Хаусхофер. Небо. - Тётя Мышка-Норушка. Часть 17

Лето длинное и жаркое, и так повторяется из года в год. Съезжаются все дяди и тёти. Дядя и одна тётя — это родственники отца. Каждое лето они проводят в  сторожке лесничего. Все они высокие, крупные, похожие друг на друга люди. Вторая тётя — неимоверно маленькая и лишь называется «тётей». На самом деле она - бывшая  мамина учительница. Мама её очень уважает и это весьма забавно. Тётя Вюльмаус* — единственный человек, которому мама не решается перечить. Почему ее прозвали Вюльмаус, Мета точно не знает, вероятно потому, что она очень похожа на маленькую мышку. У неё всё серое - волосы, маленькое лицо и большие груди, упрятанные в серый шелк. С Метой тётя Вюльмаус, которая обычно устраивает разнос всем и вся, никогда не бывает сердитой. Она спит рядом с Метой в кабинете**.
Вот тогда-то и наступают по-настоящему весёлые дни. Вообще-то тётя Вюльмаус — это маленькая девочка, совершенно нелепым образом превратившаяся в пожилую  даму. По вечерам, лёжа в постели, они с Метой перехихикиваются и рассказывают друг другу всякие забавные истории. При этом тётю Вюльмаус не заботят никакие правила и она одаривает Мету сладостями даже после чистки зубов. Она всегда привозит с собой чемодан, полный таинственных баночек, наполненных «редьковыми» и «шёлковыми» леденцами, а также шоколадными талерами. Ходят слухи, будто тётя Вюльмаус ужасная растратчица, и что однажды она даже заказала себе омаров и артишоки из Триста. Но это еще не всё, она придерживается современных взглядов и поэтому временами разговаривает как настоящая анархистка. Она даже позволила себе грубо выразиться в адрес местного школьного инспектора. Мета не знает, кто такие «анархисты», но почему-то сразу чувствует страстное притяжение к ним.
Тётя Вюльмаус охотно рассказывает что-нибудь из своей жизни. И это всегда правдивые истории, в которых тётя в конце концов обязательно становится всеобщим посмешищем. Каждая история заканчивается ее неловким поражением. Один раз она падает в лужу прямо на глазах у почтенного юноши, в другой — отправляется на концерт красиво наряженная, но в старых шлёпанцах (дело происходит на курорте). И каждый раз, когда она хочет встретиться с каким-нибудь почтенным господином, её либо разбирает зубная боль, либо прямо посреди носа вскакивает огромный прыщ. На что она только смеется и приговаривает: «жизнь — это ужасно странная штука». И вот так они перехихикиваются, пока не погружаются в сон - Мета и маленькая девочка в образе пожилой дамы. Тётя ни разу не была замужем. Через всю её жизнь длинной чередой  тянется одна несчастная любовь за другой, и тётя всё ещё склонна обожать «самых значительных мужчин» своей жизни. Но её проницательному уму, ютящемуся где-то глубине этой маленькой птичьей головки, всегда удается в мгновение ока превратить «значительного мужчину» в самодовольного болвана, с которым должно быть покончено. Вскоре после первого, на горизонте появляется новый значительный мужчина. Это всегда происходило с какими-нибудь деятелями искусства, которые очень скоро оказывались обыкновенными тщеславными ничтожествами.
Мета не знает ни одного более старательного человека, чем тётя Вюльмаус. Она никогда не может за ней угнаться. Тётя Вюльмаус вяжет, вышивает, плетет коврики и варит самое изысканное желе. Она очень начитана и знает множество стихов наизусть. Большинство из них написал некий Генрих Гейне, и Мета тут же становится его поклонницей. Его стихи так легки и полны иронии, что приводят Мету в истинное восхищение. По вечерам, лежа в постели, тётя декламирует эти стихи снова и снова, до тех пор, пока Мета сама не выучивает их наизусть.
По ночам тётя Вюльмаус использует горшочек, потому что у неё слабый мочевой пузырь, а в туалете сильно дует. Горшочек — это разукрашенный фарфоровый сосуд, который тётя закрывает шелковой подушечкой после употребления. Таков, как говорит тётя, «изысканный образ жизни», и Мета должна это запомнить. Мета глубоко поражена. Иногда она просыпается от прерывистого приглушенного журчания, поднимается с постели и шепчет: «Тётя мышка, тётя мышка, расскажи стишок из книжки». И откуда-то из темноты раздаётся в ответ: «Смеясь, незабудкины глазки на дальние звёзды глядят...»*** . После чего тётю Вюльмаус разбирает оглушительный смех, переходящий в приступ кашля, от которого её и Мету спасают только «редьковые» леденцы. Более замечательных ночей в Метиной жизни никогда не было.
Тётя заползает обратно в постель и рассказывает историю про свою племянницу Пию и ужасного дядю Свободу. Пия работает в доме моды в Майланде, это — тоненькая, как карандаш, туберкулёзная, но весьма светская дама с белой, как снег, кожей и пышными медно-рыжими волосами. Как круглая сирота она была принята в дом дяди Свободы в Гориции. Этот изверг только и думал о том, как бы отравить жизнь бедной Пии. Теперь уже дядя Свобода давно умер. Он был директором почты в Египте; с какой стати, только бог знает. И если Мета просит пояснить такого рода странности, то всегда получает в ответ: «это было еще во времена прежней монархии». Для неё «прежняя монархия» - это некое состояние, при котором возможно всё. Жаль, что его больше нет. Дом дяди Свободы в Гориции, в месте, которое тоже является частью «прежней монархии», полон египетских богатств. Лишь пара мелочей из этого сокровища, случайно очутились в сторожке лесничего благодаря тёте Вюльмаус - две расписанные вазы и страусиное яйцо.
Словом, дядя Свобода сидит в Гориции и ненавидит всё, что существует на белом свете, в особенности австрийских офицеров. Одетый в шелковый халат, расшитые шлёпанцы и с длинной трубкой во рту, он высовывается из окна и презрительно бормочет, при виде всякого проходящего мимо военного. А бедняжка Пия как назло влюбляется как раз таки в немецкого старшего лейтенанта.
Дядя Свобода гневно носится по всему дому в своем халате и шлёпанцах, и клянётся, что прекратит выплачивать Пие содержание. Он и в самом деле исполняет свою клятву; дядя Свобода — настоящее чудовище. Вскоре после этого с ним случается удар, а немного погодя прекрасный лейтенант погибает на войне.
И в этот момент Мета чувствует, что сейчас случится что-то такое, от чего у нее волосы встанут дыбом. В ночь, когда должен умереть лейтенант, Пие снится сон: Дядя Свобода, громко шаркая, приходит в её комнату в своём неизменном домашнем халате, нагибается над ней, вынимает трубку изо рта, и зловеще шепчет: «Вот он и попался, голубчик!» Да, таков он - дядя Свобода -  непримирим до гробовой доски. Тётя Вюльмаус считает, что в этом есть доля правды. У рыжеволосых вообще очень развито шестое чувство. Она убеждена, что от истинно злых людей зло исходит даже после смерти. Мета долго не может уснуть и она даже рада, что может слышать тихое похрапывание тёти.
Дядя Свобода — истинно злой человек, потому что он стал причиной еще многих  затяжных распрей. Так, например, одна книга из его наследства попадает в сторожку лесничего и подвергается тщательной маминой «экспертизе», после чего как «непристойная» задвигается в самый дальний угол шкафа. Но Мета все же находит её, правда девочку тут же  застают «с поличным» еще до того, как она успевает дочитать до конца первую историю. Раздается ужасный грохот, и всё это - ни за что, абсолютно ни за что. Если все непристойные книги такие глупые, то Мета больше не желает их читать. В истории речь идёт об одной матери, которая спала со своим сыном, и за это ей отрубили голову. Должно быть раньше были ужасно строгие законы. Метина тайная симпатия к дяде Свободе сменяется глубочайшим презрением.
Но всё это случится немного позже, а пока Мета наслаждается компанией тёти Вюльмаус. Сейчас она в Гориции, в парке, где Пия прогуливается со своим лейтенантом. Зонтик от солнца бросает зелёную тень на её лицо, волосы горят словно пламя.
Нечто губительное как будто повисло в воздухе над молодой парой, должно быть это шестое чувство рыжеволосой бедняжки. Мета хочет предупредить обоих о надвигающейся беде, но уже слишком поздно, пуля для лейтенанта давно отлита, а маленькие туберкулёзные палочки тайно выедают дыры в беззащитных Пииных лёгких. «Потенциальная кандидатка на смерть», - как-то сказала о ней мама. Всё это настолько непостижимо, что Мета вдруг охладевает ко всей этой истории. Она оставлена за боротом и уже никак не может повлиять на ситуацию. Мета переворачивается на живот и буквально через мгновенье засыпает.
Днём тётя Вюльмаус всегда занята. Она помогает маме на кухне. От других гостей помощи ждать не приходится. Да мама и сама не пустила бы их на кухню. Эти веселые люди-великаны её только нервируют. А Мете напротив — все они очень нравятся. Вообще-то  настоящими взрослыми их не назовешь, потому что все мысли этих шумных, любимых Метой людей, направлены на игры. Дядя Шорш встает рано утром, остальные спускаются к завтраку только после восьми. А с каким удовольствием поглощают они - кофе, хлеб, мёд, мармелад и сбитые сливки! Гости грациозно откусывают свои румяные булочки, щурясь от наслаждения. Завтрак затягивается. Они расспрашивают друг друга — как спалось, рассказывают анекдоты и в конце концов мысленно возвращаются назад, в былые времена, в старый парк замка, где дедушка работал садовником. Назад к огромным деревьям, к пруду с золотыми рыбками, к тем вечерам, когда дедушка читал вслух рассказы Жюль Верна. Мета чувствует, что все присутствующие испытывают глубочайшую тоску по дому и очень гордится своим дедушкой, о котором она  знает только по фотографиям. Он наверняка - самый лучший дедушка на свете. Ей так приятно слышать, с какой нежностью дяди о нём рассказывают. Покойный старик закидывает свою удочку и все рыбки тут же устремляются к нему -  назад, на глубину 20 тысяч лье под водой. Мету слегка даже гложет зависть, что она не принадлежит к числу дедушкиных рыбок, но вот он уже обнаруживает её и закидывает удочку ей навстречу. А когда она подплывает, то крючок вовсе не причиняет боль, а прямо во рту превращается в диковинную сладость. Да, дедушка могущественный волшебник! Все взгляды прикованы к его серо-голубым глазам, а всякий слух внимает его низкому голосу, рассказывающему удивительные истории; с глубины 20.000 лье под водой.  У дедушки широкие ладони, сплошь исколотые шипами и колючками, а его седые кудри окружает светящийся ореол, и это не просто отблеск керосиновой лампы. Как-то раз дядя Шорш сказал Мете: «Твой дедушка был настоящий небесный отец. Больше мне и сказать нечего. Никто из тех, кто когда-то знал его, не может его забыть». Вот таков Метин дедушка, мифический герой, живой и мёртвый одновременно. И поэтому, когда Мета произносит свою вечернюю молитву, она и сама не может порой понять, кому же она молится - своему дедушке или Господу Богу. Она не может их друг от друга отделить, да собственно и не хочет.
Постепенно воспоминания  за утренним столом умолкают. Рассказчики безмолвно устремляют вдаль свои взоры. О, как прекрасны в этот момент их глаза! Метино внимание полностью поглощено разглядыванием этих пестрых «шариков» - от чистого, незабудково- синего,  до сине-зелёного, сине-пепельного и желтого оттенков. Иногда эти удивительные «шарики» немного выпячиваются и неподвижно застывают. Раньше Мета всегда стремилась найти их на ощупь, но с некоторых пор она поняла, что эти «шарики» нужны, чтобы смотреть. У неё тоже такие большие, круглые голубые глаза, иногда они глубоко спрятаны, а иногда готовы выпрыгнуть из орбит. Тогда мама говорит: «Ну чего ты уставилась, так ведь и напугать можно», Мета опускает ресницы и загоняет на место свои ужасные глаза, готовые поглотить весь мир.
Завтрак окончен, масло, сливки и остатки меда остаются плавиться на тарелках, гости поднимаются - эти высоченные люди с тонкими конечностями и пышными формами. Тётя Хелена еще ненадолго задерживается за столом. У неё слабые ноги, поэтому она с трудом может передвигаться. Тонкие ноги не желают нести ее грузное тело. У неё белые, хрупкие руки и она еще ни разу в жизни не работала. Да она и не может. Малейшее усилие, даже чтобы подколоть волосы — слишком велико для этих нежных неловких пальцев. Однако тётя Хелена очень умна, так умна, что даже вынуждена думать за менее умных людей. Она живет в Богемии, в одном замке. Сначала она преподавала детям, но так там и осталась, потому что ее питомцы всё еще в ней нуждаются. Это наверное здорово жить в богемском замке. Все обращаются друг к другу только в третьем лице. Порой тётя Хелена забывает, где она находится, и спрашивает кого-нибудь из своих братьев: «Они уже позавтракали?» или: «Они уже гуляли сегодня?» Целый год тётя Хелена сидит перед бесконечной чередой запечёных гусей и уток в богемском замке, управляя им из своей комнаты.
Она намного старше остальных своих братьев и сестёр, жёстче и прохладнее, и обладает самыми изысканными манерами. Она никогда не произносит запрещённых слов, и если кто-то ругается в ее присутствии, делает вид, что ничего не слышит. Тётя не так нравится Мете, как дяди. Девочка чувствует, что тётя с удовольствием с ней бы пообщалась, но у неё слишком мало опыта  в общении с маленькими детьми. Её сердце скрыто за холодными, небесно-голубыми глазами и Мета всегда очень застенчива наедине с тётей. Дяди относятся к тёте Хелене очень уважительно, но держатся на равных, словно она вовсе не женщина. Может она и вправду не женщина; там, где у других женщин обычно располагается грудь, у нее «скалистый водопад». И она также одержима игрой, как мужчины. Этим она скрашивает время, сидя в своем богемском замке. Зимой, когда парк засыпает снегом и время останавливается, она играет в различные игры вместе с капелланом и парой баронесс, тоже пожилыми дамами. Тётя играет во все виды карт, в шахматы, «уголки», «осаду крепости» и в «дамки».
Сразу после завтрака начинаются переговоры. Дядя Отто хочет играть в шахматы и выискивает себе партнёра. Папы нет, дядя Шорш хочет прогуляться, следовательно остаются только тётя Хелена и дядя Фриц. Но тётя Хелена хочет во чтобы то ни стало играть в «осаду», и поскольку у неё, как мама выражается, «сильный характер», она склоняет дядю Фрица стать её партнёром по игре. Он обреченно вздыхает, закатывает глаза и покорно следует за ней в беседку. К тому же он более чем на 20 лет младше ее. Словом дядя Отто остается в дурацком положении.  Надувшись, он перемещается под лампочку и ведет шахматную игру правой рукой против левой. Вплоть до самого обеда игроков не слышно и не видно. Мета немного разочарована, но она уже давно поняла, что ее любимые великаны, как бы приветливы они ни были, делают только то, что им хочется. Мама говорит, что они эгоисты, любезные эгоисты. Вероятно это надо воспринимать как позорное пятно, но Мета наоборот считает это разумным — делать только то, что хочешь. Потому что когда ей что-то запрещают, она становится злой и агрессивной. А любезные эгоисты, напротив - всегда в хорошем настроении.
Мета погружается в свой собственный мир. Нет, не на кухню к маме, где уже с 9 утра начались приготовления к обеду. Не туда, где мама становится маленькой, бледной, валящейся с ног от усталости,  где постоянно что-то стучит и панируется. Ей вообще невозможно помочь. По идее она могла бы всё бросить и сказать: «Знаете что, готовьте-ка  себе всё сами, а я пошла гулять». Но мама - не любезный эгоист, нет - она человек долга, каковым Мете никогда не суждено стать. Поэтому мама всегда раздраженная и нервная. Мета с легкостью отказывается от почетного титула быть человеком долга. Она достает книгу и уходит с ней в лес. Далеко, за пределы слышимости. Это ее игра. Она забирается в шалаш, погружается в его душное тепло, муравьи прокладывают тропы через ее ноги, но Мета ничего не чувствует. Сейчас она находится на северном полюсе с капитаном Скоттом и трясется от холода. Среди снежной бури раздается лай ездовых собак. От снега у неё слезятся глаза, но Мета прикрывает лицо длинными рукавами и читает дальше. Где-то высоко, в бело-голубом небе ярко светит солнце, но Мета стонет под натиском колючих ледяных игл, яростно хлещущих по ее посиневшему от холода лицу.

*  Wuehlmaus — копающаяся мышка, схоже с русским «мышка-норушка».
** Кабинет (в австрийском понимании) – маленькая комната с одним окном.
*** Отрывок из стихотворения Г.Гейне «На крыльях пения». Перевод А.Фета.