Пепельница

1

Шашлык влетел в копеечку. Игорю это стало ясно на почте, когда, порывшись в карманах, он извлёк только три смятые бумажки: две пятёрки и трёшницу. Негусто. До отъезда оставалось ещё пять дней. Плюс эта незапланированная телеграмма Алёне. Можно было не посылать. Но тогда неизвестно, что она выкинет. Возьмёт и сюда примчится.
Игорь снова перечитал её телеграмму: «Почему не отвечаешь? Беспокоюсь. Люблю. Целую нежно. Алёна».
Два её письма остались без ответа, и вот – пожалуйста. Получите и распишитесь. «Целую нежно». А что писать? Ах, какие горы, воздух, водопад?! Как надоело в этом туристическом раю третьего разряда?
Или, может, о том, что после строчки «Здравствуй, Алёна!» письмо дальше не пошло.
Он взял телеграфный бланк. Написал: «Всё нормально. Скоро увидимся. Игорь». Потом подумал и вписал после «увидимся» – «целую».

В лёгком щитовом домике на двоих, где он жил с Мишкой, друга не оказалось. Скукотища. Значит, ничего другого не остаётся, как взяться за Достоевского.
Игорь ещё не прочитал ни одного романа Фёдора Михайловича, как, впрочем, и Льва Николаевича. Не говоря уже о произведениях их менее великих современников. Обходился как-то.
В школе для сочинения по «Преступлению и наказанию» ему вполне хватило сведений учебника. А про «Войну и мир» Игорь писал по впечатлениям от фильма Сергея Бондарчука. Он любил кино, поэтому вышло живо и эмоционально. Когда литераторша ставила ему пятёрку, ей, наверное, и в голову не могло прийти, что он не прочитал ни одной страницы этого гениального творения.
Ещё больше, чем кино, Игорь любил телевизор, с детства привык к нему, как к близкому родственнику, смотрел всё подряд и поэтому мог при случае ввернуть пару фраз о полифонии романов Достоевского и текучих душах героев Толстого.
Но он твёрдо решил прочесть «Войну и мир» и «Преступление и наказание». Казалось, прочти он их – и начнётся какая-то новая жизнь, совсем другая. И это двери в неё. Надо только сделать усилие, чтобы открыть их.
Итак, Достоевский. Именно его решил взять Игорь, отправляясь в туристический лагерь и понимая, что четыре тома «Войны и мира» он здесь вряд ли осилит. Раза два он принимался за чтение, но никак не мог попасть в пространство, которое возникало за словами. История Раскольникова была ему и так понятна: убил старуху и её сестру, а потом совесть замучила. И сегодня дело не пошло. Он привычно закрыл книгу и положил в сумку. Где же Мишка? Куда пропал?
Игорь и Мишка были соседями по лестничной площадке и дружили с детства. Они были одногодками, но Мишка по праву более сильной личности сразу взял над Игорем шефство. Он любил заявлять к месту и не к месту, что он человек без комплексов. Неизвестно, что он имел при этом в виду, но ему действительно удавалось добиваться всего, чего он хотел.
– Держись за меня, Игорёк, – говорил Мишка, – раз природа обделила тебя хватательным рефлексом. А то тебя затопчут, пока ты будешь размышлять что к чему.
Это Мишка затащил его после школы в политехнический: «Прогресс не остановишь. Будем при технике – всегда на хлеб хватит». Почему бы и нет. Игорь привычно подчинился, в чём теперь глубоко раскаивался, потому что все эти начертательные геометрии, сопроматы и теории машин и механизмов были для него чужими и ненужными, а сами эти машины были рычащими уродами, ящиками, набитыми всякими шестерёнками, втулками и прочим металлоломом.
Учился он даже лучше Мишки. Он умел неплохо справляться с тем, что не вызывало у него ничего, кроме зевоты. «Это нужно», – говорил он себе. Кому? Мишке? Родителям? Преподавателям? Кому-то это было нужно. Хотя лично ему это было до лампочки.
Хорошо тому, кто с детства не представляет себя иначе, как со скальпелем в руке или с учительской указкой, или бродит и бормочет неизвестно откуда берущиеся строки. С ними всё ясно. У себя же Игорь замечал только одну странность, отличавшую его от других, – способность запоминать с первого раза любые формулировки, афоризмы, парадоксы, все сгустки чужой яркой мысли. Стоило в тексте появиться цитате, она сразу врезалась в память, словно чужая воля приказывала: «Запоминай!»
Это помогало Игорю на занятиях, а особенно в общении с девушками. Здесь он был в своей стихии, вращал и вращал сверкающий калейдоскоп чужих озарений, наслаждаясь производимым эффектом.
Когда в девятом классе он впервые влюбился, это событие, одновременно неожиданное и долгожданное, лишало его дара речи в присутствии этой смешливой девчонки. Одноклассница, над головой которой для него сиял нимб избранности, была симпатичной троечницей, выглядевшей немного старше своих лет и дружившей, или, как говорили в школе, ходившей, с десятиклассником.
Игорь весь урок сочинял записку, которая должна была решить его судьбу, и перед самым звонком, чувствуя, как холодеет в животе от волнения, передал её по ряду. Девчонка прочла его послание, показала его соседке по парте, и они захихикали. Потом она скомкала записку, обернулась, чтобы убедиться, что он смотрит, и выбросила её в окно. Таков был её ответ.
Его ответ последовал незамедлительно. Он пригласил в кино подругу своей избранницы, и та согласилась пойти с ним. Натиск его был стремителен и хладнокровен. Какие там записки с детским простодушным лепетом? Каждая его реплика была отточена и нацелена на результат. Отточена не им, но это было не важно. Он почувствовал упоение актёра, мог быть кем угодно, ведь любовь не сковывала его. Он сказал, что записка – это психологический эксперимент, тест на выявление реакции. И теперь ему всё ясно о них обеих. Он понял, что надо говорить и говорить, что лжи верят больше, чем правде.
Подруги были в шоке. Он запутал их, сбил с толку, он управлял их настроением, дёргая за нити из чужих фраз, был приветлив то с одной, то с другой, раздувая огонь соперничества между ними, то ссорил, то мирил их, пока ему не надоело мстить.
Мишка не ожидал от друга такой житейской ловкости и назвал произошедшее «Операция «Дуплет». В дело попытался вмешаться десятиклассник избранницы Игоря, но после того как в раздевалке Мишка, проходя мимо, ударил его кулаком в солнечное сплетение, раздумал.
Всё это было слишком хлопотно, и в десятом классе Игорь оставил подруг в покое. Они так ничего и не поняли. А Игорь понял многое. Как сильны слова, слабы женские сердца и сладостна власть над теми и другими.
Этот способ, освоенный Игорем, и в институте не давал промахов. Без озноба и полуобморочной бледности, без сумятицы порывов и косноязычного любовного бормотания двумя-тремя фразами Игорь привлекал к себе внимание тех, кто был интересен. А потом уединённые прогулки, много чужих мыслей, поцелуи и всё прочее. Это не было любовью, но было интересно и приятно. Иногда очень приятно. Этого было достаточно.
На Алёну Игорь не обращал особого внимания до праздничного вечера в начале марта, где впервые разглядел её как следует.
Первокурсницы явились на вечер шумной и пёстрой стайкой, их было немного. Алёна щебетала в центре. Миленькое личико, тонкая фигурка, простенькое платье – ничего особенного. Но когда она прошла близко от Игоря, ему неожиданно захотелось коснуться её светлых волос цвета речного песка. Казалось, они всё ещё хранили тепло летнего солнца. Так притягивает песок, когда, лёжа на речном берегу, пересыпаешь без конца из ладони в ладонь его густые горячие струи, сам не зная, зачем.
Она внимательно взглянула на него, и ощущение лета, июля усилилось. Глаза её были тёмными, почти чёрными, с прохладным блеском вечерней реки.
Игорь не спешил действовать, вдруг почувствовав давно забытую робость. Он боялся что-то спугнуть, нарушить. Боялся ей не понравиться.
– Стоп! – одёрнул он себя. – Река, песок. Остановись. Переведи дух. Девятый класс давно закончен. Успокойся.
До конца вечера Игорь танцевал только с ней и говорил без умолку, играя роль скептика с романтическим уклоном, слегка утомлённого знанием слабых струн человеческого сердца, но верящего в победу добра и снисходительно прощавшего миру и людям их несовершенство.
Засыпая, он с удовлетворением вспоминал эпизоды этого вечера, в том числе и самый ценный трофей – поцелуй в полумраке лестничной площадки, у двери её квартиры.
Через неделю Мишка сказал ему:
– Игорёк, зачем ты позволяешь Алёне так бегать за тобой? Все уже смеются. Она же скоро надоест тебе до тошноты.
Игорь и сам не ожидал, что Алёна так безрассудно влюбится в него.
Она ходила за ним по пятам. При случайных встречах в коридоре института глаза её вспыхивали и светились такой радостью, что Игорю было неловко. Она могла войти вдруг среди лекции в аудиторию, сесть где-нибудь в уголке и смотреть на него.
– Так захотелось тебя увидеть, что сбежала со своей лекции и – сюда, – объясняла она потом своё появление.
Могла вдруг заявиться к нему в десять вечера и сказать: «Знаешь, мне всё не дают покоя твои слова, что ты имел в виду?»
А Игорь ничего не имел в виду, когда произносил эту фразу. Так, всплыла в памяти оброненная кем-то из великих мира сего.
Его родители уже не удивлялись и не задавали вопросов. Они думали, что у них любовь.
Игра была сделана в его пользу, причём без особого труда. Алёна просто верила ему. Всему, что он говорил.
Иногда он едва сдерживался, чтобы не сказать ей: «Посмотри на меня получше. Разве я похож на человека, пережившего всё, о чём рассказываю? Как же ты не видишь, что всё это театр? Театр одного актёра».
Он рассказывал ей очередную байку, а она влюблённо смотрела на него и говорила:
– Знаешь, что мне больше всего интересно в тебе?
– Что? – спрашивал он, ожидая услышать нечто по теме его рассказа.
– Когда ты задумываешься, то вытягиваешь губы трубочкой и постукиваешь по ним согнутым пальцем. Больше так никто не делает. Мне интересно думать, что ты так делал и в первом классе, и когда писал сочинения, и когда будешь писать мне письма, тоже будешь так делать.
Что ещё может сказать влюблённый, кроме чепухи. Ровным счётом ничего.
В один из последних дней семестра – для Алёны второго, для Игоря шестого – они после занятий договорились встретиться в скверике.
Алёна опаздывала на полчаса, и Игорь решил наказать её за это.
Когда он увидел её спешащую фигурку, то встал за дерево, и Алёна промчалась мимо. Он видел, как она металась по скверику, потом выбежала и впрыгнула в троллейбус. Конечно, она поехала к нему домой. Куда же ещё? Подбежит к двери, будет нажимать кнопку звонка. Потом поймёт, что в квартире никого нет и заплачет.
Он удивился тому, как он думал об этом. Ему совсем не было её жаль. Ни капельки.
– Что я делаю? Пора кончать всё это, – решил он.
Когда Мишка помахал перед ним путёвками в туристический лагерь с ослепительным горным пейзажем, Игорь облегчённо вздохнул. Ситуация разрешалась сама собой. Бегство. Его излюбленный ответ на жизненные сложности.
В день приезда в лагерь они с Мишкой кинулись наслаждаться жизнью: налились кавказским вином, заглотили по два шампура шашлыка и отправились на танцплощадку.
Через десять минут Игорю надоело ощущать плюхание жидкости в раздутом желудке, к тому же сильно заломило в боку от такого бурного начала.
Он шагнул из освещённого круга в темноту, прислонился к дереву, отдышался, закурил и подумал, глядя на лихо отплясывающего Мишку:
– Кажется, он нашёл, что искал. А мне это нужно?
Всё молчало. Всё было немо. Водопад оказался струёй обыкновенной воды, разбивавшейся о груду камней. Он был центром немоты, непонятно, почему. Что-то умерло в нём. Светлое, радостное. И с этим ничего нельзя было сделать. Жизнь почему-то не шла вперёд, а топталась на месте. И он сам был в этом виноват.

2.
Мишка появился в домике, когда стемнело, принёс с собой что-то остро пахнущее лаком и краской.
– Игорёк, не обижайся. Я решил проблему сувенира.
– Чего?
– Надо же что-то привезти отсюда на память. Я сделал пепельницу.
– Пепельницу?
– Ну да. Из черепахи.
Мишка поднёс руку к окну, и в лунном свете загадочно блеснул предмет, похожий на чашу.
– Верхняя часть панциря черепахи, – пояснил Мишка. – Красится внутри, лакируется снаружи. Первый сорт. У местных парней тут целая фирма. Гонят эти пепельницы туристам по пятёрке. Пятёрка самим пригодится, а эту штуку мы и сами можем сделать. Завтра и тебе сварганим. Я место нашёл. Там черепах полно ползает.
Это было довольно далеко, но черепах действительно было штук пятнадцать. Игорь присмотрел одну, среднего размера.
– Давай вот из этой.
– Из этой, так из этой, – сказал Мишка.
Он достал из сумки ножовку, где-то им раздобытую, и протянул Игорю.
– Пили так, чтобы края ровные были.
Игорь прижал черепаху боком к большому камню, выбрал место разреза. Полотно ножовки, пропилив панцирь, вошло в тело. Из разреза на камень сбежала струйка крови, а черепаха отчаянно задвигала лапой, пытаясь оттолкнуть железо, рвущее ей тело.
Игорь не смог пилить дальше. Он выдернул ножовку из разреза и растерянно застыл, держа в одной руке черепаху, толкавшую лапами воздух, а в другой ножовку с алой полоской крови на полотне.
– Мишка, – сказал он, – доделай. Я что-то не могу.
– Понятно. Ты не охотник. Ты, наверное, травки собирал, корешки. Ладно. Я всё сделаю.
Игорь курил сигареты одну за одной. И старался не смотреть, как Мишка выскрёбывал тело  черепахи.
Утром Игорь, ссылаясь на какие-то мифические дела, стал собираться домой.
Обратные билеты Мишка достал уже давно. Нужно было только сдать свой и купить на сегодняшний поезд. Всё равно в какой вагон, хоть в общий.

3.
Едва Игорь, измотанный двухдневной духотой поезда, успел войти в квартиру, как раздался звонок в дверь.
– Кому это не терпится меня видеть? – пробормотал он с досадой, решив не открывать.
В дверь настойчиво звонили снова и снова. Делать было нечего. Игорь открыл дверь.
Это была Алёна. Разумеется. Как он сразу не догадался?!
– Привет, – сказал он. – Интересно, как ты узнала, что я приехал?
– Почувствовала.
– Я серьёзно.
– И я серьёзно.
– Ну ладно, почувствовала, так почувствовала.
Алёна вошла, села в кресло и внимательно смотрела на Игоря.
– А я только с поезда. Даже не успел привести себя в порядок.
– Ты вспоминал меня хоть иногда?
– Вспоминал, конечно. А ты получила телеграмму?
– Да. Вчера.
Игорю захотелось курить. Он достал из кармана пачку сигарет и спички.
– Кстати, я привёз одну вещицу. Пепельницу.
Он порылся в сумке и вытащил свёрток.
– Похожа на половинку черепашьего панциря, – сказала Алёна.
– Странно, если бы не была похожа.
– Почему?
– Потому что это и есть половинка черепашьего панциря, собственноручно мною распиленного.
– Тобой распиленного? – переспросила Алёна, видимо, не понимая, каким образом появилась на свет эта вещь.
– Да, мной распиленного, – резко сказал он.
Его обожгла злость. На Алёну с её наивными вопросами, на то, что ничего не решилось само собой, что жизнь топталась на месте, а не шла вперёд, на то, что ему нечем ответить Алёне. Просто нечем.
И он произнёс медленно и внятно:
– Берётся черепаха, понимаешь? И распиливается ножовкой пополам. Живая. Ползающая. Греющаяся на солнышке. Дальше объяснять?
Алёна молчала и смотрела в окно. Её лицо было спокойным. Непривычно спокойным.
Потом она встала, подошла к двери и, полуобернувшись, сказала:
– Прости, Игорь. Мне давно надо было оставить тебя в покое. Ты ведь очень этого хотел. Но я думала, что сумею докричаться до тебя. Извини, не сумела.
Дверь закрылась осторожно, будто в комнате спал больной.
– Может быть, я болен... – подумал Игорь.
Алёна ушла и больше не придёт. Но ничто не отозвалось в нём. Он ничего не почувствовал. Она кричала – он не слышал. Что же это?
– Далась мне эта черепаха! – с досадой пробормотал Игорь. Он завернул пепельницу в газету, вышел из квартиры и бросил свёрток в мусоропровод.
– Всё. Нет никакой черепахи. И не было.
А ночью она ему приснилась. Быстро ползла, оставляя тёмную влажную полоску на дороге.
– Догоняй, чего стоишь? – стегнул его окрик Мишки.
Игорь рванулся за черепахой. Дорога вдруг раздвинулась, и он стал падать в провал. Земля приближалась всё быстрей, и внизу торчал острым краем камень. Игорь хотел заслониться, но руки не слушались. В последний момент он резко повернул голову и почувствовал, как боль входит в руку.
От боли он и проснулся, резкой, тянущей боли от плеча к локтю и подмышке. Включил свет, потёр плечо, ничего не понимая. Осмотрел руку: ни синяка, ни припухлости. Непонятно.
Сердце? Но оно надёжно укрыто. Панцирь прочен. Не добраться никому.
Но надо всё-таки объясниться с Алёной.
Утром он отправился к ней. Дверь открыла высокая, очень красивая женщина с такими же чёрными глазами, как у Алёны.
– Вы, наверное, Игорь.
– Да.
– Не удивляйтесь. Алёна рассказывала о вас.
– Очень приятно, – сказал Игорь и покраснел. Ему и в голову не приходило, что Алёна могла о нём рассказывать.
– Вы проходите. Не стесняйтесь. Алёна сейчас придёт.
Игорь прошёл в комнату Алёны, и первой его мыслью было: это ошибка, не та квартира. Всю небольшую комнату заполняли книги. Много конвертов с пластинками: Бетховен, Бах, Моцарт, Шопен – одна классика. Теперь понятно, почему Алёна так упорно пыталась затащить его в консерваторию.
За стеклом книжного шкафа фото Высоцкого. Так вот кто её кумир! Он вспомнил, что Алёна не раз пыталась завести разговор о нём, но он, по существу, не знал о Высоцком ничего, так, скандальные истории.
Мама Алёны заглянула в комнату:
– Вы не скучаете? Сейчас Алёна придёт и вместе позавтракаем.
Этого ещё не хватало – семейного завтрака! Он выскочил из квартиры и, сбегая по лестнице, чуть не сбил с ног Алёну, входившую в подъезд.
– Игорь! – удивилась она. – Ты ко мне?
– Да. Точнее, от тебя. Я просто хотел сказать важную вещь. Я не делал этой пепельницы. Хотел, но не смог.
Алёна долго молчала. Потом сказала, подыскивая слова:
– Это хорошо. Но дело не в этом. Понимаешь. Это даже хуже. Её сделали для тебя. Ты её привёз, будешь стряхивать в неё пепел и думать, какой ты хороший. Ведь не ты делал её, а другие, нехорошие. Это ещё отвратительнее, пойми.
«Дура», – хотел крикнуть он, но сдержался.
– Понимаешь, я всё хотела разбудить тебя. Ты ведь спишь, просто спишь. Так тебе удобнее. Но теперь всё кончено. Прости. Живи как хочешь.
Игорь долго бродил по городу, пока обида не растворилась в словах, во взглядах людей, в названиях магазинов.
Придя домой, он разделся, лёг на диван и сразу уснул.
Разбудил его Мишка.
Жмурясь от резкого солнечного света, падавшего из окна на лестничную площадку, Игорь разглядывал друга, словно не узнавал.
– Спишь как сурок, – сказал Мишка, бесцеремонно отодвинув плечом Игоря и по-хозяйски вваливаясь в квартиру. – Я трезвоню, трезвоню, а он дрыхнет среди бела дня.
– Ты же сегодня только должен выехать? – растерянно произнёс Игорь.
– Я никому ничего не должен. Вылетел самолётом. Скучно стало без тебя. Бледно выглядишь. Скис тут без меня. С Алёной поссорился? Ну и фиг с ней. Мы с тобой встряхнёмся. Разгоним кровь по жилочкам. Дай закурить.
Игорь протянул ему пачку сигарет.
– Да, слушай, мы просто дебилы, что пилили живых черепах. Я потом с местными пообщался. Они их сначала варят, а потом уж пилят. Кстати, черепаховый суп очень вкусный.
Игорь стоял неподвижно, сжав ладонью плечо.
– Ты что, Игорёк? – испуганно спросил Мишка, глядя на побелевшее лицо друга.
– Ничего. Всё нормально. Сейчас пройдёт, – еле сумел выговорить Игорь, чувствуя, как боль становится всё острей, нестерпимей, как она расползается всё дальше, ударяет в шею, в висок, в лопатку. Его пальцы напрасно пытались сжать боль, остановить её – она не подчинялась. Казалось, ей не будет конца…