Хаусхофер. Небо. - Берти. Часть 16

16.
Однажды, на каникулах, Мета просыпается очень рано. Солнце поблескивает над горой, яблоня под окном сверкает от росы. Она слышит тарахтение тачки и знает, что это Берти везет с луга свежий корм. Мета будет ей помогать. Вскоре она уже семенит около тачки и поднимает охапку травы с земли. Берти радостна и полна сил. Она уже больше не ребенок, но еще и не настоящая взрослая. Мета чувствует, что она часто стоит на ее стороне, если мама слишком строга. За это она любит Берти, и еще за то, что она такая радостная. Однако ее бесполезно упрашивать рассказать какую-нибудь историю, потому что Берти ничего не приходит в голову. Она не может придумать ничего своего, зато знает множество мест из книг наизусть, даже очень длинные стихи. У нее потрясающая память. Берти очень благоразумная девочка, но вот только сама она ничего не может придумать. Она добродушно слушает, когда Мета ей что-нибудь рассказывает, и никогда не говорит «это вранье», а просто делает вид, что всё возможно. Берти происходит из такой же благоразумной семьи. Её отец философствует целый день. Он не появляется в поле, это делают его многочисленные дети. Он с большим удовольствием сидит дома за кружейкой молодого вина, крепко задумавшись. У него большая голова, круглая и блестящая. Верный признак большого ума.
Однажды Берти взяла Мету с собой в родительский дом, и Мете было даже позволено есть вдесятером суп из деревянной блюда. Это было незабываемое событие. После чего отец Берти говорит что-то очень умное, но не совсем понятное для Меты, наливает себе кружку вина, усаживается с книгой в углу и начинает читать. Можно отчетливо видеть, как он думает. У него сосредоточенное лицо, его губы медленно двигаются вверх-вниз. Берти и Мета ведут себя тихо и взявшись за руки рысцой бегут домой. «У тебя тоже большая голова», - наконец произносит Мета, - «я уверена, ты тоже будешь такой умной, как твой отец». Берти частично польщена, частично обижена.. Ей бы хотелось быть умной  и без большой головы. Мета вносит предложение, как слегка ограничить рост головы и стать хотя бы на половину умной, после чего Берти погружается в мрачное раздумье. И с этим уже ничего не поделаешь. Если Берти погрузилась в раздумье, это может длиться часами. Тогда даже мама ничего не может от нее добиться.
Но сегодня она не в раздумьях. Прекрасная погода, трава в росе развеселили ее. Еще в пять утра она уже начала косить, и сейчас бросает траву на гумно. Достаточно много корма для пяти коров на целый день. На лугу неподвижно застыли толстые, сочные остовы скошенного болиголова. Они такие острые, что Мета даже поранила о них до крови свои ступни. Но ей всё ни почем. Никто не может бегать по ним босыми ногами, даже дровосеки удивлялись этой ее способности. Ничто не источает такого сильного аромата, как свеже скошенный луг. Мете кажется, что она вот вот взорвется. В своем порыве она обрушивается на Берти, сжимает ее руку и кусает в плечо. Потом она принимается кувыркаться и валяться на скошенной лужайке. Но Берти это вовсе не нравится. Следы от травы очень плохо отстирываются. Метины маленькие белые штанишки уже полны зеленых пятен. Что скажет «хозяйка»? «Хозяйка» - это мама, и Мете в данный момент абслютно все равно, что она скажет. На всем белом свете не наберется столько побоев, чтобы это могло помешать ей сейчас поваляться в траве. Берти начинает умолять остановиться. Тогда Мета со вздохом встает и Берти везет ее на тачке домой.
Берти философствует как ее отец. «Вообще-то», - говорит она, - «ты не такой уж ужасный ребенок. Только с определенными людьми и при определенных обстоятельствах.» В этом то вся беда. Теперь Берти молчит. Молчание — золото, этому она тоже научилась у отца. Притихла и Мета. Берти не любит даже и намеком говорить о своих хронических затруднениях. Но Мете это приятно, что такая разумная личность, как Берти ее не проклинает.
Потом они вместе зактракают. Мета не голодна, она уже насытилась запахом скошенной травы. Есть — это скучно и только отнимает время. Берти проталкивает  последний кусок бутерброда между блестящими зубами, быстро стягивает с Меты штаны и замачивает их в стирку в дальнем углу, с надеждой, что они не слишком скоро будут обнаружены. Из корзинки с бельем, приготовленным к починке, она как по мановению волшебной палочки, вынимает свежие штаны, так что по крайней мере в ближайший момент бояться уже нечего.
Вскоре после появляется мама с Нанди. День начинается многообещающе. На Нанди натягивают сандали. Он не может ходить босиком. У него нежные розовые стопы, как цветочные лепестки. Мета едва сдерживает свое канибалистское желание укусить это розовое великолепие, поэтому она изо всех сил пытается, принимая во внимание также спрятанные штаны, быть послушной. Улучив удобный момент, она исчезает вместе с Нанди в песочнице. Но ей скучно. Для нее это не игра. Нанди печёт оладьи разливной ложкой, и все его стремление направлено на то, чтобы разложить эти дурацкие оладьи точно по порядку. Нет, Мета во чтобы то ни стало должна его отвлечь, иначе ее терпеливый брат будет целыми часами печь свои оладьи. Но она должна быть осторожной, иначе он будет реветь до посинения. Такое мучительное зрелище. Тогда мама прибежит из комнаты, вырвет Нанди и бросит на Мету ядовитый взгляд. Она все время думает, что Мета Нанди ударила или толкнула, а Нанди, этот маленький ангел, ей вовсе не перечит. Но Мета на него не в обиде. Это же так приятно, когда мама тебя гладит и успокаивает, но о его невинном коварстве она знает заранее.
Очень медленно Мета должна заманить его в свои сети. Как бы между прочим она рассказывает ему про огромные огненные колеса, которые были заперты в одной пещере в лесу и сегодня вырвались наружу. Скоро они скатятся на луг, окутанные синим кольцом пламени, зловещие и ужасные. До Нанди все доходит очень медленно, но уж если какая-то мысль в него наконец проникнет, то она доходит до самой глубины души. «Что ужасного могут они сделать?» - Мета попадает в затруднение. Что ж, к чертям собачьим, они действительно могут сделать, эти злощастные огненные колеса, которые Мета выдумала всего лишь две минуты назад. «Они сожгут всех наших кур», - отвечает она осчастливленная, - «и причем до самых костей». Нанди испуганно выпускает из рук разливочную ложку. Оладьи забыты. «Так делай же что-нибудь!» - кричит он. «Я не хочу, чтобы куры сгорели». Мета , которая знает о любви Нанди к пернатому скоту, облизывает губы от удовольствия. «Мы придумаем план. Если они придут, мы будт охотиться на них вокруг дома, поймаем их и запрём в сарае. Ночью придут стражники и заберут их.» «А кто они - эти стражники?» Обстоятельность Нанди порой может довести до бешенства. «Не задавай лишних вопросов», - кричит Мета, - два великана — стражники. Лучше посмотри, как огненные колеса катятся через луг, сейчас они настигнут  твоих кур!» Нанди бросает взгляд на луг и его глаза расширяются от ужаса. Он подпрыгивает, хватает палку, прислоненную к сараю и несется вперед. «Стойте, вы, убийцы, - ревет он, - вы, проклятые псы! Вы не подожжете моих кур, вы, дерьмо!» Вообще-то, для своего возраста он знает слишком много запрещенных слов, довольно заключает Мета. Затем она хватает мотыгу и крышку от бочки вместо щита, и устремляется вслед за Нанди. «Они уже за крутяником»,- кричит Нанди, - «хоп, хоп, долой их». Как бешеные носятся они вокруг дома. Мама высовывает голову из окна, ей второпях объясняют в чём дело, и она вновь исчезает. Через 10 минут яростной охоты Нанди вымотан. Но он вел себя очень храбро. Огненные колеса загнаны в сарай. Нанди изгоняет последнее колесо с сеновала, после чего засов сарая задвигается, а глазок закрывается крышкой от бочки. Как же они гремят в своей мрачной тюрьме! Нанди оборочивается и кричит в сторону леса: «Приходите, великаны, можете их забрать, они тут, в сарае!» После чего он довольно мчится к маме на кухню.
Игра в огненные колеса становится традицией. Каждые пару недель несчастные пленники вырываются наружу, тогда на них устраивается охота, потом их загоняют в сарай, откуда по ночам  забирают великаны. Это самая безобидная игра и мама ничего не имеет против, даже если никогда не понимает, в чем собственно суть дела. У нее и без того нет времени, чтобы думать о таких вещах, потому что она должна говорить еду.
Мама постоянно должна что-то готовить. И Мета всегда ей сочувствует. Из-за Меты ей незачем так надрываться. Три бутерброда в день для Меты гораздо желаннее, чем что-либо другое. Но отец, его помощник и Берти должны всегда хорошенько покушать. Нанди тоже с удовольсвтием кушает, только мама и Мета равнодушны к еде. Это просто невероятно, как такая страстная хозяйка так неохотно ест. Уже с раннего утра разогревается огромная плита, которая не остывает вплоть по послеобеденного часа, после чего ее снова рагоревают к полднику. И еще на плите постоянно стоит огромный чан с  кортошкой для свиней. Вообще-то мама не должна его поднимать, но она все равно постоянно это делает. Она варит суп, мясо, клёцки, овощи, а из духовки тянутся ароматы  разнообразной выпечки. Волосы прилипли к потному лбу. Но щёки у мамы никогда не краснеют. У неё влегда бледное лицо. На плите постоянно стоят пять или шесть разнообразных кастрюль и кастрюлек. Зимой всё это кипенье и гуденье очень даже приятны, но летом кухня превращается прямо таки в настоящий ад. И как раз летом, когда собирается много гостей, мама должна ужасно много готовить. Иногда, превозмогая себя, Мета предлагает свою помощь, но она никуда не годится. Она никак не может научиться правильно накрыть на стол. Когда ей доверяют помещать молоко, она читает и поэтому оно убегает, а если уж она помыла салат, то на нем как по волшебству откуда ни возьмись берется какая-нибудь улитка. С позором и насмешками ее изгоняют с кухни. Вообще-то мама не сильно обижается на ее неуклюжесть. «Из тебя никогда не получится хорошая хозяйка», - говорит она. «Но мы отправим тебя учиться, ведь у тебя есть голова на плечах». Это так прекрасно — иметь голову на плечах и не быть должной помогать по кухне. Тем не менее Мету хронически гложет совесть, когда она видит маму такой измотанной. И все время эта нескончаемая готовка: завтрак, второй завтрак, обед, полдник, ужин, и так каждый день. И все какбудто одержимы идеей, сделать из Меты толстого ребенка. Но это им не удается, она остается всегда худой и непоседливой. Вечером только отец и его помощник едят мясо, остальные пьют молоко с выпечкой. Но как только мама удаляется на кухню, папа делится своим мясом с детьми. Для него это невыносимое зрелище, когда они ковыряются в своей рисовой каше.Если бы мама об этом узнала, она быт сильно расстроилась, потому что она тревдо убеждена, что на ужин только мужчинам положено есть мясо. Так она была приучена в своем доме. Отцу этот обычай вовсе не по нутру.
В его семье либо все ели мясо, либо никто. Вскоре Мету озаряет - единственное, в чем отец соотвествует маминым представлениям о настоящем патриархе — это его внешний вид. Он производит такое впечатление благодаря своему статному телосложению и бороде. Только младшие и слабейшие всегда вынуждены сопротивляться и силой добиваться своего. Отцу же этого не требуется.
Мамин отец — это низкорослый старичок, одержимый жаждой власти. Вообще-то вид у него очень милый - седые, торчащие ёжиком волосы, светло-голубые глаза, растерянный взгляд. Но при всем при этом — он ужасный тиран. И он очень хотел бы, да не может больше проявлять свою тиранию в полной мере, потому что уже слишком стар. Мама похожа на него, и как только он появляется в нашем доме, она постоянно с ним спорит. Он лишил маму детства и постоянно истязал несчастную бабушку. Мама очень любит эту маленькую, сгорбленную, но все еще черноволосую женщину.
О мамином отце существует масса историй: о том, как он обращался со своими помощниками, почти как с охотничьими псами; как он вел долгую и нудную тяжбу со своим начальником. Своих детей он любил только до шестилетнего возраста, после чего он уже обращался с ними как с рабами. Когда он возвращался домой посреди ночи с какого-нибудь городского праздника, он поднимал с постели своих несчастных «заморышей» и учинял опрос по таблице умножения. Частенько он избивал их кожаным ремнем.  Непостижимо, как все это могло уживаться в таком маленьком, чистеньком старичке, таком всегда опрятном и вежливом, от которого слова дурного не услышишь. Его бы надо ненавидеть (что мама собственно и делает), но сколько Мета себя помнит, ей всегда было очень жаль этого старичка. Разве никто не видит, как несчастен дедушка? Разве никто не замечает его ужасное беспокойство и эту неизлечимую растерянность, прямо сочащююся из его одежды и из старого, высохшего тела?
Мета припоминает — вот она еще совсем маленькая, они с мамой идут в гости к дедушке с бабушкой. Мета хранит в памяти дом - старый четырехугольник - вплоть до мельчайших подробностей. Она помнит каждую комнату, маленькую песочную яму под кустом сирени. Еще там нет электрического света. Дедушка с бабушкой сидят за столом перед керосиновой лампой,  а две тётушки - запуганные создания - спят в одной комнате, где они по вечерам зажигают свечи. Друг с другом они разговаривают исключительно шепотом и какая-то незримая печать безнадежности лежит на них обеих. Дедушка с бабушкой спят в сумрачной, влажной комнате. У Меты она ассоциируется со словом «склеп». Там, погребенные под тяжестью толстых перин, покоятся они, эти маленькие стареющие люди. Они словно окутаны неведомой мрачной тайной. Вообще-то бабушка должна бы ненавидеть дедушку, но она почему-то этого не делает. Ненависть имеет острый, горький запах, но от бабушки веет печалью и нежностью. Она — одинокая старая женщина, к которой никогда нельзя приблизиться вплотную. Мета с мамой спят в комнате для гостей на красном диване, придвинутом к кровати. Они раздеваются при свете свечи, мерцающей в латунной подставке, а потом Мета слушает, как в пруду квакают лягушки. Довольно чудно. Дома у Меты нет ни лягушек, ни пруда.  Всё здесь какое-то чужое и одновременно очень знакомое, словно она уже когда-то здесь жила. Мета рада, что папа вытащил маму из этого печального дома. Но она любит этот печальный дом какой-то  безнадежной, щемящей любовью. Давным давно кто-то заколдовал этот дом и теперь он навсегда обречен оставаться таким печальным.
Утром дедушка с Метой идут в город на рынок. При этом дедушка рассказывает ей свою бесконечную историю о скверном старшем лесничем, которого дедушка в конце концов победил. Постепенно Мета замечает, что вообще-то он рассказывает историю сам себе. Дедушка любит маленьких детей; они никогда не перечат, и он держит Метину, полную тепла и жизни, руку в своей. Теперь он уже не совсем один, и никто не мешает ему   продолжать плести свои распри с давно умершими людьми. Так он устроен -  дедушка должен спорить со всеми,  даже с мертвыми. Это не прекращается никогда.
На рынке он идёт с Метой есть сосиски и любезно общается с другими стариками, при этом никого не слушая. Его неуёмые глаза уже снова устремнены куда-то вдаль.
Потом он покупает Мете образок с засушенной незабудкой и бумажным уголком, напоминающим как кусочек сахара. Мета несказанно счастлива. Детей очень легко сделать счастливыми. Когда же они становятся взрослее, тогда всё выходит очень скверно. Дедушка никогда не сможет этого понять, он даже о себе вообще ничего не знает.
Зато бабушка знает о нём всё. Но она об этом молчит и только изредка тихо и  тактично вздыхает. Глядя на бабушку кажется, что она  уже давным  давно решила не жить больше настоящей жизнью. И все-таки, иногда, сквозь всю ее неизбывную тоску внезапно провывается волна пробудившегося веселья. Это похоже на чудо.
За бабушкой надо постоянно наблюдать. Она вовсе не такая, как все остальные старушки, которых Мете когда-либо доводилось знать. У неё чёрные, как смоль волосы, карие, с рыжими точками глаза. Вся она как бы вытянута - лицо, рот, глаза, и даже ее худые пальцы. Она — словно «чужая» в своей собственной семье; кроткая, но непреклонная «чужая». Мета робко и безгранично ею восхищается. Она никогда не будет выглядеть так благородно, как бабушка, потому что она вообще ничего от неё не унаследовала. С бабушкой нужно обращаться очень осторожно и как можно меньше к  ней не прикасаться. На нее действительно можно только смотреть и слушать ее удивительно молодой голос, голос, который так мягко и приятно болтает ни о чём.