Встреча

Спускаясь по лестнице, Вадим услышал доносившиеся из-за чьей-то двери позывные «Маяка» и прибавил шагу. Уже опоздал.
– Забег начался, – пробормотал он зло, как будто виноват в этом был кто-то другой.
Ему повезло. Троллейбус подошёл быстро. Он втиснулся на заднюю площадку и ухватился за стойку. Можно перевести дух. На двадцать минут можно расслабиться, глазеть в окно и думать о чём угодно.
Но злость не проходила. Причина её была непонятна. Хотелось разбить что-то, сломать, нарушить тесный порядок вещей.
Троллейбус, на удивление, не был переполненным, как обычно. Но у Вадима возникло ощущение, что он зажат в углу, что всё: люди, предметы, низкое зимнее небо – весь мир давит на него, и дышать становится всё труднее.
Ещё не рассвело. Езда укачивала. Глаза пассажиров закрывались сами собой.
У окна, недалеко от Вадима, стояла девушка.
Он скользнул взглядом по её лицу, когда входил, – красивая, и стал глядеть в окно на заснеженные улицы. Но что-то заставило его взглянуть на девушку внимательнее. Где-то он её видел или это ему только показалось?
Да, красивая. По-настоящему красивая. И что?
Девушка обернулась, и сердце Вадима ухнуло в холодную пустоту, как в колодец. «Лена Ромашина» – мгновенно подсказала память.
Она, казалось, не удивилась, увидев его.
– Здравствуйте, Вадим Николаевич, – просто и приветливо сказала она, как будто они расстались только вчера.
Вадим подошёл к ней.
– Здравствуй, Лена! Тебя не узнать. Ты как здесь?
– В педагогическом учусь.
– Хорошо, – сказал он, чувствуя, что говорит не то и не так.
– Учителем будешь, – сказал он, чтобы что-то сказать. И вдруг покраснел.
– Да, учителем. Как вы.
– Хорошо, – опять повторил он. Не понимая, что с ним. Робеет он, что ли, перед ней?
Да и немудрено. Когда он бросил их и сбежал из села, она была нескладным подростком, а сейчас стала просто красавицей.
– Как вы живёте? Кем работаете?
– Инженер по комплектации.
– Понятно. Отбили мы у вас охоту в школе работать.
– Да нет. Просто так получилось.
– Жаль. Я и сейчас помню ваши уроки.
– Правда?
– Правда. Вы и не изменились совсем, только усы стали солиднее.
Она улыбнулась. Он решил, что надо как-то отшутиться, но вдруг ощутил комок в горле.
– А я знала, что мы с вами встретимся. Обязательно.
– Да, и я так рад, – сказал Вадим и хотел спросить её о школе, о других ребятах, как у них дела, но понял, что не имеет на это права.
– Извините, мне выходить, – сказала Лена. – Счастливо вам.
Вадим двинулся за ней к выходу. Так нельзя было расстаться. Что-то нужно сделать, сказать…
У дверей Лена обернулась и тихо произнесла:
– А вы мне нравились, Вадим Николаевич. Я долго не верила, что вы уехали насовсем. Думала, просто случилось что-то. До того дня, когда вы приехали рассчитываться. Я понимаю вас. Трудно вам было. Вы ведь городской. Ну, прощайте.
Двери открылись. Лена вышла и, не оглянувшись, пошла по улице. Когда троллейбус поравнялся с ней, она помахала Вадиму рукой и улыбнулась, но глаза её были грустны.
Да, пять лет назад его звали Вадимом Николаевичем, а не Вадиком, как сейчас.
На работе он маялся, то и дело выходил курить, отвечал невпопад. После обеда начальник отдела, друг его отца, сочувственно спросил:
– С похмелья, что ли? Глядеть тошно. Иди проветрись. Не загуливай только. Завтра поработать надо. Чеши.
Вадим вышел на улицу, потёр лицо снегом, чтобы прийти в себя, встряхнуться. Но маета не отпускала. Неужели эта встреча выбила его из колеи? Да нет, подумал он, просто колея не моя.
Он зашёл в кафе. Выпил пива. И сразу вспомнил то, что не хотел вспоминать. Бесшумное сеяние дождя и вязкую, густую грязь, со всхлипом сожаления выпускающую из цепкого захвата ноги, только для того, чтобы при следующем шаге схватить ещё надёжней. Долгие, тягучие ночи в покосившемся от старости доме на краю деревни, свист и завывание ветра, швыряющего пригоршни снега в окна, скрип и хлопанье чердачной двери и тревогу от того, что слышатся чьи-то шаги на чердаке, кажется, кто-то ходит всю ночь там, наверху, прямо над головой, ходит и ходит.
Кто бросит в него камень за то, что он сидит здесь и пьёт пиво, а не идёт по дороге через поле, где ветер туго бьёт в грудь, стараясь опрокинуть навзничь, а ноги увязают в тяжёлой грязи, такой тяжёлой, что кажется, если остановишься, то уже не вытащишь ноги и медленно уйдёшь с головой в засасывающую черноту. И эти дети с равнодушными, а иногда и насмешливыми глазами. Разве их проймёшь чем-нибудь? Всё для них – лишь игра, они только подыгрывают взрослым, пока сами не станут взрослыми. И то если захотят.
Кто может обвинить его? Никто.
Вадим вылил остатки пива в стакан, но пить больше не хотелось, и он просто смотрел, как бесшумно таяли пузырьки пены, словно снежинки на тёплой ладони, как белые секунды зимнего дня за окном, который внимательно смотрел на него и ждал ответа.