21. Невидимая метка

     Степнов и подумать не мог, что такие снимающие недельные мозговые нагрузки «питницы» ему придется сделать тремя годами позже практически ежедневными. И, как говаривают при этом, «не пьянки ради, а здоровья для». Превратить столь шутливо-ироничный тост в бескомпромиссную реалию пришлось по воле всколыхнувшей в апреле весь мир Чернобыльской трагедии.
     Локализовать последствия этой крупнейшей в истории  ночной катастрофы, радиоактивное облако которой ушло далеко за пределы Восточной Европы, силами одних чернобыльцев оказалось занятием смерти подобным. Призвали на помощь солдат и резервистов армии, со всех концов и самых необходимых народнохозяйственных специальностей. Поехать в район разрушенного реактора, куда в первые послеаварийные недели отправились также сотни казахстанских «ликвидаторов», вызвался в качестве журналиста-политолога и он. Правда, получить разрешение удалось сложнее, чем в Афган.
    

     – Поймите правильно, Аркадий Степанович, – с непонятной дружелюбностью взял его за локоть уже припорошенный сединой военком. – Вы у нас человек достаточно известный, на хорошем счету у партийного руководства… В общем, мы не видим необходимости в этой вашей поездке, там ведь зона превышающей все мыслимые допуски радиации…
     – А им, первопроходцам нашим, эта радиация не опасна?! – горячо прервал его проситель-доброволец. – Скажете, что для них пребывание там связано с высочайшей государственной необходимостью, а мне можно и «в окопе отсидеться»?
     – Да, им необходимо любой ценой ликвидировать последствия катастрофы, ради спасения миллионов советских граждан. Вам же только нужно получать информацию об этом, которая и так будет  поступать по каналам спецсвязи.
     – А я должен добыть ее сам, взять на ощупь каждое слово бравурных докладов о жизни там наших земляков! Поэтому, – задумчиво прошелся пальцами по своему высокому лбу и коснулся родинки Степнов, – если не оформите командировку официально, доберусь туда «зайцем»…
     – Ладно, капитан запаса! – не дал ему продолжить крамольную мысль военком. – Ваше же здоровье хотели сберечь, а вы… Даю две недели командировки вместе с дорогой, и ни дня больше!
    

     Доехал до Одессы в атмосфере самых невероятных слухов и сплетен о начавшейся перестройке, первых разоблачениях властьдержащих. А в городе с ироничным для того помрачневшего времени названием Белая Церковь уже заканчивалось формирование очередного полка ликвидаторов и чувствовалось настроение людской тревоги. Еще зримее она стала наутро, когда прибыли в наиболее безопасную 30-километровую «зону чернобыльского отчуждения». Степнов здесь встретил группу вернувшихся с боевого задания солдат полка химической защиты. Его перебросили сюда всем личным составом из целинного региона и сходу направили на очистку кровли АЭС. Средь этих и других «отдыхающих» спецов обратил на себя внимание наиболее словоохотливый водитель самосвала.
     – Гайдук, – произнеся первый слог своей фамилии больше на казахский, нежели на украинский лад, представился худощавый с поблескивающей фиксой, невысокий мужчина. – Филипп Гайдук, уже отмотал свое, готовлюсь к дембелю.
     Воспользовавшись его легкой говорливостью, Степнов начал шаг за шагом «раскручивать» собеседника на интервью. Тот поначалу даже увлекся такой непривычной для себя игрой «вопрос-ответ», а потом его солнечную улыбчивость неожиданно сменила тучка настороженности. Он напустил на прищуренные глаза солдатскую пилотку и резким голосом спросил:
     – А на що оно тебе все это нужно знать? Нэ разведчик случаем, а?
     – Да нет, земляк, расслабься, – рассмеялся новорожденный ликвидатор. – Я просто хочу, когда придет время, рассказать о наших ребятах-чернобыльцах в казахстанской прессе.
     – Во-о-от оно що, – теперь уже приподнял рукой пилотку Гайдук и согласно кивнул на блокнот, который незаметно появился на колене его нового знакомого. – Жаксы-жаксы… расскажь, когда нас уже в живых не будет.
    

     Листочек за листочком стал наполняться под шорох шариковой ручки самой судьбой этого человека. Внешне такого простого и даже неказистого, но уже вобравшего в свою жизнь немало радостного, трудного, противоречивого. Именно в те семидесятые годы, когда в здешнем Полесье закладывали город энергетиков, украинский хлопец Филипп в числе военных строителей участвовал в закладке первых его домов. Здесь же освоил профессию шофера, встретил свою семейную «половинку» и после службы уехал с ней в ее родной Казахстан. Пожил в роли тещиного примака, поскитался по другим чужим углам. Счастье подвалило ему лишь когда стал персональным водителем «Волги» председателя райисполкома. Тот за ненормированный характер работы выделил Гайдуку двухкомнатную, с сельским благоустройством, квартиру. И тут вот – Чернобыль! Поехал туда не по приказу начальства, а по зову сердца первостроителя его энергетического пригорода.
     И впервые посмотреть на него Степнову захотелось именно из кабины гайдуковского самосвала. Загрузившись утром «под завязку» бетонным раствором, он привычно вписался в вереницу таких же идущих в самое пекло радиации машин, к так называемому объекту «Укрытие».
    

     – Вот и Припять-городок, который мы с хлопцями закладывали, – выровняв руль тяжело идущего грузовика, без свойственной первостроителям гордости выдохнул Гайдук. – Посмотри, писатель, якый красавчик, а вот без людей в сироту превратился, тоже внутрянкой своей переживает.
     – Да, все вокруг нас живое, потому и дышит, радуется, страдает вместе с человеком, – поддержал его пассажир и стал внимательно вглядываться в европейскую архитектуру этого небольшого города. Его рукотворным украшением берега одноименной речки стали современные многоэтажки вдоль прямых широких улиц, фонтаны, цветники, газоны… Но что это? Аркадий с недоумением перевел взгляд на шофера.
     – Що, понял мою грусть? – не поворачивая головы, заметил он. – Цэ уже стараются наши коллеги-ликвидаторы. Вишь, одни снимают на штык по всему городу зараженный грунт и увозят в могильник, а другие очищенную землю посыпают чистым речным песком. Третьи моют специальным раствором асфальт, дома, даже столбы. А вон те солдатики выносят из квартир вещи, годные только для утилизации…
     – В общем, идет дезактивация территории, – задумчиво замассажировал свою родинку пассажир. – То-то смотрю и горожан уже не вижу, эвакуировали, значит, одни кошки да собаки сиротливо бродят в ожидании своей участи.
    

     Шофер ностальгически вздохнул... Поднял на нос свой «лепесток», как здесь прозвали выдаваемые въезжающим в самую опасную зону марлевые повязки, подтянул рукавицы и глянул на сидящего справа Степнова. Тот молча повторил его процедуры, и оба переключили свое внимание на сужающийся, подобно бутылке, последний отрезок маршрута. По нему настолько интенсивно сновали туда-сюда такие же грузовики, что он во многом напоминал сейчас фронтовую «дорогу жизни»: грузы в кузовах разные, а вот цель одна – спасти десятки и сотни тысяч попавших в беду людей. Только тогда действия военных шоферов сковывали зима и непрочность ладожского льда, а вот помехой в работе их сыновей-«ликвидаторов» стали жара и радиация. С каждой минутой приближения к разрушенному энергоблоку она давала о себе знать все более опасными проявлениями облучения. Даже впервые попавший сюда журналист почувствовал, как начинает пересыхать во рту и появляется головная боль. А уцепившийся обеими руками за баранку Гайдук побледнел, стал часто глотать слюни, сухо закашливаться, на ходу отхлебывать из бутылки воду.
    

     Когда разминулся с очередным самосвалом-порожняком, зашелся вообще удушливым кашлем. И в этом состоянии вместо того, чтобы притормозить, навалился всей грудью на руль и неосознанно нажал на педаль газа. Машина еще более натужно взревела, выскочила на крупно-щебеночную обочину, и начался шквальный грохот «стреляющего» по днищу кузова гравия. Еще пару секунд – и случайно разогнавшийся самосвал словно заклинило. При набравшем ревущие обороты двигателе он остановился настолько резко, что Аркадий едва успел спасти свою голову – выкинул на лобовое стекло руки. Грузовик с инерционным шумом находящегося в кузове бетонного раствора аж «присел» на передние рессоры, и очнувшийся от такой встряски шофер испуганно переорал даже рев двигателя:
     – А это що за хрено-о-овина!
     Хрипло вздохнул, словно проверяя целостность своей грудины, окинул взглядом задумавшегося пассажира и заглушил мотор. Вслушался в наступившую тишину, опять включил зажигание, осмотрел приборную доску и с шоферским чертыханьем покинул кабину. После недолгого обследования машины оба пришли к печальному выводу: отказал компрессор тормозной системы, нужна отрядная «техничка». Ждать эту «скорую» на колесах предполагалось более часа, и разгоряченный Гайдук, приложив к своему лбу ладонь левой руки, устало сказал Аркадию:
     – Садись, земеля, на следующий самосвал и езжай до конца, а я тут сам подожду-разберусь.
 

     Тот без раздумий согласился, но через несколько сотен метров его неожиданно, словно только что сверкнувшая за горизонтом молния, пронзила стыдливая мысль: «Что же я делаю, журналюга-политолог долбаный!? Разве не заметил, что стрелку гайдуковского нагрудного дозиметра уже зашкаливает? Людей с такими полученными рентгенами даже в «зоне отчуждения» не держат – он давно должен быть в домашней постели… Побудет здесь еще пару-тройку часов, и что же от него для семьи останется?... Эх ты! А еще в Афгане служил…».
Гонимый такой оплеухой собственной совести, он еще на ходу открыл дверцу бетоновоза и, не дожидаясь его полной остановки, выпрыгнул на обочину. Развернулся на все 360 градусов и почти беговым шагом устремился к стоящей вдоль дороги машине Гайдука. Тот от неожиданности выпучил покрасневшие от головной боли глаза и упавшим голосом спросил:
     – Шо-то забыл?
     – Вот именно, забыл! – твердо ответил Степнов. – Забыл, что я человек гуманной сферы, обязанный, стало быть, заботиться о других. Поэтому давай, земляк Филипп, теперь поступим так: останавливаем ближайшую попутку, ты на ней возвращаешься в зону, а я все довожу до конца.
     – Ты що, с ума сошел?! Я свое рабочее место не покину.
     – Какой же ты сейчас работник? Тебе срочно надо к врачу!
     – И нэ угова-а-аривай, – склонив на руль обхваченную руками голову, опять закашлялся шофер.
     – А я не уговариваю, как старший сейчас по воинскому званию уже приказываю! – нарочито металлическим голосом резюмировал Степнов и практически стащил его с водительского сиденья.


     Пересадил на возвращающийся после разгрузки самосвал и наказал шоферу незамедлительно доставить Гайдука в медпункт. Сам же, не дожидаясь машины техпомощи, посмотрел на уже раскаленное солнцем небо и принялся за непривычное ему дело. Чтобы в кузове не успел до конца затвердеть бетонный раствор, взобрался наверх и по-хозяйски накрыл его провлажнившимся брезентовым пологом, заделал все щели его возможной течи. Еще раз осмотрел застопоренную тормозную систему, с которой в своей автолюбительской практике еще не сталкивался, и с шоферской готовностью встретил всегда куда-то спешащих слесарей-ремонтников. Помог им устранить неполадку и вписал гайдуковский грузовик в вереницу других доставщиков сейчас самого ценного для АЭС груза.
     Подруливая к этой трагически ставшей мировой знаменитостью станции, поправил на лице марлевую повязку, окинул взглядом территорию взорвавшегося реактора и негромко выпалил:
     – Едри твою мать!... Это какой же силищей надо обладать малопонятному нам «человеческому фактору», чтобы сотворить такую почти фронтовую разруху.


     На берегу живописно обрамленного молодой листвой деревьев водоема-охладителя, над которым возвышается похожая своей полосатостью на матросскую тельняшку труба станции, он увидел доселе неведомые ему радиоактивные обломки. Они со скорбным укором обгорелого металла смотрели со всех уголков территории АЭС. Особенно – с крыши ее машинного зала, и безмолвно предъявляли свой неоплатный счет за проявленную людьми халатно-преступную беспечность. «Именно за нее, – глядя, как рабочие с лопатами помогали очистить кузов от лениво сползающего в «туфельку» слегка уже застывшего раствора, подумал Аркадий, – за эту беспечность сейчас рассчитываются своим здоровьем не только они. Начал оплачивать этот страшный счет самой жизнью и машинист башенного крана, который плавно взял у самосвала и понес наполненную емкость прямо к опалубке возводимого «саркофага». И превращающие этот бесформенный бетон в толстенную стену захоронения радиационной смерти. И десятки, сотни, тысячи других …».
     Размышляя так, он не знал главного – необратимых последствий для всех этих бесстрашных парней. Простояв почти полчаса под усложненной разгрузкой «ЗИЛка», Степнов тоже почувствовал специфическое жжение в горле. Посмотрел на показание нагрудного дозиметра и вполголоса произнес самому себе:
     – Вот и получил свою первую трешку, уже поташнивать начинает… А если бы на этом месте оказался Гайдук? Как хорошо, что я его отправил в зону!


     Быстро осмотрел самосвал и поспешил в обратную дорогу, чтобы лично справиться о здоровье шофера-земляка.
     – Ну що, управился?! – живо приподнялся он с кровати. – А мне уже полегчало, спасибочки тебе за это!
     – Да лежи ты, не беспокойся, твой рейс закончен нормально.
     – Не рейс, а вся моя вахта сегодня закончилась, – с полугрустью и полурадостью, доставая из тумбочки уже початую поллитровку, выдохнул Гайдук. – Завтра будут оформлять меня на возвратку, домой.
     Налил себе треть, а Степнову – полный стакан и, с наигранной куражистостью превознемогая физическую усталость, добавил:
     – Давай, земеля, вымоем на ночь водочкой хоть немного стронция из себя. Хотя видать, що и она не всесильна, раз у меня уже лучевая болезнь начинается. А без выпивки, говорят, бывает еще хуже. Так шо, давай, алга!
     Закусили кусочком хлеба, припасенного с ужина в полевой столовой, и Гайдук осторожно спросил:
     – А може, ты тоже…. Ну, может, вместе поедем?
     – Да мне вроде как рановато, – удивился тот, – еще четыре дня имеется.
     – Так я тоже еще день-два буду бегать здесь с бумажками всякими, вот и хватит тебе управиться с делами-то. А рентгенов набирать себе на память, герой-писака, уже больше не надо. Поехали, а?


     Степнову показалось, что просит он неспроста. «Наверное, ему совсем хреновато, – подумал он, – поэтому и хочет ехать вместе, мало ли что может случиться в дороге». Слегка помассировал свою родинку, глядя в покрасневшие глаза Филиппа, и согласился.
     Ослабленный за два с лишним месяца организм шофера потребовал в дороге самой разной поддержки. И Аркадий пришел к выводу, что тот нуждается в неотложной госпитализации, о чем и сказал встретившей его у поезда супруге. Сам же Гайдук, вяло пожимая на прощание руку, не без иронии вымолвил:
     – Шо ж, давай, описывай наш неравный бой с радиацией… Що с тебя еще можно взять.
     Вернувшись в вагон, еще раз помахал в окно оставшемуся за его белыми шторками ликвидатору и подумал: «Наверное, и вправду моя писанина об этих боях с коварнейшим и невидимым врагом никому не нужна. А чем же еще я могу помочь, как?»
     Решение пришло случайно, по возвращении домой вынужденно ставшей участковой медсестрой супруги. Уже на пороге вечерней квартиры, устало переодеваясь, она с сожалением заметила:
     – Что у меня за участок такой?! До этого приходилось возиться все больше с воинами-афганцами, а теперь к ним стали прибавляться и возвращенцы из-под Чернобыля… Но что я могу? Им стационары нужны!


     Сделав вид, что не придал этому признанию Лины особого значения, Степнов лишь коротко поддакнул ей и окончательно решил ехать утром к министру здравоохранения. Войдя в уже знакомый ему квадратный кабинет с обшитыми лакированной фанерой стенами, обменялся с его коренастым хозяином несколькими дежурными приветствиями и деловито сказал:
     – Я позавчера вернулся с Чернобыльской АЭС, Василий Макарович. Нужна ваша помощь.
     – Что-то случилось? – настороженно снял очки министр.
     – Да, но не со мной. Я случайно побывал в сопровождении одного шофера из глубинки. У него якобы началась лучевая болезнь, надо бы  тщательно обследовать в госпитале для ветеранов, подлечить лекарствами, горным воздухом…
     – Извини, Аркадий, но здесь помочь не могу… несмотря и на наши добрые отношения, – прервал его министр. – У меня нет там мест даже для участников афганской войны…
     – А вы знаете, – теперь уже не дал ему договорить Степнов, – что там, под фактически умершей Припятью, у меня язык ни разу не повернулся сказать о своем участии в афганской операции. И почему? Потому что смерть от пули – можно сказать, штучна и в основном мгновенна. А вот радиация поражает и становится невидимой меткой всех, кто оказался в зоне ее смертельного влияния.
     – Не агитируй…. я же врач, – задумался министр, поднял телефонную трубку и после короткого разговора с руководителем подведомственного подразделения добавил: – Повезло твоему шоферу, через недельку вызовем его через местную райбольницу… А ты тоже не сиди, ставь журналистский вопрос перед правительством, чтобы расширить возможности этого лечучреждения.
    

     – Поставлю, обязательно поставлю и перед ЦК партии тоже, – благодарно обменявшись рукопожатием, заверил Степнов. Вышел в приемную и только сейчас обратил внимание на самой классической формы секретаршу с короткой стрижкой. «Надо же! Обычно чем скромнее девушка лицом, тем фигуристее», – подумал он, а вслух с улыбкой произнес:
     – И где только таких красивых делают? Если б знал, то и в нашу редакцию заказал бы.
     – В родительской аптеке, разумеется, и только по штучному рецепту, – быстро нашлась с ответной шуткой секретарша.
     И он, не зная домашнего телефона своего чернобыльского однополчанина, попросил ее включить телетайпный аппарат. Сел перед его клавиатурой и привычно отщелкал лаконичную записку в адрес нужного ему райисполкома: «Просьба иметь в виду самим и передать водителю Гайдуку Ф.И., что через несколько дней он по договоренности с Минздравом получит направление на спецлечение в республиканском госпитале. С уважением, его однополчанин».
     Нажал на клавишу отправки набранного письма и с удовлетворением пробормотал себе под нос:
     – Вот, Филипп, и мой ответ на твое прощальное «Що с тебя еще можно взять». Постараюсь помочь такой «писаниной» и другим  носителям этой невидимой черной метки.