Таинственные повороты судьбы

ТАИНСТВЕННЫЕ ПОВОРОТЫ СУДЬБЫ.

Характеристика и мечты.

Было это давным-давно, почти как в сказке, – громадных тридцать девять лет тому назад, без трёх месяцев.
Шагал в ту пору по земле безмерно далёкий от нынешней эпохи - 1974 год. Страна, в которой я тогда жил, была совсем иной – громадной, жизнерадостной и беспечно-наивной, несмотря ни на что. И сам я был в ту пору беспечным, наивным и мечтательным юбиляром, разменяв в том августе свои двадцать два, блестящих, как две новые копейки, годика.
Недавно, листая альбом со старыми фотографиями, я наткнулся на производственную характеристику, выданную мне летом упомянутого выше 1974 года администрацией рубежанского химкомбината «Краситель» (Луганская область) для поступления в московский Литературный институт.
В характеристике сообщалось, что имярек такой-то работает в литейном отделении ремонтно-механического цеха химкомбината с сентября 1973 года в качестве формовщика и в настоящее время (июнь 1974 года) осваивает профессию заливщика-выбивальшика.
На самом деле я не собирался этого делать, ибо имел в жизни совсем иные планы. Но тогда была мода на овладение смежными профессиями и мне сделали в характеристике столь скромную по лукавости приписочку.   
Впрочем, из-за последствий полиомиелита, которым я переболел в раннем детстве, эффективное освоение подобных физически тяжёлых профессий было мне просто не под силу.
А вот писателем я, действительно мечтал стать. Но в 1974 году у меня не было написано ни единого законченного рассказа, чтобы послать на творческий конкурс. А без прохождения творческого конкурса поступить в знаменитый Литературный институт имени А. М. Горького Союза писателей СССР было делом невозможным.
Чтобы приблизить воплощение своей мечты, я решил уехать в Москву, устроиться в столице на работу дворником, получить там свою маленькую коммунальную конурку и готовиться усиленно для поступления в следующем 1975 году в свой заветный писательский институт.

Соблазн иного поворота судьбы.

В Москву я уехал рано утром в самый день своего двадцатидвухлетия – 2 августа. Это была пятница. Позже сам я долго не мог понять: почему взял билет на cтоль неудобный день. Ведь приехал я в столицу в субботу, когда во всех нормальных чиновничьих конторах был законный выходной. И я, разумеется, не мог этого не знать.
При более пристальном анализе вспоминается, впрочем, что билетов на Москву на ближайшие дни вокруг 2 августа не было. И когда кассир предложила мне раздражённо этот вариант, я, без раздумий согласился и взял билет. В тот момент мне почему-то даже в голову не пришло поинтересоваться, какой это будет день недели. Мне тогда не терпелось быстрее уехать в Москву, чтобы начать там новую и столь желанную для меня жизнь.
Впрочем, через годы, оглядываясь мысленно назад, я понял, в чём была причина той моей заторможенности. Была она, разумеется, не случайна, как нет вообще ничего случайного в этом таинственном земном мире. Но об этом позже.
К родственникам московским, адрес которых дала мне мать, я почему-то твёрдо решил не ехать. Словно для меня было совсем не важно зацепиться столь нехитрыми и то же время вполне надёжными путями за прекрасную столицу великого тогда Союза и осуществить свою заветную мечту поступления в писательский институт.
А вот через 15 лет, во время участия моего в девятом Всесоюзном совещании молодых писателей в мае 1989 года, я поехал к тете Вале и дяде Егору, и потом не раз останавливался у этих прекрасных и гостеприимных людей сам, а также со всей нашей семьёй. 
Но пока на дворе было лето 1974 года и до моего участия в упомянутом совещании было ещё ох как далеко.
Приехал я в Москву на Павелецкий вокзал утром в субботу и начал искать жилищно-коммунальные конторы в его окрестностях. Но и одна, и вторая из таких контор, которые я сумел найти по подсказкам местных жителей, оказались (разумеется!) закрытыми. Эти же люди предостерегли меня от дальнейших бесплодных поисков.
Разумеется, я был сильно разочарован такой ситуаций и весьма зол на свою беспечность.
Зато во время поисков столичных ЖКО попалось мне представительство в Москве знаменитой в то время в СССР комсомольской стройки: строительства в татарском городе Набережные Челны Камского автомобильного завода и Нижнекамской ГЭС.            
Это представительство оказалось открытым и я не смог удержаться, чтобы не зайти туда. Молодой мужчина и девушка, сидевшие там,  обрадовались случайно забредшему к ним прохожему, и начали усердно агитировать меня ехать на строительство Камского автозавода. Я объяснил им, что уже жил в Набережных Челнах и работал в Гидрострое с февраля 1971 года по февраль 1973-го. И уехал оттуда, чтобы готовиться дома для поступления в московский Литературный институт. Ибо, живя в общежитии, я не сумел серьезно заняться такой подготовкой. 
А с другой стороны мне временами очень хотелось ещё раз вернуться в Набережные Челны и попробовать там ещё раз устроить свою судьбу. В первый раз многое у меня там пошло наперекосяк: тут и неудачная любовь, и кризис в работе на должности освобождённого комсорга управления арматурно-монтажных работ Гидростроя, и прочие нелады и нескладухи.
В то же время жизнь моя в Набережных Челнах была намного интереснее и насыщеннее, чем по возвращении домой, в город Рубежное, что на Луганщине.
Узнав, что у меня есть профессия электросварщика 3-го разряда, мужчина и женщина горячо взялись агитировать меня ехать без раздумий на строительство КамАЗа. Описывали льготы, которые я буду иметь, поехав туда по их путёвке.
Но я всё-таки устоял от их искушений, хотя временами очень хотелось поддаться на заманчивые  предложения этих агитаторов-профессионалов и опять оказаться в дорогих моему сердцу Набережных Челнах.
Пообещав подумать и зайти к ним в понедельник в случае своего согласия с их предложением, я ушёл из этого представительства в весьма смятенном состоянии духа.

Московские окна и вокзальные страдания.

Впрочем, была только середина субботы и до понедельника было ещё ох как далеко!…
Накупив московских газет, я вернулся на почти родной мне в ту пору Павелецкий вокзал. Нашёл свободное место на скамейке в многолюдном зале ожидания и погрузился в чтение. 
Вечером, оставив на скамье газеты и попросив соседа постеречь моё место, я сходил перекусить в вокзальный буфет и прошёлся немного по ближайшей улице.
Глядя на окна стареньких и невзрачных здесь в те времена московских домов, в которых всё чаще загорался уютный электрический свет, я чувствовал острую зависть к людям, что жили там. Мне тоже очень хотелось жить в этом прекрасном, великом городе и учиться в прекрасном и неповторимом Литературном институте.
Впрочем, я тогда был вполне уверен, что скоро тоже стану москвичом, пусть даже не полноценным, с временной пропиской и в ипостаси скромного дворника. И от этой мысли становилось легко и радостно на душе.
Ночь с субботы на воскресенье была почти до бесконечности долгой и нервотрёпной. Милиция несколько раз выгоняла из здания вокзала всех нас – безбилетников. Немногочисленные скамейки быстро облеплялись наиболее шустрыми из конкурентов. Остальные, и я в их числе, слонялись неприкаянно, пытаясь где-то присесть, чтоб хоть как-то подремать. Ночь августовская выдалась довольно прохладной и я порядком замёрз. 
Воскресенье прошло для меня уныло, тягостно и в состояние какой-то тупой полудрёмы. Я бродил в каком-то парке. Пытался подремать то на скамейке, а то и  вовсе на краю солнечной полянки, прямо на земле, покрытой довольно сочной травой.
Но усталость, маета и тоска лишь нарастали. Приходили мысли поехать к родственникам, объяснить им ситуацию и попросить разрешения просто отоспаться до понедельника. А там уж решать свои дела по устройству дворником, с жильём и прочие. Родственники жили где-то совсем рядом с метро 1905 года. Ехать с метро Павелецкой было совсем недалеко. Но…
Что-то внутри меня упрямо противилось этому простому и по-человечески вполне разумному и толковому предложению.

Кому это было нужно?...

Я вернулся на Павелецкий вокзал. Мысль о том, что придётся провести здесь ещё одну долгую и тягостную ночь, похожую на предыдущую, меня всё больше угнетала.
На поездке к родственникам стоял какой-то жёсткий, неведомый мне запрет, который я не мог преодолеть.
Терзаясь в тягостных сомнениях, я подошёл к табло с расписанием поездов и стал вначале рассеянно, а потом всё внимательнее изучать его.
Ближайший поезд, идущий в нужном мне направлении, отправлялся отсюда через пять с половиной часов, - в десять вечера.
Уехать домой!? Вначале я был просто поражён подобной мыслью, столь нагло подсунутой мне кем-то невидимым посторонним.
Вернуться домой?! Да это же верх идиотизма! Разве для этого ехал я сюда, чтобы вот так бездарно и постыдно возвращаться домой?! Возвращаться буквально на следующий же день после столь дурацкого или, скажем мягче, странного приезда в столицу на августовский викенд!… Кому это было нужно?!
Возмущённо препираясь с собой, я сел на скамейку, пытаясь понять, почему в голову мою пришли столь странные мысли. Только ли от усталости или тут есть какое-то рациональное зерно. 
И кто-то тихий и спокойный начал рассудительно и утешительно уговаривать меня, что надо ехать домой и там готовиться к поступлению в мой заветный Литературный институт.
Ибо совсем нет гарантии, что мне, как будущему московскому дворнику, дадут отдельное жилище. Скорей всего поселят куда-то в общежитие в комнату на три, а то и четыре человека. Кто-то из них, вполне возможно, окажется любителем выпить и поскандалить, другой, как это часто бывает, будет приводить девушку на вечер или даже на ночь, соответственно попросив соседей исчезнуть куда-то хотя бы на несколько часов. Третий просто может оказаться нервным и заводным психом, талантливым вампиром по части отравления жизни тем, кому «посчастливилось» находиться с ним рядом в момент его хренового настроения. А особенно тем, кто удостоен чести пребывать с ним рядом каждый день.
И вместо ежедневной сосредоточенной моей подготовки в вуз, получится одна противная фигня.
Нашлись и иные убедительные доводы в пользу того, что надо мне возвращаться домой, находить какую-то соответствующую работу (пусть даже какого-нибудь  захудалого сторожа) и готовиться в свой  прекрасный Литинститут.
В общем, всеми этими очень убедительными в тот момент доводами рассыпались в пух и прах все мои красивые мечты о дворницкой жизни в Москве. 
И тогда я пошёл в кассу и взял обратный билет на десять часов сегодняшнего вечера.

Обстоятельства, судьба и кто-то третий.

Сев в поезд, я с трудом дождался раздачи постельного белья и тут же завалился в блаженный сон. Проснулся почти в десять часов утра и с тихим ужасом начал вспоминать, что вчера самым дурацким образом уехал из Москвы.
Вчерашние доводы уже не казались мне столь убедительными. В конце концов, говорил я себе всегда можно уговорить комендантшу общежития переселить меня от непутёвых соседей в другую комнату. Хотя, в таком случае непонятно, зачем было уезжать из Набережных Челнов?! Можно ведь было и там… Разумеется, можно было! Но ведь уехал я оттуда не только из-за этого…
Да и вообще, разве я затем стремился в Москву, чтобы опять жить в опостылевшем мне общежитии!…
Так, лёжа на вагонной полке, я спорил и препирался с собой почти два часа. А потом почувствовал сильный голод и решил сходить пообедать в вагон-ресторан.
Соседом моим за столиком оказался мужчина лет сорока, задумчиво пьющий коньяк под какую-то лёгкую закуску. Познакомились. Он оказался сотрудником правоохранительных органов одного из крупных городов Донецкой области.
Разговорились. Собеседник предложил выпить с ним коньячку. Я вначале отказывался. Но, видимо, не слишком твёрдо. Незаметно за беседой выпили коньяк собеседника и я счёл своим долгом заказать от себя графинчик такого же напитка.
Офицер рассказывал о тяжкой своей работе, о различных приключениях и смертельно опасных ситуациях, в которые довелось ему не единожды попадать. Пожаловался скупо, что в свои тридцать девять лет он всё ещё не имеет семьи, хотя очень любит детишек и мечтает иметь троих сыновей и дочку.
Я искренне сочувствовал и сопереживал исповедующемуся передо мной собеседнику и пожелал, чтоб мечты его в полной мере осуществились.
Был я, разумеется, не столь закалённый в отношении спиртного, как мой многоопытный собеседник. Потихоньку меня довольно крепко развезло. Хорошо, что окончательно я не потерял бдительности и попросил собеседника-собутыльника, точнее сографинника, помочь мне встать на нужной станции.
Что он и сделал. Расстались мы почти друзьями. Правда, я весьма скверно держался на ногах, а от восьмидесяти рублей, с которыми я уезжал в Москву, остались жалких девятнадцать рубликов… То есть прокутил я в ресторане с моим добрым соседом весьма солидную в моей тогдашней ситуации сумму в тридцать «рваных», как обзывали в то время советские рубли…
Подобного кутежа со мной прежде не случалось.
Переночевал я у школьного друга, Сергея Ведерникова, живущего недалеко от рубежанского железнодорожного вокзала. Попробовал занять у него денег, чтобы опять уехать в Москву, но он был человеком женатым и не мог поддерживать авантюры наивных друзей кредитной ссудой, которая, к тому же, неизвестно когда будет возвращена. Хотя я и обещал, что верну деньги как можно быстрее. Впрочем, так обещают все люди, когда просят взаймы денег. И делают это обычно вполне искренне…
У второго друга я и так был должником, третий тоже не смог мне ничего занять, для новой моей попытки покорения Москвы.
И тогда я смирился. Был я в ту пору атеистом, но верил, что в судьбе человеческой много тайн необъяснимых и загадочных. В данном случае я понял одно: судьба, обстоятельства и кто-то ещё, влияющий на мою судьбу, категорически против моего отъезда отсюда. Против того, чтобы я уезжал сейчас в Москву, в Набережные Челны или куда-либо ещё из города Рубежное, где я к тому времени прожил, в общей сложности, шестнадцать из своих двадцати двух на ту пору земных лет.

Совет друга и таинственная встреча с «ней».

А через несколько дней после моего непонятного для многих и воистину позорного в моих собственных глазах возвращения домой я встретил ещё одного своего школьного друга – Александра Кирпиченко. Он-то и подсказал мне работу, где я и встретил ту единственную, из-за встречи с которой меня и вернули из Москвы таинственные и неведомые мне в ту пору мои небесные покровители. А точнее, мои небесные Родители.
Впрочем, в то время я всего этого, разумеется, не мог знать. И потому искал не «её», посланную мне свыше любимую девушку, а работу, которая могла бы мне помочь серьёзно подготовиться к поступлению в Литинститут.
Александр Кирпиченко работал в ЖКО слесарем контрольно-измерительных приборов и автоматики газовых котельных города Рубежное. Услышав о моих проблемах, он посоветовал мне идти на курсы операторов газовых котельных. В газовых котельных города, объяснил он, трудится немало местных студентов вечернего или заочного обучения, ибо работа эта весьма благоприятствует совмещению её с учёбой в вузе или техникуме.
Я так и сделал. После окончания теоретических курсов операторов  (кажется, двухнедельных), нашу группу новичков направили в конце августа на практику в небольшую газовую котельную, расположенную в подвале дома по улице Пушкина, 4. 
А в понедельник 2-го сентября 1974 года я увидел впервые её – свою будущую жену, любимую и несравненную Лию, Лиечку, Лию Кирилловну.
В этой же котельной находилась одна из мастерских бригады слесарей ремонтников по газовым котельным. В тот день один из слесарей объяснял здесь нам, практикантам, устройство и работу запорной газовой арматуры: кранов, вентилей, задвижек.
Послышался весёлый девичий смех, топот ног по ступенькам и в подвальное помещение котельной вбежали три девушки. Одна из них выделялась не только красивой фигурой, обтянутой простым спортивным костюмом, но и какой-то особенной обаятельностью, юмором, светлой жизнерадостностью.
Сказать, что влюбился с первого взгляда, я не могу. Но приятное и светлое ощущение от встречи с этой доброй, весёлой и жизнерадостной девушкой, осталось в моём сердце надолго. Как оказалось потом, на всю оставшуюся жизнь.   
Хотя в момент первой встречи я, разумеется, не мог и догадываться, что именно ради встречи с этой обаятельной и ни на кого не похожей девушкой, - меня и вернули в начале августа из Москвы мои таинственные небесные покровители. Точнее, наши с ней чудесные Небесные Родители…
Сообразил я об этом лишь через многие годы нашей с Лиечкой совместной жизни…
Поженились мы с Лией в 1975-м, а в заветный свой Литинститут я поступил в следующем - 1976-м году.
Но это уже темы других, отдельных историй.

Продолжение следует.