Медаль
Весной 1941 года над селом Высокое Московской области эта весть пронеслась по избам односельчан. Недалеко от столицы нашего города есть город Шатура. Этот городок окружен живописнейшей природой: кругом сосновые боры, в лесах много ягод, грибов. Воздух настолько свежий, что дух захватывает. Земля там удивительная: мягкая, воздушная. Торфом называется.
Торф – прекрасное сырье для топлива. И здесь, в Шатуре, была построена мощная электростанция с несколькими огромными, в два обхвата трубами, устремленными ввысь. Эта электростанция освещала почти третью часть Москвы. Работала она на торфе. Вот на эти работы сейчас и агитировала девчат-подростков вербовщица Оксинья.
- Нюрка! Тебя матушка отпускает? – поинтересовалась Маруся.
- Откуда у Нюрки матушка? Она сирота! Ей легче. Мачеха держать не будет, - вмешалась Ольга, - а тебя-то отпускают?
Маруся теребила в руках кончик пояса:
- Не отпустят, убегом убегу! А ты, Ольга, поедешь?
- Да, я уж с месяц как чемодан собрала, - ответила Ольга и тихо, заговорчески промолвила:
- И вы готовьте вещички свои и, как только коров из стада пригонят, ко мне. Переночуем у нас. На печке места хватит. А ранехонько – к сельсовету, и в путь!
Наутро три подружки: Нюра, Маруся и Ольга, а с ними еще несколько девчат, отправились кто на подводах, а кто пешим по дороге через лес к железнодорожной станции.
***
Всю ночь в окно барака, куда поселили трех подруг, доносился мирный монотонно-успокаивающий рокот трактора. Он тянул за собой бороны по торфяной почве. На душе у Нюры все перемешалось: волнующая радость, тревога, надежды. Отрывками проносилась сельская сиротская жизнь и вопросами всплывало будущее. Что дальше? Ей снилось, что где-то далеко-далеко в селе Высокое, как бы раздался крик петуха, предвещающий рассвет и тут же эхом отозвался в будильнике у бригадирши.
- подъем! – закричал писклявый голос. – Четверть часа на сборы и на работы! Не на курорты приехали!
Начался первый трудовой день. С песней отправились на работу.
- Ой, красивы над волгой закаты…
Все вербующие делились по звеньям. В каждом звене по четыре человека. Звено закреплялось за «картой». «Карта» - это поле, где был спилен лес, выкорчеваны пни и с бороной прошелся трактор, приподняв залежавшую годами землю – торф. Солнце подсушило его. И только теперь эта земля ждала наших подруг, - их трудовых рук.
Подругам досталась третья «карта», но им не хватило одного человека.
- Ничего, - сказала Авдотья, мать бригадирши. – вы молодые, горячие. Вы – наша надежда, мы вам верим и любим вас. Справитесь!
И закипела работа. С тачанкой работала Нюра, худенькая, молчаливая, с серыми лучистыми глазами, такая вся неутомимая и работящая. Большими сильными руками она держала тачанку. Потом разгонялась с тачанкой навстречу Марусе. Маруся движком загребала торф и забрасывала в тачанку. Длинные русые косы ее болтались взад-вперед. Груженую тачанку Нюра приподнимала, при этом ее мускулы надувались, словно воздушные шары и коричневым отливом блестели на солнце. Нюра отвозила тачанку к штабелю, проворно высыпала в кучу, у которой с лопатой шныряла юркая Ольга, похожая на мальчугана, и только длинные волосы были отличительным знаком ее пола. Ольга забрасывала торф кверху, успевая обежать кучу-штабель и похлопать по всем четырем углам. Так она утрамбовывала торф. Штабели с торфом на третьей карте росли, как грибы после дождя.
- Эх, тачанка, растачанка – запевала Нюра и разбегалась с тачанкой.
- Наша гордость и краса, - подхватывала Маруся и захватывала движком побольше торфа.
- Эх, Шатурская тачанка. Выше, выше штабеля, - присоединялся звонкий голос Ольги.
За хорошую и качественную работу третье звено называлось ударным, а Нюра, Маруся и Ольга стали ударницами. За это на общей сходке сам начальник электростанции лично пожал руку каждой и разрешил целый день отдыхать. (Подруги этим очень гордились, а при случае – подробно всем об этом рассказывали). Мать бригадирши – Авдотья, кухарка при станции, испекла девчатам сладкий пирог в награду.
***
На следующий день как следует выспавшись, девчата отправились в лес. Прозрачное озеро расстилалось перед ними, тысячи мальков шмыгали по мелководью. Белые лилии дремали на убаюкивающей зыби, их длинные зеленые стебли путались в прибрежном камыше, где квакали лягушки, и раздавался иногда шумный всплеск большой рыбы. Сразу за озером подруги очутились под черной громадой соснового леса. И чего здесь только не было! Лес, как гостеприимный хозяин выставил все свои богатства-запасы перед девчатами на нежно-зеленой скатерти: здесь и грибные полянки и ягоды: черника, гоноболь. Брусника, голубика.
Подруги долго бродили по лесу, наелись ягоды, грибов-сыроежек.
- Айда домой, - предложила Ольга, - Марусь, где Нюрка?
Подруги оглянулись – Нюры не было.
- Нюрка-а-а, а-у-у, - в один голос закричали испуганные девчонки, подставив к губам ладони трубочкой.
- Чего горланите? – раздался рядом Нюрин голос.
Подруги раздвинули кусты, за которыми сидела Нюра и, срывая по одной ягоде гоноболя, отправляла в рот.
- Эх, и вкусная! – причмокнула она.
- Ты чё, Нюр! Гоноболь в народе пьяницей зовут. Окосеешь! – Попробовала поучить Маруся, но руки ее сами потянулись за ягодой.
Наевшись. Уставшие, они не заметили, как уснули. Ночь навалилась на верхушки деревьев также неожиданно, как и сон на подруг, плавно и мягко коснулась их голов. «Спите – спите», - тихим шелестом прошлось между кустов и плотно прижалось к траве. Все уснуло. Ольгу разбудил хруст сучьев над головами уснувших девчат. Ольга подумала: медведь! Но не испугалась. Она была самая смелая девочка! Пока она соображала, что делать, картина изменилась: Ольга заметила, что их накрывало светлое полотно огромного размера, и что кто-то рядом, за кустами, старался стащить это покрывало. Она хотела разбудить подруг, но подумала, что те, не поняв в чем дело, начнут громко расспрашивать. Чего доброго, еще испугаются, заорут. Ольга тихо раздвинула кусты: прямо перед ней стоял человек в черном, с помощью веревок стягивал с дерева светлое полотно. «Парашютист», - догадалась Ольга. Но откуда? И почему ночью? Тем временем мужчина быстрыми ловкими движениями сложил парашют, упаковал его в мешок и тут же, у самого носа Ольги, бросил его и нагнулся. (Ольга даже отшатнулась. Как она в этот момент боялась за девчат: что будет, если они проснуться!) Человек в черном стал закапывать свои вещи, загребая руками легкую торфяную почву вместе с прошлогодними листьями, резко выпрямился и быстро зашагал в сторону электростанции. Ольге стало легко на душе, но только на мгновенье. Страх, словно костлявой рукой, еще с большей силой сжал худенькие плечики девчонки. Обхватил горло: а что если он сейчас подожжет все наши штабеля? Чем электростанцию топить будем? Ведь третья часть столицы останется без электричества! Ольга разбудила подруг…
А когда наступил холодный рассвет, в жизнь детей вошло страшное слово – Война!
***
- Я на войну пойду! – Заявила Ольга бригадирше. – В разведчики…Обязательно того парашютиста найду. Я его по одним ручищам и сапожищам узнаю.
- считай, что ты уже на войне, - строго и тихо прервала ее Авдотья, - с сегодняшнего дня электростанцию прятать будем. Эти твои ручищи и сапожищи за ней приходили. Фашисты хотят погасить сердце нашей Родины.
- Какое сердце? – не поняла Маруся.
- Москву, Оля.
- как же мы электростанцию спрячем? Не буханка хлеба! Чтобы Москву защищать, надо идти фашистов всех поубивать. Зачем ждать, пока они сами к Москве подойдут.
Старенькая Авдотья подошла к Марусе, погладила ее длинные русые волосы, переплетенные зелеными ленточками.
- На фронт пока пойдут посильнее тебя. А мы пока здесь воевать будем.
В первый же день все трубы, что были в два обхвата, сняли с электростанции и сложили в сосенках. С раннего рассвета до позднего заката девчата теперь рубили сосновые ветки, чтобы ими замаскировать две отличительные черты электростанции, о которой знали фрицы: это семь высоких труб, да рядом – озеро. После маскировки, оно стало называться Черным, сравненное с землею, незаметное сверху немецким бомбардировщикам. А пока озеро затягивалось холстами, а девчата бросали и бросали сверху сосновые ветки.
Черные страшные сапоги все ближе продвигались к Москве. Где-то совсем недалеко гудели моторы самолетов – они шли на восток. Ночью небо расцветало колючими созвездиями разрядов. Лаяли зенитки, доносились тяжелые удары. Снова и снова свистели бомбы, земля вздрагивала и дыбилась черными фонтанами. Фашисты искали нашу электростанцию, чтобы разбить ее в клочья, чтобы потушить Москву.
Наступили черные дни: и днем и ночью над электростанцией висело кольцо из пяти-десяти самолетов. Поочередно они, рыча, низко склонялись над землею, высматривая и словно вынюхивая. А потом выравнивались, заходя на новый круг, и проносились мимо, почти касаясь верхушек деревьев. Девчата шарахались в стороны, прижимались друг к другу, словно невыкорченные пни и затаивали дыхание, закрывали глаза, стараясь быть невидимками, надеясь, что вместе с ними также затаится и замрет вся электростанция. Зато, когда, покружив, самолеты улетали, все от радости прыгали, кричали: ура! А вдогонку кидали им торфяные комки и показывали языки.
Это продолжалось довольно долго. Но однажды вечером к девчатам подошла взволнованная Авдотья.
- Так, девоньки, собирайте свои чемоданы. Сегодня получите расчет, и завтра поутру езжайте домой. Оставаться здесь стало опасно.
На слезы и просьбы остаться, она никак не прореагировала.
***
На рассвете Нюра, Маруся и Ольга покинули свое насиженное место.
- Знаете что, девчата, я вам скажу. Я домой не пойду. Я на войну пойду. Москву защищать. – Маруся эти слова сказала так уверенно, так решительно, что Нюра с Ольгой поняли, - отговаривать ее бесполезно.
Все-таки Ольга попыталась:
- Ты знаешь, как там страшно! Там офицеры не знают, что делать, а тебя там в раз раздавят. Да и что родители скажут!
- Сказала, на войну пойду, значит – пойду. Я бесстрашная.
Нюра и Ольга в оцепенении, немо смотрели вслед быстро удаляющейся Марусе.
И в ту же секунду чудовищный удар расколол воздух, тугая волна смела девчат на землю. Наверху послышался свист, перешел в замораживающий душу вой. И снова тяжелый грохот вдавил их в землю. В небе проносились каруселью немецкие самолеты. Темная большая масса, свистя, пролетела над ними и, ударившись недалеко от них, рассыпалась. Постепенно все стало стихать.
Нюра с Ольгой приподнялись. Перед ними все было другим, совсем другим миром. Не было ни деревьев, ни дороги. А на том месте, где только что была Маруся, дымилась яма. На ее краю, скорчившись, уцелела березка, а на ней…Описанию этому ужасу нет слов в русском языке.
Все вокруг онемело. Все утонуло в серой краске, и лишь березка плакала кровавыми слезами, и свисали с нее, покачиваясь, Марусины длинные косы, перевязанные зелеными ленточками.
Нюра с Ольгой, отупев, не сговариваясь, пошли по той дороге, где только что шагала Маруся. Они шли молча, с одной только мыслью: отомстить за подругу. А впереди, где-то в небе они видели яркую путеводную звезду.
Желание Ольги исполнилось: она действительно стала разведчицей. Густые длинные волосы Ольги отрезали, и, став теперь короткими, они торчали под «ежик». Маленькая, юркая, она походила на настоящего мальчугана. В качестве «мальчугана-разведчика» ей удавалось приносить ценную информацию. Но однажды она не вернулась. Позже рассказывали, что она, как Иван Сусанин, завела отряд гитлеровцев в болотистые места, где, видимо, и сама обрела покой.
Осталась одна я – Нюра.
***
Мне посчастливилось дольше моих подруг защищать Родину. Я ухаживала за ранеными, перевязывала, как только могла, скрадывала их боль.
Но однажды поздней осенью наша медсанчасть попала под обстрел. Вой бомб нарастал, ввинчивался в уши, тело, мозг, а потом громом лопнул. Под ним словно раскололись земля и весь мир. Меня волной бросило в канаву. Бомбежка кончилась. Казалось, что вокруг не в кого было стрелять.
Я лежала в канаве, едва соображая, что еще жива, но шевельнуться не могла: все тело, словно онемело. Скрытое облаками солнце село. Небо затянули стремительно летящие рваные облака, поднялся порывистый ветер, стало холодно. В лицо ударили гулкие шлепки начинающего дождя. Удары капель участились, вскоре по всему телу забарабанил затяжной осенний дождь. В канаву стекала струйками вода, наполняла углубление. Я оказалась в холодной луже. Все тело обжигали ледяные струйки.
- Господи, пошли Архангела моего Михаила. Помоги мне, спаси от огня, от меча, от напрасной смерти, от великого зла, - твердили и твердили мои губы, и я потеряла сознание.
- Слышь, браток! живой? – раздался надо мной спасительный голос.
Сильные руки вынесли меня из лужи. Осторожно положили на бугре под кустом.
- переночуем здесь. Утром к нашим переберемся. Ты только, браток, держись. Вдвоем нам будет теплее.
У бойца была плащ-палатка, мы прижались друг к другу спинами, накрылись ей. От большого сильного тела соседа шло тепло. Но я все равно тряслась в ознобе.
- Тебя как зовут – то, браток? – Спросил спаситель.
- Ню-ю-рка.
Он быстро вскочил.
- Девка? – Он всю меня укутал палаткой.
Я немного согрелась и задремала. Очнулась в санчасти. Надо мною улыбался тот боец, мой спаситель.
- Слава Богу, очнулась. Значит, жить будешь. Ну, прощай, Нюра. Мне надо фрицев добить. Может свидимся. На вот, возьми мою медаль – сохрани. Очень боюсь оборонить в бою. А я приду за ней. Я найду тебя.
Я долго шевелила губами, хотела много сказать, но получился только вопрос:
- За что медаль?
- На фронте все герои. Каждый день – подвиг.
- Тебя как зовут? – снова чуть слышно спросила я.
- Михаил, - он улыбнулся мне в последний раз и исчез.
Я долго пролежала в госпитале. На фронт меня больше не пустили. Сейчас мне – девяноста два. Всю жизнь я жду своего спасителя Михаила. И кажется мне, что он наградил этой медалью всех нас: Марусю, Ольгу и меня.
Потому что правильно он сказал, что каждый день, проведенный на защите своего Отечества – есть Подвиг!
Свидетельство о публикации №213050800876