Хаусхофер. Небо. - Метины друзья. Часть 5

Иногда Мета просыпается переполненная порывом нежности. Ее руки горят желанием что-то сжать, погладить или прижать к себе. В такие дни она сразу после завтрака идет к друзьям. Сначала к покосившейся груше, по которой можно без труда добраться до самой низкой ветки. Именно из любви к Мете дерево выросло так криво. У него на стволе образовались три маленьких нароста, как раз такого размера, чтобы на них сидеть. Вокруг дерева растет бузина, источающая сильный запах. Мета молча общается с грушей, гладит ее бугристую кору и прижимается губами к ее гладким молодым листочкам. Иногда она откусывает какой-нибудь листок и проглатывает его. Тогда ей приходится просить у дерева прощения, поскольку ему конечно же не нравится, когда у него откусывают листья.
Это огромное Метино горе: она абсолютно не знает, что можно делать с вещами, которые ей сильно нравятся. Необъяснимый, дикий порыв словно приказывает ей откусить листок и проглотить его, хотя прекрасно знает, что потом будет в этом раскаиваться.
Вещи не выдерживают такого обилия любви. Как же так сделать, чтобы ничего не испортить? Цветы и листья только тогда прекрасны, когда их оставляют в покое, а к желтым цыплятам вообще едва можно прикасаться. Мама говорит, они тут же умирают.
И это сущая правда; однажды Мета убила одного такого цыпленка, когда была еще совсем маленькой. Но она вовсе не хочет, чтобы цыплята умирали, и переставали бегать, а цветы становились блёклыми и увядшими.
Когда она царапается о какую-нибудь деревяшку, из кожи выступает немного крови. Мета слизывает ее и ощущает очень странный вкус. А у цветов кровь зеленая, или белая. Зеленая кровь вкусная, белая - горькая. Маме не нравится, когда Мета все облизывает или что-то глотает, ведь есть и ядовитые растения. Мета старается этого не делать, потому что не хочет, чтобы у нее заболел живот, а потом она умерла как цыпленок. Но очень часто она просто не может противостоять искушению. Она отлично знает, что и какой вкус имеет. Особенно хороши еловые иголки, древесная смола и сладкий сок, который она высасывает из цветков.
Ранней весной Мета сгорает от дикой любви к пионам и буквально дрожит от желания сжать и раскусить их красные цветки. Но так она поступает крайне редко, чтобы не причинять пионам боль. Она всего лишь кладет щеку на нежные цветки, и уже от этого ее сердце начинает учащенно биться от желания и восторга. Муравьи тоже безумно влюблены в пионы, целый день они то и дело совершают маршруты вверх - вниз по их стеблям. Но даже это никогда не может заставить Мету оторваться от кроваво-красных шаров. Уж лучше ее покусают!
Пальцами, очень осторожно, она растягивает темные жилки на цветочных лепестках. Да, она готова учится самообладанию. Некоторые друзья настолько ранимы, что их можно любить только очень нежно. А вот грушу и камни Мета может сдавливать сколько пожелает, и она конечно делает это, но при этом денно и нощно мечтает, хотя бы разок вцепиться в мясистую пионовую сердцевину, да так крепко, чтобы рука стала влажной от сока раздавленных цветов. Мысль прекрасная и одновременно ужасная. Словом, в этот период Мета становится совсем сумасбродной и даже сама не знает, как ей с этим бороться.
Сжимать котят ей тоже нельзя; ее пальцы ужасно сгибаются от болезненного напряжения, когда она их гладит. И уж конечно, нечего и мечтать, чтобы укусить какого-нибудь котенка.
И так происходит постоянно, в крайней случае Мета нападает на маму, кусает ее в щеку и душит. «У тебя мертвая хватка», - стонет мама, - «такая маленькая нежная девочка. Невероятно. Если ты меня еще раз укусишь, я тебе покажу…, понятно?» Мета смотрит на свои руки. Они измазаны в песке и зеленой траве. Неожиданно они превращаются в двух маленьких злых зверят, дергающихся в разные стороны и постоянно ищущих предметы, чтобы их раздавить. Мета боится. Она прячет руки за спину и пытается о них не думать.
Начинается сильный шум, и травы в оцепенении вытягивают в воздух свои тонкие кончики. В этом стеклянном зеленом аду Мета уже и не мечтает добежать домой. Все равно не получится. Дом очень далеко, никто не может ей помочь.
Потом шум в воздухе прекращается и через узкие щели между веками Мета видит, как травы начинают облегченно раскачиваться в разные стороны. Только что здесь было что-то зловещее, и вот оно снова ушло. Ну, конечно же! Неподалеку был волшебник.
Но Мета тут же забывает об этом, от происшедшего остаётся лишь немного усталости и недовольства. Она медленно бредет по траве, подставляя ноги их ласковым касаниям, спотыкается о какую-то кротовую нору и с довольным ужасом обнаруживает, что при этом вымазала весь халат. Тогда она опускается на колени и добросовестно возит ими по земле так, чтобы и чулки стали тоже абсолютно грязными. Потом она идет на кухню, чтобы в таком виде предстать перед мамой. Все идет по плану. Мама сердится, срывает с Меты халат, чулки и наказывает ее. Но Мета не чувствует боли, в глубине души она ликует. Теперь маме придется о ней позаботиться: помыть ее, одеть в чистое, и в заключение всего - перестать быть сердитой.
Вообще-то Мету снова грызет совесть из-за того, что она извалялась в земле. Всё как-то безнадежно запуталось. Она уже совсем не помнит, зачем она это сделала? Мета опускает голову и выпячивает нижнюю губу. «Ага», - говорит мама, - «теперь ты хочешь еще и упрямиться.» Мета вовсе не хочет упрямиться. Она чувствует, что с ней обошлись  несправедливо и тут же приходит в ярость. Обеими руками она отталкивает маму от себя и выбегает из дома.
Позади конюшни лежит камень. Он очень большой. Мета достает ему только до половины. Он старый и круглый, и никто не знает, откуда он тут взялся. Возможно, он скатился с опушки леса. Вообще-то никому нет до него дела, но когда сено с повозки подается на сеновал, камень иногда мешается.
Вспыльчивый дровосек дает ему пинка ногой и ударяет себе палец, при этом камень делает вид, что ничего не чувствует, чему Мета бесконечно радуется.
Пусть каждый, кто решится пнуть камень, ударит себе палец!
Мета навещает его почти каждый день. Она гладит его, кладет щеку на его серое лицо. Ее фартук рвется и свисает на одну сторону почти до земли, потому что карманы до отказа набиты камнями, ракушками, шишками и щепками, т.е. различными важными вещами, которые Мета желает всегда иметь при себе. Иногда она отрывает от камня кусочек мха и исследует - что бы там посмотреть? Похоже, что мох медленно разрушает камень, по крайней мере, его поверхность, потому что подо мхом камень вовсе не такой гладкий, а напротив - крошащийся и рыхлый. Подо мхом лежат непонятные крошечные продолговатые штучки, которые выглядят как полые зерна, еще там есть пустые чешуйки жуков, муравьиные яйца и сороконожки. Сороконожек Мета боится, потому что они ужасно извиваются и выгибают спины или, лежа на спине, дергают своими тонюсенькими ножками. Мета переворачивает их соломинкой, потому что не может видеть это омерзительное барахтанье. Невинное чудовище! Огромный дракон, которого заколдовала злая фея и превратила в маленького. Рядом лежат крошечные ракушки, которые сразу же ломаются, если к ним прикасаешься, вероятно, сороконожки сожрали их хрупких обитателей. С бьющимся сердцем и затаив дыхание, смотрит Мета на чужой маленький мир и осторожно кладет кусочек мха на место. Так-то лучше.
Когда идет дождь, мох зацветет крохотными цветами-звездочками. Мета уже пыталась их попробовать, но они так малы, что абсолютно безвкусны. Во время цветения мха камень преображается и становится сказочно красив, но Мета никогда не забывает, что под белой подстилкой хозяйничают заколдованные чудовища. Она пытается не думать об этом, но все напрасно. К тому же, по непонятной причине, ее мучает совесть. Даже если она перевернет тысячу сороконожек, ее совесть все равно останется нечиста. И это конечно же потому, что она не может их полюбить.
Мета никогда не взбирается на камень. Ни один другой камень не избежит ее ног, но на этот – ей нельзя забираться, он – живой. Может быть, другие камни тоже живут, но этот – ее большой старинный друг и это просто неприлично, топтать ногами друга. Мета ни в коем случае не хочет его расстраивать. Поэтому она делает все, чтобы как-то порадовать его. В жаркое время она приносит воду из колодца и спасет от засухи его мох, она гладит его, чистит, если какая-нибудь птица его запачкает. Камень всегда теплый, и когда Мета прикладывает к нему ухо, она даже слышит его нежное потрескивание, словно он рассказывает ей, как ему отрадно и хорошо. Мета не верит, что камень не может двигаться. Если на него внимательно посмотреть, то можно заметить, что он каждый день стоит немного по-другому. И кто знает, что он делает, когда люди спят? Мета все ему доверяет. Из всех друзей - он самый лучший, и он совсем не неженка. Мета может сжимать его крепко - крепко, словом, сколько пожелает, и тогда камень делается чрезвычайно твердым, и лишь тайком, где-то в глубине своего серого существа, тихонько посмеивается над ней.