Глава 5, романтическая повесть

                Глава 5
               
         Ярким утром следующего дня Харитон Иванович торопился на сенокос в сельпо. Мы наскоро завершили шпатлевку лодки, начатую вчера. Лодка-долбленка неустойчива. Я сел - и вода  заструилась фонтанчиками в днище лодки, но мне нечего бояться воды. Сосед принес хорошую подставку для рюкзака и черпак - выпрямленную молотком алюминиевую чашку.

         Харитон Иванович махнул рукой, крикнул уже с косогора: «Пиши!» Я толкнул неустойчивую посудину вниз по течению Я сидел на корме с веслом и подгребал то слева, то справа - больше слева. Лодка имела свой характер, и все норовила идти влево. Я делал три гребка слева, один справа. Со стороны меня можно было сравнить с дедом Мазаем, только вместо зайцев на носу лодки разместился рюкзак. Часа через три пути мне встретились сенозаготовители. Я удивился. Оказывается, по прямой дороге до Верхолузья всего три километра. Интересно, а, сколько же по реке?

         Река равнинная, течет себе спокойно. Хотя она и не широкая, но глубокая, на отдельных участках, где она прямая, плывешь, как по каналу, где медленно меняются декорации: то заросли кустов ивы, то стога сена, то некошеные луга с коричневыми макушками конского щавеля. Поселения встречаются редко, их названия подчеркивают лесное происхождение, скорей политическое: здесь были места ссылки, сюда в вятскую и коми-зырянскую глухомань забрасывали большевики своих врагов - поселок «Двадцать восьмой квартал». Люди здесь в основном временные, и их не тревожит название, но как приятно звучит - Зеленый бор, который раньше тоже носил арифметическое прозвище.
В 28-м квартале мужики на мой вопрос: «Далеко ли магазин?»  - ответили: «Водка есть - заходи». В поселке 28 квартал все улицы разбиты тракторами, летом -  пыль, осенью - грязь, зелень только в палисадниках и огородах. 28 квартал - поселок для временного ночлега, хотя люди живут здесь давно.

        - Сколько километров до следующего поселения? - спросил я
        - У-у! - раздался возглас удивления из нескольких голосов.
        -  Километров пятьдесят, - ответил мужчина в плавках, только что вышедший из воды. - А так попадутся еще заброшенные поселения, да в одном месте рабочие. Вот и все.
        - И все? - переспросил я.
        - Ну, еще люди на сенокосах.
        - А как вы отсюда выбираетесь?
        - Как? - На ЗИЛах или тракторах до Верхолузья, а там самолетом, - ответил все тот же в плавках.
        - Давай бросай свою дырявую лодку, видишь вечер, и обратно, - посоветовали мне с берега.
        - Нет. Я вперед.

        От 28 квартала начинается сплав леса по реке Лузе. Эти парни работают все лето, осень и зиму, чтобы заготовить и вывести сюда на эстакады лес, а затем весной, за несколько дней работы, сбросить результаты своего труда в реку, довериться действиям весеннего напора.

        Река от 28 квартала побежала чуть быстрей, появились перекаты и топляки, они торчат одним концом над поверхностью воды и ритмично ныряют, как пловцы, но с той лишь разницей, что пловцы проходят свою дистанцию и освобождают бассейн, эти же ныряют постоянно, как бы на одном месте, и становятся врагами реки.

        Я был десять часов на воде в этот день. На ночлег остановился поздно вечером. Солнце уже зарылось в облака, но они были неплотными, и оно пробивалось отдельными лучами из-за этих штор и освещало макушки высоких елей на противоположном берегу каким-то бледно-розовым светом. Солнце село в свое положенное время, и только облака светились раскаленными углями, но и они потухли.
Наступили блеклые сумерки.

        Я поднялся на высокий берег. Большая скошенная поляна. Зароды сена. Высохшая ива. Это хорошо - будут дрова. В глубине поляны чернело какое-то болото, где кричал чибис. На противоположном берегу ворчала сорока, видимо, недовольная моим появлением. Я соорудил очаг и начал расстилать постель. Бросил на землю весло, нарубил веток ивняка, сверху бросил сухого сена и расстелил спальный мешок, который закрыл сверху ветками ивы. Это защита от росы. Под голову определил рюкзак, накрыл его полотенцем вместо наволочки. Ночлег был готов. Поправил костер. Сухой короткий треск сломанного дерева, многократно повторен лесом. От этого все нервничала и кричала сорока. Река черной массой проходила мимо, на ней белели только сгустки пены. Вечерело. Лес почернел и отдалился. Зарод сена стал серым и как бы физически увеличился. Костер, потрескивая, догорал. Я забрался в спальный мешок и закрылся штормовкой, вспомнил Харитона Ивановича, когда встретишь еще такого... Загрустил... И проснулся в пять часов утра от сильного укуса комара в верхнюю губу. Губа вспухла и чесалась. Уже наступили туманные утренние сумерки. Кругом роса. Вода в реке все так же медленно движется мимо.

         - Здравствуй, новый день, - кричу я всему окружающему живому.
         И улыбаюсь.