Хаусхофер. Небо. - Нанди. Ревность. Часть 11

Мета выходит из избушки, где хранятся дрова.  Целый день она помогала Берти их раскладывать. Вот уже туман сползает вниз по горам, и Мету знобит. Ее руки все в смоле и изранены растрескавшимися поленьями.
На кухне удивительно тепло. Мама сидит перед плитой и держит на коленях Нанди. Она абсолютно не замечает, что Мета вошла в комнату. Сейчас мама видит только Нанди, радостно подставляющего ей свое маленькое улыбающееся лицо. Мета берет свою скамейку и тихо садится в углу. Мамина коса распущена круглыми пальцами Нанди, растрепанная, она свисает с ее плеч. Мама удивительно нежная, молодая и счастливая. А как она смотрит на Нанди, как сияют ее глаза, когда он пронзительно крича от восторга, тянется к ее лицу! Мета знает, для нее же было бы лучше, если бы она пошла в комнату к своей книжке сказок. Но она не может встать. Как прикованная сидит она на скамейке, уставившись на обоих. От чего-то делается очень больно, так что она почти не может дышать. Это нечто сидит где-то глубоко внутри, почти как боль в животе, но только еще хуже. Мета не может отвести глаза. Это, как если бы она впервые увидела маму и Нанди по-настоящему. Мамино лицо, темные волосы, узор ее платья, черные цветы на синем фоне, кухонный фартук со сползшими бретельками, коричневые тапочки… и Нанди – круглый и маленький, в голубых ползунках, из которых торчат пеленки, его нос, темно-синие глаза и гладкие блестящие волосы.
Кто он вообще такой, этот Нанди? Как он смеет сидеть вот тут, где когда-то было место Меты? Боль в животе граничит с гневом, а его Мета боится. Но вдруг она больше не чувствует ни боли, ни гнева. Она больше не Мета, а мама. Она сидит перед огнем и держит Нанди на коленях, вдыхает аромат его кожи, теплый, сладостный и немного смешанный с молоком. Но и это проходит, и вот она уже снова сидит в углу на скамейке. Но теперь она знает, что происходит с мамой. Она просто не может по-другому, мама должна сильно любить Нанди, так сильно, что даже не замечает другого ребенка с его изголодавшимися глазами. Весь мир - маленький, круглый и желтый, и в нем нет ничего больше, кроме мамы и Нанди. Ребенок в углу не принадлежит этому круглому миру. Он вытеснен из него. Снова становится очень больно, но если сейчас Мета думает о маме, то одновременно и о Нанди. Она видела его мамиными глазами и знает, что этому невозможно противостоять. Наконец-то она вырывается из мягкого желтого шара, в котором сидят мама и Нанди, и незаметно ускользает из кухни.
В комнате она берет с полки книжку со сказками и открывает ее. Мета еще не ходит в школу, но уже может читать. Это как-то само собой получилось. Возможно, она всегда это умела. Вот сказка про можжевельник, но сегодня она не хочет ее читать, это немного связано с мамой и Нанди, и от этого ей не по себе. Другая сказка. Мета водит пальцем по строчкам: «Генрих, телега сломается; нет, господин, не телега. Мое сердце стало свободно, ему было ужасно больно.» Тоже нет, она не хочет ничего больше слышать о боли. Почти все сказки грустные, но и пара веселых Мете тоже не нравятся. Наконец она находит подходящую историю. Сказка о маленькой Мете, которая уколола себе палец и должна была броситься в черный колодец. Мета становится коленками на скамейку, ее палец скользит от слова к слову. Вдруг она превращается в сказочную Мету и проскальзывает в книгу. Она больше не слышит, как ветер дергает окна, где-то совсем далеко кто-то смеется, и ликующий детский голос отвечает ему. Это мама и Нанди в их круглом теплом мире. Мета же живет в холодном мире, в мире, который она каждый день должна создавать себе заново. Но у нее нет другого выбора.