опять розыгрыш, – громко возмутился святой отец. – Да сколько же можно!
Возмутился и Адвокат. Он сказал громким голосом:
– Ребята, шутка, повторённая дважды, – это уже не смешно, а грустно. У вас что – плохо с чувством юмора?
Вошедшие и не думали отвечать ему, видимо, не понимая, что именно он и есть виновник происходящего торжества.
К столику, где сидел Паша, подошли не сразу. Сначала посмотрели документы у Туза и, ничего не сказав, вернули их. Потом взяли в руки паспорт Павла.
– Павел Матвеевич Борисов? – спросил проверяющий вежливым голосом.
– Да, – подтвердил Павел, ничуть не сомневаясь в том, что это хотя и тупорылый, но всё-таки розыгрыш. – А что?
– Вы задержаны! – сказал проверяющий.
– Руки протягивать? – скучающим голосом спросил Павел и, не дожидаясь ответа, протянул вперёд две руки.
Наручники тотчас же сомкнулись на них, больно сжав запястья.
– Хорош шутить! – рассмеялся Павел. – Больно же так!
К нему подошли сзади и приподняли его с сиденья.
– Следуйте за нами! – скомандовал старший.
– И далеко следовать? – с усмешкой спросил Павел.
Старший ответил многозначительно:
– Далеко или нет – не знаю, но то, что надолго, – в этом можете быть уверены.
Первым из сообразивших, что всё происходящее не розыгрыш, был Адвокат.
– Куда вы его ведёте? – дерзко закричал он. – В чём он обвиняется? Я его адвокат! Где постановление? Это незаконно!
Старший помахал в воздухе бумажкой и сказал, словно отмахивался от надоедливой мухи:
– Постановление – в порядке. А в чём обвиняют – он узнает на месте.
Возле выхода офицер оглянулся ко всему залу и сказал:
– Приятного всем отдыха! Извините за беспокойство!
Павла вывели из зала. Последнее, что он видел, были почтительно расступившиеся лысые парни в чёрных и спортивных костюмах. Его затолкали в милицейскую машину, и они поехали.

В Туапсе Леонид Петрович бывал и раньше, но давно и всякий раз проездом. Города не знал, и ему это казалось сейчас несущественным. Остановил такси и, назвав клуб, попросил доставить его туда. Водитель почему-то удивился этому требованию, смерил с ног до головы старика-пенсионера насмешливым взглядом и сказал, что доставить-то пассажира для него не проблема, но хорошо ли он подумал, прежде чем соваться туда?
– Вы поезжайте, а я сам решу, как мне думать, – пробурчал отставной полковник и, набрав в грудь воздуха, захлопнул дверцу машины.
Машина вырвалась из города. Вскоре они въехали в извилистое ущелье. Водитель снизил скорость и повёл машину мимо парка, в котором гуляли люди. Затем свернул вправо и остановился на берегу горной речки с руслом, заваленным валунами.
– Дальше поднимайтесь сами по этой дороге, а мне неприятности не нужны. Мне вас подождать или как? – спросил водитель.
Леонид Петрович ответил, расплачиваясь:
– Я приехал туда, куда надо. Спасибо, можете быть свободны.
И с этими словами он неторопливо двинулся вверх по широкой асфальтированной дороге к зданию клуба, приютившегося на плоской площадке между обрывом и горным склоном, поросшим негустым лиственным лесом. Пахло шашлыками и кипарисами, и на Леонида Петровича нахлынули воспоминания далёкой молодости. Подумать только! Леночка была когда-то молода, и никакого сына у них не было и в помине.

Увиденное поразило его: разбросанные стулья, беспорядок на столах, битая посуда. Кто-то лежал у окна, свернувшись калачиком – то ли задремал ненароком, то ли его тут прикончили в пьяной драке и ещё не выбросили как мусор. Леонид Петрович на всякий случай подошёл к лежащему и заглянул ему в лицо – тьфу, какая гадость! Это был явно не его сын…
А где сын? Непонятное волнение охватило его. Он всю жизнь считал себя хладнокровным бойцом невидимого фронта и был убеждён, что всякие там сантименты и сопли-слёзы – не для него. Но тут что-то дрогнуло у него в груди – ведь это всё-таки сын… Ничего подобного у него никогда раньше не было, и что делать, он не знал.
Никаких признаков веселья не наблюдалось. На него никто не обращал внимания. Какие-то люди толпились у входа и на площадке перед зданием.
Леонид Петрович оглядывался по сторонам, надеясь увидеть среди них своего сына. О том, как выглядит тот сейчас, он знал по фотографиям, которые ему показывала Елена, и надеялся узнать его: высокий, белобрысый, с синими глазами, похожими на две пуговицы. У парня, судя по фотографиям, был какой-то странный взгляд – то ли пугающе умный, то ли многозначительно насмешливый.
Никого похожего он вокруг себя так и не увидел и сразу же сообразил: если сын ещё не ушёл, то он может быть в числе тех, кто вышел на площадку перед рестораном и собирался уезжать.
Но и там сына не было!
Леонид Петрович сразу же стал вычислять, к кому бы здесь можно было обратиться. В одном человеке он без труда узнал священнослужителя – и это при том, что тот был одет в цивильное, пьян и рожу имел отнюдь не самую благочестивую.
Леонид Петрович подошёл к нему и, поздоровавшись, спросил:
– Святой отец, не подскажете ли вы мне одну вещь?
Тот криво ухмыльнулся и спросил:
– Что надо?
Леонид Петрович объяснил: мол, ищу Павла Матвеевича Борисова.
При этих словах на площадке, словно бы по волшебству,  воцарилась тишина. Взгляды всех были обращены теперь только на Леонида Петровича.
Святой отец отвёл Леонида Петровича в сторону и тихо спросил:
– Мил, человек, для чего тебе нужен Склиф?
– Какой Склиф? Мне нужен Павел Матвеевич Борисов! Это мой сын!
– Так бы и сказал, что это твой сын, – ответил святой отец. – Так его только что арестовали и увезли.
– Как арестовали? – изумился Леонид Петрович. – За что?
– Да ведь никто ж не знает, – пояснил святой отец. – Вон сейчас наши ребята пытаются дозвониться кому надо, но пока – ничего неизвестно.
Леонид Петрович поблагодарил священника и задумчиво отошёл в сторону.
И тут из ресторана вышел невысокий толстячок и, вытирая платком лысину, громко произнёс:
– Склифосовского повязали за мошенничество в предпринимательской деятельности и злоупотребление полномочиями.
– Пирожок! Куда повезли? – крикнул кто-то. – В Сочи или в Краснодар?
– Слава богу – в Краснодар, – ответил Пирожок. – Сочи – это такая вонючая дыра, оттуда вызволить можно только по двойному тарифу.
– А что шьют Склифу?
Значительный уклончиво ответил:
– Дело ему шьют, не костюм же.
Кто-то крикнул из толпы:
– Адвокат! Вся надежда теперь на тебя.
– С завтрашнего дня беру дело под свой контроль! – сказал толстячок. – А сейчас отвяжитесь от меня! Я тоже имею право на личную жизнь!
– Имеешь, имеешь, – заверил его святой отец. – Ты у нас на всё имеешь право.
Респектабельно хлопнув дверцей своего внедорожника, уехал восвояси.
Воспользовавшись суматохой, Леонид Петрович тоже покинул площадку. Предстояло найти такси и доехать до Туапсе. Там нужно было пересесть на любой поезд и ехать назад в Краснодар – опять в гости к Елене.

4.       Леонид Петрович чувствовал себя совершенно разбитым: ехал к сыну, переживал о том, как они встретятся, что друг другу скажут, и вдруг что-то страшное вмешалось в его жизненные планы: Павлика арестовали! И где его теперь искать? И что теперь делать?..
Путь из Туапсе в Краснодар показался ему мучительным. Он купил билет на скорый поезд «Адлер – Москва» и, забравшись на верхнюю полку, попытался задремать, надеясь хотя бы во сне перестать думать о том, что произошло, забыться, успокоиться. Его одолевали тяжёлые мысли и предчувствия. «Арестовали! За что? Во что такое мог он вляпаться? Хотя, по виду тех братков, Павлик, может, не такой уж и паинька. По крайней мере, друзья его – первостатейные бандиты!»
Сон не шёл к нему, и, вместо забытья, поползли, цепляясь друг за друга, всякие мысли, ассоциации, которые на первый взгляд совсем не были связанны с его переживаниями.
«В кои лета выбрался познакомиться с сыном, а он оказался бандитом… Впрочем, может, и не совсем бандитом, но уж жуликом – без сомнений. Просто так не отправляют наряд арестовывать в другой город! На машине они, наверное, уже добрались до Краснодара. Сейчас проводят допрос».
Вагон качало, как корабль в шторм.
Леонид Петрович взглянул в окно, надеясь увидеть море, но потом сообразил, что после Туапсе никакого моря уже не может быть, перед вагоном мелькали чьи-то тени на фоне чёрных гор, и ничего разобрать было нельзя. Прогремел встречный поезд, и шум прервал уже изрядно надоевшие ему мысли. Он повернулся на бок. Сможет ли он в эту ночь хоть ненадолго заснуть?
 «Приеду в Краснодар, и что я скажу Леночке?.. – Он усмехнулся. – Хотя и то сказать: хороша Леночка! Ведь давно не девочка! И отвыкать мне пора от этого имени: Леночка, Леночка! Всё витаю в своих старых воспоминаниях. И я никому и ничем не обязан – вот возьму и вернусь в Москву. Захочу и вовсе говорить ничего ей не буду. В конце концов у меня есть законная жена, а где-то на свете – дочь, и даже внуки…»
Леонид Петрович опять усмехнулся. С усилием раскрыл глаза, повернув голову, посмотрел вниз на ехавших с ним пожилых и скучных пассажиров. Они говорили о ценах: в России сало дешевле, чем на Украине.
– Я ж тобі кажу, що в Росії все є. Раніше у нас на Палтаве базікали, що Україна Росію годує. А виявилося, брехня це!
       – Та заспокойся нарешті, старий. Спи. Далося тобі це сало!
Леонид Петрович ещё некоторое время слушал разговор стариков. Подумал:
«Цены на сало – это, конечно, важно. Да только кому что: у них – сало. А у меня… ни жены, ни дочери, ни внуков – одна фантазия! Сало в шоколаде!  Формально они вроде бы и есть, но в реальной жизни нет… Чужие, далёкие люди… А что есть? Леночка в нынешнем виде – тоже совершенно чужой человек, да и на роль друга не тянет… Так что же есть-то?.. А вот этот самый сын и есть! Я должен найти его и вмешаться, помочь! Кто ещё ему поможет, если не я?!»

Совершенно обессиленный и нисколько не отдохнувший, он прибыл в Краснодар. С вокзала позвонил Елене. Сказал, что с Павликом не встретился, но есть новости, и о них лучше говорить не по телефону. Она ответила тихо: «Приезжай» – и напомнила адрес. Было уже темно, когда он, взяв такси, подъехал к её дому.

Елена сказала, что рада его возвращению, хотя этой её радости Леонид Петрович не поверил – опытный следопыт кое-что понимал в людях и в их мимике.
Коротко и без излишнего драматизма он рассказал ей о случившемся.
Елена как будто и не очень-то удивилась услышанному, что несколько насторожило Леонида Петровича. Она внимательно выслушала его с подобающими для этого случая слезами на глазах, а затем задумчиво проговорила:
– Лёня, я всегда боялась, что с ним произойдёт что-нибудь подобное! И всегда, если честно признаться, ждала этого!
– Так прямо-таки и ждала? – недоверчиво спросил Леонид Петрович.
– Ну да! Мне всегда казались подозрительными эти его друзья. Шумные, циничные, всегда во хмелю… Как тебе такой разговор: «В таком гробу ваш покойничек будет хорошо смотреться!». Разве над таким можно смеяться?! Как это так? Его, квалифицированного врача, мыслящего и любознательного человека, они подбили на такой род занятий!.. Как он мог пойти на кладбище директором!
– А с чего ты взяла, что его арестовали именно за кладбище?
– А за что же ещё! – удивилась Елена. – За то, что он ограбил кого-то, или за то, что деньги печатал? Что ж я, не знаю, какие порядки у нас на кладбище? Да туда невозможно устроиться простым землекопом, не то что директором!
– Такое везде, – утешил её Леонид Петрович.
– Везде-то везде, да только Павлуша мой – не везде. Он только здесь! – Елена театрально прижала руки к сердцу. – И выбрал себе самое худшее, что есть в Краснодаре!
– Неужели администрация губернатора или мэра – лучше? –спросил Леонид Петрович. – Там воруют не меньше!
– Да лучше бы он стал губернатором или кем-нибудь в его администрации, чем это проклятое кладбище! Те-то хоть под крылышком у правительства. А кто за него вступится? Разве что покойнички!
– Или бандиты… Знаю, знаю, – кивнул Леонид Петрович.
Елена закрыла лицо ладонями. Леонид Петрович хладнокровно наблюдал за нею и почему-то всё ещё не верил в её искренность.
– Конечно, это у него из-за кладбища! – проговорила Елена, снимая ладони с лица, и почему-то зло посмотрела на Леонида Петровича. Тот уже не спорил, а только удивился странной постановке вопроса: как будто у его сына была возможность пойти в губернаторы, да он передумал и подался вместо этого в директора кладбища. Списав это на женскую логику или просто бабскую глупость, он не стал развивать темы.
А зря!
Он многого не знал о своём сыне. Елена рассказывала ему о том, какой это был любознательный и умный мальчик, как много читал и как хорошо учился, как увлекался в школе биологией и любил ходить с мамой на её работу в поликлинику. Для него всегда были характерны оригинальные подходы к решению трудных задач. Да и в школьной жизни он однажды демонстративно отказался идти на субботник, считая, что каждый должен хорошо делать своё дело. Потом директор школы кричал на него, говорил, что с ним бы в разведку не пошёл, но выгнать из школы не решился: Павлик был отличником и победителем многих олимпиад… Настоящих друзей у него не было. Были приятели, но они не в счёт. 
Леонид Петрович с удивлением слушал эти рассказы, пытаясь сравнивать поведение сына со своим собственным в эти же годы. Нет! У него было всё иначе! В их годы студенты ездили на целину, на картошку, в стройотряды… Что в том плохого. Приучали молодёжь к труду!
– В кого это он такой уродился? – пробормотал Леонид Петрович. – Даже и не пойму. – У моих родителей таких качеств не было никогда… – Он посмотрел на неё исподлобья: – Должно быть, в тебя, а?
Елена возразила:
– А лицом-то похож на тебя – такой же белобрысый!
Леонид Петрович парировал:
– Так ведь и ты тоже – отнюдь не брюнетка!
Елена огрызнулась:
– Я в молодости хоть и красилась в блондинку, но была русая.
Леонид Петрович не стал спорить и искусно, как ему показалось, перевёл разговор на другую тему:
– А как твой муж относился к внешности Паши? Он-то был брюнетом!
– Я его убедила, что это моя порода: у меня в роду тоже ведь были белобрысые, и я ему сумела доказать всё что нужно… Знаешь, женщина, если захочет, в чём угодно сможет убедить мужчину.

Ужинать Леонид Петрович не захотел, ограничился только чаем с булочками. Было тошно на душе и как-то гадко.
– Что делать-то будем с Пашей? – с тревогой спросила Елена.
– Сейчас ты выйдешь из кухни, закроешь за собою дверь, а я позвоню по своему телефону кое-кому в Москву.
– И тогда нашего Павлика отпустят?
Она опять играла какую-то роль, но Леониду Петровичу этот драмкружок был уже неинтересен.
– Чтобы добиться одним звонком освобождения человека – у меня нет и никогда не было такого могущества. А вот узнать, что там такое – это бы я мог сделать по своим каналам.
Елена насупилась:
– Что ж там за каналы у тебя такие, что ты не можешь вызволить своего сына? – пробурчала она.
Леонид Петрович равнодушно подумал: «Или она ничего не понимает, или продолжает играть ею же срежиссированную пьесу. А может, она просто не может жить без своих комедиантских замашек».
Елена вышла и закрыла за собою стеклянную дверь.
Соединившись с тем, с кем нужно, коротко и по-деловому объяснил всё и поставил задачу. Когда разговор был окончен, позвал Елену и сказал:
– Завтра утром мне позвонят. А теперь я, пожалуй, пойду. Слава Богу, сейчас найти место в гостинице не проблема. Какая здесь поблизости?
– Недалеко, на Красной, гостиница «Москва».
– Вызови мне такси!

Путь из Туапсе в Краснодар Пашка с сопровождающими его милиционерами преодолел сравнительно быстро.
Леонид Петрович ещё предавался размышлениям на верхней полке, а его сына уже вывели из машины и отвели в каменный и мрачный мир следственного изолятора со звучным названием СИЗО. Кирпичные стены с зарешёченными окнами вызывали ужас. Но Пашка был подготовлен к предстоящим событиям. Став директором кладбища и видя, с каким контингентом ему приходится общаться, он первым делом приобрёл Уголовно-процессуальный и Уголовный кодексы и, конечно же,  Конституцию РФ. Сидя в своём кладбищенском кабинете, он внимательно прочитал эти книжки, повторяя про себя, что нельзя зарекаться ни от тюрьмы, ни от сумы.
Вокруг  приземистого здания росли густые кусты сирени, а на газонах алели тюльпаны. Всё это пиршество запахов и цвета должно было подчеркнуть сюда препровождаемому, с чем он расстаётся, что теряет.
– Пошевеливайся! Чего рот раззявил? – крикнул сержант, довольный, что ему довелось участвовать в задержании матёрого преступника. Пашка никого не видел. Был темно, и у входа тускло горела лампочка. Единственное, что он успел прочитать на табличке, это крупными буквами написанные два слова: 
                СЛЕДСТВЕННЫЙ ИЗОЛЯТОР
                СИЗО
Его привели  в мрачное помещение, и майор скучным голосом зачитал длинный список того, в чём он обвинялся.
Пашка смотрел на это тупое и бездушное лицо и слушал невнимательно. Он уже понял, что это не розыгрыш, но представить себе, что вся эта ахинея, которую ему зачитывал нудным голосом майор, имеет какое-то отношение к нему, не мог. Незаконная торговля государственной землёй на кладбище, завышение цен на ритуальные услуги, незаконное перезахоронение, перепродажа мест…
Без всяких признаков учтивости он спросил, обрывая майора на полуслове:
– Всё это, конечно, очень интересно, но я в толк не могу взять одного: зачем нужно было из-за всей этой ерунды хватать меня с юбилея? Вызвали бы повесткой. Это же всё – экономические преступления, и нужно ещё разобраться в бухгалтерии… К тому же всё это ещё нужно доказать…
Майор ехидно ухмыльнулся и сказал:
– Есть у нас и доказательства, так что сядете, и надолго… – И снова принялся за нудное зачитывание какой-то ахинеи.
Потом Пашу заставили в чём-то расписаться и сказали, что, поскольку следователь сейчас занят, допрос переносится на завтра.
Паша словно бы очнулся от забытья и возразил:
– Ну, если следователь занят, так ведь и я занят тоже. Завтра и вызовете повесткой, а сейчас я пойду домой. К тому же ночные допросы, как мне кажется, запрещены.
Майор, оторвавшись от бумаги, посмотрел сначала с изумлением на Пашку, потом перевёл взгляд куда-то поверх его головы – на того, кто стоял у него за спиной. Прикрывая глаза в знак согласия с чем-то, кивнул – дескать, я согласен.
И тотчас же Пашка получил удар. В голове зашумело, и неприятный горький ком подкатил к горлу.
Руки у него уже не были сцеплены наручниками, но от неожиданности он не удержался на стуле и упал.
Лёжа на полу, наивно спросил:
– Что вы делаете? Вы же не имеете права!
Пока его били ногами, он не чувствовал боли, а почему-то вспоминал, как в школьные годы лежал однажды на операционном столе, а врачи деловито переговаривались между собой. Аппендэктомия проводилась под местным обезболиванием, и он удивился, что хирург говорил молоденькой докторице, ассистенту, что ему давно всё надоело и он хочет в отпуск. Рассказ хирурга прерывался другими по тональности словами:
– Зажим!.. Кисетный шов!.. Сушить…
Ему показалось на миг, что он сейчас впадёт в забытьё, а проснётся уже на чистой больничной койке, и все будут заботиться и любить его… И придут мама с папой, и одноклассники…
После нескольких пинков ногами он уже не задавал лишних вопросов. Майор терпеливо дождался, когда он поднимется с пола и усядется на стул, спросил насмешливо и учтиво:
– Мне продолжать зачитывать вам обвинение, или вы предлагаете мне поменять методы работы с вами?
– Зачитывайте, – проговорил Пашка.
– Вот это – другое дело, – сказал майор.

Когда его привели в каптёрку, расположенную под лестницей, он, всё ещё не веря, что всё это всерьёз и надолго, спросил у полногрудой и толстозадой усатой женщины с сержантскими погонами:
– А это зачем? Я здесь не собираюсь ночевать!
Даже не взглянув на него, тётка ласково утешила:
– Ты это брось! Все не собираются, а только каждый раз выясняется, что они пришли сюда надолго и выходить им очень нескоро! Иной раз суда и по году ждут!
– Да я ничего не совершал! – воскликнул Пашка. До него, наконец, начало доходить, что всё это всерьёз и надолго. – И перед лицом закона я ни в чём не виновен. А если кто-то и считает, что виновен, то мою вину ещё нужно доказать в суде!
– Все так говорят! – утешила его усатая тётка, сворачивая в рулон старый матрас с пятнами крови и мочи. Сначала она вложила в матрас подушку и комплект условно чистых наволочки и двух простыней с полотенцем. – А только ещё не бывало такого, чтобы кто-то приходил в следственный изолятор и после суда выходил на свободу. Раз сюда попал – значит, виноват.
Конвоир, пожилой сержант, повёл его по металлическим ступеням на второй этаж. Открыл дверь.
Увиденное поразило Пашку. В камере было шумно, и на пришедших никто не обращал внимания. Гомон стоял, как на городском рынке. Здесь своего часа ожидала разношерстная публика: мошенники и домушники, гоп-стопники и убийцы. Многие кантовались уже не один месяц в ожидании суда. Все знали, что правосудие в России не скорое.
В камере было очень тесно. Несколько двухъярусных кроватей, посередине у стены – унитаз, а между рядами коек стол со стульями – это для приёма пищи. У стены – холодильник. На нём – телевизор, который громко работал. Пел Юрий Гуляев:
Я люблю тебя, жизнь,
Что само по себе и не ново,
Я люблю тебя, жизнь,
Я люблю тебя снова и снова…
– Принимайте новенького! – сказал конвоир и тотчас же закрыл за Пашкой дверь.
У входа на корточках сидел парень лет двадцати пяти. Он, казалось, доброжелательно улыбнулся и полюбопытствовал:
– Кого грабанул? С кем идёшь по делу?
Пашка даже не посмотрел в его сторону. Знал, что «законы» здесь жестоки. Они ломают всякого, кто не способен постоять за себя.
В камере был полумрак. Единственная лампочка у потолка едва мерцала, и он плохо ориентировался. Понял, что стоит с комплектом постельных принадлежностей под мышкой и все взоры устремлены на него.
– Добрый вечер, – сказал он. – Где мне можно расположиться?
Никто на его приветствие не ответил. Пашка с изумлением отметил, что телевизор вдруг замолк. К нему вышел худенький паренёк и, нахально глядя в упор, насмешливо произнёс:
– А фраерок-то не знает, как положено здороваться по понятием перед входом в хату.
– Придётся поучить, – добавил кто-то.
Все предвкушали хорошую потеху. Сразу было видно, что новичок попал в такую ситуацию первый раз.
К Пашке подскочил совсем ещё молоденький парень и, по-клоунски кривляясь, спросил:
– Фраерок! Ты хоть знаешь, где здесь горизонт?
Пашка знал эти приколы и, не поворачивая к нему головы, процедил:
– Проведи пальцем по филёнке, это и будет тебе горизонт. А если ты ещё попросишь меня сыграть на баяне (он посмотрел на батареи), я не против, только ты сначала растяни мне меха. И что здесь за детский сад? Повторяю вопрос: на какой койке можно расположиться?
Огляделся по сторонам: свободные места были на вторых ярусах – два или три.
– А вот возле параши и расположишься! – ответил ему хриплый голос.
Паша всё так же стоял возле двери и не решался пройти вперёд.
– Заткни бутылку, Хрящ! – рявкнул на всех новый голос – властный и хриплый. Это был человек в возрасте. Он сидел на своей койке с голым торсом, синим от татуировок, и лениво почёсывал волосатую грудь.
– Ты кто такой?
Узнав, что Пашка работал в Краснодаре директором кладбища, незнакомец встал с койки. Это был старик лет шестидесяти с морщинистым лицом, чёрными пронзительными глазами. Спросил:
– Кликуха у тебя Склифосовский?
– Он самый.
– Меня, конечно, не помнишь. Знакомил нас когда-то Туз, да тебе, видно, не до того было. По какой статье залетел?
– Сто пятьдесят девятая, четыре УК.
– Мошенничество в предпринимательской деятельности, – перевёл Хрящ.
– И по двести первой… Злоупотребление полномочиями.
– Туз в курсах? – спросил старик.
– Мы отмечали юбилей Пирожка в Туапсе. Там были и Туз, и Чугунок.
Все сокамерники молчали, с уважением глядя на парня, который сидел за одним столом с такими авторитетами, а старик, подобрев, произнёс:
– Да ты чего стал там, как памятник. Ходь сюда. Располагайся. В ногах правды нет…
Он предложил Пашке место на нижнем ярусе у окна, согнав с него огромных размеров амбала, который производил впечатление человека очень авторитетного в этом обществе. Амбал безропотно подчинился приказу, и Павел стал занимать освобождённое для него место. Когда он расстелил матрас и положил на него подушку, простыни и полотенце, старик сказал:
– Меня кличут Прокофием, а если по-нашему, то Жетоном. Ты здесь ничего не боись! Если кто обидит – тому мы быстро рога обломаем. – В камере стояла гробовая тишина.
– Присаживайся, побеседуем, – коротко сказал он, показывая место на своей койке.
Паша уселся рядом.
– Значит, такие у нас дела: хищение, мошенничество. Ты что, жмуриков похищал и потом продавал на органы?
– Да вы что?! Ничего я не похищал!
В это время откуда-то из другого конца камеры раздалась блатная песенка:
…И теперь, не дождясь приговора,
Увидав, что придётся сидеть,
На суде он спросил прокурора:
Что я с этого буду иметь?
– Хорош хрипеть, Ворон! Закрой поддувало, – властно бросил в темноту старик. Потом, обращаясь к Пашке, спросил: – Есть хочешь?
– Нет… Спасибо!
– Ну, как хочешь. Тогда выпьем по стопарю за твоё благополучное прибытие и запьём чифирком.
– Чифирок не хочу, а просто чай выпью с удовольствием!
Сокамерники с удивлением смотрели, как Жетон уважительно обращается с новичком. Все взоры были устремлены на Пашку, никто ничего не понимал, но всем стало ясно: этот новенький под покровительством многих авторитетов в городе. А Жетон пояснил для тех, кто ещё ничего не понял:
– Склифосовский его кликуха. Он и в натуре доктор и пользуется покровительством очень авторитетных воров нашего города. – Пашке сказал миролюбиво: – В общем, у нас тут все свои, и тебя здесь никто не обидит.
Жетон достал из-под матраса бутылку водки, плеснул в алюминиевые кружки.
– С новосельем, Склифосовский!
Чокнулся, выпил и захрустел малосольным огурчиком, пододвигая банку Пашке.
Потом Жетон только бровью шевельнул куда-то в сторону, и перед Пашкой оказалась кружка с чаем, а на блюдце лежал ломтик лимона.
– Сахар бери себе сам, – сказал Жетон. Повернувшись к кому-то, деловито распорядился: – А мне сваргань чифирку – как обычно. – Потом, взглянув на Пашку, спросил: – Тебя били?
– Били, – ответил Пашка, поставив кружку на стол.
– Куда?
– По голове, потом ногами, когда лежал на полу.
– Следы остались?
– Да я ж не знаю, – ответил Пашка.
Жетон распорядился:
– Кныш, дай-ка мне мои очки!
Деловито задрав рубашку, осмотрел Пашку, как заправский медработник.
– Псы поганые! Ты вот что: требуй адвокатом себе Пирожка. Он просьбу Туза уважит. И ещё: ничего у них не подписывай и на все вопросы отвечай только в присутствии своего адвоката. Понял? Кого-то ты очень сильно разозлил чем-то, и на тебя теперь будут навешивать – что попало. В общем так: располагайся, отдыхай. Тебя могут перевести в другую камеру, но ты ничего не бойся – все уже в курсах, и тебя никто не тронет.
Легли спать. Свет на ночь в камерах не отключался, и Павел, накрыв лицо полотенцем, заснул.
5.            В небольшой камере с зарешёченным окном под потолком в два ряда разместились шесть двухъярусных кроватей. В воздухе висел сизый дым дешёвых сигарет и стоял такой смрад, что дышать было трудно. Но со временем Павел привык и постарался оглядеться.
– Не дрейфь, – говорил Жетон. – На свете нет людей честнее воров, у нас тут не воруют. Так что клади своё барахло и дрыхни спокойно.
– Я и не боюсь. К тому же у меня нет вещей, – спокойно ответил Павел.
Здесь сидела разная публика: карманники и домушники, убийцы и насильники, задержанные за должностные преступления и мошенники всех мастей. Некоторые уже провели не один месяц в ожидании окончания следствия. Другие доставлены были недавно.
Молодые, попавшие впервые, больше других шумели, стараясь хотя бы таким способом примирить себя с ужасом, который охватывал их.
Павел никакого ужаса перед случившимся не испытывал. Дело в том, что он с самого детства никого и ничего не боялся, как будто у него отсутствовал инстинкт, отвечающий за безопасность и сохранение жизни. Мог, на удивление и зависть одноклассникам, пройтись по карнизу пятого этажа. Кто-то считал, что он таким способом добивался внимания самой красивой девчонки в их классе. Но Павел даже не думал об этом. Просто ему было «в кайф» себе доказывать всякий раз, что он не боится, что может!.. Когда у них дома сломался однажды дверной замок, он с лёгкостью залез в свою квартиру на второй этаж по водосточной трубе. Отец тогда очень удивился: сын растёт с какими-то странными наклонностями! И он был склонен к решительным денежным и торговым операциям, был хитёр и изворотлив, но в том, что касалось большой высоты или чрезмерной скорости, ходьбе по тонкому льду или затяжным ныряниям на большую глубину – он был очень нерешителен.
Однажды, когда они всей семьёй отдыхали в Алуште, Павел прыгнул в воду с высокой скалы. Плавал он хорошо и после прыжка плыл слишком долго под водой, чем вызвал беспокойство близких.
– Павлик! Тебе меня не жалко? Я ведь испугалась, – сказала мама, вытирая сына махровым полотенцем.
– Что со мной может произойти? – ответил мальчик, запихивая в рот вкусный пирожок, предусмотрительно принесенный мамой на пляж. На море всегда хотелось есть.
Павел не боялся, когда его вызывали к директору школы за разбитое окно. Спокойно мог отстаивать своё мнение, не глядя ни на какие авторитеты, и в спорах допускал достаточно резкие выражения. Мог сказать учителю:
– Мария Петровна, вы этого просто не знаете! Вы же не читали химию для любознательных Гроссе и Вайсмантель, или книгу Верховского о технике и методике химического эксперимента! Чего же вы спорите?!
Учительница бежала жаловаться к директору, а Павел спокойно доказывал, что утверждение Марии Петровны просто абсурдно!
Он не боялся в крещенские морозы нырять в холодную воду, не боялся мгновенно сотворить что-нибудь невероятное… Любил на своём велосипеде  ездить на одном колесе или не держась за руль. Прыгал на нём на лестницы и вдруг замирал, успешно держа равновесие. Причём совершенно не обращал внимания на реакцию зрителей. Просто ему было интересно снова и снова доказывать себе, что он может!
Однажды он вместе с приятелями сильно избил трёх хулиганов за то, что они отлавливали бездомных кошек и вешали их. Этого Павел не терпел! Он с детства любил всякую живность и защищал кошек от собак, бездомных собак от живодёров, подбирал их на улице, подкармливал, нежно за ними ухаживал.
Он пользовался уважением подростков. Вокруг него всегда собирались ребята, и они старались придумать что-нибудь такое, что могло бы их позабавить.
– А слабо ночью пойти на кладбище? – сказал однажды Витька из соседнего подъезда.
– И что здесь за прикол?
– Нет, не с кем-то, а одному! – продолжал Витька.
На следующую ночь Павлик тихо вышел ночью из квартиры и направился на кладбище. Бесстрашно бродил между могил, освещая надписи на памятниках карманным фонариком.
На следующий день буднично сказал Витьке:
– Ничего интересного ночью на кладбище нет.
Отец был недоволен такими выходками сына. Странно, но его не привлекали ни современные рок-группы, ни новейшие магнитофонные записи, ни Интернет с его огромными возможностями.
– И чего тебе не сидится дома, – говорил Матвей Сергеевич. – И когда ты только уроки делаешь? 
– Мотя, – вступалась за сына мать, – разве ты не видишь, как он учится! Он ничего не боится – ни физики, ни химии, и ему всё даётся одинаково легко.
– Наверно, он всё-таки в меня, – задумчиво ответил Матвей Сергеевич. – Я тоже ничего не боялся, а потом, когда сел в СИЗО, страшно стало, что без штанов останемся. Восемь месяцев дались мне нелегко. Многое я тогда понял и научился испытывать страх. Это разумное, нужное чувство, которое оберегает человека от неосторожных поступков. Я, конечно, рад, что наш Паша такой отважный, но не хотел бы, чтобы он получал такие же жизненные уроки, какие довелось испытывать мне.
Как мы знаем, Матвей Сергеевич не дожил до известия о том, что его сын сел в тюрьму… Бедняга умер в счастливой уверенности, что оставил после себя достойного наследника.
Павлик с раннего детства был беззастенчивым лгуном. Он лгал при первой же возможности взрослым и детям, воспитателям детского садика и родителям. Позже – учителям и одноклассникам. При этом говорил так убедительно и уверенно, глядя на слушателя своими огромными голубыми глазами, что ему трудно было не поверить. Лгал и сам верил в то, что говорил. Лгал не ради достижения какой-то цели или сокрытия своих проступков, а просто так. Было такое впечатление, что он лгал из любви к искусству.
Мама советовалась по этому вопросу с опытными психологами. Но они в один голос утешали её, утверждая, что у мальчика просто очень богатое от природы воображение и он не лжёт, а фантазирует.
По его словам, с ним всё время происходило что-то необыкновенное:    то спасал кого-то на пожаре по пути в школу, то участвовал в задержании опасного преступника, за которым гналась милиция («вор бежал, а я ему подножку подставил, а тот – бряк!»), то их квартиру залили сверху соседи и льющаяся вода так повредила тетрадку с домашним заданием, что её пришлось выбросить… Когда его разоблачали, он не спорил и не смущался.
Однажды у приятеля, дедушка которого оказался в больнице, взял мелкокалиберное ружьё ИЖ-62, чтобы пострелять на пустыре по бутылкам и пивным банкам. Но вечером, воспользовавшись тем, что отец был в командировке, а мама дежурила в детской больнице, Павлик потушил в комнате свет, приоткрыл окно и стал стрелять по светящимся окнам напротив стоящего дома. Наиболее заманчивыми казались те окна, которые светились где-то высоко-высоко. Они словно бы хранили в себе какую-то тайну.
Работавший у окна телевизор вспыхнул, как свеча, и начался пожар. Жильцы загоревшейся квартиры истошно кричали: «Спасите, горим!», кто-то вызвал пожарную команду.
Потом была милиция… Хотели дело передать в суд. Матвей Сергеевич, срочно прервавший командировку, бросился героически защищать сына, оплатил все разбитые окна и работы по остеклению, ремонт в квартире, в которой произошёл пожар… Павлик получил хорошую взбучку и искренне покаялся, сказав, что так делать больше не будет.
Ему тогда поверили.

После окончания школы Павел успешно сдал экзамены в медицинский институт. У него не было чёткой цели стать хирургом или кардиологом. Он просто знал, что поступить в медицинский – непросто. А раз так, значит, он туда и поступит! Но уже на первом курсе ему понравилась анатомия. Он с интересом препарировал трупы, вызывал удивление ассистента, рассказывая строение пахового и бедренного каналов, что было предметом второго курса. Приводил примеры из оперативной хирургии, которую они должны были изучать много позже.
С лёгкостью называл по латыни фрагменты строения костей, всякие бороздки и ямочки, часто ответ украшая пословицами на латыни, причём такими, которых не знал и преподаватель. Как-то он не мог ответить на вопрос и ограничился кратким:
– Разумнее смолчать, чем сказать глупость.
– Да, конечно, – улыбнулся преподаватель.
После того как Павел сдал первую сессию, он купил у лаборанта кафедры череп и смастерил из него ночник, который поставил в своей комнате.
На втором курсе он продолжал увлекаться анатомией, пропадал в анатомическом театре. Ассистент познакомил его с товарищем, работающим на кафедре судебной медицины, и Павел понял: это именно то, чем бы он хотел заниматься.
Теперь всё свободное время он проводил на кафедре судебной медицины. В библиотеке конспектировал журнальные статьи известных учёных, читал реферативный журнал. Его не интересовали ни танцульки с девушками, ни коллективные походы в ночные клубы. Но и о серьёзной науке он тоже не думал. Ему просто нравилась практическая судебная медицина. Он сам себе ставил задачи и старался их решить. При этом пришлось ближе познакомиться с аналитической химией, криминалистикой… Павел был увлечён и занимался всласть.
Родители его наконец-то вздохнули с облегчением: их чадо, кажется, взялось за ум!
А профессор судебной медицины, давно наблюдавший за студентом Борисовым, однажды после заседания студенческого кружка, на котором Павел успешно дискутировал с преподавателем, сказал:
– Борисов! Если после окончания у вас не исчезнет желание заниматься судебной медициной, я буду рад предложить вам место в аспирантуре.
Но так случилось, что, когда Павел получил диплом врача, место в аспирантуре на кафедре судебной медицины занял сынок проректора и Павла направили прозектором в городскую больницу, а по рекомендации профессора Ванина Ивана Ивановича дали возможность совмещать ещё и в судебно-медицинской лаборатории краевого УВД…
И всё бы хорошо. Но зарплата врача-прозектора была настолько мала, что Павел, давно мечтающий жить отдельно от родителей, не мог себе позволить снять даже малюсенькую однокомнатную квартирку. Брать же деньги у родителей категорически не хотел. Именно тогда и произошёл случай, который круто изменил его судьбу.
Однажды, когда он дежурил в судебно-медицинской лаборатории и дописывал протокол вскрытия, в кабинет вошли двое. Уточнив, не он ли делал вскрытие Крашенинниковой, погибшей вчера вечером в ДТП, и получив утвердительный ответ, оглянулись, плотнее прикрыли дверь и молча, ни слова не говоря, положили на стол толстую пачку долларов.
– Вы это бросьте! Что вы, собственно, хотите?
– Нужно сделать так, что с нею что-то случилось и она уже мёртвой попала под машину. Дело было вечером. Свидетелей никаких не было. Тем более что она могла быть и выпившей.
Павел посмотрел на просителей и подумал, что женщина действительно была сильно пьяна и могла упасть на дороге. И кому будет легче, если жизнь ещё одного человека полетит под косяк?
Отодвинув пачку долларов, буднично сказал:
– Так оно и было. Женщина страдала аневризмой аорты. Сильно перепила и под колёсами оказалась уже мёртвой.
Он переписал заключение о вскрытии и размашисто расписался.
– Спасибо, доктор. А деньги возьмите…
– Нет, ребята… Денег я не беру, хотя, видит Бог, они были бы мне не лишними. Но… нет! Всего доброго!
А через две недели к нему пришли уже трое мужчин. Двое, что были уже у него, сопровождали мускулистого пожилого мужчину.
– Пришёл к вам, чтобы лично поблагодарить за оказанную услугу, – сказал мужчина и по-хозяйски сел без приглашения. – Но я не привык ходить в должниках. Коль скоро вы отказались от денег, может, согласитесь сменить этот кабинет на другой, с приличной зарплатой?
– Приличная это какая?
– Для начала – десять тысяч долларов в месяц. Потом, может, будет и больше.
Павел не верил своим ушам: десять тысяч в месяц! Конец вечной нужде! Можно будет и маме помочь. Работает детским врачом, взяток не берёт, перебивается с хлеба на воду.
– Что же это за работа такая?
– Обычная работа. Хоть и не очень престижная, но, поверьте, многие бы хотели занять эту должность.
– Ну, вы и искуситель! Так что же всё-таки за работа?
– Директор кладбища.
– Директор кладбища?!
Павел даже представить такого не мог.
– А что вас смущает? Как и здесь, там вы будете иметь дело со жмуриками. При кладбище есть крематорий, магазин ритуальных услуг, мастерские, в которых делают памятники… Хозяйство большое. Но вы не беспокойтесь. У вас будет дельный заместитель…
– С чего такая щедрость? – спросил Павел после некоторого молчания.
– Люблю, видите ли, окружать себя порядочными людьми…
– Что вам с моей порядочности?
Мужчина ещё раз взглянул на Павла и ответил. Говорил он тихо, будучи уверенным, что его слушают внимательно.
– Знаете ли, в Америке есть институт, в котором студенты изучают предметы без учёта основных достижений науки.
– Это как?
– Физики не учитывают законы Ньютона и Эйнштейна. Так же – химики и математики. Психологи, например незнакомы с работами Ивана Павлова и Зигмунда Фрейда!
– Вы, я вижу, весьма образованны. Кто вы?
– Вор в законе, и кликуха у меня – Туз. Не слышали? А я о вас теперь знаю немало. У вас сложилось неверное представление о блатных, живущих не по вашим дрёбаным законам, а по понятиям. Но мы, кажется, не о том… Не думайте о других свысока.
– Да что вы? Просто всё так неожиданно. Так зачем же нужны выпускники такого необычного института? – спросил Павел.
– Не скажите! Бывает, такой странный недоучка подскажет совершенно невероятный выход из сложной ситуации. Он ведь научен мыслить не стандартно. И, может случиться, его совет окупит все затраты на него…
– Понятно, – протянул Павел. Ему становилось всё интереснее беседовать с этим Тузом. Потом проговорил: – Я хотел бы подумать. Сколько у меня времени?
– Недели хватит, Склифосовский?
– Вполне. Как я вас найду?
– Меня искать не нужно. Я сам вас найду.
Мужчина встал, кивнул на прощанье и вышел.
Павел не знал, что тогда спас именно Туза от пятой ходки в зону.
А через неделю Павел дал согласие и вскоре был назначен директором городского кладбища…

Ночью металлическую дверь камеры с шумом открыли и в неё вошли трое надзирателей, держа в руках резиновые дубинки. Включив дополнительное освещение, старший сержант закричал:
– Подъём, подъём! Всем встать! 
– Да в чём дело? – спокойно спросил со своего места Павел.
– Шмон! – откликнулся Жетон. – Вставай и стой смирно…
– Обыск! Всем встать! Приготовить вещи к осмотру!
Заключённые, кряхтя и тихо чертыхаясь, построились вдоль стены. Люди стояли в трусах и в майках – некоторые были в тапочках, а те, кто не успел надеть их, – босиком.
Павел стоял в туфлях на босу ногу, слишком долго их надевал, поэтому, получив затрещину, отлетел в сторону. Но промолчал. Знал, чем может закончиться даже намёк на жалобу. Он ещё как следует не проснулся и всё видел как в тумане: надзиратели с резиновыми дубинками в руках рылись в постелях, личных вещах, надеясь найти запрещённые предметы.
Люди стояли, тесно прижавшись друг к другу, переминаясь с ноги на ногу.
Павел стоял рядом с Жетоном. Тот был совершенно спокоен, и это удивило его.
– А если они что-нибудь найдут? – шёпотом спросил Павел. 
– Ничего не найдут.
Павел прекрасно помнил, что у него была водка и заточка, но уверенность Жетона передалась и ему.
Вспомнился роман Виктора Суворова, где описывался эпизод, когда  надзиратели наблюдали в глазок, как зэки из числа блатных играли в карты, что делать было категорически запрещено. Они ворвались в камеру и устроили обыск, но карт так и не нашли. Через некоторое время блатные снова играли в карты! И опять – обыск! И снова – карты не обнаружили. И так несколько раз. Тогда надзиратели бросили это дело и привыкли к мысли, что зэки этой камеры играют в карты – хоть ты что с ними ни делай. Тайну эту так никто и не разгадал. И только много позже Настя Стрельцова, героиня того романа, додумалась, в чём было дело: опытные карманники на время обыска перекладывали карты в карман одного из вошедших надзирателей, а перед его выходом из камеры крали у него карты назад – вот и вся тайна. Наверно, и здесь тоже применялись какие-то технологии.
Впрочем, сейчас и в глазок никто не смотрит. Камеры предварительного заключения оборудованы видеокамерами.
– А если ничего не найдут, тогда зачем всё это? – удивился Павел.
– В воспитательных целях, – ответил Жетон. – Нас дрессируют. А заодно – отчитываются перед начальством. У них там отчётность! Сегодня запишут: шмон в десятой камере проведён...
– А они-то сами ничего украсть у нас не могут? – спросил Павел. 
– На этот счёт не беспокойся, – заверил его Жетон. – Слямзят непременно. Но среди них мой ходок, так что не боись. Всё будет тип-топ.
Через полчаса надсмотрщики ушли. В камере всё было перевёрнуто вверх дном, и не было никакой возможности понять, где чей матрас, где чья подушка и где чья простыня. Запасы чая, кофе, конфет, печенья и лимонов, считающиеся частью общака и хранившиеся в шкафчике, – конфисковали. Сахар высыпали на пол, а сухари ещё и раздавили.
– Зачем они это сделали? – удивился Паша.
Заключённые, шумно переговаривались, собирая свои вещи. В это время Павел увидел на полу под столом большую металлическую пуговицу. Видимо, кто-то из надзирателей её уронил. Он подобрал пуговицу, и, недолго думая, вытащив из трусов резинку, смастерил примитивную рогатку и запустил металлический снаряд в стекло. Из-за общего шума звон разбитого стекла никто и не услышал. В камере сразу стало легче дышать.
– Что вы делаете? Эти звери теперь могут всех нас отправить в карцер, – трусливо запричитал полный мужчина, дожидающийся вот уже третий месяц суда.
– Цыц, сявка, – цыкнул на него Жетон. – Разве ты не видел, что кто-то бросил в окно с улицы?! К тому же доктор делает своё дело. При такой вони ты через месяц чахоточником станешь!
– Хорошо бы ещё установить порядок и курить по одному, – добавил Павел и сел на кровать.
Вдруг тяжёлая металлическая дверь снова с грохотом открылась и в камеру вошёл сержант. Видимо, подражая герою фильма Леонида Гайдая, он, нарушая вдруг возникшую тишину, проговорил:
– Ну, вы, граждане воры и грабители, насильники и мошенники, казнокрады и прочая шваль! Чтобы через минуту я вас не слышал! Или кто-то захотел в карцер? – Он выключил свет, оставив гореть лишь лампочку под потолком у двери, круто повернулся и, выходя, добавил: – Время пошло!
Снова загремел засов, и вскоре стало тихо.
Жетон вынул откуда-то – как будто из воздуха! – бутылку водки и, отхлёбывая из горлышка, спросил, протягивая бутылку Павлу:
– Будешь?
Павел не стал отказываться и приложился. Огненная жижа хлынула в рот и на секунду оглушила его. Спросил:
– А почему же водку не обнаружили при обыске?
Жетон усмехнулся и пробурчал:
– Уметь надо, Склифосовский!
Через полчаса все вещи были собраны и люди снова легли спать.
Павел закрыл глаза, но заснуть не мог. 
«Что они могут мне предъявить? – думал он. – Спекуляцию государственной землёй? Где доказательства? Стоп! У меня официальная зарплата – тридцать тысяч рублей. С них аккуратно отчисляют налоги. Остальную часть я всегда получал в конверте. Даже бухгалтер о ней ничего не знает! Но почему тогда я перешёл работать на кладбище? Только не стоит говорить, что здесь работа интереснее! Хотя кому что. Может, мне нравится руководить! А что с тем американцем? Это ж надо – продали занятое на кладбище место! Нужно, чтобы Пирожок договорился с ним… Что ещё? Цех памятников – самостоятельная организация, да и расценки там иные. Работают художники, скульпторы, резчики по камню… Творческая работа, и цены соответствующие. К тому же нужно строить дороги, ремонтировать технику… кладбище освещать… А откуда деньги брать?..»
Уже засыпая, Павел вдруг вспомнил огромный памятник цыганскому барону на центральной аллее. «На той площади можно было бы десяток могил разместить! А памятнику этому уже лет тридцать! Так что всё это – мура… Пирожок сможет разрулить ситуацию», – подумал он и провалился в сон.
6.       Утром после завтрака, который Павел не смог съесть, его отвели в комнату для свиданий. Было около восьми, и он гадал, кто бы это мог быть? «Для Михаила Натановича вроде рано. Кто-нибудь из ребят? У Туза везде есть свои люди». Но войдя в мрачную комнату, за стеклянной перегородкой к своему удивлению увидел мать с каким-то рослым седым мужчиной. «Откуда они? Как мама узнала?» – пронеслось у него в голове.
Он протянул руку в небольшое окошко в стекле и тихо произнёс:
– Это нелепое недоразумение… Я ни в чём не виноват… Скоро придёт мой адвокат и всё разъяснится.
– Допрыгался, – запричитала мать. – Что теперь будет? И зачем ты только пошёл на то проклятое кладбище?! Там же одни бандиты работают!..
– Да успокойся, пожалуйста! Я же говорю – это недоразумение.
Через несколько минут мать Павла утихла. Мужчина, сидевший рядом с нею, внимательно наблюдал за ним.
– Я уже ознакомился с твоим делом, – сказал он спокойным голосом. – Там полный джентльменский набор статей – не выгорит одно обвинение, выдвинут другое. Кладбище – такое место, где обвинения можно просто выкапывать из земли.
Павел поморщился. Посмотрел на незнакомца, обращающегося к нему на «ты», но при этом даже не представившегося. Проигнорировав его слова, он обратился к матери:
– Мама, мне не нужен адвокат. У меня есть защитник, с которым у нас договор. Он  сегодня придёт ко мне.
Мать и незнакомец как-то многозначительно переглянулись.
– Но я к тебе сейчас вовсе не адвоката привела, а…
– Священника? – перебил её Павел. – Так я пока исповедоваться не хочу!
– Не груби! – одёрнула его мать и, почему-то растерявшись от собственной твёрдости, повернулась к незнакомцу и попросила: – Скажи ему сам. У меня что-то не получается.
Тот склонил голову и ещё раз взглянул на Павла исподлобья.
– Меня зовут Леонидом Петровичем Андриановым, – представился он. – Приехал из Москвы, где и живу. Моих связей хватило, чтобы устроить эту встречу и ознакомиться с материалами дела.
Павел посмотрел на незнакомца своими сине-голубыми, похожими на пуговицы, глазами и равнодушно спросил:
– Кто вы такой?
– Я твой биологический отец, – ответил Леонид Петрович, нисколечко не смущаясь.
Павел взглянул на посерьёзневшую мать и понял, что незнакомец сказал правду. Но почему-то ни радости, ни огорчения от этого известия он не испытал. «Ну и что с того?!» – промелькнуло в голове.
Мать истолковала его молчание как замешательство и со слезами на глазах стала заверять сына в том, что всё так и есть. 
– Верю, – ответил Павел. – С чего ты взяла, что не верю? Хотя мне не совсем понятно, почему мой папаша не объявлялся раньше.
– Он ничего не знал о тебе! Я рассказала ему, когда папа оказался в тюрьме. Испугалась, что тебя заберут в детский дом!   
– Давай так, – сказал решительно Леонид Петрович. –  Времени у нас не так много. Предлагаю коротко обсудить случившееся. Что тебе вменяют в вину?
Павел на секунду задумался, а потом сказал:
– Ну, я ведь считаюсь директором кладбища. Поэтому за всё, что происходит у меня на работе, несу ответственность. Там и до меня кто-то оказывал услуги по завышенным ценам, торговал участками, теперь всё приписывается мне!
– Что значит: «считаешься директором»? А кто директор на самом деле?
Павел пожал плечами.
– Не знаю.
– И ты не пытался узнать?
– Нет. Мне это не нужно. Подписывал какие-то бумаги… Платили хорошую зарплату и в конверте давали приличную сумму. Условие было одно – я не должен был ни во что вмешиваться, что я и делал. Такой, знаете, своеобразный Фунт, зицпредседатель… Даже планировку кладбища так и не изучил по-настоящему. Мне этого было просто не нужно. Я и в кабинете сидел не больше двух часов.
Леонид Петрович удивился:
– Но разве ты не понимал, что всё нечисто? Теперь тебя подставили и ты будешь во всём виноват.
Павел замотал головой.
– Меня не подставили. Кто-то захотел этот лакомый кусочек. А кому он так понадобился, очень скоро станет ясно. Состряпать дело у нас – раз плюнуть. Это очередной наезд. Сколько уже у нас их было! Даже постреливали, пугая мертвецов! Всё им неймётся. Но теперь, когда я оказался здесь, ребята меня вытянут.
– Ты уверен? – спросила мать.
– Конечно! – сказал Павел. – Ко мне хорошо относятся. Я никого не подвёл, не подставил… Нет, меня бросить не должны!
Леонид Петрович при этом подумал, что в таких случаях поступают порою совсем по-другому: если человек много знает, его просто ликвидируют и тюрьма очень подходящее место для этого.
– Давай так поступим, – сказал он. – Я вытаскиваю тебя отсюда и после этого…
– Что после этого? – удивился Павел.
– Ты переедешь ко мне. Врачи в Москве нужны.
– И считать каждую копейку? Вы хотя бы знаете, какая зарплата у врача моего профиля?!
– Павлик! Ты лучше скажи, как ты здесь? Что тебе принести? – заторопилась мать, видя, что надзиратель показал, что нужно заканчивать разговор.
– Ничего не нужно. Здесь всё есть. Трёхразовое питание и компот на третье! Всё будет хорошо, мама!
Леонид Петрович понимал: помочь сыну будет очень непросто. 
– Что ты собираешься делать? – спросила Елена, когда они вышли на улицу.
– Для начала найму приличного адвоката.
– А, по-моему, всё делается не так.
– А как? – удивился Леонид Петрович.
– Нужно позвонить кому следует, и всё решится.
Леонид Петрович усмехнулся.
– Чтобы так решать – нужны очень большие деньги. У меня их нет.
Елена фыркнула:
– Ну, так бы сразу и сказал, что ничем помочь не сможешь. Зря только мальчика беспокоили. У него и так стресс, а тут к нему ещё новый папочка, видите ли, явился! Ты если приезжаешь, так уж имей что-то за душой!
Леонид Петрович был обескуражен. Нет, не такой, совсем не такой он помнил ту солнечную девушку в Сочи! Он промолчал, вежливо попрощался и отправился в аэропорт. Понимал, что Павла нужно спасать не только от тюрьмы и плохой компании, но и от такой мамаши.

Что касается Павла, то его после свидания провели в новую камеру, в которой было много народа и далеко не у всех было место для сна. Павел спросил было, где постельные принадлежности, но конвоир лишь ехидно ухмыльнулся:
– Скоро поймёшь! – И запер за ним дверь.
На этот раз Павел и не думал робеть при входе в камеру с незнакомыми людьми.
– Привет честной компании! – весело с порога поздоровался он.
Такое обращение обитателям камеры понравилось!
– Привет, Склифосовский! – раздалось ему в ответ. – Рады тебя видеть!
Лишь сутулый мужик в синей майке и спортивных брюках вдруг громко произнёс хриплым голосом:
– Чему радоваться, дубы вы развесистые?! Не надо обобщать.
Павел взглянул на мужика и спросил:
– Кто здесь хозяин?
– Нас тут двое, – отозвались ему из дальнего угла камеры. – Иди к нам, знакомиться будем.
– Тоже мне – хозяева нашлись, – пробурчал мужик в синей майке, сплюнул и отвернулся к стенке, чтобы не слышать и не видеть того, что происходит в другом конце камеры. Но Павел даже не оглянулся в его сторону. Он подошёл к кровати возле окна. На нижней койке сидели двое – крепыш с татуировкой  головы бизона на груди и худой, руки которого были разрисованы наколками. По ним можно было прочитать биографию арестованного, но Павлу было не до того.
– Меня зовут Вася Бизон, а он – Кирюха Монтёр.
Монтёр пояснил:
– Нас специально свели вместе, чтобы мы друг другу глотки перегрызли, как два медведя в одной берлоге, но, как видишь, из этого ничего не вышло. Хозяева здесь мы.
– Это вы тут до поры до времени хозяева, – прохрипел мужик в синей майке и закашлялся.
– Не обращай внимания, – махнул рукой Монтёр.
– Да ты присаживайся, – пригласил Бизон, указывая на противоположную койку, на которой уже кто-то лежал.
– А где моё место? – спросил он.
Склонный к юмору Бизон пояснил:
– В этой камере всё хитро устроено: двадцать мест, а народу – тридцать человек. Ты тридцать первым будешь. Так что спать приходится по очереди. Но у нас всё по-честному: никто лишнего времени не лежит: мы с Монтёром строго за этим следим.
– Мне в какую очередь становиться?
– Да ни в какую, – ответил ему Монтёр.
– То есть как? – не понял Павел.
Монтёр ответить ему сразу не смог, потому что как раз в это время выяснилось, что он проиграл и Бизон бил его по носу колодой карт.
Почёсывая нос, Монтёр тихо сказал Павлу:
– Вряд ли тебя продержат здесь до вечера. Скорее всего, будешь ночевать где-нибудь не у нас.
– А откуда такая информация?
Монтёр и Бизон многозначительно усмехнулись, но объяснять не стали.
Время шло, и у Павла возникло ощущение, что его загнали в ловушку. Всюду были разбросаны вещи. Люди у стола так сидя и спали. Свободных табуреток не было. Можно было просто стоять посреди камеры и всё.
Он с тоской вспомнил первую камеру, где его встретил Жетон, где у него было своё место и где всё было понятно.
Размышления прервал окрик:
– Эй, Склифосовский! Ну и чего ты стоишь, свет загораживаешь?!
Павел оглянулся: это был тот самый – в синей майке.
– Да пошёл ты!..
В камере вмиг наступила тишина.
Павел бесстрашно продолжал:
– Уступишь своё место – лягу! А пока постою.
Мужик угрожающе стал подниматься со своего места. В руках его блеснула заточка. До центра камеры ему нужно было пройти две кровати. Ни на кого не глядя, он подходил всё ближе и ближе к Павлу. Камера замерла. Все понимали, что сейчас должно произойти страшное…
Дальше отсчёт времени пошёл на сотые доли секунды. Павел понял: те двое у окна вмешиваться не станут.
Ему не было страшно. Резким движением он выдернул из-под сидящего за столом парнишки табуретку и поднял её над собой.
– Ах ты паскуда! – ринулся на Павла мужик, вытянув вперёд руку, и намереваясь вонзить заточку в тело обидчика.
Но Павел опередил его и изо всей силы опустил табуретку на голову. Тот попытался увернуться, и это ему частично удалось: удар пришёлся по лицу. Кровь залила перекошенную физиономию, а он рухнул на пол, раскинув руки в стороны и теряя сознание. Кто-то изловчился и забрал из его рук заточку.
В камере по-прежнему стояла тишина. Павел подошёл к двери и забарабанил в неё. Когда вошёл надзиратель, сказал:
– Тут мужику плохо! – и с этими словами спокойно подошёл к освободившейся койке и улёгся на неё.
– Кто его так? – спросил надзиратель. – Он что, того, откинул копыта?
– Я, – спокойно ответил Павел. – Оборонялся.
– Ты что натворил? – заорал на него надзиратель. – Ты человека убил!
– Я не превысил необходимой обороны. Он на меня с заточкой пёр. К тому же он, к сожалению, жив. Я – врач. Знаю, что говорю.
– С какой заточкой? – удивился надзиратель. – Где она?
Прибежали другие надзиратели, привели мужика в чувство, вызвали фельдшера. Искали заточку, но не нашли.
Павлу заломили руки за спину.
– Ты в карцере у нас ещё не был. Побудешь, успокоишься, – беззлобно проговорил надсмотрщик.
– Всё было не так! – возражал Павел. – Люди видели, они  подтвердят. Он напал на меня с заточкой, а куда она делась – этого я не знаю.
Его посадили в карцер – каменный мешок без окон, мебели и с ведром вместо унитаза. Цементный пол и стены, исписанные теми, кто здесь побывал. Он встал и начал изучать надписи на стенах. Что его поразило: здесь не было ни одного матерного слова: люди передавали какие-то весточки друг другу или просто оставляли надписи – в память о себе. Судя по датам, здесь не было ремонта уже много лет…
Павел понял, что одеяла и подушки ему не выдадут. Он прижался спиной к углу каменного мешка, присел на корточки и попытался подумать, понять, что же произошло?
Но не успел сосредоточиться. Тяжёлая металлическая дверь карцера открылась, и надзиратель громко рявкнул, защёлкивая на руках наручники.
– Борисов, на допрос к следователю!
– Не дали даже отдохнуть в карцере, – попробовал пошутить Павел.
Дверь следователя была обита дерматином. Надзиратель поставил Павла лицом к стене и стал терпеливо ждать.
– Долго ещё здесь стоять? – спросил Павел, когда прошло достаточно времени.
– Поговори мне ещё тут, сука! – ответил конвоир. – Стоять будешь столько, сколько нужно.
Наконец, дверь открылась и надзиратель доложил:
– Задержанный Борисов доставлен!
В небольшой комнате с казённой мебелью и сейфом за письменным столом сидел мужчина в гражданской одежде и изучал бумаги из папки, которую перед приходом Павла достал из сейфа.
– Я – подполковник Крутиков. Мне поручено вести ваше дело, – представился следователь.
– Не могу сказать, что мне очень приятно, – ответил Павел. 
Ему было велено сесть на стул, что он и сделал. Следователь доставал из папки новые и новые листки, раскладывал их перед собой и внимательно изучал. Так врачи читают историю болезни пациента, рассматривают рентгеновские снимки и данные УЗИ, кардиограмму или анализы.
Павел присмотрелся к нему получше. У следователя был болезненный вид. Дряблые щёки свисали. Вследствие неправильного прикуса зубов, подбородок был вдавлен, красный нос алкоголика напоминал картофелину, а большие карие глаза отражали в себе страдания от бесчисленных болезней. Смотреть на эту рожу было противно, и Павел перевёл взгляд в сторону окна. За ним начиналась крыша, заваленная мотками колючей проволоки. Когда-то белая кирпичная стена почернела от времени. Она образовывала угол, из-за чего солнечный свет попадал в этот кабинет крайне неохотно.
Павел опять перевёл тоскливый взгляд на новый объект, им оказался портрет президента страны…
Смотреть больше было не на что, и он опустил глаза. Следователь тут же заметил это и высказался в том духе, что, мол, Павлу стыдно стало и он не знает, куда девать свои глаза.
– Мне непонятно, что вы имеете в виду. Моя совесть чиста.
– Да, да, конечно! Чиста! Могилами торгуешь, цены за ритуальные услуги завышаешь. А ещё – незаконные перезахоронения… К тому же драку учинил в камере. Этим только усугубил своё положение.
Павел поднял глаза на следователя и, не мигая, уставился прямо ему в зрачки. Подполковник не знал об этом свойстве арестованного – смотреть на собеседника остеклённым взглядом – и поэтому был застигнут врасплох. Он привык быть хозяином на допросах. Здесь же напротив него оказался человек, который не признавал его авторитета.
Следователь понял, что дал слабину, и тотчас перешёл в контратаку:
– Ты мне здесь не хами, я тебя живо успокою.
– Да вы только и можете, что угрожать! – дерзко ответил Павел.
– Это неправда. Мы с самого начала пытались отнестись к тебе гуманно. Свидание дали в первый же день! А ты что устроил?
– Это вы о чём? – спросил Павел. – Я без адвоката никаких показаний давать не буду!
– Будет тебе адвокат, – заверил следователь.
– Когда будет? Через год?
– Ну, зачем же ты так о нас плохо думаешь? – подполковник откинулся на спинку кресла и попытался рассмеяться. – Твой адвокат сидит в приёмной и ждёт разрешения пройти ко мне в кабинет…
Было видно, что следователь нервничал. Он с жадностью выпил стакан воды, затем долго перебирал бумаги на столе и, не поднимая глаз, сказал:
– В общем тут и злоупотребление служебным положением, и мошенничество, а ещё и нападение на лиц, находящихся под стражей.
– Зовите адвоката, – потребовал Павел.
– Но чистосердечное признание и сотрудничество со следствием облегчит твою участь.
– И сколько дадут?
– Ну, я не господь бог, но думаю, что лет пять, не больше.
Павел вновь превратил свои глаза в сине-голубые стеклянные пустышки и спросил голосом робота:
– А если не пойду, тогда – что?
Следователь внимательно взглянул на Павла и зло сквозь зубы выговорил:
– Тогда уроют так, что мало не покажется.
– Да что ж я такого плохого сделал, чтобы меня урывали? – не унимался Павел.
Его размышления прервал телефонный звонок. Следователь взял трубку, говорил отрывочными фразами, из которых нельзя было понять, о чём идёт речь. Сначала он кивал в знак согласия, потом коротко подтвердил:
– Да! Конечно! Я тоже так думаю… – Положив трубку, он по-новому посмотрел на Павла и с воодушевлением произнёс: – У меня к тебе новые предложения!
– Интересно, какие?
– Как директор кладбища ты, должен понимать: всего с собой в землю не возьмёшь…
– К чему вы клоните? – оборвал его Павел.
– Послушай: кладбище – это фирма, которая приносит приличный доход?
– Ну, так. И что?
– Там все гребут деньги лопатой – и могильщики, и каменотёсы, и торговцы цветами – живыми и искусственными. А уж церквушка при кладбище – это вообще особая история.
– И что?
Павел ещё не понимал, куда клонит следователь.
– Мне показалось, что ты уже всё понял, или я ошибся? – Следователь достал сигарету. Не торопясь, словно обдумывая свой следующий ход, прикурил от зажигалки и с удовольствием пустил дым в потолок. – Курить будешь? – спросил он, пододвигая пачку Павлу.
– Спасибо. Я не курю.
– Не куришь? Похвально. Сам никак бросить не могу.
– Волю нужно иметь, – сказал Павел. – Но я так ничего и не понял. О чём вы говорили. Что я должен был понять?
– Хорошо, – ответил следователь. – Так даже и лучше. Ты берёшь в долю неких людей, которые помогут вызволить тебя отсюда. И всё будет хорошо.
– В долю – это как?
– Им семьдесят пять процентов прибыли, тебе – двадцать пять, – пояснил следователь.
– Да о какой прибыли вы говорите? – удивился Павел. – Вы знаете, сколько стоит ремонт одного трактора? Грейдера? Километр дороги? Освещение… О какой прибыли вы говорите?..
– О той, какую ты имеешь на кладбище.
– Да я ничего не имею! Я просто подписываю бумажки!
– Ну, вот и отлично. Подписывать будешь и дальше. Но официально – ты хозяин. А это самое главное. Перед законом ты – директор!
– И что дальше?
– А дальше – делёж должен быть таким, как я тебе сказал. Думаю, это щедрое предложение.
Павел усмехнулся:
– То есть меня посадили, а теперь будут освобождать, за что я должен буду делиться!
– Ты правильно понимаешь.
– А если я откажусь? – спросил Павел.
Следователь кивнул.
– Отказывайся – это твоё право. Но через некоторое время и после некоторых событий тебе будет сделано новое предложение, только цифры уже будут не такие, как я тебе сказал, а другие.
– Какие?
– Тоже вполне божеские, но уже не столь выгодные для тебя: десять и девяносто.
– То есть, мне десять процентов, а какой-то злой силе девяносто? – изумился Павел.
– Ты правильно всё понял, кроме одного: сила эта не злая, а очень даже добрая, потому что без куска хлеба тебя всё-таки не оставляет.
– А если я и от этого предложения откажусь? – с интересом спросил Павел. – Тогда вы мне назовёте новые цифры: один и девяносто девять, да?
Следователь некоторое время молчал. Потом сухо проговорил:
– Нет, цифры ты назвал неправильные. Тогда будет так: ноль и сто.
Павел ответил:
– Звоните  и говорите своим дружкам.
– Что говорить-то? Что?
– Что Борисов... не согласен. Вот что!

7.            Михаил Натанович Пирожок появился в кабинете следователя неожиданно. В шикарном светлом костюме при галстуке, с улыбкой во всё лицо, казалось, он пришёл не в следственный изолятор, а к друзьям на вечеринку. В руках он держал коричневый кожаный кейс с блестящими медными кодовыми замками. Золотые швейцарские часы фирмы «Омега», большой перстень с агатом дополняли картину.
Знаменитого адвоката здесь хорошо знали. Тем не менее, Михаил Натанович предъявил бумаги, дружелюбно улыбнулся следователю и с какой-то особой симпатией взглянул на Павла, с удовлетворением убедившись, что тот не пал духом и неплохо выглядит.               
– Михаил Натаныч! Рад, что вы, наконец, пришли! – воскликнул Павел, глядя на адвоката, как на спасителя.
– Спасибо… спасибо… – отмахнулся Михаил Натанович и, повернувшись к следователю, проговорил уже совсем другим тоном:
– Ну что ж, коллега, приступим, пожалуй. Для начала я хотел бы знать, в чём обвиняют моего подзащитного?
– Вы ли не знаете, уважаемый? – улыбнулся следователь, мучительно размышляя, почему этого Борисова пришёл защищать сам Пирожок. Значит, за ним стоят очень уж могущественные силы. «В этой битве титанов не сломать бы шею», – подумал он, и от этих мыслей, подрастерявшись, заметил адвокату с несколько излишней суровостью в голосе: – Текст обвинительного заключения мы ещё не составили, потому что к нам поступают всё новые и новые данные о художествах вашего подопечного. Но за этим дело не станет. Через пару часов будет готово… – Потом, спохватившись, проговорил: – Кстати, пользуясь случаем, позвольте и мне поздравить вас с юбилеем. Наслышан, наслышан… Будьте здоровы и успешны…
– Спасибо, уважаемый Василий Васильевич! Но вернёмся к нашим баранам, как говорят французы: Revenons ; nos moutons. Нельзя ли полюбопытствовать, что это за данные, которые продолжают поступать вам? – ласковым голосом осведомился адвокат.
Следователь очень не хотел втягиваться в спор, понимая, что такого зубра, каким является Пирожок, ему не одолеть. Но желания желаниями, а отвечать нужно. Он стал перекладывать листки, лежащие в папке.
– А вам какие обвинения показать раньше – самые первые, которые были выдвинуты против вашего клиента по поводу его деятельности в качестве директора кладбища, или те, которые возникли в следственном, так сказать, изоляторе?
Крутиков заметно нервничал. Долго разминал пальцами сигарету, словно размышляя: курить или не курить? Потом щёлкнул зажигалкой и затянулся, тихо проговорив, словно винясь:
– Никак не могу бросить! Даже сократить число сигарет не получается. Работа проклятая…
– Давайте начнём с конца, – не обращая внимания на его причитания, предложил Михаил Натанович. – Что такого уж страшного натворил у вас мой подопечный? А что касается желания бросить курить, то здесь, как говорят, нужна только политическая воля! Бросить и всё! Я от многих соблазнов отказался, но лишь в одном не могу и не хочу себе отказывать!
– В женщинах, как я понимаю? Кхе-кхе, – рассмеялся следователь. – В вашем возрасте это естественно… Совершенно нормально… Да вот полюбуйтесь хотя бы на это! – следователь протянул адвокату лист бумаги.
– Полюбуюсь! – многообещающе проворковал Михаил Натанович.
Он надел очки в золотой оправе и погрузился в чтение. Оторвавшись от бумаги, спросил со смехом Павла:
– Павел Матвеевич, что это с вами? Неужели вы сменили сексуальную ориентацию? А мне показалось тогда в ресторане, что вы глаз положили на мою Сонечку? Разве нет?
Павел смущённо улыбнулся. 
– Да, красивая девушка вам тогда досталась!
– Она уже не моя! – успокоил его Михаил Натанович. – Я не захотел подписывать с нею брачный контракт, она обиделась и ушла. Так что, как только выйдете, можете взять её себе!.. Да, но что я здесь читаю про вас! Вы можете мне это как-то объяснить?
– Всё, что там написано, – ложь, – ответил Павел. – Я ни к кому не приставал.
– А я в этом даже и не сомневался, – сказал Михаил Натанович, оглядываясь на следователя. – Стало быть, этой бумажке – грош цена. Кстати, у вас должны быть видеокамеры. Запись звука. Нет?! Позвольте, тогда что это за доказательства?! Есть у вас что-нибудь ещё, уважаемый Василий Васильевич?
– Есть, – заверил его следователь. – И немного погодя ещё будет. Зря вы так легкомысленно настроены.
– Можно посмотреть?
Адвокат опять погрузился в чтение. На одном месте текста задержал палец и, повернувшись к следователю, сказал:
– И Фролова, и Шерстобитова я уже знаю. Первый у вас профессионально занимается такими делами, а второй – ходит у него в шестёрках. Вы хотя бы фигурантов поменяли! Понимаете же, что против меня так работать не стоит. У меня в памяти недавнее дело Сивуна, где эти же фигуранты свидетельствовали то же самое. Так они у вас до конца жизни просидят в СИЗО.
Следователь возразил:
– Это не имеет значения, знаете вы их или нет и что думаете об этих людях. Документ есть, и он составлен грамотно. Свидетели есть и ещё будут, так что имейте в виду, всё не так просто, как вам кажется.
– Мне ничего не кажется! – весело проговорил Михаил Натанович. – Суд уже дал оценку вашим свидетелям. Впрочем, чего это я? Допрос будете проводить сейчас или позже? Я готов присутствовать на нём.
– Сегодня уже не успеем, занят, – ответил следователь, понимая, что должен лучше подготовиться. – Приходите завтра в десять часов. Тогда и начнём.
– Непременно приду! – пообещал Михаил Натанович. – Кстати, вы знаете, что этот американец, как его там, кажется Львов, забрал своё заявление?
– Как забрал? Первый раз слышу. Почему забрал?
– Примирение сторон, уважаемый Василий Васильевич. Примирение сторон. Дали ему отступного, он и согласился… Так допроса сегодня не будет? Жаль. Но, насколько я знаю, рабочий день у вас до шести. К этому времени мои помощники успеют принести постановление об освобождении.
– Я сегодня дежурю, так что успеете.
– А пока нельзя ли мне побеседовать с клиентом наедине?
– Можно, – согласился следователь, с ненавистью глядя на адвоката. – Прапорщик! Проводите арестованного в допросную!

Когда они остались одни в мрачной комнате, где не было даже окна, Павел тихо сказал:
– Михаил Натаныч! Я не представляю, как проведу здесь ещё одну ночь: они мне готовят провокацию за провокацией! Здесь или меня прикончат, или я кого-нибудь убью. Уж очень им захотелось откусить часть кладбищенского пирога!
Он рассказал адвокату, какое предложение сделал ему следователь, как его прессовал. Михаил Натанович что-то записал в свой блокнот.
Когда Павел закончил свой рассказ, Михаил Натанович сказал:
– Всё это говорит о слабости их позиции, и они в этом фактически признаются, боятся, что обвинения, выдвинутые против тебя как директора кладбища ненадёжны и не найдут подтверждения. У них просто нет доказательств! Но важно не это. Важно знать заказчика. Этот подполковник мелко плавает, чтобы такое организовать. Здесь рыбка покрупнее. Но у меня есть кое-какие соображения. Их нужно проверить. Думаю, я не ошибаюсь. А если это так, то считай, что дело сделано и ты сегодня же выйдешь на свободу. Ты прав: они тебя прессуют, чтобы поживиться кладбищенскими деньгами. Но верь моему слову: подавятся!   
– А что с тем американцем, что подал жалобу?
– На могиле матери которого вы захоронили кого-то другого?
– Именно так. Двадцать три года он не приходил к матери на могилку. Со временем холмик сравнялся с землёй. Даже памятник матери не поставил, американец долбаный. Так торопился драпануть в свою Америку.
– Успокойся. Он с благодарностью взял две тысячи долларов и забрал своё заявление.
Павел с облегчением вздохнул.
– Спасибо, Михаил Натаныч! Груз с сердца сняли.
– Да здесь всё дело совсем не в нарушениях, творящихся на кладбище, – сказал Михаил Натанович. – Они были и всегда будут при любой администрации. Это не то, что тебе кажется. Но не на тех напали! У меня в колоде есть джокер! Ты только не унывай! Я думаю, твои приключения скоро закончатся! 
На прощанье Михаил Натанович оставил Павлу большой пакет с едой.
– Это тебе от братвы. Все знают, что жрать то, что здесь дают, можно только в случае крайней нужды. Пакет уже осмотрен – искали оружие, взрывчатку и наркотики, но не нашли, – улыбнулся Михаил Натанович. – Но ты имей в виду: могут и по второму разу полезть с проверкой, и здесь возможны провокации. Но… не думаю. Тут в термосе куриный суп, картошка с котлетами, чай, сахар… С таким запасом три дня можно продержаться! Короче, сам увидишь. И бритвенные принадлежности – всё дозволено.
– Спасибо… спасибо, – благодарил Павел. В его глазах стояли слёзы.
– Туз называет тебя своим крестником и говорит, что твой должник. Быть крестником Туза многого стоит, поверь мне. Туз не простой вор. Умный, хитрый, много знает и многое умеет. Так что – выше нос и хвост морковкой! Всё будет хорошо!
Михаил Натанович на прощанье обнял Павла, дружески ладонью похлопал по спине и сказал:
– Иди отдыхай. Думаю, сегодня уже никаких провокаций не будет.

Когда адвокат ушёл, Павел ещё некоторое время сидел в допросной комнате, подумал, было уже, что о нём забыли. Но вошёл конвоир и проводил его в новую камеру. В ней никого не было. Обстановка обычная, но вполне терпимая: двухъярусная кровать, стол, табуретки. В углу – туалет.
Особенностью этой камеры были толстые стены и не металлическая, как везде, а крепкая дубовая дверь. Ни один звук не проникал сюда.
Павлу принесли постель, поставили на стол две алюминиевые миски с какой-то жижей зелёного цвета, в которой плавали кружочки жира. Это был так называемый гороховый суп. Во второй миске была перловая каша. Остывшая, она казалось синеватой.
Павел расстелил постель, отставил принесенный обед и остался один на один с тишиной.
Потом вымыл руки, достал из пакета, принесённого адвокатом, котлету. «Это другое дело! А то здесь и похудеть можно от их жратвы, – подумал Павел. – А Натаныч, пожалуй, прав: они не знают, что со мной делать. Что-то у них пошло не по сценарию. Ни одного конкретного обвинения по кладбищу мне так и не предъявили! Или это они сменили тактику и от них нужно ждать новых пакостей?».
 
После обеда его впервые за всё время вывели на прогулку. Арестованные прохаживались в небольшом внутреннем дворике, больше похожем на железобетонную коробку с решёткой над головой, сквозь неё были видны зелёные кроны огромных тополей и лоскут голубого неба. Кто-то беседовал со знакомым, кто-то курил. Напрасно Павел вглядывался в лица заключённых. Знакомых он не увидел. Это не огорчило, хотя с Жетоном он хотел бы встретиться. Бесцельное хождение в толпе казалось ему глупым и ничем не напоминало прогулку на свежем воздухе. Ветерок, конечно, задувал сверху через решётку, и солнце при этом светило, но радости это особой не доставляло. Павел поймал себя на мысли: «Скорей бы уж назад, в камеру».
К нему подошёл невысокого роста лысый мужчина с длинным носом и тихо посоветовал:
– Ходил бы ты подальше от стенки.
Павел посмотрел в его хитрые глазёнки и сразу понял, что его пытаются запугать.
– А то что? – спросил он.
– Целей будешь.
– Не понял, – удивился Павел. – Ты мне угрожаешь?!
– Я вижу, ты совсем тупой, если не понимаешь таких простых вещей. Держись подальше от стен, откуда кирпич может нечаянно сорваться на голову. Слышал я – тебя заказали.
Павел с интересом поднял глаза наверх: прогулочный дворик был зажат в углу между двумя высокими корпусами.
– Я не боюсь, – сказал он. – Кирпич пролетит мимо. А если куда и попадёт, так на твою блестящую на солнце черепушку!
– Моё дело предупредить, – сказал лысый. – А ты уж – как знаешь. Будь осторожен зимой – если, конечно, доживёшь. Тут сосульки большие падают иногда с крыши – эти ещё хуже кирпича.
Павел знал, что его взгляд не каждый способен выдержать. Посмотрел ему в глазёнки так, что лысый попятился от него.
– Да пошёл ты! – бросил ему с небрежностью Павел и продолжил прерванную прогулку.
Она не принесла ни радости, ни успокоения. Арестованные ходили по крохотному дворику, как по манежу ходят цирковые лошади. Кто-то перешёптывался, кто-то от кого-то шарахался, кто-то кого-то о чём-то упрашивал… Были и такие, кто быстро передвигался по диагонали, нарушая размеренное движение большинства заключённых. Шли они торопливо и о чём-то тихо беседовали. Павел слышал от знающих людей о таком способе общения зэков между собой. Никогда не знаешь, с какой стороны тебя подслушивают, а если разговаривать о чём-то важном и при этом быстро ходить, тебя полностью никогда не услышат. Зафиксировать удастся только отдельные фрагменты разговора…
После прогулки его снова препроводили в камеру. И снова тишина.
Вечером Павел поужинал тем, что ему принёс Михаил Натанович. В камере не было ни холодильника, ни электрической плитки. Хотя электрочайник всё-таки был.
Поев, он с наслаждением запил всё горячим чаем, закусил шоколадкой и подумал: «А жизнь всё-таки хороша!»
Было уже темно, когда Павел разделся и лёг спать, не будучи уверенным, что его снова не поднимут среди ночи.

Его разбудил грохот открываемой двери. Павел оглянулся на входящего надзирателя и подумал: «Неужели в другую камеру… Или привели новенького?»
Он не угадал. Надзиратель коротко бросил:
– Борисов, на выход!
– На допрос? – уточнил Павел.
Надзиратель как-то загадочно усмехнулся и повторил:
– На выход! С вещами!
Павел молча оделся и, взяв с собой пакет, который ему принёс Михаил Натанович, вышел из камеры вслед за надзирателем.
Его повели по длинному коридору до самого конца, там открыли решётку, потом ещё одну, и, наконец, они вышли в административную часть корпуса, где расположились кабинеты начальства.
У кабинета следователя последовала команда:
– Лицом к стене!
Надзиратель открыл дверь и доложил, что арестованный Борисов доставлен.
Дверь открылась, и он оказался в том же кабинете, в котором уже был вчера, но при свете дня. Дежуривший в ту ночь Крутиков вышел ему навстречу и, велев конвоиру выйти, усадил Павла за стол и сам сел напротив.
– Павел Матвеевич, – вкрадчивым голосом сказал следователь. – Я хочу сообщить вам радостное известие: вы свободны! С вас сняты все обвинения.
Павел не поверил своим ушам, но на его лице это никак не отразилось. Он зачем-то перевёл взгляд с толстой рожи следователя на портрет президента, и ему показалось, что тот подмигнул ему левым глазом. Павел промолчал, а следователь продолжал:
– Мы приносим вам извинения за доставленные неудобства, но и вы нас должны понять: работа у нас такая. Стоим на страже, так сказать, и иногда становимся жертвами дезинформации, о чём и сожалеем.
Павел медленно приходил в себя от изумления. Ему хотелось выругаться матом, чего он никогда не делал. Тихим равнодушным голосом спросил:
– Я могу идти?
– Можете, – с сожалением подтвердил Крутиков. – Все документы готовы, пропуск оформлен, но нам бы хотелось, чтобы вы выполнили одну небольшую формальность.
Павел насторожился.
– Какую?
Слащаво улыбаясь, следователь протянул Павлу бумагу.
– Нам бы хотелось, чтобы вы написали, что не имеете к нам никаких претензий по поводу условий содержания и методов проведения расследования.
Павел молча взял чистый лист бумаги и ручку и сказал:
– Диктуйте!
Следователь продиктовал, потом тщательно прочёл написанное и положил бумагу в сейф, словно опасаясь, что она может исчезнуть.
– Я лично провожу вас до выхода, – сказал он.
На КПП следователь остановился и ответил на телефонный звонок.
– Так точно… Всё, как вы сказали!

Когда Павел вышел за ворота тюрьмы, он вдруг увидел над собою огромное ночное небо со звёздами, почувствовал невесть откуда взявшиеся в этой части города запахи то ли трав, то ли цветов и с облегчением выдохнул из груди скопившийся в ней затхлый тюремный воздух. Деньги и телефон ему вернули, и он решил взять такси. Первым делом он собирался поехать к матери. Понимал, что она перепугана и волнуется за него. Ближе неё у него никого не было.
Он попробовал проголосовать, но машины проезжали мимо, не останавливаясь.
Вдруг вдалеке зажглись фары чёрного кроссовера и стали ему мигать.
Павел понял: это свои приехали его встречать!
Машина медленно тронулась ему навстречу. За нею ехал такой же внедорожник.
«Встреча при полном параде!» – подумал Павел и радостно улыбнулся.
Дверца первой машины открылась, и Павел влез в салон.
В машине сидел Туз. Они обнялись, и Туз коротко бросил водителю:
– Гвоздь! Двигай подальше отсюда. – Мне кажется, что даже находиться рядом с этим зловонным местом вредно для здоровья. – Потом, обращаясь к Павлу, спросил: – Хочешь зашибить муху? – Он достал бутылку водки и протянул Павлу.
– Нет… Потом… Что это было, Туз? Почему меня так внезапно освободили, да ещё среди ночи? – спросил Павел.
– Среди ночи – меньше позора. Думали взять на понт, но погнали порожняк…
– Понятно. Куда мы сейчас? – спросил Павел.
– Как скажешь: к тебе или к твоей мамане.
– К матери. Она уже знает?
– Нет…
– Я  позвоню, чтобы не упала в обморок.
Он потянулся за телефоном, но Туз попридержал его руку.
– Успеешь ещё. Сейчас давай покалякаем немножко. Ты спрашивал, почему тебя так внезапно освободили? Так это тайны нашего Пирожка. Был обыкновенный рейдерский захват. Но Бог не фраер, он всё видит! Когда они узнали, что их карты краплёные, согласились не поднимать шума и отпустить тебя. Жадность фраера сгубила! У Пирожка свои методы работы.
– Какие?
– А хрен его знает! Например, компромат на заказчика обвинения. Именно этого джокера Пирожок и предъявил. Но какой компромат и на кого – этого не скажу, да и тебе без надобности знать. Ты об этом и не думай, а то на мудях вши заведутся.
– Понятно, – задумчиво сказал Павел.
– Но я тебе не сказал ещё самого главного?
– Слушаю.
– Ты когда-то оказал мне услугу. Я не привык ходить в должниках. Долги нужно отдавать! Я тебе накалякаю маляву к своему корешу. Ты должен будешь как можно скорее слинять из города. 
– Куда? – спросил Павел.
– В славный город Ростов!
– Ростов?! – задумчиво повторил Павел. – Ну, что ж, это неплохо. Но что я там буду делать?
– Дело я тебе найду, – сказал Туз. – Мой кореш – авторитетный вор, но ему уже под шестьдесят. Постепенно отходит от наших дел. Когда-то окончил морское фельдшерское училище и теперь открыл в Ростове медицинский центр. Ему ты в масть. А рекомендацию тебе я дам самую хорошую. Знаю, что не подведёшь.
Машины остановились у дома, где жила мать Павла.
– Ни о чём не думай! Пусть лошадь думает, у неё голова большая! Завтра Гвоздь заедет к тебе прямо по утряночке. Передаст тебе немного тугриков. На первое время должно хватить. Он же и отвезёт тебя в Ростов. И тачку эту тебе оставит…

Елена Игоревна была потрясена, увидев на пороге квартиры сына.
– Они отпустили тебя, сыночек? Насовсем?
– Отпустили, мама, отпустили, – весело сказал Павел. – И, кажется, насовсем.
– И что им от тебя было нужно, проклятым?
– Они приняли меня за другого, – успокоил её Павел. – А когда поняли, что ошиблись, тут же отпустили.
– Удивительно, – сказала мать. – Обычно они, если уж арестовывают, даже по ошибке, держатся за свои обвинения и стараются не выпустить человека.
– Да ты что, мама, не рада моему возвращению? – удивился Павел.
– Ну, что ты, сыночек, рада! Конечно, рада! Тебя покормить?
– Не надо, – ответил Павел. – Меня там хорошо кормили! – Он только сейчас сообразил, что держит в руках пакет с едой, который ему передал в тюрьме Михаил Натанович. – Вот посмотри, чего тут только нет, – он показал на пакет. – Я лучше в душ пойду. Хочу смыть с себя всю эту гадость.

8.            Утром Павел проснулся от звонка телефона, лежащего на соседней тумбочке. Взглянул на часы: они показывали половину шестого. Судя по высветившейся надписи «ЛТ», звонил Лёха Туз.
– Ну, что, Склифосовский? Готов?
– Дрыхну, – честно признался Павел. – Всё никак в себя прийти не могу.
– Отсыпаться будешь в Ростове. Через полчаса к тебе заедет Гриша Гвоздь. Ты его знаешь. Матери скажи, что нужно на время уехать. Приедешь – позвонишь. Не забудь документы… Впрочем, и я подъеду проводить тебя.
Через сорок минут к дому Павла подъехали два джипа. Павел взял сумку, но Елена Игоревна настояла и пошла его провожать к машине.
Туз, увидев, что вслед за Пашей Склифосовским увязалась матушка, не растерялся, а, широко улыбаясь, вышел из машины и церемонно поздоровался с женщиной.
– Я всё понимаю, – тихо проговорила Елена, – но почему всё так стремительно? Так хотела побыть с сыном вместе после того, что случилось!
– Ещё побудете! – утешил её Туз. – Вы к нему в Ростов съездите, в чём проблема?
– Я тут для него приготовила кое-что поесть, – сказала Елена.
– Мама, ей-богу, ты это зря! – возразил Павел. – Я ж не на Землю Франца-Иосифа еду!
Лёха Туз положил руку на плечо Павла.
– Даже и не думай спорить. Слово мамы – закон.
Лёха Туз улыбался, всем своим видом показывая, что понимает обеспокоенность матери, взял в руки огромный пакет с продуктами и передал его Гвоздю. Тот уложил пакет в багажник, поставил сумку Павла и посмотрел на часы.
– Пора…
– А если меня будут спрашивать, куда делся сын? – спросила Елена Игоревна.
Лёха Туз ответил, усмехнувшись:
– Скажите, что он живёт отдельно и не всегда сообщает вам об этом. К тому же, имейте в виду: согласно пятьдесят первой статье Конституции вы имеете право не свидетельствовать против себя и своих близких.
Павел поцеловал на прощанье мать, и они расстались.
Когда машина тронулась, Туз сказал:
– Я провожу тебя до КПП на выезде из Краснодара и вернусь. Сегодня нужно ещё с этим Пупком разобраться. Вот уж не ожидал от него такого. Но жадность фраера губит. Имел с наркоты, с девочек, так ему и с кладбища поиметь захотелось! Погорел Пупок. За такое прощения нет…   
Потом Туз стал инструктировать Павла. Закончив, спросил:
– Всё запомнил?
– У меня хорошая память, – ответил Павел.
– Ну, вот и отлично! Я тоже стараюсь, по мере возможности, обходиться без записных книжек. Голова – самое надёжное хранилище информации.
После КПП Гвоздь остановил машину и Лёха Туз передал Павлу три солидные пачки долларов, а письмо для Дюка Ришелье вручил Гвоздю. Тот его спрятал в боковой карман.
 – Ты его знаешь, передашь в руки, – сказал он. Потом снова обратился к Павлу. – Живи в Ростове так, как я тебе сказал, и сюда не суйся. Если зачем-то понадобится приехать – допустим, срочно навестить матушку, позвони. В крайнем случае, мы и сами о ней позаботимся. И запомни: тебя сейчас не отпустили, как тебе, может быть, показалось, по простоте душевной, а упустили. А они не любят ничего упускать из того, что попало им в руки. Пирожок, конечно, сделал против них какой-то умный ход, но может быть, и они захотят сделать ход ответный – кто их знает.
И с этими словами он пересел в следовавшую за ними машину. Чёрный кроссовер Туза круто развернулся и поехал назад в Краснодар.
В семь утра белый Nissan выехал из Краснодара по направлению к Ростову. Солнечное утро, голубое небо, синяя змейка асфальта – всё говорило о том, что дорога будет приятной.
– Что в письме? – спросил Павел, когда они отъехали с полкилометра от КПП.
– Ксива, – коротко сказал Гвоздь.
Огромного роста и необычайной физической силы, Гвоздь старался реже попадаться на глаза, был молчалив и никогда не заговаривал первым. При этом был ловок, прекрасно стрелял из всех видов оружия, водил машину и был одним из приближённых Туза.
Однообразные степные пейзажи действовали усыпляюще, и на какое-то время Павел задремал. Гвоздь, видя это, спросил его:
– Музыку не хочешь послушать?
– Нет. Не до музыки. Ты знаешь этого Костю Ришелье? – спросил Павел без надежды получить ответ. Но дорога была почти пустой и ровной. Может, потому, чтобы не заснуть, Гвоздь ответил:
– Знаком… Щипач экстра-класса. Авторитетный вор. Только, слышал я, отошёл от дел…
– Чем же он занимается?
– А хрен его знает. Я его видел года три назад, когда с Тузом ездил в Ростов. Они когда-то вместе тянули срок, кажись, в Воркуте.
– Ты познакомишь меня и сразу же вернёшься?
– А что мне делать? Тачку тебе оставлю. Доверенность на твоё имя в бардачке. Прыгну в такси и домой. Думаю, к трём успею. Мне ещё фраера знакомого проводить в твою епархию нужно.
– Что с ним случилось? – поинтересовался Павел.
– Передоз, кажись. Он тубиком был. На зоне подхватил.
Всё казалось необычайным. То, что Гвоздь вступил в беседу, говорило о степени доверия, внушённого ему Тузом – высшим для него авторитетом.
У поста ГАИ, что у станицы Павловской, их остановили. Проверили документы, подозрительно оглядели пассажира и, возвращая права, заметили:
– Как-то уж очень осторожно вы едете, словно крадётесь. Дорога пустая… Вы часом не выпившие?
– Еду, согласно правилам, не более девяноста километров в час. А если есть сомнение, не бухнул ли я, неси свою трубочку! Дуну! – равнодушно ответил Гвоздь, даже не глядя на гаишника.
– Ладно, езжайте! Счастливой дороги!
– И тебе не хворать, – огрызнулся Гвоздь.
 В одиннадцатом часу они проехали живописный мост через Дон и оказались в самом центре Ростова.
Павел приезжал сюда лет десять назад и теперь удивлялся переменам. Высотные здания из стекла и бетона. Яркая реклама. На улицах нарядные люди, и, как везде, всюду как попало припаркованные машины, автомобильные пробки…
Гвоздь умело вёл машину, будто жил здесь. Через некоторое время они вырвались из города и покатили быстрее. Выехали на участок, где стояли новые, коттеджного типа дома за высокими кирпичными заборами. Подъехав к одному из них, вышли из машины.
– Кажись, здесь, – буркнул Гвоздь и позвонил.
– Чего надо? – раздалось в домофон.
– Малява Дюку от Туза, – спокойно ответил Гвоздь.
Калитка открылась, и через минуту к ним на зелёную лужайку вышел Моня по кличке Дюк Ришелье.
Это был импозантный мужчина пятидесяти пяти лет, среднего роста,  с длинными, ниспадающими на плечи волосами, тронутыми сединой. Ровный греческий нос, густые, почти сросшиеся брови. Широкие карие глаза. Взгляд проницательный и умный. Павел знал за собой одно свойство: он способен выдержать любой взгляд. Это его взгляд не всякий сможет выдержать. Но, столкнувшись глазами с Дюком Ришелье, вдруг почувствовал в его взоре такую необыкновенную силу, что лишь с очень большим трудом удержался от того, чтобы не отвести свои глаза в сторону.
Моня был одет в синий спортивный костюм, в руках держал теннисный шарик, который перебирал пальцами.
– Моё вам с кисточкой! – сказал мужчина и посмотрел на Павла оценивающим взглядом. – Я тоже люблю путешествовать налегке. У тебя барахла – только сумка? Ну-ну… Впрочем, мне до фени. Так чего же вы стоите как вкопанные. Зайдёмте же в дом!
Он пошёл впереди, указывая путь.
На зелёном ковре газонной травы росли прекрасные голубые ели, лежали какие-то кованые фигурки, а у самого дома, склонившись друг к другу, стояли, как влюблённые, две белокурые берёзки.
Вход в дом был прямо с веранды.
– Заходите! Будьте как дома и не забывайте, что вы в гостях! Я, чтоб вы таки знали, сегодня отпустил домработницу, так что за нами некому ухаживать.
Огромный зал, шикарная бежевой кожи мягкая мебель, телевизор, кресла. Но что более всего удивило Павла, это небольшой кабинетный рояль. Это было жилище музыканта, композитора, деятеля искусства, но никак не  известного в стране карманного вора.
– Я таки был рад вчера покалякать со своим давнишним корешем, но где, я вас спрашиваю, та самая малява, о которой вы громко заявили?
Гвоздь достал из бокового кармана конверт, и передал его Моне.
– Что вы стоите, как чужие? Присаживайтесь на диван, а я пока почитаю.
В свои годы Моня читал без очков. Он вскрыл конверт и углубился в чтение.

Привет, братан Ришелье! Лагеря Воркуты и Усть-Илимска, где мы с тобой чалились, вспоминаю как дурной сон. Это были не твои пляжи Одессы и не мой Краснодар!..

Моня оторвался от письма, посмотрел на гостей и сказал:
– Лёха Туз напомнил мне о пляжах Одессы! Так чтобы вы таки знали, от Аркадии до Отрадной и Ланжерона, от Люстдорфа до Лузановки – одесские пляжи хорошо знали Дюка Ришелье! Каждое лето я давал там гастроли… Было время, – Моня мечтательно прикрыл веки. Потом углубился в чтение, и шарик в его руках снова запрыгал.

Долго не чиркал тебе, замудохался! Какие-то странные пошли времена. Фраера косят под блатных, беспредельничают, не признают наших понятий… Но слышал я, что так и в Ростове.
К тебе нарисовался фартовый пацан, мой крестник. Кликуха его – Склифосовский. Так случилось – ему нужно слинять. Помоги ему снять хазу, бабло у него на первый случай есть. Помнишь, ты трёкал, что обязан мне по гроб жизни. Помоги ему, и будем считать, что ты мне ничего не должон. Склифосовский – в натуре доктор. Может, будет в масть в твоём деле. У нас завелась крыса. Но мы её уже вычислили и теперь обрубим хвост.
Надеюсь на тебя, Ришелье! Бывай здоров. Лёха Туз.

Моня ещё раз перечитал письмо, потом внимательно посмотрел на Павла и сказал:
– Давайте перекусим с дороги, а то на голодный желудок какой разговор? Может, напрасно я вчера работнице дал выходной, но что сделано, то не вырубишь топором! Не взыщите, как говорится.
Он подошёл к холодильнику, но неожиданно раздался голос молчаливого Гвоздя:
– Не, Дюк, я, пожалуй, двину, – сказал он, вставая. – Мне к обеду нужно быть дома. Тачку оставляю Склифосовскому. Хорошо бы её загнать во двор.
Он вышел. Моня нажал кнопку, и ворота медленно открылись. Гвоздь загнал во двор машину, передал Павлу ключи, попрощался и ушёл не оглядываясь.
Моня ещё некоторое время смотрел вслед уходящему Гвоздю, пока не закрылись ворота. Потом, перебросив теннисный шарик в другую руку, сказал:
– Чего это он так торопится? Или я его чем обидел? Не по понятиям как-то. А может, его ждёт мадама и он боится опоздать? – задумчиво проговорил Ришелье.
– Да нет! – сказал Павел. – Преставил душу Богу его кореш, и он торопится на торжество.
– Ну, что ж. Это вполне уважительная причина, – кивнул Моня и пригласил Павла в дом.
Откуда ни возьмись, на столе появилась бутылка прекрасного молдавского вина, водка, фрукты, нарезанная ломтиками бастурма, сыр, соки.
– Обедать мы будем в соседнем кабаке, – сказал Моня. – А пока перекусим, чтобы не отучиться жевать. Так, значит, кликуха твоя – Склифосовский? Содержание малявы ты знал?
– Нет. Знаю, что вы – кореш Туза, что он просил вас помочь мне на первых порах…
– На первых порах, говоришь, – задумчиво повторил Моня. – Мы действительно давнишние кореши с Тузом. Правда и то, что у меня должок ему, и я, конечно же, сделаю всё, что в моих силах. Но не буду скрывать: твой приезд мне действительно в масть. Почему? Дело в том, что я прикупил здесь небольшой домик в четыре этажа и организовал в нём центр современной медицины. Сейчас исполняет роль главного врача один хмырь. Не скажу, что я им так уж недоволен. Но он по природе своей исполнитель. А главный должен быть ведущим. Должен шкурно быть заинтересованным в своём деле. А какая, я тебя спрашиваю, здесь шкурная заинтересованность, если он – простой наёмный Фунт?! Мог бы жить как бог в Одессе, иметь все сто двадцать удовольствий. Так нет! По нему можно часы проверять. Как только пробило пять, его и след простыл. Да и на работе – ходит как мокрая курица, на ходу спит без задних ног! Так что, сам понимаешь, к чему я клоню…
– Не-е! Я уже был в роли Фунта, который сидел при разных царях и режимах. Хочу живое дело!
Павел понимал, что именно сейчас решается его судьба.
Моня порывисто встал, прошёл в дальний угол комнаты и неожиданно откуда-то достал баян.
– Давай таки я тебе что-нибудь спою.
– Вы и играть умеете? Наслышан я, что вы по другой части…
– Не знаю, что ты мог за меня таки слышать и какая курва тебе что на хвосте принесла. Но, чтобы ты таки знал, чтобы быть на высоте в своей основной профессии, я и шарик пальцами гоняю, и на баяне играю… Нельзя терять квалификацию. К примеру сказать, не будь ты моим гостем и крестником Туза, я бы сейчас обогатился на триста штук баксов…
С этими словами Моня достал из кармана три пачки долларов и выложил их перед Павлом.
Ошарашенный Павел смотрел на Моню, как на фокусника, а тот продолжал:
– К тому же, когда я играю или пою, думается хорошо, а я сейчас решаю одну задачку. Сделать неверный шаг нельзя, потом некому будет доказывать, что ты не верблюд!
Моня сел на стул, поставил баян на колени, набросил ремни на плечи, растянул меха и вдруг запел:
Ты не бойся меня, уркагана,
Я сегодня пришёл без ножа,
Я сегодня пришёл без нагана,
Никого не хочу обижать.

Я ростовский испытанный урка,
Воровать для меня – как дышать.
Ты же знаешь, любимая Мурка,
Как опасно мне в этом мешать!..
Потом вдруг прервал пение и со словами: «Хватит о грустном!» – стал играть знакомую мелодию:
На Дерибасовской открылася пивная,
Там собиралася компания блатная,
Там были девочки Маруся, Роза, Рая
И с ними вместе Васька-Шмаровоз.
Моня быстро перебирал перламутровые клавиши баяна, а Павел думал: «Такой талант, да в мирных бы целях!»
Допев, резко встал, словно принял для себя решение. Аккуратно поставил баян в чехол и сказал:
– Помнишь старый одесский анекдот? Она спрашивает: «Дорогой, почему ты, когда целуешься, просишь держать себя за уши?» – «Потому что, – отвечает он, – в такой ситуации у меня как-то пропал кошелёк!»
– И у нас в Краснодаре есть такая красотка, – улыбнулся Павел.
– Не Сонька ли – Дама пики?
– А вы её тоже знаете?
– Кто ж её не знает? Авторитетная чувиха. Кое чему я её научил. Но довольно воспоминаний. Вот что я тебе могу предложить, раз ты так не хочешь быть зицпредседателем. Я таки не Березовский, не Потанин и даже не Абрамович. Постоянно ощущаю нехватку тугриков в медицинском центре. Вложи свои бабки в дело и становись соучредителем. Получать будешь кроме зарплаты ещё и соответствующий процент прибыли. Всё будет по честному, за это я тебе ручаюсь. Это говорит тебе ни какой-нибудь Моня из Хацапетовки, а сам Дюк Ришелье, близкий кореш Туза.
– Но я хотел на эти бабки приобрести хотя бы какую-то крышу над головой…
– Трёхкомнатной на первых порах тебе хватит? Считай – она твоя! Рядом с нашим медицинским центром. Сейчас мы с тобой пойдём в кабак. Сегодня ты ночуешь у меня. А завтра будешь дрыхнуть уже в своей берлоге.
На том и порешили.
Когда они выходили из дома, Павел обратил внимание, что Моня не запер входную дверь. Он сказал ему об этом, на что тот ответил:
– Ай, брось дуть на воду! Не сезон. Все урки города знают, кто здесь живёт. А по ошибке перелезать через такой забор вряд ли кто захочет. К тому же и брать здесь нечего. У меня всё в деле… Вот такие, Склифосовский, наступили времена! Кто бы только мог себе подумать, что сам Дюк Ришелье станет бизнесменом!? Впрочем, в центре я практически не бываю. А вот тебе, если ты примешь моё предложение, придётся бывать каждый день. Но зато никаких ограничений в деятельности. Кроме одного: контора должна приносить прибыль! Там же и твои тугрики будут вертеться.
Павел хотел что-то сказать, но Моня, вошедший в раж, прервал его:
– Ты пока ничего не говори. Мы пообедаем у моего приятеля…
– Вы же сказали, что мы идём в кабак!
– А разве Ришелье может унизиться до того, чтобы обманывать крестника своего старинного кореша? Ни в коем разе! Мы идём в кабак моего приятеля. А после того, как мы там пообедаем, ты скажешь о своём решении. Но если ты и откажешься, я не обижусь. Квартиру ту я тебе организую. Её продаёт старушка, которой давно уже приготовлено место на Северном кладбище, а пока она живёт у доченьки и получает авансом за квартиру неплохие бабки. Но довольно об этом, вот мы и пришли! Я же сказал – кабак рядом, почти у дома. Нужно ли мне после этого самому уродовать мои драгоценные руки?!
У входа в ресторан их встретил метрдотель, седой улыбающийся мужчина в чёрном костюме.
– Рад приветствовать, господа! Ваш столик готов. Вы будете довольны…
Говоря это, метрдотель проводил гостей в специальную небольшую комнату, в центре которой стоял круглый стол, сервированный на четыре персоны. У стены – чёрный кожаный диван, шкафчики для официанта.
– Ты, любезный, прикажи убрать два ненужных прибора. И попроси нам не мешать…
Откуда-то из воздуха в его руке появилась стодолларовая купюра, которую Ришелье небрежно всунул в карманчик метрдотелю.
– Сей момент!
В комнате появились две девчушки, которые в один миг убрали лишние приборы и стали накрывать на стол.
В это время Моня присел на диван, достал из пачки сигарету и закурил.
– И вот ещё что. Этого я тебе не успел сказать. Формально единственным учредителем нашего центра будешь ты. Бережёного Бог бережёт, а я ещё не совсем отошёл от дел. Слухи о моей смерти несколько преждевременны. Так что ты становишься полноправным хозяином и для всех я действительно продал этот центр. Тебе придётся определять его политику, платить зарплаты, налоги, давать взятки…
– Взятки?..
– Ну да, взятки. У нас в Ростове берут все… Нет, если быть точным – Александр Сергеевич не берёт…
– Александр Сергеевич?..
– Пушкин… А не берёт во-первых, потому что – памятник, а во-вторых, потому что у него рук нет!
– Понятно… но я ещё не решил…
– Понимаю, – кивнул Моня, – это для полноты картины. Родственников у меня нет. Тебе я доверяю… Рекомендация Туза многого стоит. Ты – доктор. Потому и говорю – в масть.
Потом они перешли к столу, на котором уже стояли различные салаты и морепродукты, жареная форель и картофель, овощи и фрукты, соки и различные напитки…
Обед, как сказали бы дипломаты, проходил в тёплой дружеской обстановке.
За едой Моня больше не произнёс ни единого слова. Казалось, даже на какое-то время забыл про гостя.
Когда, наконец, подали кофе-гляссе, Моня поднял взгляд на Павла.
– Твое решение?
– Я согласен, – ответил Павел и пожал протянутую Моней руку.
– Ну, что ж. Мы теперь партнёры. Но, как ты понимаешь, об этом знаем только мы. Кстати, я тоже когда-то имел отношение к медицине. Было когда-то в Одессе военно-морское фельдшерское училище, которое я и оканчивал. Смешно вспомнить, но нас называли клизмачами. А ты, как я знаю, тоже к лечебной медицине не имеешь никакого отношения?
– Это меня и смущало, – признался Павел.
– И напрасно. Не держи меня за поца в белых тапочках. Тебе не нужно будет принимать больных. Пусть этим занимаются нанятые тобой клизмачи. Твоё дело делать так, чтобы росла прибыль. При необходимости мы сможем с тобой видеться. Вот тебе труба. Она существует у тебя только для одной цели: чтобы связываться со мной. Предупреждаю, только с этой трубы ты звонишь мне! Но чего это у тебя вид на море и обратно? Жизнь продолжается, чтоб я так жил! Или ты сидишь с голым задом и не хочешь расставаться со своими бабками? Так разве ж то – бабки?!
– Этого мало?
– Не мало, чтоб я так жил. Но и не много! Но теперь ты сможешь купить несколько модных аппаратов, УЗИ-МУЗИ. Они пользуются спросом…
– Вы рассчитывали на другие бабки?
– Да чего я мог рассчитывать? Вчера о твоём существовании я даже не подозревал. Это вы в своём Краснодаре гройсе хухемы, а у нас – еле-еле поцы! Завтра я позвоню тому фраеру и поставлю его носом перед своим памятником на Приморском Бульваре у Потёмкинской лестницы: продал бизнес, и мама не горюй! А тут и ты на белом коне со всеми бумагами в зубах… Ты думаешь, я что-то не то говорю? Чтоб я так жил, всё так и будет… Я же говорил, что после обеда мы обо всём договоримся! В моей Одессе говорят: кто дамочку ужинает, тот её танцует! Дюк Ришелье ещё кое-что умеет, это я тебе говорю!
Моню понесло. Он был искренне рад тому, что происходит, но после изрядно выпитого вина казался хмельным.
Придя домой, он указал Павлу на его комнату, говоря:
– Привык, знаешь ли, после обеда подавить подушку… Ты меня прости… Отдыхай. Вечером…
Он не успел договорить, что произойдёт вечером, закрыл за собой дверь, снял туфли, пиджак и в брюках повалился на кровать.

На следующее утро Моня куда-то ушёл и вернулся только часам к трём дня. Спросил:
– Ты здесь не голодал? Я таки думаю, что тётя Маня тебя голодным не оставила. Её хлебом не корми, только дай возможность покормить гостя. Говорит, что путь к сердцу мужчины идёт через желудок! Дура старая, забыла про свой возраст… Да, так о чём это я? – Он подышал на чёрный камень перстня, потёр его о рукав костюма и, очень довольный собой, сказал:
– Радуйся. Ты – собственник центра современной медицины! Сбылась мечта идиота! Если бы ты таки знал, как он мне надоел! В нём моих около ста лимонов. Ты вносишь свои девять. После того как ты выплатишь зарплату, налоги, взятки – девяносто процентов чистой прибыли ты передаёшь мне, десять забираешь себе. Я не мелочусь…
– А если нужно будет приобрести какой-то прибор, аппарат…
– Для этого у тебя есть труба. Мы согласовываем с тобой любые значительные траты… скажем, больше пятидесяти тысяч зелёных. Да, вот ещё: квартира та стоит двадцать четыре тысячи баксов. Я тебе её отдаю без процентов с рассрочкой платежа на два года, то есть ты каждый месяц мне будешь отстёгивать штуку баксов, и через два года хаза твоя, хотя по документам она сразу будет твоей. Вся обстановка в ней: мебель, кухня, печки, микроволновка, телевизоры, тряпки всякие – это мой тебе подарок. Ну, как, годится?!
Павел промолчал. Моня же был очень доволен происходящим. Он набрал номер медицинского центра и сказал:
– Валентин Сергеевич! Узнали? Рад, чтоб вы были мне здоровы! Я должен вас таки обрадовать. Вы хорошо сидите в своём кресле? Сядьте лучше, чтобы не упали. Лечение травм сегодня – дорогое удовольствие. Я продал этот бизнес. Теперь у вас новый хозяин, Павел Матвеевич Борисов. Нет, нет, представлять его вам не буду. Он приедет к вам… Бумаги все будут при нём… Да, он таки настоящий врач. Конечно, лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным! Это вы правильно заметили. Когда? Не знаю. Может, чтобы познакомиться с вами, придёт и сегодня, а завтра уже вы его представите коллективу. Ну, будьте мне здоровы… Может, с новым вам повезёт больше. Нет, нет, это уже к нему!..
Моня отключил телефон, достал из кармана теннисный шарик и стал с ним пальцами рук вытворять всякие фокусы.

9.  Около пяти к медицинскому центру подъехал белый внедорожник. Из него вышел Павел Матвеевич. Волосы его в лучах солнца казались рыжими. На лице – солнцезащитные очки в шикарной немецкой оправе, светлый костюм и подобранный в тон галстук, белые туфли, наконец, неторопливость, с которой он вышел из машины и стал внимательно осматривать фасад здания, – свидетельствовали: приехал хозяин. 
У дома росли высокие тополя и ели. На клумбе создавали живописный ковёр алые, голубые, белые и жёлтые цветы. На небольшой парковке у здания, кроме машины Павла, стояли ещё чьи-то «Мерседес» и «Опель». «Приезжают сюда люди не бедные», – подумал он и поднялся по ступенькам, выложенным тёмно-бордовым кафелем. Открыл тяжёлую дубовую дверь и оказался в просторном холле. Его встретила девушка, по-видимому медсестра. Сквозь нейлоновый халатик проглядывались точёные формы. Девушка, широко улыбаясь, осведомилась, записан ли он к врачу, к какому и может ли она ему чем-нибудь помочь.
– Спасибо, – ответил Павел. – Не подскажете ли, как мне увидеть Валентина Сергеевича?
Девушка сразу угасла и сухо ответила:
– Не знаю. Он обычно к этому времени уже уходит.
– А вы, будьте добры, позвоните ему и скажите, что пришёл Борисов.
С явным неудовольствием, всем видом показывая, что делает это неохотно, она набрала номер и удивилась, услышав взволнованный голос Валентина Сергеевича. Он попросил проводить господина Борисова к нему в кабинет.
Войдя, Павел увидел молодого мужчину своего возраста, который почтительно встал ему навстречу и, стараясь ничем не выдать своих чувств, жестом пригласил пройти в кабинет.
Павел, который был отнюдь не маленького роста, с изумлением отметил, что этот человек, будучи на голову выше, смотрит на него словно бы снизу вверх. Твёрдым голосом Павел сказал, пожимая руку Валентину Сергеевичу:
– Добрый день! Вас должны были предупредить о моём приходе.
– Да, да, конечно, я ждал вас. Присаживайтесь. Кофе, чаю?
– Нет, спасибо, Валентин Сергеевич, – ответил Павел, продолжая стоять. – Я ненадолго. Вот моё свидетельство о праве собственности. Это я для того, чтобы у нас не было никаких недомолвок: я здесь хозяин и полноправный владелец всего этого. Когда у вас завтра планёрка?
– В девять утра – как обычно.
– Вот завтра и представите меня коллективу. Кстати, я – врач, и поэтому беру на себя функции главного врача. Вы же, если пожелаете, станете моим заместителем по лечебным вопросам. Всем работы хватит…
Валентин Сергеевич то ли смутился, то ли обиделся; продолжая смотреть как бы снизу вверх, сказал:
– Да я… о чём речь?!  Если бы вы только знали, как тяготила меня эта должность…
– Вот и ладненько…
Павел собирался уходить.
– Я сегодня же освобожу ваш кабинет, – сказал Валентин Сергеевич.
Павел взмахом руки поспешил успокоить своего подчинённого:
– Совсем не обязательно спешить, – сказал он умиротворяющим голосом. – Завтра и освободите. Не стоит заранее коллектив будоражить…
– Хорошо. Как скажете…
Павел попрощался с перепуганным Валентином Сергеевичем и вышел. Проходя мимо регистратуры, он снова увидел сестричку в прозрачном халатике.
– Всего вам доброго, – сказал он и отметил, как та расцвела, демонстрируя всё, на что способна. Павел насмешливо подумал: «Знала бы ты, дура, что я ещё совсем недавно сидел в тюрьме и не представлял, что со мною будет!» Но, вместо того чтобы рассказывать девушке об этом, он понимающе кивнул, попрощался и вышел к машине, чувствуя, что ему смотрит вслед не одна пара глаз.
Так оно и было! Регистраторша, дряхлая старушка, и сексапильная медсестра приоткрыли дверь медицинского центра и наблюдали, как этот загадочный красавчик сел в белый джип и поехал в сторону центра города. Павел не привык опаздывать. Он договорился о встрече с Моней в семь вечера.

– Ну, как тебе этот цурипопик? – спросил Моня, прерывая музицирование на рояле. – Представляю себе, как он перепугался.
– Да нет. Нормальный парень. Понятное дело, волнуется. Новый хозяин. Вполне естественно.
Моня достал из папки бумаги, ключи и положил их перед Павлом.
– Вот, Склифосовский, документы на квартиру. Я тебе таки скажу, что у меня тут есть прикормленный нотариус. Он быстро сочинил эти бумаги. Идти с тобой на твою хазу у меня охоты нет. Запоминай адрес… Кстати, он есть в документах. Это недалеко от нашего центра, буквально в двух шагах. На работу будешь ходить пешком. – Моня хохотнул: – Хотя это и не так престижно. То ли дело на машине – подкатываешь, укатываешь!..
– Я не гордый, – сказал Павел. – И за престижем не гонюсь.
– Ну, совсем уж без престижу – тоже нельзя. Хотя я и сам не люблю, когда начальники перегибают палку и надуваются от собственной значимости как индюки.
Павел спрятал документы в боковой карман и собирался уже уходить, но Моня остановил его.
– Недавно я таки имел связь с Тузом. Он передавал тебе привет.
– Спасибо…
– Я ему рассказал о наших делах, так нет, ты только послушай, что я тебе таки скажу! Лёха Туз тоже хочет вложить бабки в наш центр! И не хило вложить: лимон зелени!
Павел от этой вести даже сел на диван.
– Хорошо это или плохо? – спросил он, растерянно глядя на Моню.
– Что б я так жил, сам в затруднении. С одной стороны, Лёху знаю. Вместе с ним баланду ел на зоне. Порядочный, проверенный кореш. С другой стороны, как, под каким соусом оприходовать его бабки? Как частное пожертвование нельзя. Откуда у него такие бабки? Нужно придумать какую-нибудь левую фирму… Короче, тут ещё помороковать нужно. Бабки эти, конечно, нам бы пригодились. Но об этом потом. Езжай пока на свою хазу. Посмотри, что к чему… Бывай! А у меня ещё сегодня одна стрелка забита. Чтоб я так жил, надоело, как горькая редька! Но положение обязывает! Будь здоров, Склифосовский! И не забывай: для связи со мной у тебя есть другая труба. Звони только в неотложных случаях. По пустякам не труби!
Моня проводил Павла до ворот и вернулся в дом, откуда через некоторое время снова послышались звуки рояля.

Было около десяти вечера, когда Павел подъехал к девятиэтажному кирпичному дому. На тротуарах, у детской площадки, у обочин дороги стояли машины. С трудом припарковав свой внедорожник, он нашёл нужный подъезд, на лифте поднялся на четвёртый этаж и, открыв ключами металлическую дверь, оказался, наконец, в своей квартире.
Какое-то время Павлу казалось, что всё это происходит не с ним. Что он вошёл в чужую квартиру и вот-вот придёт хозяин и спросит его: «Вы что здесь делаете?» Нет!.. На самом деле он спит, и сейчас проснётся, и увидит себя в десятой камере, и попросит какого-нибудь Жетона угостить его глотком водки из бутылки.

Он пришёл в себя и решил посмотреть, что за квартира ему досталась.
В принципе ничего особенного: небольшой Т-образный коридор, из которого двери в кухню, в зал. Дальше по коридору туалет, ванная и две небольшие, метров по восемнадцать, комнаты. Из одной – выход на лоджию. Во всех комнатах мебель, ковры, салфетки. На кухне в холодильнике лежали даже какие-то продукты. Создавалось впечатление, что он действительно залез в чужую квартиру.
Или наоборот: он здесь жил всегда и вот вернулся домой, а всё остальное – это какие-то назойливые видения, которые лезут в душу откуда-то со стороны.
На всякий случай, Павел ещё раз сверил номер квартиры с тем, что был написан у него в документах. Ошибки не было. Он разделся, аккуратно и деловито повесил костюм в шкаф. На кухне вскипятил чайник, заварил чай, нашёл в шкафчике сухари и стал пить, размышляя над своей удивительной жизнью.
Было около одиннадцати, когда он позвонил матери.
– Павлик! – воскликнула она. – Как хорошо, что ты позвонил! Как ты устроился? Пробовал искать работу? Расскажи!
– Всё хорошо, мамочка! И работу я уже нашёл. Работа интересная…
– Снова на кладбище?
– Нет-нет! Я теперь главный врач медицинского центра! Пока ничего не знаю, но не боги же горшки обжигали! Всё будет хорошо.
– А живёшь-то где? Снял уже жильё?
– Нет! У меня прекрасная трёхкомнатная квартира.
– Снимаешь трёхкомнатную квартиру? Это же очень дорого! И зачем тебе такая большая?!
Павел понимал: то, что он сейчас скажет маме, прозвучит как нечто невероятное. Он собрался с духом и сказал:
– Да нет, мама… Мне знакомый продал её с рассрочкой платежа на два года без процентов!
На том конце провода Елена Игоревна так и охнула.
– Просто не верится! Ты только смотри, Павлик, снова не вляпайся в какое-нибудь новое кладбище!
– Да что ты, мамочка! Если хочешь, приезжай ко мне в пятницу после работы. Тут-то езды всего три с половиной часа. Когда будешь ехать, позвони, я тебя встречу.
– Обязательно приеду… Чудеса да и только!..
В голосе матери не слышалось особого энтузиазма, и Павел понял, что она не совсем верит ему и считает, что он её разыгрывает или шутит, но надо будет непременно посмотреть, что ж там такое, а потому она приедет.
Поговорив с матерью, Павел пошёл в ванную, умылся, потом в спальне разделся и лёг спать. Утром ему предстояла встреча с коллективом.

Планёрки в медицинском центре проводились в ординаторской.
В большой комнате, уставленной столами, на стульях, на диване сидели сотрудники и с нетерпением ждали «нового хозяина». Валентин Сергеевич предупредил, чтобы все были.
Ровно в девять в ординаторскую вошли Валентин Сергеевич и Павел.
Призвав присутствующих к спокойствию, Валентин Сергеевич представил нового владельца и главного врача медицинского центра.
Рыжеволосая полная женщина, поправляя воротничок халата, попросила с улыбкой:
– Павел Матвеевич! Расскажите нам немного о себе. Что и где оканчивали, по какой специальности. Какие у вас планы относительно нашего центра. Если можно, и о семейном положении…
В ординаторской раздался смех. Послышалось:
– Любовь Ивановна, да Павел Матвеевич вам во внуки годится!
Любовь Ивановна покраснела и фыркнула:
– Скажешь тоже! Во внуки! Кстати, я не о себе беспокоюсь! Тут есть и другие!
Павел прекрасно знал, что у него взгляд, который не каждый способен выдержать, но сейчас он никого не напугал своим появлением – звучат какие-то шутки, а это означает, что он начинает знакомство с людьми на хорошей ноте. С его стороны нет ни разносов, ни угроз, ни тыканья пальцем, а ведь люди боялись именно этого.
Валентин Сергеевич тоже держался чуть повеселее, чем вчера. Он успокоил всех и предоставил слово Павлу Матвеевичу.
Тот сказал:
– Уважаемые коллеги: буду краток. Приехал я из Краснодара, где и окончил в двухтысячном году медицинский институт. Работал судебно-медицинским экспертом. Сейчас решил заняться организацией здравоохранения. В течение первого месяца я ни во что вмешиваться не буду. Вы работайте как работали. А через месяц мы снова соберёмся и уже предметно поговорим и о перспективах, и обо всём остальном. – Павел сделал паузу, оглядывая сотрудников, словно бы пытаясь прочесть их мысли, а потом сказал: – Что касается моего семейного положения, то скрывать мне нечего: я – холост. Место в моём сердце вакантно. Всё. Продолжайте работать.
Он ещё раз оглядел присутствующих, широко улыбнулся и вышел.

Ежедневно Павел приходил на работу к восьми часам, переодевался и ходил по различным кабинетам, что-то записывая в блокнот. Когда видел, что отвлекает на себя внимание, то неизменно извинялся и уходил. В два часа шёл обедать в ближайший ресторан, где его уже стали принимать за своего. Потом ехал в другие медицинские центры города. Знакомился с организацией работы, что-то записывал для памяти, с кем-то договаривался о сотрудничестве.
А в субботу к нему, как и обещала, приехала мама. Нужно ли говорить, как она была удивлена, увидев квартиру сына.
– Павлик! Сыночек! В голове не укладывается. Неужели такое возможно? Ты и в самом деле уверен, что во всём этом нет никакого криминала?
– Уверен, мама, уверен! – В тюрьму мне хочется меньше всего на свете, а здесь всё чисто.
– Но ведь так не бывает, Павлик! Ведь это же просто сказка какая-то!
– Мама, в этой жизни бывает всё. Как говорится: мы рождены, чтоб сказку сделать былью!
Немного отдохнув от утомительной поездки в автобусе, она принялась убирать в квартире, варить, печь… Елена Игоревна была счастлива. Наконец-то её сыночек добился успеха, который она ему всегда предсказывала. Потом они пошли в медицинский центр, надели на ноги бахилы, и он показал ей современные операционные, перевязочные, косметологический и другие кабинеты.
Они ходили по центру, и Павел просил мать громко не реагировать ни на что.
– Люди работают… Не стоит их тревожить…
Потом Елена Игоревна весь вечер говорила о том, как должны быть счастливы люди, работающие в таких условиях. Смотрела на сына, и никак не могла наглядеться. «Какой он у меня всё-таки умница! – думала она, – шутка ли, руководить таким медицинским учреждением!»
В воскресенье Павел отвёз мать на автовокзал. В понедельник ей нужно было на работу. Прощаясь, обнял и поцеловал её. Потом достал из кармана конверт и вложил матери в руку:
– Тут немного денег. Возьми…
Елена Игоревна ехала в автобусе, смотрела в окно на убегающие дома, деревья, проезжающие мимо машины, и не было счастливее её женщины. Она думала о том, что привезти Павлику в его новую квартиру, когда в следующий раз приедет к сыну.

Часов в восемь вечера, когда Павел вернулся домой, вдруг призывно запел телефон, который ему дал Моня.
– Приветик главному клизмачу, что б ты таки был мне здоров! Ну что, ты уже проводил маман?
Откуда знал Моня, что у него гостила мать, этого Павел не мог понять. Предположил, что здесь натыканы видеокамеры и микрофоны? «Зачем? – подумал он. – Может, раньше эту квартиру использовали для иных целей. Нужно будет всё внимательно осмотреть».
– Проводил. А что за волнение по этому поводу? На улице лето, штиль… Какие проблемы?
– Ты можешь мне не цвинькать? На море в Одессе и летом, бывает, штормит. А скажи мне, Склифосовский, можешь ли ты надеть свой шикарный костюм и не менее шикарные итальянские туфли, и приехать сейчас ко мне? Есть об чём поговорить.
– Нет проблем. Буду минут через двадцать.
Павел вышел, запер квартиру и поехал к дому Мони. Понимал, что тот не стал бы тревожить по пустякам.
В доме у Мони Павел неожиданно застал Соньку – Ведьму. Она сидела, развалившись в мягком кресле, закинув ногу на ногу, и разглядывала свои ногти.
– Моё тебе с кисточкой! Проходи! Вы, кажется, знакомы?
Павел вспомнил, какое глубокое впечатление на него произвела Сонька в тот злополучный вечер, но промолчал.
– Так ты таки не мандражируй… Сонька – своя в доску! Как за тебя мне ручался Лёха Туз, так за неё ручаюсь тебе я. Сонька – авторитетная чувиха, чтоб я так жил, и я приложил руку и ещё кое-что, чтобы она овладела своим мастерством в совершенстве.
Сонька смотрела на смущённого Павла и улыбалась.
– Вот что я хотел тебе сказать: Туз готов дать зелёный лимон. Видимо, у него там целая оранжерея цитрусовых. У него есть кент, который может отоварить этот лимон в нужную нам аппаратуру, а мы эту аппаратуру купим за гроши, как бывшую в употреблении. Мы, конечно, здесь теряем-таки определённую сумму, но клешнями весь золотой песок Лузановки не загребёшь. Нужно уметь терять… Что скажешь?
– Во-первых, считаю, что не нужно пороть горячку. Через недельку я планирую поехать в Москву, посмотреть что к чему. Там и присмотрю, куда и как лучше истратить этот лимон. К варианту Туза мы всегда успеем вернуться.
В комнате стало тихо. Моня закурил и о чём-то напряжённо думал. Сонька продолжала загадочно улыбаться. Слышно было, как старинные  напольные часы отмеряли время. Павел сел на стул и посмотрел на девушку. Её глаза призывно блеснули и тут же погасли. Видимо, она не хотела демонстрировать свой интерес к Павлу.
– Хоп! – наконец, сказал Моня, видимо, завершив какой-то важный мыслительный процесс. – Пусть будет по-твоему.
Потом пошёл обычный разговор о том, что творится в медицинском центре, какие выводы сделал Павел после двухнедельного наблюдения.
– С выводами я пока не спешу. Одно могу сказать: многое нужно будет менять, чтобы центр заработал и стал давать устойчивую и хорошую прибыль. Придётся с кем-то попрощаться, кого-то пригласить… Но об этом потом.
Они сидели за столом, пили лёгкое белое вино, ели фрукты, шоколад.
Около двенадцати, уезжая, Сонька попросила, чтобы Павел её подвёз к гостинице невдалеке от медицинского центра.
Павел понимал, что Сонька что-то задумала, но что – никак не мог сообразить. Понимал он и то, что действия её одобряет Моня.
– Буду рад, – сказал Павел. – Милости прошу!
Он подал руку и, открыв дверцу, помог девушке сесть в машину.
Моня, вышедший провожать их, сказал:
– Езжай осторожно. Сонька – наше достояние! Блатной мир не простит тебе, если что с нею случится…
– Да ладно вам! – улыбнулся Павел. – Буду беречь её как себя!

Когда они проезжали мимо дома, в котором жил Павел, Сонька попросила остановить машину.
– Хочу взглянуть. Я ведь в той квартире тоже жила некоторое время.
Павел припарковал машину, заглушил мотор и вышел, чтобы помочь девушке выйти. Но Сонька, не дождавшись его, спрыгнула и вдруг громко вскрикнула.
– Что случилось? – с тревогой спросил Павел.
Сонька выругалась и, присев на тротуар, простонала:
– Ногу подвернула! Болит, сволочь…
Павел понял хитрость Соньки, но вида не подал.
– Давай, я тебя отнесу к себе. Нужно приложить холод, наложить тугую повязку. Растяжение – дело плохое. Хорошо, если ещё нет разрыва связки.
Он подхватил девушку на руки и понёс к подъезду. Она обхватила Павла за шею и, казалось, была счастлива.
Дома Павел осмотрел ногу. Нет, это не было игрой. Настоящее растяжение связок голеностопного сустава.
Павел промыл ногу холодной водой, потом бережно вытер её махровым полотенцем и наложил тугую крестообразную повязку.
– Всё, – сказал Павел. – Теперь до свадьбы заживёт.
– Но я же не могу ходить! – воскликнула Сонька.
– А куда тебе ходить? – решился Павел. – Оставайся… Не обижу…
Сонька внимательно посмотрела на Павла, потом, видимо, решившись, улыбнулась.
– Ещё не родился человек, который бы мог меня обидеть. Ладно… У тебя есть коньяк?
Они выпили хорошего коньяку, заели его ломтиком лимона. Потом Павел помог девушке раздеться и уложил в кровать. Потушил свет. Разделся сам и лёг рядом, стараясь не задеть травмированную ногу.

Утром Павел встал рано, когда Сонька ещё спала. Приготовил кофе и, как только девушка открыла глаза, ласково сказал:
– Кофе в постель, сударыня!
Сонька посмотрела на Павла, на дымящую чашечку кофе, потянулась и спросила:
– А коньяк ещё остался?
Павел налил в рюмку коньяк.
– Нет-нет! Налей его в кофе! Это всё, что мне сейчас нужно… Боже, какой вчера был чудесный вечер!..

Сонька жила у Павла неделю. Растяжение прошло, но она никуда не выходила, а целыми днями нежилась дома.
Павел уходил на работу, забегал днём, чтобы вместе пообедать, и снова уходил.
В пятницу, когда Павел после работы вернулся домой, дверь ему никто не открыл. Он позвонил в дверь соседу.
– Григорий Олегович, вам Соня не оставляла ключ? Ушла, а я домой не могу попасть.
– Как же, как же… Одну минуту.
Сосед скрылся за дверью и через мгновенье вынес Павлу ключ от квартиры.
– Она ничего мне не передавала? Куда ушла, надолго ли?
– Да нет. Просто попросила передать вам ключ.
– Спасибо. Бога ради, простите за беспокойство.
Павел открыл дверь и всё понял. Сонька не погулять вышла, а ушла совсем.
На столе лежал листок бумаги, на котором было написано:
Паша! Ты прекрасный парень и подарил мне несколько дней счастья. Но мы – люди разных миров. Будь счастлив! Соня.
Павел сел на диван и снова и снова перечитывал записку.
«Значит, не судьба, – подумал он и порвал листок на мелкие кусочки. – В воскресенье нужно ехать в Москву. Заседание продолжается, господа присяжные заседатели!»
И снова неожиданно, как и в прошлый раз, зазвенел телефон, который Моня оставил для связи с ним.
– Не распускай сопли! – прозвучал его голос. – Она не могла иначе поступить… правильно сделала, чтоб я так жил! Вы – разные люди, и судьбы у вас разные. Когда едешь?
– В воскресенье «Тихим Доном».
– Надеюсь, взял СВ?
– СВ. Хочу отоспаться…
– Это нужно. Знаю, что с Сонькой у тебя были бессонные ночи. Приедешь из Москвы, позвони…

В Москве июньская жара плавила асфальт. Находиться на улице было невозможно. Павел ходил из одного медицинского центра в другой, что-то фиксировал в блокноте, с кем-то договаривался о заочных консультациях, о приезде группы специалистов осенью. Интересовался возможностью приобрести медицинскую технику. Выписал счета на фиброгастроскопы, колоноскоп, аппарат УЗИ, на большой хирургический набор… Но всё это были мелочи. Потратить миллион долларов таким образом было невозможно.
В министерстве на него смотрели, как на человека с другой планеты. Один клерк примерно его возраста сказал прямо:
– Ты что, сам не понимаешь? Во-первых, ты даже не знаешь, что тебе нужно. Во-вторых, должен быть готов на откат. Обычно в пределах десяти процентов. Или ты не знаешь, откуда ноги растут?!
Павел знал, откуда растут ноги, и решил не торопиться.

За пять часов до отхода поезда он позвонил Леониду Петровичу. Они договорились встретиться в центральном ресторане Казанского вокзала.
Встретились. Прошли в огромный зал, в котором практически не было людей.
К их столику подошла официантка и равнодушно положила перед ними меню в кожаных переплётах.
– Ты что пить будешь? – спросил Леонид Петрович.
– Чашечку кофе, пожалуй, выпью.
– А мне сто граммов коньяка и шоколадку.
– И это всё? – спросила недовольная официантка.
– И это всё, – решительно сказал Леонид Петрович, подавая ей меню. – Когда она ушла, Леонид Петрович спросил: – Как ты? Давно в Москве? Почему раньше не позвонил?
– В Москве два дня. Бегал по делам…
– Ты где сейчас? Слышал от мамы, что в Ростове. Как устроился? Надеюсь, не на кладбище?
– А мама не рассказывала?
– Нет, – ответил Леонид Петрович, усмехаясь. – Я у неё, как я понимаю, не пользуюсь таким уж доверием.
– Работаю в медицинском центре, – сказал Павел. – Квартиру купил, так что всё постепенно нормализуется.
– В медицинском центре, говоришь. А кем? Ты ведь специалист по судебной медицине. Или я что-то путаю?
– Главным врачом… Да и какой я уже судебный медик? А вот в организации здравоохранения начинаю кое-что понимать…
– Главный врач такой же, как когда-то директор кладбища? Если так, то ты идёшь по второму кругу! И закончиться всё может тем же самым.
Павел помотал головой:
– Я самый что ни на есть реальный главный врач…
Официантка принесла кофе, коньяк, шоколадку, поставила всё, и молча, словно оскорблённая невинность, отошла в сторону.
– Ну что ж. Это здорово. Если всё так, как ты говоришь.
Леонид Петрович выпил коньяк и заел ломтиком шоколада.
– Ты только не зазнавайся… И вот тебе несколько советов человека, который тебе искренне желает добра. Поверь, не я тому виной, что даже не догадывался о твоём существовании…
– Ладно. Проехали. Так что за советы?
Павлу всё больше нравился этот седой мужчина.
– Не бери всё на себя. Хороший руководитель по возможности сбрасывает нагрузку на подчинённых. Доверяй коллегам. Этим ты готовишь смену. Да и будет кому при необходимости тебе подставить плечо…
– Это ясно. А что ещё за совет?
– Не окружай себя дураками, чтобы на их фоне казаться умником. Пусть вокруг тебя всегда будет много прекрасных специалистов своего дела. Ты будешь купаться в лучах их славы.
– Принимается, – сказал Павел. – А ещё?
– А ещё: будь Человеком! Всегда, в любых обстоятельствах – будь Человеком!
Леонид Петрович проводил Павла до вагона. На прощание они обнялись, и Павел запрыгнул в уже отходящий поезд.

10.              В конце июня, по прошествии месяца, Павел выступил перед коллективом и рассказал, каким он видит центр современной медицины. Говорил горячо, со знанием дела. Признался, что кое от чего нужно будет избавляться. Кого-то хвалил, кого-то ругал. Сотрудники слушали его и понимали: этот месяц главный провёл не зря.
– У нас хорошее здание, респектабельные интерьеры. Видя такую красоту, люди, приходящие к нам, ожидают такого же достойного обслуживания. Но что обнаруживают в реальности? Что это за центр, где нельзя даже провести исследования крови, нет аптечного пункта, лечат от всех болезней?! Центр должен иметь специализацию. Какую? Я пока ещё и сам не готов ответить на этот вопрос.
Павел рассказал, что заключил договор с центральной городской лабораторией.
– Мы будем производить забор материала, отвозить к ним и на следующий день получать результаты. Каждый анализ имеет свою стоимость, которую и будет оплачивать больной. Заключены договора с ведущими клиниками медицинского института, которые по первому требованию будут присылать лучших специалистов для консультации наших больных. Должен вам сообщить, что такие же договора заключены с ведущими клиниками Москвы. Осенью к нам приедут специалисты, которые будут консультировать и подбирать себе больных, нуждающихся в сложных операциях на сосудах и сердце.
В Москве мне удалось приобрести два фиброгастроскопа, колоноскоп, УЗИ и Большой хирургический набор инструментов. Хотелось бы получить от вас заявки на приобретение необходимого оборудования… Не стесняйтесь. Деньги у нас есть.
И вот ещё что: почему до сих пор не организовали помощь больным на дому? Нужно пойти и в этом людям навстречу…
Доклад продолжался около часа. Дежурная смена была возле больных. Но все остальные слушали нового главного с огромным вниманием. Это была речь, которая касалась каждого. 
Потом были вопросы. Павел отвечал быстро, остроумно. Иногда шутил, иногда говорил, что сейчас ответить не может, но обязательно даст ответ на следующей планёрке.
– С этого дня, – сказал в заключение Павел, – я беру управление центром на себя. Валентин Сергеевич будет моим заместителем по лечебным вопросам… И повторяю: у каждого на столе компьютер. Вся документация в центре переводится на электронные носители. Кто ещё не освоил его – месяц срока. Вечерами после работы преподаватель по информатике будет помогать вам осваивать новую технику. Кто не осилит этой науки, с тем мы будем прощаться.
Когда Павел вышел, в ординаторской ещё долго обсуждали новые веяния. А он вызвал в кабинет заместителя по хозчасти и попросил пригласить сотрудника ближайшего рекламного агентства. Через час в кабинете главного врача уже сидела миниатюрная девушка. Ей Павел поставил задачу прорекламировать центр современной медицины и оформить фасад здания соответствующим образом…
– Справитесь? – он с сомнением посмотрел на похожую на подростка девушку.
– Через неделю мы вам представим смету и свои предложения, – ответила та, видимо, привыкшая к такому недоверию.
Короче говоря, медицинский центр стал жить по-новому. Павел часто подолгу задерживался на работе.
Нашлись у него и единомышленники. Предлагали новые методы лечения, приносили какие-то приспособления, литературу… Все были воодушевлены.
– На работу иду с удовольствием, – говорила одна медсестра другой.
Через полгода слава о медицинском центре современной медицины доктора Борисова разнеслась по городу.

Зима в Ростове в том году была особенно морозной и ветреной. Покрытые корочкой льда деревья трещали, сгибаясь от порывов ветра. За ночь снег засыпал подвалы, подворотни, по утрам долго приходилось очищать машины, прежде чем тронуться в путь. Озябшая берёзка, одиноко стоявшая у стен медицинского центра, тоскливо наклонилась в сторону дома, словно искала у него защиты от холода. На обочинах дорог, на тротуарах громоздились сугробы. Транспорт ходил с трудом. Большегрузные машины буксовали, затрудняя движение по дорогам. Огромные пробки делали передвижение в городе проблемным. Но, несмотря на это, в центре современной медицины посетителей было достаточно. Они сидели у дверей врачебных кабинетов на мягких удобных диванчиках, ожидая вызова к врачу. По предложению Валентина Сергеевича, внедрили предварительную запись по телефону: регистратор указывала точное время, когда больному следует прийти на приём. Поэтому никакой толчеи у кабинетов не было.
В просторном холле, за перегородкой в регистратуре хозяйничала Матрёна Михайловна, у компьютера сидела Луиза, та самая сексапильная девушка, которая так поразила Павла, когда он здесь появился первый раз. К ней поступали сведения из аптеки, врачебных и процедурных кабинетов, и она проводила расчёт с больными за оказанные услуги. Она же исполняла роль администратора, помогала новичкам, посетившим центр, сориентироваться: кто и где принимает, сколько будет стоить та или иная услуга.
В тот день Луиза, зевая, сказала Матрёне Михайловне:
– Что-то сегодня посетителей у нас немного. Валентин Сергеевич будет недоволен…
– Зима на дворе. Скоро Новый год. Кто на праздники хочет лечиться?! Холодно, скользко, да и ветер скаженный, – обосновывала та недостаточную посещаемость.
– Да кого это интересует!? – воскликнула Луиза… – Валентин Сергеевич просто дрожит перед главным… А тот вроде бы на посещаемость не обращает внимания…
– Ну да! Он смотрит на прибыль. Чего ему смотреть на посещаемость? Вы хоть ни одного не принимайте, а денежку вынь да положь! Бизнесмен, будь он неладен. Хотя и то правда, человек вроде неплохой. Всегда к тебе с уважением, и по имени и по отчеству. Надо же: я всё удивлялась, как он всех сразу запомнил…
– Неплохой, только мне-то что?! Я когда шла сюда, думала: подцеплю какого-нибудь не шибко больного. Пусть у него будет панариций или насморк. Я не гордая, подожду, когда выздоровеет… А приходят всё больше старперы. Труха с них сыплется. Что с них взять? Геморрой? Так я сама могу им с кем хочешь поделиться!
Луиза снова села к компьютеру и от скуки стала раскладывать пасьянс.
Неожиданно входная дверь открылась, и с порывом ветра в холл вошла девушка. На ней была вязаная красная шапочка с бубенчиком, тёмно-коричневая мутоновая шубка и высокие замшевые сапоги на меху. В руках она держала небольшую кожаную сумку.
– Красная Шапочка, дверь-то за собой закройте, – недовольно сказала Матрёна Михайловна. – Чай, не лето!
Девушка прикрыла плотнее входную дверь и остановилась в растерянности, не зная куда идти. Обращаться к старухе, которая её так нелюбезно встретила, не хотелось.
Она расстегнула пуговицы шубки и демонстративно стала изучать всё, что было вывешено для посетителей. Лицензии, расписание работы докторов, прейскурант…
– Не скажете… – хотела было что-то спросить девушка у выглянувшей из-за перегородки Луизы, но та смерила её оценивающим взглядом и холодно ответила:
– Вся информация на стенах…
И, словно не замечая растерянности посетительницы, скрылась в ближайшем кабинете.
– Ну и порядочки у вас! Как я могу увидеть вашего главного врача? – возмутилась девушка.
– Чуть что – жаловаться, – проворчала Матрёна Михайловна и спросила: – Вы по какому вопросу?
– По личному.
– Наденьте бахилы, снимите верхние вещи и повесьте в шкафчик. Кабинет главного врача на втором этаже. Вторая дверь налево.
Девушка надела бахилы, сняла шубку и поднялась на второй этаж. В приёмной сказала секретарше, что-то печатавшей на компьютере:
– Мне к вашему главному.
Показала удостоверение журналиста, назвала свой журнал.
Секретарша доброжелательно улыбнулась, спросила:
– Вы договаривались о встрече?
– Да. Мне назначено на пять тридцать…
– Одну минутку. Доложу. – Она сняла трубку, и в голосе её появились оттенки обожания: – Павел Матвеевич! К вам пришла Анна Золотарёва, журналистка. Говорит, что вы ей назначили встречу…
– Да-да! Жду! Пропусти, пожалуйста, её ко мне.
Анна, войдя в кабинет, сразу отметила: этот Борисов совсем не стар. Чуть выше среднего роста, светловолосый, с правильными чертами лица. И смотрит на внимательно. Широко открытые немигающие глаза. От них трудно отвести взгляд.
– Добрый день… Присаживайтесь. Чай, кофе?
– Если можно, минеральной воды.
Павел Матвеевич вызвал секретаршу, попросил принести бутылочку минеральной воды и чашечку кофе.
– Так чем же заинтересовал вас наш центр? – спросил он, внимательно разглядывая Анну.
Приятной наружности, одета со вкусом. Каштановые волосы волнами ниспадали на плечи. На левой щеке небольшая родинка. И большие чёрные, широко открытые глаза. Девушка ему понравилась.
– Последнее время ваш центр у всех на слуху. Только и говорят: и новейшие методики применяются, и лучшие специалисты работают… Как вам это удаётся?
– Всё просто: материальная заинтересованность. Люди готовы платить. Но должны быть уверенны, что им не отрежут здоровую молочную железу, что не преувеличат опасность, чтобы склонить к операции. Не нужно жадничать.
– Ну да! Папа мой любит говорить: «Должно быть всё по-честному, и тогда люди к вам придут!»
– Ну, что ж. В логике ему не откажешь. А кем работает ваш отец?
– Он занимается строительным бизнесом. Но после того как умерла моя мама, я живу отдельно, а он с молодой женой. Но отношения у нас хорошие…
Секретарша принесла бутылку нарзана и чашечку кофе. Открыла бутылку и налила воду в стакан.         
– Что-нибудь ещё? – спросила.
– Нет, спасибо… И пусть нас не беспокоят.
Секретарша, поджав губки, молча вышла из кабинета.
– Вас здесь боятся, – заметила Анна.
– Не знаю, боятся ли. Я стараюсь заслужить уважение.
– Уважение подчинённых заслужить трудно, – улыбнулась Анна. – Так, может, вы покажите мне свой центр и расскажете о нём?
– С удовольствием…
Целый час Павел водил девушку по центру. Показывал кабинеты, процедурные, операционные. Знакомил с коллегами. Анна обратила внимание, что ко всем сотрудникам он обращался по имени и отчеству и на «вы».
– Чем же вы отличаетесь от других? – спросила Анна. – У вас всё как везде!
– Например, обследованием. Больному проводятся только необходимые исследования. Ведь анализы денег стоят. Мы экономим деньги больных.
Было уже около восьми, когда Анна собралась уходить. Павел предложил подвезти её:
– Сейчас транспорт ходит плохо, а я на машине…
– Спасибо, – обрадовалась та.   
– И вот ещё что: я хотел бы взглянуть на вашу статью о нашем центре перед тем, как вы её опубликуете.
– Это в обязательном порядке!..
Они сели в машину. Павел спросил:
– Куда везти? Где вы живёте?
– Далеко. Возле областной больницы…
– Чем дальше, тем лучше, – сказал Павел, и машина тронулась с места. – Так, может, мы где-нибудь по дороге и поужинаем?
– А вас что, никто дома не ждёт?
– К сожалению, нет. И, как я понимаю, вас тоже не ждут.
– Вам не откажешь в проницательности. Ну, что ж, я не против. Будем считать, что вы начинаете за мной ухаживать…
– Пусть так…
В центре города они остановились у ресторана, прошли в зал и сели за свободный столик.
– Я сегодня не обедал, так что готов съесть целого барана.
– А мне нужно за фигурой следить, – сказала Анна, разглядывая меню.
Подошёл официант и принял у них заказ.
– Расскажите что-нибудь о себе, – попросил Павел.
– Что рассказать? Я – маргинал. Мои взгляды не соответствуют общепринятым нормам. Мои представления о жизни кардинально расходятся с тем, о чём говорят в новостных передачах по телевизору.
– Ну что ж. Это даже интересно.
Официант принёс заказанные блюда, соки и скромно отошёл в сторону.
– Обидно: даже шампанского по такому поводу нельзя выпить на брудершафт. Давайте перейдём на «ты». Это как-то сближает. А на брудершафт выпьем, когда я не буду за рулём.
– Вы так строго соблюдаете правила? Ну, что ж, я не против, тем более что разница в возрасте у нас не очень велика.
– Итак, ты – маргинал, и твои взгляды на жизнь отличаются от общепринятых...
– Да, – кивнула девушка. – Работала в городской газете, но ушёл на пенсию мой заведующий отделом, и всё изменилось. Пришла новая… А новая метла… Короче, я должна была уйти.
– Был конфликт?
– Нет-нет! Я человек неконфликтный, но почти год сумасшедшего дома при новой начальнице сделали невыносимым для меня дальнейшее пребывание в той газете. Решила, что здоровье дороже. Теперь вот в журнале… До сего момента пребывала в состоянии офонарелости от того, что со мной произошло. А сейчас – здоровая злость. По сравнению с ежедневной газетой, здесь все так неторопливо, словно в замедленном темпе…
– Жизнь – борьба, и ты в ней, как рыба в воде, – заметил Павел. – Убери эту составляющую – и заскучаешь. Я давно пришёл к выводу, что нет безвыходных ситуаций и везде хорошо, где нас нет. У тебя всё будет хорошо!
– Да понимаю я, что идеального места не существует и человек по сути остаётся тем же при любых обстоятельствах.
 – А чего бы ты хотела?
– Многого… Хорошую работу… дом с камином… машину… И, конечно же, семью… Но мечты на то и мечты, что к ним можно только стремиться, а они, как горизонт, убегают… Мне бы со стратегией определиться, а с тактикой уже нет проблем. Да и планировать что-то больше чем на неделю я отвыкла. Постоянные сюрпризы. Книгу собираюсь написать – сейчас как раз время свободное появилось. Не знаю только, в каком ключе, чтобы это было интересно хоть кому-то… В общем, такие вот дела.
  – А я рад твоему решению написать книгу. Судя по тому, как ты вошла в тему, расспрашивала меня о нашем центре, ты – талантлива. Поверь мне, говорю это не для того, чтобы сделать тебе приятное. Издание книги не должно быть очень дорогим. Другое дело – куда ты её денешь? Лучше написать сто коротких миниатюр, рассказиков. Хорошо бы с юмором, весело, откровенно. Но – без прикрас, без ретуши – всё правдиво. Тогда читать будут. Такую книгу можно будет и продать. Иначе и начинать не стоит.
Ужин подходил к концу, когда Анна вдруг предложила:
– А кофе давай выпьем у меня. Я тебя угощу настоящим, сваренным в турке. Поверь, здесь такого не делают.
Павел расплатился за ужин, и они продолжили путь.
Квартира её располагалась на шестом этаже обычной панельной девятиэтажки. Ничего лишнего. Вдоль стен в коридоре и в комнате – стеллажи с книгами.
Пока Павел разглядывал комнату, Анна заварила кофе и по квартире разнёсся пряный аромат. Она постелила белую скатерть, нарезала ломтиками сыр, лимон. В вазочке – шоколадные конфеты. Фрукты.
Где-то за стеной раздался звук перфоратора. Соседи делали ремонт.
– Началось. Боже, когда уже это закончится?! – воскликнула Анна. – И так каждый вечер вот уже три недели… Как бормашина. Ну что же делать… – Анна пригласила Павла к столу. – Понимаешь, – сказала она, словно продолжая разговор, – всё, что хочу, я могу иметь. Папа во мне души не чает. Но после того как умерла мама и у него появилась пигалица моего возраста, я ушла на свои хлеба. Сняла однокомнатную квартиру. Мне пока большего и не нужно. Стараюсь реже брать у папаши деньги. Правда, не всегда получается. Бизнесвумен из меня, сам понимаешь, никакая. Но с другой стороны, не до пенсии же быть на папином содержании. Вот и продолжаю выполнять задания нашей шефини, беру интервью, пишу обзорные статьи. Слава Богу, пишу легко… Но, если б ты только знал, как мне это уже надоело! – Потом вдруг встала, достала откуда-то бутылку шампанского и протянула её Павлу. – Открой! Нужно же нам выпить на брудершафт!
Павел внимательно взглянул на Анну и открыл бутылку. Разлил по бокалам.
Они выпили, и Павел крепко поцеловал девушку.
– Буду откровенным. Иногда девушки оставались у меня ночевать. Но я никогда ещё не оставался у девушки!
– Ну, что ж. Приобретай опыт, – ответила Анна. – Не буду скрывать. С год назад была увлечена одним человеком… Он был женат, и у нас не было никаких перспектив… Но когда уходил, у меня было ощущение, что дом мой сиротел. Бродила по квартире как потерянная. Когда мы расстались, всё напоминало о нём… Но прошло время, и постепенно чувство ушло. Осталась только мечта. О доме с камином, о машине и, конечно же, о семье…
– Это напоминает ситуацию, когда сначала жаждут порабощения, а потом требуют свободы! – сказал Павел.
– Наверное, ты прав. Но разумные решения принимаются лишь тогда, когда ты чем-то обладаешь. Я же ничем и никем не обладаю…

Утром после завтрака Павел спросил:
– Аннушка, какие у тебя планы на сегодня?
– Буду писать о твоём центре статью. Нужно ещё сделать несколько снимков.
– Прекрасно. В час ты приезжаешь в центр, фотографируешь, а в два мы идём обедать. Рядом приличный ресторан. А вечером на этот раз я тебе буду готовить кофе. И ты увидишь, что он будет не хуже твоего!
Девушка взглянула на него и радостно улыбнулась.
– Значит, будет продолжение?
– Ты против?
– Я – за!

Прошла зима. На смену пришла долгожданная весна! Деревья оделись белым цветом, и воздух наполнился дурманящим ароматом сирени.
Вот уже четыре месяца Анна жила у Павла и была счастлива. Да и он привык, что дома его ждёт любимая женщина.
Анна оказалась прекрасной хозяйкой. В доме всегда было убрано и сытно, и Павел всерьёз задумал узаконить с нею отношения. К тому же несколько дней назад Анна призналась, что беременна.
– Вот я и говорю: пора нам в загс. У ребёнка должен быть отец!
– Я разве против? Давай в субботу пойдём к моему отцу. Уверяю тебя, он нормальный мужик. Да и ты своей маме мог бы, наконец, написать обо мне!
– Ей и позвонить можно. Как только скажу, она тут же примчится. Ты ещё не знаешь мою маму! К тому же у меня есть ещё кому рассказать о тебе… Ладно. В субботу идём к твоему отцу.
11.         Дом Леона Захаровича Золотарёва располагался на Пушкинской, одной из красивейших улиц Ростова. Его строила фирма, которой вот уже более десяти лет он же и руководил. Сам выбирал себе этаж, следил за отделочными работами. Всё там было продумано до мелочей. Большой холл, просторные четыре комнаты, кухня, удобства… Правда, сейчас так не строят, да и отделочные материалы нынче другие. Но Леон Захарович не собирался ничего переделывать. Здесь он бывал редко. На работе с раннего утра и до позднего вечера. И так без отпусков и выходных уже много лет.
Представления о том, что руководитель может ничего не делать и только погоняет подчинённых и плюёт в потолок, – совершенно неверны. Как-то приятелю, живущему в соседней квартире, депутату областного Законодательного собрания, так и сказал:
– Работаю как папа Карло. Забыл, как выглядит море. Знаю, что остановлюсь, и всё! Конкуренты в затылок дышат. Земля под строительство дорожает. Техника старая. Оборотных средств вечно не хватает. Часто строим на деньги людей, которые купили жильё в этом доме… Да что я тебе говорю? Разве ты сам не знаешь?!
– Ты не скули! Молодуху приласкал. Её развлекать нужно, а то…
– Да знаю… Но, поверишь, нет ни времени, ни сил, ни желания…
         
Вот именно к Леону Захаровичу, предварительно созвонившись, и собрались Анна и Павел. Договорились на семь вечера в субботу. Раньше Леон Захарович прийти домой не мог.
– Буду рад тебя, дочка, видеть, – рокотал в трубку счастливый отец, – а то уж забыл, как выглядишь. Ты будешь не одна? И слава Богу! Наконец, дождался! Может, скоро и внучку увидеть доведётся! Я уж потерял надежду! Приходите! Буду рад…
Май в том году был особенно тёплым. Деревья шелестели листвой, птички пели, радуясь весне. В парках, на газонах зеленела трава. Люди в цветных нарядах словно сами расцвели на тёплом солнышке.
– Чёрт побери, – сказал Павел, запирая квартиру, – волнуюсь, как школьник…
– Не каждый же день ходишь свататься, – утешала его Анна. – Мне даже приятно, что ты волнуешься. Но успокойся: мой папа – мировой мужик. Он тебе понравится.
– Да зачем он должен мне нравиться? Довольно, что ты мне нравишься!
Они сели в машину и поехали к дому Леона Захаровича.
Дверь открыл хозяин. Обнял и поцеловал дочь. Потом с любопытством посмотрел на Павла и дружелюбно улыбнулся.
– Леон Захарович Золотарёв, – представился он. – А вас, молодой человек, как звать-величать?
– Павел Матвеевич Борисов. Рад знакомству.
– Если бы ты, Паша, только знал, как я рад, – сразу переходя на «ты», сказал Леон Захарович. – Думал, не дождусь! Чувствуйте себя как дома. Это ведь Аннушкин отчий дом.
В холл из кухни вышла Лидия Герасимовна, женщина лет тридцати пяти. Она была в фартуке и с полотенчиком в руках.
– Леон, приглашай гостей в комнату. Что ж вы столпились в прихожей? А я пирог яблочный по этому поводу испекла. Сейчас чай пить будем.
– Почему же только чай? Можно что-то и покрепче, – сказал Леон Захарович.
Они прошли в большую комнату, освещённую люстрой из чешского стекла. Тёмная традиционная полировка мебели. Богатый интерьер семидесятых годов прошлого столетия. Мебель Ростовской фабрики Урицкого. Диван, телевизор, бар с красивыми бутылками… На столе – ваза с фруктами, вина, соки.
– Мы к тебе пришли с двумя новостями, – сказала Анна, усаживаясь на диван.
– С двумя? Знаете что, ребята, я не волшебник, я – стратег! Об одной – догадываюсь. Ты, наконец, решила выйти замуж! Ну, что ж, я счастлив и рад! Жаль только, что мама не дожила до этого дня… А ты, Паша, чего молчишь? Расскажи хотя бы кратко о себе. Кто ты? Чем занимаешься? Кто твои родители?
Павел был готов к таким вопросам. Понимал, что родным Анны интересно больше знать о нём, поэтому спокойно ответил:
– Я врач. У меня своя фирма – центр современной медицины. Отец давно умер. Мама работает врачом в Краснодаре. Что ещё вам сказать? Мы любим друг друга, и у нас скоро будет ребёнок!
– Это вторая новость, которую я хотела тебе сообщить, – сказала Анна и обняла отца. – Ты только не волнуйся! Больше новостей у нас нет.
Леон Захарович засиял от счастья. Он встал, открыл красное вино и разлил по бокалам.
– Если бы вы только знали, как меня обрадовали! Спасибо, Аннушка! Спасибо, родная! Лида, – крикнул он жене, – иди скорее сюда! Ты слышала? Они решили пожениться, и у них скоро будет малыш!
В комнату вошла Лидия Герасимовна, неся на блюде румяный ароматный яблочный пирог.
– Вот и сбылась твоя мечта! Станешь дедом! Может, тогда чаще будешь бывать дома!
Леон Захарович подал бокалы дочери и Павлу.
– За вас, родные! Будьте счастливы.
– Спасибо, – сказал Павел, – но я за рулём. Он поставил бокал на стол. – Я выпью сок.
– Ты не уговаривай его, – заступилась за Павла Анна. – Он пить не будет.   
– Мы все живём по правилам. Но если правила меня не устраивают, я стараюсь придумать другие! Но уговаривать не буду. Уважаю… А то в последнее время то и дело слышим: женщину сбил выпивший водитель… Алкаш переходил дорогу не на тот свет и попал на тот. Вы можете не пить. Тебе тоже пить не стоит: нужно думать о внучке! А мне можно! Только пить я буду за вас не сироп.  Лида, выпьем мы за ребят! – Леон Захарович встал, достал из бара бутылку коньяка и налил в бокалы. – Я – строитель. Не привык пить чайными ложками. К тому же и повод серьёзный, да и завтра – воскресенье. Можно позже пойти на работу.
– Мог бы и не ходить. Воскресенье же, – сказала Лидия Герасимовна.
– О чём ты говоришь, Лидуся?! Ты знаешь, что такое сдача объекта? Сумасшедший дом! Столько недоделок! Хорошо бы успеть… – Он выпил коньяк и спросил: – А когда свадьба?
– Пап! Мы не хотим никакой шумной свадьбы, свадебных платьев, поездок на лимузине, фотографирований. Соберёмся тесным кругом. Ты только не отговаривай. Это твёрдое наше решение…
Леон Захарович некоторое время молчал, размышляя над словами дочери. Потом наполнил бокал коньяком, выпил одним глотком, как пьют водку, закусил конфетой и сказал:
– Пусть будет по-вашему. Но есть и у меня условие: это событие мы отметим здесь. Как ни крути – это твой отчий дом! С нашей стороны, как я понимаю, буду я и Лида. С вашей стороны – твоя мама…
– И отец… – сказал Павел.
– Позволь. Ты же сказал, что отец умер.
– Это сложная история. Воспитывал меня не родной отец. Лишь год назад я узнал, что у меня есть биологический отец, живёт в Москве. Он не виноват в том, что так получилось. Узнал обо мне недавно. Мама перемудрила. Я хотел бы, чтобы он присутствовал на этом событии.
– А кто он? Кем работал?
– Полковник ФСБ в отставке, военный пенсионер. Нормальный мужик.
– Ладно. Итак, нас будет шестеро. А что вам подарить на свадьбу?
– Папа! – воскликнула Анна. – Кто же об этом спрашивает?
– Я спрашиваю. Раз уж у нас всё не совсем нормально, почему не могу поинтересоваться, что вам подарить? Я не знаю, как вы живёте, в чём нуждаетесь. Начать жизнь с нуля легко. Сложнее выйти из минуса... Дарить деньги не хочу. Хотелось бы, чтобы осталась память… Ведь я тебя, Аннушка, очень люблю!
Анна подошла к отцу, обняла его, поцеловала в щёку.
– Я знаю, родной…  Но у нас всё есть: трёхкомнатная квартира, машина… И самое главное, мы есть друг у друга!
– Ладно… Я что-нибудь придумаю… – Потом, что-то вспомнив, улыбнулся. – Я однажды слышал у нас на стройке, как бригадир штукатуров говорил своей любимой. Хочешь, говорит, подарю тебе небо, звёзды, луну, всю вселенную... А девчонка посмотрела на него с удивлением и спросила: Петя, а что, денег совсем нет?! Вот такие бывают разные представления… Ну да ладно. Теперь давайте согласуем время. Хорошо, если это мероприятие мы проведём во второй половине июня. Как вы на это смотрите?
– Пусть так. В загс мы можем пойти и раньше, а отметить событие можно и в июне.
Потом Леон Захарович расспрашивал Павла о его центре. Обещал в ближайшее время обязательно заглянуть.
Было уже около одиннадцати, когда Анна и Павел уехали домой.

На следующий день решили никуда не ходить и побыть дома, но после завтрака неожиданно прозвучал звонок телефонной трубки, оставленной Моней.
– Моё тебе с кисточкой! Давно не видел. Как ты ничего себе?
– У меня всё нормально. Вы деньги получили? Что-нибудь не так? Я же посылаю подробный отчёт…
– Да нет… Чтоб я так жил, сам никогда не думал, что так будет… Нет-нет, звоню совсем по другому поводу.
– Что-то случилось?
– Это как посмотреть. Был такой еврей по фамилии Эйнштейн, так он говорил: всё относительно. Но принять к сведению ты таки должен.
– Так не тяните, говорите, что произошло?
– Я не тяну кота за хвост. Терпение, мальчики, как говорила тётя Песя, бандерша с Молдаванки, особо страстным клиентам.
– Да что случилось? Что я должен знать?
– Ты в курсах, что на ментовку повесили новую вывеску. Теперь они полицаи, ни дна им ни покрышки.
– Каким боком это меня может коснуться?
– А ты помнишь, что у вас в Краснодаре был такой Пупок, мент поганый, который крышевал наркош и проституток, а потом разинул рот на кладбище, где ты хозяйничал.
– И что?
– А то, что его теперь перевели к нам. Да с повышением. Он теперь заместитель по тылу… Так вот эта сволочь с собой привезла и своих шестёрок. Ты помнишь того следака, который тебя мурыжил в СИЗО? Он теперь здесь начальник следственного отдела…
Павел некоторое время молчал. Потом спросил:
– И зачем вы мне всё это говорите?
– Просто к сведению… Мы с тобой, чтоб ты таки знал, партнёры! Не особенно высовывайся…
Настроение было испорчено. Анна, увидев это, стала допытываться: что случилось?
– Помнишь, я тебе рассказывал свою кладбищенскую эпопею? Так вот, того мерзавца полковника, который состряпал на меня дело и хотел прибрать к рукам криминальный кладбищенский бизнес, перевели в Ростов, да ещё с повышением. Теперь он заместитель начальника УВД по тылу. А он притащил сюда своих волкодавов. Следователь, который меня допрашивал в следственном изоляторе, сейчас здесь какой-то начальник… Вот такие пироги с котятами…
– Откуда такие сведения?
– Звонил Моня. И о нём я тебе рассказывал. Он – основной акционер нашего центра…
Анна некоторое время молчала, размышляя, как найти выход из создавшегося положения. Потом вдруг сказала:
– Знаешь, дорогой! Тебе нужно двигаться во власть! Да-да, именно во власть, чтобы зубы свои паршивые сломали эти шакалы, если попытаются тебя укусить!
– В какую власть? Я недавно в этом городе…
– В депутаты Законодательного собрания области… Хорошо бы об этом поговорить с папой. Он в таких делах дока да и помочь может не только советом.

Через неделю, предварительно позвонив, к центру подъехала белая «Волга» и из неё вышел Леон Захарович.
– Время обеденное. Вырвался ненадолго, – объяснил он, поднимаясь по лестнице в сопровождении Павла.
Они долго бродили по центру, потом вышли во двор и Леон Захарович внимательно оглядел рядом стоящие постройки. Он был молчалив и о чём-то сосредоточенно думал.
– Нас с обедом ждёт Аннушка. Я живу недалеко, в семи минутах ходьбы…
Они подошли к дому и поднялись на четвёртый этаж.
За обедом разговор шёл о центре. Как оказалось, Леон Захарович строил не одну больницу.
– Тесновато у вас, – сказал он. – Что это за стационар на десять коек?! Если уж говорить серьёзно, то и кабинеты маленькие, неудобные. Сразу видно, что здание не приспособлено под медицинский центр… Но, понимаю, это не от вас зависит. И вот о чём я подумал, дети мои: а почему бы тебе, Паша, не построить хоспис? Нужное дело. Сколько безнадёжных больных связывают по ногам и рукам своих родственников?! Уход за ними требует определённых навыков. А что такое хоспис? Одноэтажное здание. Никакого сверхдорогого оборудования. Капельницы, инъекции, уход… Больные с прогнозируемым неблагоприятным исходом заболевания получают достойное обслуживание.
Павел слушал, и думал: где можно построить этот хоспис? Вокруг ни клочка земли. А таких больных хорошо бы на колясках вывозить на воздух…
– Вы же видели всё, – сказал Павел. – Где его строить? К тому же перед нами стоят и другие проблемы…
– Где строить? А я видел там за домами огромный участок земли, на котором стоят построенные без всякого разрешения металлические гаражи! Там и строить! На тех площадях и хоспис можно разместить, и сосновую аллею посадить, чтобы выгуливать твоих одуванчиков…
– Но это значит вступить в конфликт с хозяевами гаражей.
– Необязательно. Можно построить им подземные гаражи. А сверху –  шикарную детскую площадку…
– И сколько ваши фантазии могут стоить?
– Этого я не знаю. Нужно ещё раз посмотреть всё, прикинуть, посчитать. Но, уверяю тебя, окупаемость проекта – не более трёх лет. Это очень хорошо! К тому же оформить участок и построить хоспис я помогу. Это и будет моим свадебным подарком. Думаю, через год можно будет принимать одуванчиков. Нет, конечно, твоё финансовое участие тоже необходимо, но можешь мне поверить, стоить вам этот хоспис будет значительно дешевле.
Леон Захарович уже съел тарелку борща, жаркое из баранины.
– Ты, дочка, свари мне кофейку, а то после такого обеда в сон клонит. А что это за проблемы, которые перед тобой стоят? – обратился он к Павлу.
Павел промолчал, а Анна всё подробно рассказала отцу и заметила, что считает единственным выходом стать депутатом Законодательного собрания.
Павел сидел, низко опустив голову, и молчал. Молчал и Леон Захарович, о чём-то напряжённо думая.
– А что? Вполне интересная идея, – сказал, наконец, он.
– Но я не состою ни в какой партии!
– И прекрасно! Можно баллотироваться как самовыдвиженец. Нужно будет собрать десять тысяч подписей в поддержку или внести избирательный залог. Так, кажется. Нужно будет у соседа узнать, как это делается. Я знаю, что самовыдвиженца могут поддержать и партии, и общественные организации. Правда, это будет стоить немало, но игра стоит того.
Когда Леон Захарович уехал, Павел и Анна ещё долго обсуждали создавшуюся ситуацию.
– На самом деле, что этот Пупок может мне сделать, даже если узнает, что я здесь?
– Пойми, родной: не он тебе опасен, а ты ему! Это хуже. Он постарается тебя устранить. Ведь понимает, что ты знаешь о нём всё. Можно было бы натравить на него прессу, но должны быть факты, свидетели… Этого нет.  Твои Туз и Ришелье не будут свидетельствовать против него. Они скорее просто его грохнут. Да и грохнули бы уже давно, если бы он не отказался от кладбищенского пирога и не смылся в Ростов. Но тебе всё же нужно идти во власть…
– Тебе так хочется быть женой депутата? – пошутил Павел и обнял Анну. – Завтра идём в загс. Хватит тянуть. Как-то неудобно, если у невесты будет видно пузо!
– Да я – хоть сегодня! Только нужны свидетели.
– Я приглашу Валентина Сергеевича, а ты кого-нибудь из своего журнала.
Анна улыбнулась, подошла к Павлу и поцеловала его.
– Сбывается мечта идиотки! Неужели завтра я стану Борисовой?!
– Будешь Борисовой! А я всё думаю: умные идеи предложил твой отец. Интересно, какова цена вопроса. Вот куда можно будет потратить лимон зелени Туза! Нужно обязательно поговорить с Моней.

Поначалу Моня не воспринял идею Павла пробиваться во власть.
– Шлёма из дурдома! Зачем, я тебя спрашиваю, тебе нужен этот гембель? Вместо того чтобы заниматься нашим центром, ты будешь протирать штаны на сборищах бездельников?! Или ты адьёт на всю голову и медицина уже бессильна тебе помочь? Нет, ты таки скажи мне, зачем это тебе нужно? У тебя что, насморк?
– Нет, а что?
– Насморк – это верный признак утечки мозгов! Я как-то слышал такую байку: в Монголии решили создать Министерство морского флота. Москва мгновенно отреагировала: «Зачем оно вам? У вас же нет моря!» – «Ну и что? У вас же есть Министерство культуры», – отпарировали монголы.
– Это вы к чему?
– Да ты знаешь, какие воротилы там в депутатах?! Я – известный в стране Дюк Ришелье – жалкий нищий по сравнению с ними! Понимать должен. Это тебе не клизму поставить… Здесь высшая математика нужна!
– Напрасно вы ругаетесь, – сказал Павел. – Есть идея, как использовать лимон Туза. Недалеко от центра можно построить хоспис…
– Хоспис? С чем его кушают?
– Отделение, где досматривают безнадёжно больных или стариков…
– Всё понял, – воскликнул Моня. – Бабки будут платить детки, которые хотят освободить себя от этого тяжкого дела…
– И самое главное: для него не требуется сложной медицинской аппаратуры. Уход, процедуры, питание…
– Красиво поёшь, – сказал Моня. – Только смотреть на эту красоту будет опасно. Как в том анекдоте: «Ребе, я еду в Одессу, курортный город. Слышал, что девушки там одеваются не так, как у нас. Скажите, ребе, а можно мне смотреть на женщину, если она в мини-юбке?» – «Можно». – «А если она на пляже и в бикини?» – «Можно». – «Ребе, а есть такие вещи, на которые еврею нельзя смотреть?» – «Есть». – «Какие, например?» – «Например, электросварка». Каждый день ты будешь вызывать катафалк в свою богадельню. И если это так выгодно, чего же у нас в городе до сих пор нет таких хосписов?
– Есть, но мало… Окупаемость затрат – не более трёх лет. И прибыль приличная… Мне обещали на днях сказать цену вопроса. Но при любом варианте, если деньги мерить кучками, то у нас пока только ямки…
– Хорошо. Только не крути мне то, чем я очень дорожу. Какое отношение этот Пупок имеет к твоим планам?
– Если он узнает меня, а, скорее всего, он уже знает всё обо мне, он натравит своих волкодавов, чтобы помешать, а при возможности и состряпает какое-нибудь дело…
– Я недавно слышал такую байку, – сказал Моня. – Если бы Пушкин родился на сто лет позже, он всё равно бы умер в тридцать седьмом году.  Чего это ты раньше времени так мандражируешь? И с чего бы ему на тебя крыситься?
– Он знает, что я знаю, чем он занимался в Краснодаре…
Моня задумался. Достал сигарету и закурил. Потом спокойно сказал:
– Ты ему – до фени! У тебя нет доказательств. Чего ему тебя бояться? Думаю, если вы случаем встретитесь на Большой Садовой, он пройдёт мимо, сделав вид, что никогда тебя не знал! Это, конечно, если с твоей стороны не будет никаких признаков враждебности. Так что твоё депутатство никакого отношения к Пупку не может иметь. Хотя, как говорил Федя, что живёт в Одессе на Преображенской, известный барыга и скупщик краденого, когда сидел с нами в Воркуте, бережёного Туз бережёт, и твоё депутатство не будет лишним. А что я таки тебя спрашиваю? Полезные знакомства, возможности… Если ты считаешь меня жуликом, глубоко ошибаешься. Там, куда ты так стремишься, будут сидеть деловые люди, которые ворочают не лимоном зелени, а целыми плантациями цитрусовых! Нет-нет, идея эта – не самая умная, что я слышал сегодня, чтоб я так жил! Зачем таки это тебе нужно, я тебя спрашиваю. Есть старая еврейская поговорка: не высовывайся! Это говорю тебе я, Моня из Одессы, Дюк Ришелье!
Леонид Петрович прилететь в Ростов не смог. Приболел. Прислал телеграмму, поздравил молодых, пожелал им счастья…
Девятнадцатого июня, в воскресенье, в отчем доме Анны собрались ближайшие родственники молодых и тихо отметили событие.
– Я так мечтала о пышной свадьбе, – говорила Елена Игоревна. – Но рада, что дожила… Может, ещё и внучка увижу…
– Что у тебя за разговоры, мама?! Увидишь, и не одного! 
Павел сидел рядом с матерью и думал только об одном: «Скорее бы всё это закончилось».
Машину он оставил дома. Не выпить рюмку на своей свадьбе просто неприлично. Решили вызвать такси.         
Леон Захарович, как обычно, был в приподнятом настроении, много пил и произносил длинные залихватские тосты. Потом вдруг отставил рюмку и, словно протрезвев, сказал, обращаясь к Павлу:
– Чтобы ты знал: если я что-то обещаю, как правило, выполняю. Уже есть решение о сносе незаконно установленных металлических гаражей. Теперь предстоит трудный разговор с владельцами гаражей. Но это я беру на себя. Ты здесь не при делах, вроде это всё – не твоя инициатива.
– Вы обещали мне назвать цену вопроса.
– Когда начнём строить, назову… А когда ты начнёшь свою избирательную кампанию? Нужно организовать штаб… ездить по области… Не знаю, зачем это тебе? Я думал о том, что вы тогда мне рассказали. Ерунда всё это… Никому ты не нужен. То, что ты знаешь об этой сволочи, – недоказуемо. У тебя нет ничего на него. Да и ты ему нужен, как зайцу пятая нога.
– Я тоже всё время об этом думаю. Даже если я и пробьюсь туда, что я смогу сделать, если там сидят такие зубры, которые будут биться насмерть за возможность делать то, что хотят. И это не всегда то, что нужно простым людям.
– Ты прав, Паша. – Леон Захарович выпил коньяку, наколол вилкой ломтик лимона и отправил его в рот. – Наши правители придерживаются известного правила: пусть ненавидят, лишь бы боялись! Но неужели ты думаешь, что стоит тебе стать депутатом, и сразу всё изменится?! Завтра проснёшься другим человеком в другой стране?! Правда, есть ещё отговорка: зато дети будут жить в новой стране. Ерунда всё это! Политика – это резервуар нечистот. Трудно оставаться независимым, плыть против партийных и беспартийных течений, следуя своим убеждениям, курсом, кажущимся единственно верным. Непременно потонешь! А те, кто призывают к борьбе с существующей властью, сами готовы задушить кого угодно за свою часть пирога. Сегодня все заражены агрессией. Площадки для митингов всё больше походят на боксёрский ринг. Жалобы на маленькие зарплаты, пенсии, неудавшийся брак, плохое жильё… Ругать, неважно кого, неважно за что…
Интересно, какими методами станет пользоваться лидер оппозиции, доведись ему победить нынешнюю власть. Это мы знаем из истории. А что сейчас происходит в Египте?! У оппозиции нет ни ясной программы, ни признанного лидера. Владимир Высоцкий когда-то пел:
…Мы не сделали скандала –
       Нам вождя недоставало…

Один ты ничего не сделаешь, а большая вероятность, что получишь так, что мало не покажется! У нас и пришибить могут. Может, действительно бросить затею с этим депутатством? Делай своё дело и воспитывай наследницу…
– Ты так убеждён, что будет девочка? – улыбнулась Анна.
– А почему ты до сих пор не сделала УЗИ? – спросила Елена Игоревна.
– На днях пойду… А что касается депутатства, я много думала об этом и, пожалуй, согласна с папой. Можно голову сломать. Понимаю, что сначала мы хотели себя обезопасить от этой сволочи. Но потом, поразмыслив, поняли, что ни мы ему, ни он нам не нужны. С чем, с какой идеей туда идти? Сделать здравоохранение лучше? Но там такие зубры сидят, которые получают миллионные откаты за медицинское оборудование, ремонт больниц, строительство… Да они из тебя форшмак сделают! Ты в городе – новичок. У тебя нет ни друзей, ни единомышленников. Наверное, они, конечно, есть, но тебя никто не знает… Нужно поработать в городе, ближе познакомиться с коллегами… Повторяю, я тоже считаю, что не стоит тебе идти в депутаты.
Елена Игоревна и Лидия Герасимовна сидели и слушали. Они плохо понимали, о чём идёт речь, но видели, как серьёзно говорил Леон Захарович, как внимательно его слушают Павел и Анна.
Леон Захарович предложил выпить. Павел с удовольствием поднял рюмку и, вздохнув, сказал:
– Словно камень с души упал, и дышать стало легче. В самом деле: зачем мне это депутатство? А завтра мы с тобой, – обратился он к жене, – поедем на УЗИ. Хочу знать, кто у нас первенец!
– А что, будет продолжение?
– А как же! До трёх сыновей!
За столом снова поднялся шум. Говорили все. Желали молодым счастья и здоровья.