Моя Греция

Когда Арида предложила вместе съездить в Грецию, я воодушевилась невероятно. Как раз очень хотелось поездить с народом, кто в теме, попрактиковать. Я даже собиралась присоединиться к группе, ехавшей в Мексику с женскими практиками, но там не срослось – долго, дорого, возня с американской визой. И тут – Арида, Греция, храмы Акрополя, Метеора, Дельфы. Как же вовремя! Да и напряжённость, что сложилась у меня с «Ведженой», уже давно просилась расслабиться. И вот всё сходится, красота! И при всём при том, я собиралась в поездку, преодолевая мощнейшее сопротивление – своё, среды? Хотя если мир-это я, то своё, однозначно.

Накануне поездки

Сговорились мы за пару месяцев до, и всё это время меня терзали страхи, что произойдёт какое-нибудь кидалово: с билетами (ну и что, что уже купили, через интернет ведь, поди, сыщи этих продавцов в случае чего), с планами (что-то Арида исчезает и не проявляется, а ну как переиграет, а я тут хлопочу, как дура), с визой (а вдруг греки к чему-нибудь придерутся и не дадут?). Тут ещё спутник жизни настоял на мартовской поездке в Турцию, оставляя мне совсем немного дней на оформление визы. А в Стамбуле вдруг завёл разговор, что в ближайший месяц у него очень большая нагрузка и потребуется непременное моё присутствие. А я с чего-то пообещала, что если так уж ему будет нужно – останусь, не поеду. В Москве даже проверила, что теряю, если сдам билет. И, тем не менее, через эту всю дурацкую тревожность, шаг вперёд, два шага назад, я продвигалась. Ещё до Турции снялась для визы и собрала справки. Сразу после Турции поехала в греческий визовый центр. В первое утро не доехала – сопротивление было таким, что желудок сводило до тошноты. В тот день я придумала себе другие дела, до центра добралась на следующее утро. И получить визу оказалось очень просто: два дня, и готово. И пока я всё это проделывала, фоном шла мысль: может, отменить поездку? И если бы не Арида, которая уж вложилась деньгами – заказала на нас двоих отель, купила билеты в Каламбаку, – я бы придумала причину, чтобы остаться.
При том, что вымоталась чрезвычайно, устала очень от долгой зимы, я и хотела ехать, и словно ждала, чтобы меня остановили. Ну и мой супруг тут как тут. За пару недель до отъезда начал говорить, что две недели без меня для него слишком долго. Спросил даже: «А если мне станет плохо, неужели всё равно поедешь?». Вот тогда-то я и определилась: да, поеду. Потому что «мне плохо» – его хроническое состояние. А у меня – эпизодическое, но в дни перед Грецией было реально хреново. С потерей силы жить, тоской и мыслями, что «живу не туда».
Но он всё равно проверил: мне уезжать, а у него боли в животе. Я уже еду из Нижнего в Москву, а он сообщает, что пошёл камень в почке и предстоит операция. «Но ты поезжай, поезжай»… Так и ехала, сквозь мысли, что будь я «порядочной женой», сидела бы подле мужа, а не моталась «неизвестно за чем» в «какую-то там Грецию». Но я не «порядочная жена». Я спутница жизни. Я никак не решусь по-настоящему выйти замуж, с загсом и свадьбой. Перейти из «рядом» во «вместе», пойти за этого мужчину, доверить ему право действовать и строить наш общий мир. Мне видится (мерещится?), что при его потребности воевать с миром (провоцируя мир на ответную войну) и доказывать окружающим, что он стоит многого, семья для него – это нечто вроде лазарета, а жена – нечто вроде лекаря.
Да, я в курсе, что жена – целительница. Что женским умом не охватить мужские задачи. Я в курсе, что мои личные глюки насчёт семейной жизни создают огромные помехи нашему союзу. Но если человек выходит на перекрёсток и кричит «Эй, вы, козлы, выходите биться!» (Я сейчас фигурально выражаюсь, но он себя ведёт именно так), то странно ожидать, что ему ответят «Ой, какой хороший, смелый мальчик». Каков запрос, таков ответ, и он бьётся. И уверен, что я в качестве жены  буду подавать патроны и врачевать раны. Или это я уверена? Муж и жена – это же про «сообща». И даже отказываясь от битвы, я всё равно в неё втягиваюсь.
Мне уже и сны стали сниться про мою придушенную женскую суть. А за неделю до отъезда случилась безобразная сцена. Моя раздражённая реплика – его взрыв, сорок минут неадекватного ора с обвинениями в мой адрес. А так как человек он мощный, случилась сильная контузия моих чувств. Всю неделю шли слёзы, разговаривать с ним могу, но только не по душам. Давненько со мной такого не было. Подозреваю, что закрылась от него во всех тонких планах, т.к. кормить мужика нечем. Да и нет желания. Может, от того и почка у него заболела…
Короче, к моменту поездки в Грецию ситуация стала для меня критичной. Подносить патроны и врачевать раны я задолбалась.  Держать два параллельных мира, где я с ним и где война, и где я без него и там мирно, – тоже.  Плюс затяжная зима, и затяжное же состоянии опустошённости и тоски. А что до камня в почке, госпитализации и прочего… Мальчик так часто кричал «волки», что когда волки действительно пришли, никто уже не поверил. Да и давать миру и мужчине можно только из наполненности, иначе – жертвенные куски. А я – пустая. И в Грецию я поехала в состоянии внутренней опустошённости, сильного желания к нему не возвращаться и не менее сильного желания побыть в мире без войны. И вот эта тема, женского и мужского, творящего и атакующего, сопровождала меня всю поездку.

В Афинах

В Грецию мы обе приехали слегка настороженные: Арида после череды семинаров и бессонной ночи, я в состоянии нестояния и лёгкой заморозки чувств. И когда к нам подскочил говорящий по-русски грек с предложением отвезти в отель за 35 евро, мы поостереглись. Мало ли, с ценой разводит и неизвестно куда ещё завезёт… Взяли в итоге такси из очереди, и таксист сполна реализовал наши опасения. Развёл с ценой, взяв по счётчику 50 евро (оказывается, 35 евро – это фиксированная цена до аэропорта), да ещё не довёз до отеля. Не довёз два квартала, хотя мог бы вполне, но кто ж знал!  Высадил у обочины, мол, дальше пешком, т.к. проезда нет. И мы, две красотули, тащились с чемоданами, спрашивая у встречных «где эта улица, где этот дом». Утешились, что для чего-то нам в Афины нужно было войти именно так. Пешком. Слава чемоданам на колёсиках и слава нам, взявшим полупустые чемоданы!
В отеле выяснилось, что мой двухнедельный самодеятельный интенсив английского на сайте livemocha.com дал свои плоды. Я объяснилась с тараторкой на ресепшн, расспросила, как куда добраться. И поняла!
Отель – три звезды, номер простенький, с балконом-террассой и видом на дом через улицу, где кто-то развесил бельё. Электричество тут работает, только когда все дома – от ключа-карточки, которую, уходя, забираешь с собой. Посему в холодильнике тепло. А мы купили в дьюти-фри шампанское «Мартини Асти». Так что шампанское охлаждаем под струёй воды. И распиваем за приезд тут же, на террасе, заедая взятыми из дому фруктами. Недолгий сон – он нужен, чтобы сменить состояние, затем идём искать Акрополь. Тут у меня случаются первые открытия.
Прежде я пребывала в полной уверенности, что Акрополь – это некое античное плато на окраине, нечто вроде Гизы в Каире. А это, оказывается, холм в центре Афин! Вечером на холм и в его окрестности не попасть, – забор и закрыто. Но мы идём вдоль забора и наслаждаемся летом. Ахаем распустившимся макам, лохматым длинохвойным соснам и зелёной высокой траве. Здешний конец апреля – как наш конец июня. Время сенокоса))). Под одной из сосен мы садимся на камушки, разуваемся и слушаем пятками землю.
Арида говорит, что её ноги аж горят, с них словно что-то сходит. У меня ничего не горит, я ещё не слишком расслабилась. Мне просто хорошо, что я уехала от всего. И я всё кручу в голове, продолжать ли мне семейную жизнь, или уже прекращать, по крайней мере, с этим мужчиной? Если по уму и логически, можно продолжать. Если по сердцу и эмоционально – хреново мне и тоскливо, продолжать-то.
За чем поехала сюда? За тем и поехала – вспомнить о себе-женщине, о разных проявлениях силы, которая через меня раскрывается и которую я провожу. Я приехала вернуть себя себе. А то ведь, подавая патроны, растеряла!
Мы гуляем пару часов. Обходим Акрополь по окружности, по дороге набредаем на уютную таверну, ужинаем. Возвращаемся мимо сувенирных магазинчиков. Нас по-русски зазывает приветливая хозяйка, и я покупаю себе розово-бежевый шелковистый палантин. Это абсолютно женский цвет, в работе с маткой, как с Вратами, именно такие цвета приходят. Палантин мне очень к лицу.
Мы так проникаемся очарованием места и тёплого вечера, что решаем встретить возле Акрополя рассвет. Я завожу будильник, чтобы встать… Да не тут-то было! Номера тут с телевизором-панелью, который висит на стене. И у соседа за стеной активная вечерняя жизнь и веселуха. Он смотрит телевизор на полной громкости, телевизор висит как раз на стене, где с нашей стороны кровати. Слышимость великолепная. Но мы устали с дороги и вообще, засыпаем даже под отчётливые диалоги на греческом.   А в полтретьего я просыпаюсь: соседу не спится, и его телевизор опять орёт.
Арида спит, не слышит. А я под эти вопли теперь вряд ли усну. Лежу, соображаю, как поступить. Пожаловаться на ресепшн? Попросить самой убавить звук, потом уже жаловаться  на ресепшн, если не подействует? Ну, и как его утихомирить по-английски?
Минут пять подбираю слова и репетирую фразу про «нойзи» и «ай кэнт слип». Потом одеваюсь, выхожу и решительно стучусь в соседний номер. Телевизор затыкается тут же, за дверью ни звука. Я жду. Мне не открывают. Затаились. Вот то-то же! В общем, после этих ночных бдений рано встать не получается. Встаём не к восходу – к завтраку.
Завтрак в отеле на хилую троечку: апельсиновый сок отдаёт химией, оливки невкусные, яйца пережарены. Но чего ещё ждать от трёх звёзд? Нашли, что съесть, съели. Теперь – в Акрополь!
Мы пришли к открытию, а народу уже толпа. Группы школьников, одиночные туристы. Берём билет (12 евро!), проходим контроль и, прежде чем войти в пространство Акрополя, отходим на полянку в сторонку послушать и втечь в пространство. Арида в этой практике постоянно, а я и позабыла уже, как это: поздороваться с местом, настроиться на него… Я ж патроны подаю.
Садимся на траву, я включаю нижний-верхний потоки, и почти сразу вижу цвет. Он бежево-розовый, как мой вчерашний палантин. Чуть погодя приходит картинка, что этот цвет изливается из холма Акрополя и струится дальше, по всему району, городу… Вижу  Хранителей места. Они очень высокие, до небес, я у их ног, как букашечка. Но при этом они ничуть не подавляют своим величием, скорее, вызывают уважительное благоговение. «Я могу войти?» – «Да, входи».
Но уходить с поляны пока не хочется. Я призываю зелёный поток – он показался мне уместным рядом с розовым, сердце и матка, два женских центра творения. И после минут десяти такой медитации чувствую, что я расслабилась и переключила-таки свой центр восприятия мира. Из головы – в матку. Из рассудка – в сердце. Вместо патронов – лепестки.
В Акрополе два храма Афине, постарше и поновее, Гекатомпедон и Парфенон. Правда, в свете веков новизна одного и старшинство другого весьма относительны, – примерно 150 лет. Мы рассматриваем храмы с расстояния. Очень хочется войти внутрь, тем более что за колоннами старого храма видится-чувствуется кокон силы, которая не выходит за их пределы. Но нет – все храмы обнесены верёвочками, вход за которые запрещён. Ходим вокруг. Вспоминаю про ритуал.
Когда в Москве я сказала своей знакомой, что еду в Афины и пойду в Акрополь, она мне напомнила миф о яблоке раздора (которое Парис отдал Афине в благодарность за Елену) и предложила пойти в храм с яблоком. Желательно с красным. И угостить им какую-нибудь женщину, через неё принести Афине подношение… Честно скажу – забыла. Но после нашей трапезы с шампанским у меня чудом осталось одно яблоко. Красное. И у Ариды тоже совершенно случайно нашлось красное яблоко. Одно… Обмениваемся яблоками, съедаем во славу Афины. Ну надо же. Как всё сложилось!
Идём дальше – видим трёхцветную кошку, она лежит на камнях. Арида говорит, что во всех храмах, где она бывала – в Египте, на Шри-Ланке – ей встречаются трёхцветные кошки. Тянусь погладить – кошка угрожающе вопит. Ну, ладно, лежи… Вокруг носятся такие толпы туристов, что я тебя, киса, понимаю.
Состояние расслабленности, найденное на полянке, постоянно сохранять не получается. Очень уж много людей, в том числе и детишек. Шумят, галдят, мечутся с фотоаппаратами. Мы отвлекаемся от созерцательности – куда там, в такой-то суете! – и начинаем фотографироваться на фоне храмов. Арида меня отщёлкала быстро, а у меня сложности: между ней и храмом всё время влезают туристы, располагаются группками и поодиночке, устраивают свои собственные фотосессии, не видя ничего вокруг. Приходится ждать, пока разбегутся и освободят фон.
Когда заканчиваем с фотками, садимся на мраморные обломки созерцать пространство. И обнаруживаем удивительную вещь: пространство здесь пузырчатое. Когда набегают туристы и затевают суету с фотоаппаратами – идёт пузырь суеты. Потом они разбегаются, и мы словно попадаем в пузырь истинного состояния места. Там тихо и очень наполнено. И камни словно источают спокойную устойчивую силу, которую не сбить никакой суетой. Минута-другая, и опять: скачок во времени, и мельтешня туристов. 
В Парфеноне, «новом» храме Афине-девственнице, сила легче и воздушнее, выходит за пределы храма и словно сообщается с небесами. К нам приходит давешняя кошка и ложится у ног. Жрица, да? Хотя символ Афины – сова… Через какое-то время созерцания у меня ощутимо сменилось состояние. Я стала медленная и тягучая. Нет ни малейшего желания спешить и успевать (и подавать патроны). Всё идёт своим чередом.
Спустившись к подножию холма, мы идём дальше по территории Акрополя, теперь у нас настроение фотографировать, а не слушать пространство. Всё, что сейчас необходимо, мы уже услышали. Внизу, под холмом, развалины театра Дионисия, остатки каких-то стен – пара-тройка камушков с поясняющей табличкой. По пути то и дело останавливаемся сфотографировать маки. Их здесь много, они такие праздничные и так роскошно пламенеют на фоне античных развалин! И никто не кидается их выкорчёвывать с пылом наркоманов в завязке, как в России. Здесь, на территории Акрополя, бдят по другому поводу. В театре Дионисия, когда Арида скинула шлёпанцы, чтобы дать отдых отёкшим ногам, примчалась смотрительница и потребовала обуться. Вот даже странно, что никто не прибежал шугать нас с полянки, когда мы настраивались! И в садике возле забора, куда мы забрели, разглядывая апельсиновые деревья и где не было ограничивающих надписей, нас тоже остановили: тут хода нет, выход там!
Зато никто не вмешался, когда мы нашли очередные заросли маков и забрались туда фотографироваться. В цветах моя женщина окончательно встрепенулась и захотела жить. Возвращаясь в отель, я купила себе серебряные серьги с синими камнями. Когда примеряла, увидела в зеркале миловидную даму, а не одутловатую тётку, которая являлась ко мне весь апрель… Засыпая вечером, я видела всё тот же розово-золотистый цвет. Очень мягкая сила у этого места. Афины ощущаются, как умная толковая женщина. Да и вся Греция, похоже, женщина. Завтра едем в Метеору.

Метеора

Метеора была тем самым местом, которое, собственно, и позвало меня в Грецию. Взглянула на фото в интернете – всё, я уже там! Ариду, оказывается, оно звало тоже, и уже давно.  Мы едем туда на два с половиной дня.
Поезд «Афины-Каламбака», первый класс (14 евро) в виде купе на шесть пассажиров. Наши места у окна. Арида покупала билеты через сайт, что очень удобно. – Поезд продвинутая электричка.  Останавливается часто, но внутри комфорт. Купе, туалет на кнопках «открыть-закрыть-замкнуть», в первом классе – игровая комната с мягкими предметами, для детишек, можно покувыркаться. Едем долгих пять часов. Поначалу любуемся горами, куда как раз въехали: тоннели, распадки, поезд идёт буквально по краю. После какой-то станции дорога становится одноколейной, деревья растут так близко, что иногда ветки гладят оконное стекло. Вдоль колеи – кусты, усыпанные жёлтыми цветами. Арида взывает: остановите поезд, я их хочу сфотографировать! Мир её слышит: минут через 10 поезд тормозит. Кусты слева, кусты справа. «Ты просила? Снимай», – говорю.
Когда горы заканчиваются – отступают вдаль, – мы недоумеваем: эй, а где? И только перед Калмбакой  вырастают знаменитые гладкие скалы,  Метеора, марсианский пейзаж.
Горы эти, оказывается, образовались в третийский период. Тогда тут было море, вот вода и постаралась, слизала все неровности. А когда вода ушла, осталось это чудо: высокие гладкие камни. Скалы видно сразу, как выходишь из вагона. Наверху – монастырь, как ласточкино гнездо. Мы берём такси и едем в Кастраки – этот посёлок распложен совсем близко к горам. Монастыри оттуда, по слухам, можно пешком обойти. Что мы, в принципе, и намереваемся проделать.
Место, где у нас номер, называется Петрина Гест хаус. Выбирала Арида – чтобы в этническом стиле. И точно: домик небольшой и милый, пять крошечных номеров, уставленных сундуками и горшками, окна с вязаными занавесками, вязаные наволочки на думках, расшитые скатёрки. Нас встречает хозяин, который говорит по-немецки. С английским у него «фрау», но она будет вечером. Поселяет, в принципе. В нашем номере есть расписной камин и крохотный санузел – вход по одному.
На наше «таверна, ням-ням» хозяин машет рукой с балкона: внизу кирха, таверна рядом. Кирха – церковь, помню. И «есть» по-немецки «эссен», тоже вспомнила. Мы спускаемся к церкви и рядом с ней находим таверну «Гортензия». Там вкусно.
После таверны карабкаемся обратно к гэст хаусу, отыскивая его по указателям. И укладываемся спать: жара, сиеста, новое место требует приснуть. А когда просыпаемся, появляется хозяйка. Она рассказывает, что дому 200 лет. Потом рассказывает, где какие монастыри и как до них добраться. До трёх ближних можно, в принципе, пешком. Ещё три – на такси за 7 евро. Договариваемся, что завтрак будет не в 8, а в 7-30 и идём осматриваться.
Красиво здесь очень. Скалы над головой вызывают восторг. Домики – умиление. Они все настолько милые и правильные, душевные даже. Основной строительный материал – природный камень. На крышах – красная черепица. Много цветов, и вьющаяся роза на стене каменной ограды вызывает щемящее узнавание, словно я приехала домой…
Над посёлком среди огромных скал маячит отдельный камень, высокий, узкий. Арида говорит, что возле Нальчика есть похожий, его называют «чёртов палец». Нет, говорю, не то здесь место… Скорее, божий перст. И странно угадываю –  в брошюре о Метеоре на русском языке так и написано: камни вздымаются к небу, словно божьи персты. Хозяйка сказала, что к этому «персту» можно пройти лесной тропой. И мы идём поискать дорогу.
Вначале шагаем по асфальту и выходим к церкви. Церковь старая, но действующая. Заглядываю в её двор и замираю: здесь словно разлита мягкая сила. Я слушаю её, приходит желание покачать потоки, нижний, верхний… А после и вовсе закрутить вокруг себя и от себя радужные цвета. Проделываю всё это и выхожу оттуда наполненная.
Выше церкви – тропа, череда досок-ступеней. Мы  идём, я смотрю под ноги, потом поднимаю взгляд и замираю. Впереди – скульптура. Я вижу стражника в длинной белой одежде, его руки сложены на рукояти меча. Но когда подхожу ближе, картина меняется: это не скульптура, а махонькая часовенка на высокой подставке. То, что мне показалось мечом – красный крест до земли, то, что руками – сам домик, купол на крыше примерещился головой. Идём выше, добираемся до скамейки у поворота, садимся… Мы обе чувствуем – здесь словно другой мир. С другими, более высокими вибрациями, что ли. Над нами кроны деревьев, камни, увитые зеленью. И часовня у обочины опять выглядит Стражем.
Выше идти остерегаемся – уже темнеет. Идём обратно вниз, и возле Стража у меня натурально начинает кружиться голова и идёт волна по телу. Словно и вправду здесь переход в другой мир, и тело переключается на другие вибрации.
Возле церкви – плоский камень у обрыва, он словно балкон. Вид отсюда потрясающий, весь посёлок, как на ладони, и просторная долина с заходящим солнцем. Мы какое-то время любуемся закатом. Затем идём дальше, и чем ниже, к центру посёлка, мы спускаемся, тем плотнее и плотнее становится пространство.
Когда доходим до церкви внизу, солнце окончательно садится. А из-за скалы правее Перста начинает восходить луна. Луна почти полная. И очень большая. И в том, как она выплывает из-за скалы и перемещается над Пестом в сторону второй скалы, очень много мистического, картина ну просто потусторонняя! И всё-таки мы красавишны – не подгадывая, приехали в ТАКОЕ место в ТАКОЕ время. Прикидываем, что завтрашнее полнолуние хочется встретиь как раз у Камня. На перст он уже мало похож, скорее на фаллос. (Фаллос, фаллос… Елда елдой!). Арида прикидывает, что нужно с собой: хлеб, чтобы место покормить, воду для луны. Хорошо бы чашку керамическую… И мы её находим в мастерской очень странного художника, мастерящего очень странные инсталляции. Коряга в форме ногастого торса, «ноги» обуты в залитые цементом резиновые сапоги. Голова человека, обклеенная газетами. В голову воткнута закрытая толстая книга. Фигурки, словно вылепленные рукой пятиклассника. И на всех ярлык «арт керамик, хенд ворк». И цены в евро. Керамические скорлупки (от 12 евро) были единственным, на что упал взгляд.
Возвращаемся спать. Ариду всю ночь морозит. Мне тепло, зато всю ночь снится наша комната. В центр, где сундук, сходит голубое свечение и туда нужно что-то положить, что собирало бы Силу. Утром понимаю, что это – чашка с водой.
Эти три ночи полнолуния – самые сильные. Вот и вижу сны.

По монастырям

В шесть утра обрываю эту свою полусонную маяту и иду к Персту встречать рассвет. Очень хочется спеть солнцу. По дороге кланяюсь Стражу, – ну вот почувствовала, что так нужно сделать. Когда ступени заканчиваются, выхожу на лесную тропу. Лес – как место перехода, и настрой у меня такой, что просто так туда соваться не стоит. И я рассказываю – себе? Миру? – для чего я иду туда, к камню. Поучаствовать в празднике Жизни, вот для чего.
Камень вблизи – и вправду фаллос. Широкое основание внизу, словно мошонка, и стремительный ствол вверх. Чья шутка придала скале именно такую форму? Начинаю звучать, прислонившись к камню спиной. Но звук идёт плохо: тело жёсткое, голос дребезжит. Сколько же я не пела? Долго! В последний раз так, чтобы по-настоящему, – на Казантипе, когда мы с девчонками бегали встречать рассвет.
Вспоминая то время золотое, когда мы распевали тело на все лады, завожу ОМ. Если его правильно пропевать – это настоящий камертон. Вот и настраиваюсь: пою сначала низко, затем поднимаю звук по центрам снизу вверх. Вроде пошло дело, и я решаю спеть этим горам индейский чанг, приветствие солнцу. Когда мы его пели в августе в Казантипе, он буквально летел над морем!  Завожу, – фиг. Звук застревает, дребезжу… Какие полёты – подъём тяжестей, вот что такое сегодня этот чанг. Тогда я пою не в полную силу, чтобы тело вспомнило, как это – петь. Но всё равно – нетто… И тут понимаю: хочу русскую песню. И я запела сиз-Соколика. Запела в полную силу, как есть, посылая звук вперёд, туда, в распадок. И вот тогда тело ожило, и голос полился. Сиз-соколик эти горам понравился.
А мне смыслы слов вдруг стали открываться. Там в начале песни пространство сходится в точку: сине море-чисто поле- фитилёчек, но на это Лёша Коляда внимание давно обратил и на семинаре по песне рассказывал.  В последнем куплете такие слова: поднимался ветерочек, раздувался фитилёчек, разгорался сыр борочек. Ко мне милый не приходит на едину тёмну ночку. И вот тут, в Метеоре возле Перста в виде фаллоса вдруг мелькнуло, с чего тоска у девицы. Поднимался ветерочек (присутствие мужской силы), раздувался фитилёчек (огонь, причём совместный), разгорался сыр борочек (явно что-то о девичей охоте к близости). А милый не приходит на едину, в смысле единения, тёмну ночку…
Когда я допела, солнце позолотило макушки скал. Господи, как же хорошо! Как красиво! У меня даже слёзы навернулись: как же я благодарна, что живу, что я здесь, что вижу Красоту! Душа в тот момент словно распахнулась. И недавний (пару недель? Десять дней тому назад?) морок, что жить некуда, незачем и бессмысленно, в тот момент увиделся именно мороком, одержанием. Жить – хорошо!
Возвращаюсь как раз к завтраку. Его готовит то ли мама, то ли свекровь хозяйки: улыбчивая грузная старушка, понимает она только по-гречески. Завтрак в комментариях  на booking.com отмечался особо: вкусный и готовит хозяйка! Ну, не знаю… В небогатом меню крохотные пирожки с творогом, по два на каждую, пара кусочков кекса, сливочное масло, вкуснющий зерновой хлеб и вкуснющий же мёд. На хлебе с мёдом и отрываемся, взяв пару ломтей с собой. К монастырям же собираемся, а это – целый поход!
В монастыри мы решили идти так: доехать на такси до самого дальнего из трёх ближайших, а оттуда спускаться пешочком, по дороге заходя в остальные два. Арида нарядная до невозможности: кипельно белое бастистовое платье в пол. Я попроще: в красной кофте и чёрном, тоже лёгком, сарафане. Отдаю ей свою шляпу-панаму, сама надеваю бандану – шляпа с сарафаном не стыкуется. Приехавший таксист сражён наповал: тут же предлагает свою помощь в фотосессии, затем отвозит нас поснимать с красивых высоких точек. И, наконец, подвозит к монастырю Преображения, Великий Метеор.
Тут потрясающие виды. Просто потрясающие. Сразу в монастырь не идём, отходим  к парапету над обрывом, стоим, слушаем, настраиваемся. Вскоре мне вдруг хочется сесть, свесить ноги и почувствовать это место всем телом. Я сажусь, свешиваю ноги над бездной, чувствую. Пару минут – восторг, а затем вдруг – острое желание спрыгнуть. Я моментально сползаю, нахожу ногами надёжную землю, дышу ею. И тут начинается выход какого-то состояния. Тошнота, злость. Хочется рычать и корчить рожи, словно сейчас через меня проявляется какая-то личина.
Отхожу, корчу рожи, одновременно прошу Свыше света и огня, чтобы Это отправилось туда, где ему место. Отпустило. Что это было? Да какая разница!
Монастыри в Метеоре построили греческие монахи ещё в X веке. Первые смельчаки залезли как-то по отвесной стене, остальных (и остальное) поднимали в специальных сетках. Монастыри получились настолько неприступными, что никакое турецкое иго их не победило. Теперь сетки – аварийный случай. Для хозяйственнх нужд с плато к монастырю перекинут фуникулёр. А туристы идут наверх по ступенькам.
Чтобы войти в Великий Метеор, нужно пройти сквозь тоннель в скале, и только затем взбираться по ступеням. Тоннель очень кстати – идём, чувствуя, как меняется состояние. Ступеней много, мы не считаем. Добираемся, в принципе, легко, то и дело останавливаясь, любуясь видами. Наверху – касса, билет за 3 евро. И куча туристов. Мы первым делом попадаем на какую-то экспозицию. Здание похоже на трапезную. По краю – столы с оловянной посудой и просьбами не трогать. Посредине – галерея портретов греческих героических мужчин. Смотрю на них рассеянным взглядом, считывая состояние каждого. Вот блаженный монах, вот бравый солдат, вот офицер с мудрым взглядом, вот монах с мощным Светом, а вот – другой монах, полностью погружённый в книги. Тут сердце вдруг отзывается на состояние грека на одной из картин. Он, судя по костюму, из каких-то старых времён. Крупный вислый нос, чёрная борода. Но глаза! В них столько мысли, ясности, видения, немного грусти. Видно, что у него есть жизненная задача, и он её выполняет. И моя душа вдруг откликнулась на этот взгляд и эту задачу. И внешность уже не важна…
После галереи иду в церковь. Встаю у образа Богородицы и прошу помощи встретить, увидеть узнать такого мужчину. С таким звучанием души…
В этом храме очень славно и сильно. Мы с Аридой садимся на специальные стулья с высокими подлокотниками – они тут везде. В центре храма, как раз под куполом, топчется экскурсия японцев. Женщины обряжены в юбки поверх брюк – юбки выдают у входа. Речитатив гида нам не мешает. Мы слушаем место и наполняемся тем, что разлито в пространстве.
Икон почти нет. Храм весь изрисован неяркими фресками с ликами святых. И эта роспись создаёт удивительно согласное наполнение места образами, которые сплетаются в почти слышную мелодию. Музыку сфер?
От земли идёт сильный ощутимый поток. Закрываю глаза и вижу цвет. Он топазово-синий, как камушки в моих новых серьгах. Это цвет аджны, центра Видения сути (третий глаз). Золотистый цвет тоже есть, но синий сильнее. Оба эти цвета, вообще-то,  из мужского спектра вибраций. Но у меня сейчас идёт именно так. Храм мне рассказывает что-то про видящих суть мужчин? Или это цвета Христа?
Японцы уходят, середина храма пуста, и я встаю точно в центр, отмеченный кругом на полу, под остриё спускающейся из-под купола люстры. Поток тут очень сильный. Чувствую радость и  благоговение.
Из церкви мы обе выходим переполненными, садимся в тенёчке всё это уложить. Арида делает несколько снимков, и я впоследствии вижу, какое у меня тогда было лицо: светящееся и очень юное. Она вдруг вспоминает о мастере из Черногории. Тоже монах, он, попостившись и помолясь, делал потрясающие деревянные крестики. И от него исходила такая созидательная и мягкая мужская сила, что женщины (Арида туда возила группу с семинаром) к нему льнули, чтобы принять этот его Свет Творца.
Потом к нам пришли местные кошки, в том числе и трёхцветная, и мы скормили им половину нашего хлеба. Кошки глотали его почти на лету – их тут, похоже, никто не кормит.
До второго храма, что по соседству (монастырь Варлаама), мы дошли пешком. Думали, что новым впечатлениям вмещаться некуда, уложить бы прочувствованное. Но пока мы шли, состояние сменилось и место освободилось.
Монастырь Варлаама меньшего размера, поначалу он нам не глянулся. Но когда мы зашли в тамошнюю церковь, нам не захотелось оттуда уходить. В этом монастыре пели мужские голоса. И отсюда, из храма, они звучали очень мягко и уместно, что ли. А мы сидели и слушали. Цвет перед глазами шёл зелёный, сердечный. И в этом пении мне слышался гимн жизни, опять же созидательной, ремесленной, творческой. Ни капли агрессии, устремления захватить, победить, преодолеть. Служение Богу, как служение Жизни. Вот что я услышала.
Потом, сведя воедино всё, о чём думала накануне поездки, и что услышала здесь, я поняла, что показал мне мир: созидательный мужчина не агрессивен. Воевать и созидать – задачи разные. Я вообще не знаю, для чего мужчинам нужна война… Похоже, пока я подавала патроны, у меня сбило планку: я  поверила, что война нового со старым – непременное условие успеха. Но, Боже мой, всё же известно: есть революция, есть эволюция. Я как-то больше к эволюции склоняюсь. И вот, оказывается, вполне мужское действо – видеть и творить сердцем. Синее и зелёное из двух церквей соединилось.
И ещё были наши с Аридой разговоры о православии. Природа, что ли, тут так действует? Или суть христианства, которое на Русь греки принесли, в северных условиях перевернулась до малоузнаваемости? Мы обе вспомнили нашу поездку по Белому морю с заходом на Соловки. И какой отказ от жизни мы тогда увидели в соловецком монастыре, который в своё время строился как крепость. И как нас, всю группу, срубило, пока мы там обходили все эти коридоры и кельи, временами превращавшиеся в тюрьмы для опальных монахов. Или срубило от памяти места о гулаговских временах, когда в монастыре сделали лагерь для «врагов народа»? В общем, в том месте было про погибель. Тут, в Метеоре – про Жизнь как Божий Дар.
Обратно мы топали пешком. Идти под горку – красота! Такие виды вокруг – просто сказка! Наслаждались мы так видами и прогулкой не меньше часа. И когда ну вот совсем устали идти, нас нагнал наш утренний таксист и довёз до вчерашней харчевни. И там опять было так вкусно!
Я не вспомню, когда в последний раз жизнь мне раскрывалась в такой полноте. Наверное, на Казантипе. Арида говорит, что у меня очень сильно сменилось состояние. Да, наверное. Сдаётся мне, в тот день я вернулась к себе окончательно.

Луна

После похода в монастыри мы обе чувствуем, что нам недостаточно Метеоры. Завтра вечером уезжать, и это – слишком быстро. Здесь хочется пожить как минимум неделю. Но билеты куплены, отель заказан… Может, ну его? Купим новые билеты, приедем в отель на день позже. Зато побудем тут ещё, съездим в другие монастыри… Однако Арида резонно говорит, что у нас ещё работа с луной. И если после останется желание задержаться в Метеоре, задержимся. А завтра до поезда можно ещё в один монастырь сгонять. В женский, Святой Варвары, мы его видели по пути.
В этот вечер – полнолуние, и нам хочется лунных практик возле утреннего Перста. Но мы как-то медленно собираемся, и уже спускаются сумерки, когда мы доходим до Стража. Деревья ещё различимы, но уже темно. Смотрю на фигуру у дороги, и тут у меня начинают шевелиться волосы, и озноб идёт по спине. Я реально чувствую, что тут кто-то есть. И я ЭТО боюсь, как боялась в детстве вставать в туалет, потому что в комнате кто-то был. А вдруг схватит?
Проговариваю Ариде этот страх, она предлагает оставить Стражу дар – кусок хлеба кладём внутрь домика – и попросить охранить нас во время практик. Говорю это, страх отступает. Но идём дальше, и меня опять знобит – мурашки даже по щекам бегают. Жуть самая натуральная! И это притом, что я бродила ночью и в Лисьей бухте, и на Казантипе, и под Рязанью в лесу. Не боялась совершенно! Но тут – по-другому. Тут меня словно обступили и наблюдают, и от того – мороз по коже. Духи леса, да? Возле лавочки останавливаемся, разговариваем с ними, крошим хлеб… Идём дальше.
Ступени заканчиваются возле старого молельного домика. Дальше – тропа в гору. Я уверена, что найду дорогу – утром к камню поднялась легко. И действительно, до тыльной стороны камня мы добрались сразу. Но нам нужно на другую сторону, к луне! И вот тут тропа теряется…
Вниз мы спускаемся в темноте, подсвечивая себе фонарями. Уже совсем не страшно: какие духи, о чём вы? Тут бы ноги не переломать. Насчёт ног опасается Арида, я же уверена, что лес вполне доброжелателен, пройду. На поляне у домика задерживаемся: может, тут луну встречать? Нет. Такое ощущение, что место уже занято, и смешивать силу – неправильно. Тогда решаем спуститься к камню-балкону. Устраиваемся на нём, глядим на небо. Ждём. Лежать на тёплом камне приятно. Смотреть на ночные скалы – тоже. Их сказочные силуэты темнеют на фоне неба, где уже видны звёзды. Прямо надо мной – ковш Медведицы. А луны нет.
Вернее, где-то уже есть – тени от этих гор ложатся на склоны гор противоположных. Значит, их освещает луна. Но нам она не видна! В конце-концов мы решаем спуститься вниз, к домикам, откуда вчера луну мы видели – уж там-то появится наверняка! Но луна – большая, круглая, нереально яркая, – выглядывает раньше, когда мы выходим к своему гест хаусу. Оказывается, прежде её загораживала гора. И заберись мы к Персту, мы бы её тоже не увидели. Луна уже перевалила Камень и вот-вот уйдёт за следующую гору. Арида начинает свою лунную практику, а я просто смотрю на крупный диск. Рядом, как по заказу, крутится чёрная кошка, – в мифологии чёрные кошки считаются проводниками лунной силы. Поглядев на луну минут двадцать чувствую, что с меня достаточно и иду в дом. Арида остаётся ещё. Вспоминаю про чашу с водой и ставлю в то место, что мне снилось ночью. В эту ночь мне спится спокойно.
 
Обратно в Афины

Завтрак «от хозяйки» на второе утро ещё более убогий, чем вчера. Набор тот же, но хлеб проще. За завтраком мы обе понимаем, что Метеоры нам достаточно. И монастырей пока тоже.
Вчерашний день был так насыщен, что сегодня нам хочется уложить образы и помяться. Начинаем с Ариды, и вдруг выходим на некоторые её болячки. Процесс сильный, ей необходимо время, чтобы в нём побыть. И я убегаю по местным магазинам, чтобы не мешать ей и посмотреть, наконец, посёлок.
Кастраки – красивый посёлок. И живёт явно за счёт туристов: то и дело попадаются отели, вилы, гэст хаусы. Только на окраине натыкаюсь на полностью деревенский дом с барашками и грозным щенком у забора. В обнаруженных магазинчиках покупаю оливковое масло – бабуся-продащица жестами и причмокиваниями показывает, насколько оно «тести». А так же полусладкое греческое вино и  семилетнюю «Метаксу», – продавщица на радостях дарит мне постер с изображением гор.
Когда я, нагруженная, возвращаюсь в дом, греческая бабушка машет руками, требуя, чтобы я оставила сумки внизу. Оставляю, поднимаюсь в номер… Наши постели уже собраны. Читаю СМС от Ариды: оказывается, бабуля начала нас выселять из номера в 12-00. И плевать, что поезд у нас 17. Ну, знаете, при такой цене за размещения и скудости завтраков могли бы потерпеть нас  тут часов до трёх. Тем более, что кроме нас гостей нет и очередные на постой не просятся. Но с бабулей объясниться невозможно: она же ж только по-гречески… И я спешно пакую вещи, даже не сменив юбку на дорожную, стаскиваю чемодан вниз, там укладываю покупки. И иду искать Ариду на балконе-камушке.
Там её нет, и я догадываюсь, что она возле другого камня, который Перст. Карабкаться туда в туфлях и широкой юбке? Что-то как-то… Но по лесенке-тропинке я поднимаюсь. Дохожу до часовенки… Теперь это именно часовенка, ни издалека, ни вблизи она не кажется человеческой фигурой. И мурашков от неё нет.  И место сейчас, после полудня, совсем другое – ни следа от вчерашних ночных состояний. Отработал дух своё, удалился? Кстати, вчерашнего куска хлеба внутри жертвенника тоже нет: живности тут много, какая-нибудь белка-птичка унесла.
Добираюсь до верхней заброшенной часовни и понимаю, что дальше по склону я точно не пойду. И, оголив спину, устраиваюсь загорать на скамейке – ложусь ничком, накрывшись шляпой. Над головой голоса: там, вверху, люди, они что-то делают, но мне их не видать. Им меня тоже. Я загораю какое-то время, потом слышу шаги, поднимаю голову. «Оу, сори!», – говорит дядька в бермудах и с рюкзаком.  И добавляет: подумал, что мне плохо. Говорю, что ай эм файн, и дядька карабкается на склон, исчезнув в зарослях.
У камня он, оказывается, наткнулся на Ариду. Она как раз жгонилась и вообще пребывала в своих процессах. И дядька обошёл её бочком-бочком… После, когда она спустилась к скамейке, мы смеялись, что дядька, наверное, оторопел: и с чего ему этим утром везёт на странных пышных  женщин, малоожиданных  в таких местах? Смеялись, что устроили мужику трансерфинг реальности. Кто читал Зеланда, тот в теме: если начинают попадаться странные люди в странных обстоятельствах, то твоя реальность явно готова измениться. А тут и он как раз возвращается, крутит головой: «What a crasy people!».  Это о людях, чьи голоса я слышала: оказывается, ближайший гладкий склон горы штурмуют альпинисты, взбираясь по практически голой поверхности. М-да, если двух тёток в юбках посреди леса он ещё пережил, то четвёрку альпинистов, ползущих по гладкой вертикали его мозг не вынес… Ну полный трансерфинг!
Греческая бабуся, выперев нас из номера, милостиво разрешает пользоваться туалетом в другом номере и сидеть на газоне у дома. После похода в таверну, – сегодня мужики там какие-то замороченные, и обед получается скомканным, – очень хочется полежать. Ложимся на газоне у Петрина гэст хауса, дома в этническом стиле, где при ощутимых ценах экономят на завтраках и выставляют из номера в 12-00. Оставаться в Метеоре на дольше уже не хочется: мы сделали тут всё, что было необходимо на этот раз. Пережили тут полнолуние, умудрившись, не подгадывая, приехать сюда именно в эти дни. И готовы ехать обратно в Афины, в отель две звезды, которые зарезервировали за близость к вокзалу – приедем же в 11 вечера – и за тёплые отзывы на букинге. Ну и цена, 90 евро за три ночи на двоих, мурчит – мы лучше деньги на поездки потратим, чем на ночлег.
Уже на вокзале, вдали от гэст хауса и интернета, выясняется, что сообщение об отеле, где адрес, сброшенное Ариде на телефон, стёрто. Когда она загрузила новую почту, старая автоматически исчезла. Ну вот что мешало мне сохранить это сообщение в ноутбуке? И теперь всё, что у нас есть – название отеля в СМС-ке и точная уверенность, что он рядом с вокзалом. Приедем, и как-то будем искать…
Обратный билет Арида взяла во второй класс – интересно было посмотреть, какой он. Садимся в вагон – сиденья, как в автобусе, нам нравится. Однако появляется проводник, и сообщает, что мы ошиблись: наш вагон второй, а это третий. Переходим туда, попадаем практически в такое же купе на шесть человек, как в прошлый раз. Единственно, проход между сидениями тут вдвое уже, чем в первом классе, и мы, сидя напротив, практически упираемся коленями.
Утешаемся тем, что зато кроме нас никого и можно полежать… И лежим минут сорок, пока на какой-то станции вагон не начинает наполняться народом и к нам в купе не загружается молодёжь.
На следующих станциях народ подсаживается ещё. Молодёжи столько, что вагон буквально забит. И проход в нашем купе тоже забит: на верхние полки все чемоданы не помещаются.  Похоже, люди едут в Афины на сессию: девушка по телефону говорит «политэкономии», парень по соседству читает бумаги с формулами. Попали, в общем… На всякий случай берут нетбук, посмотреть, может, фотки какие у дочки там остались. И нахожу целую подборку фильмов! Так что до Афин мы с Аридой едем, погрузившись в фильм «Уличные танцы» (рекомендую кстати,  приятное кино).
В Афинах подходим к очереди из такси и находится дядька, у которого жена украинка. Он звонит ей, мы объясняем ситуацию с отелем (Потеряли адрес!), она находит его в интернете, сообщает мужу адрес… И он безропотно, теряя место в очереди, везёт нас в соседний квартал, до которого семь минут ходу…
Этот мотель, несмотря на двухзвёздность, оказывается неожиданно уютным. Мрамор, ковры, статуи и цветочки. Два жилых этажа с тремя номерами на каждом. Какие-то простецкие на вид мужики-постояльцы. Поднимаемся в номер, выясняется, что заявку «твин» не заметили и выделили нам  номер с общей кроватью. Спускаюсь, прошу консьержа заменить номер, чтобы кровати «сепарейт». Он долго соображает, и приводит нас в четырёхместный номер, где двуспалка и две кровати ярусом: во, сепарейт! А завтра, когда освободится твин, вы сможете переселиться.
Киваем и располагаемся. После дороги хочется в душ и баиньки. Завтра едем на остров Эгина.

Эгина и Афайя.

Завтрак в двузвёздочном отеле, где ночь нам обходится в 15 евро на человека, оказывается просто восхитительным. Без излишеств, но с душой: свежевыжатый сок, какой-то подбродивший вкусный ягодный взвар; масло, сыр, три вида колбасы, свежайшие яйца, пара салатиков под майонезом. Хлеб, тосты, джемы, йогурт (йогурты здесь потрясающие, лежат в миске густой горкой). Хлеб, тостики, джемы, мёд, шоколад, чай, кофе фрукты. Завтраки мы заранее не заказывали, так что в курсе, сколько они тут стоят: пять евро с человека. Не отель – подарок судьбы!
На остров Эгина добраться не просто, а очень просто:  метро довозит как раз до морпорта Пиреи.  Хода от отеля до станции «Larissa» – семь минут. Пока идём, видим на тротуаре собачью кучку . Одна какашка стоит торчком, и мы смеёмся – фаллический символ, какой контраст после Камня. Билет в метро стоит 1,4 евро – за эти деньги можно кататься 1,5  часа. Стоим, ждём поезда. Выглядим мы сегодня эклектично. Арида – в стиле леди. Красное платье с пышными белыми оборками по низу и у ворота с белым же палантином. Плюс  шляпа-панама с цветком. И я в стиле бохо – красная бандана, бежевая блузка, крупные серьги с синими камнями, коричневые шаровары, желтовато-зеленоватый  палантин, который я обернула на манер юбки поверх штанов.  На фоне однотипно тощей и тёмной метро-массовки мы явно выделяемся. По пути, вагон едет мимо рекламных щитов, цепляю взглядом фотографию каменного фаллоса. Опять? Это уже похоже на сообщение.
Доехав до моря, мы с четверть часа разбираемся, куда идти, чтобы купить билет на паром. Разобравшись, садимся на скоростной катерок, салон с сиденьями, как в автобусе. И минут через сорок сходим на причале в Эгине.
Накануне вечером, прикидывая, что мы будем делать на острове, мы узнали в интернете, что местная достопримечательность – храм Афайе, богине достатка и плодородия.  И ещё остров славится своими фисташками.
Храм Афайе по-английски звучит как «Эфайя темпл». Выясняем у таксистов, сколько стоит съездить. Туда-обратно с получасовым ожиданием – 30 евро, в одну сторону – 17 евро. Киваем и идём к морю подумать.
После Метеоры очень хочется в воду. Ну, или хотя бы к воде.  Море синее. На отмели построен замок из песка. Три башни вздымаются вверх с фаллической силой. (Ну вот правда, либо мир о чём-то сообщает, либо либидо))). Входим в воду, на отмели она вполне тёплая. Берег тут, на пляже недалеко от порта, песочный, отмель – тоже. И мы бродим по воде сначала по щиколотку, потом по колени, задирая юбки и шаровары. Море тут Эгейское, я впервые в таком. Можно загадывать желания? Прошу воду унести всё лишнее.
Почти сразу, как сошли на остров, у меня возникает желания снять с головы бандану, а распущенные волосы прикрыть палантином на манер покрывала. Так и хожу. Попутно фотографирую сосновую ветку, нереально густо усыпанную шишками. Ну так богиня же плодородия патронирует остров!
Полчаса на храм нам явно мало будет. Мы берём такси в одну сторону, минут двадцать едем через остров и останавливаемся в сосновой роще. Слева – закусочная с каменными столиками и скамейками. Справа – развалины храма. Тут хорошо. Покупаю пакет знаменитых местных фисташек – они восхитительны!  Ещё бы, на острове богини Плодородия.
Билет к этим развалинам стоит 3 евро. По храму уже бродит группа молодых людей в оранжевых футболках – их сюда привёз автобус, вон, ждёт на площадке. Проходим на территорию и уходим под сосны включаться в пространство. Там маки и удобные камушки. (Как после выяснилось – в сосновой смоле!) Садимся, включаемся.
У храма шумят по-русски, но этот фон не отвлекает. У меня перед внутренним взором появляется женщина в плаще жёлто-песочного цвета. Край плаща покрывает голову, как мою покрывает палантин. Женщина с хорошими формами – полная грудь и круглые бёдра угадываются под складками плаща. Она расслабленно улыбается, в руках держит колосья. Это Афайя?
Я ложусь на землю, мне хочется ощутить её всем телом. Слышу в стороне «Молятся, что ли?» Это наши оранжевые соотечественники. Лежу так какое-то время, ощущая потоки. Когда мне уже достаточно, сажусь. Арида возвращается из погружения и тут же переключается на фотосессию: вот, маки, сфоторафируй меня в них! Фотографирую, но сама туда не хочу. Хочу на камни перед храмом. Фотографируемся и идём в храм.
При том же принципе строительства, что храм Афины в Акрополе: колонны, подпирающие синее небо, – храм Афайи выглядит и ощущается по-другому. Менее строгим и деловым, что ли. Афина была рождена из головы бога, Афайя – не знаю, откуда. Может, из сердца? Тут очень душевно. Встаю напротив входа в храм (внутрь не войти, тут тоже повсюду верёвочки) и начинаю слушать его всем телом. И ощущаю – не мозгами, нет, на уровне тонких тел, возможно, – что такое достаток и плодородие из состояния Женщины. Это естественное состояние, как дыхание, как кровоток. Женщина протягивает руку и получает. Не забирает, не требует, не выслуживает «за то, что». Она ничего не должна «взамен». Она просто наполняется, и из своего достатка открывает плодородие, совершая таким образом своё Предназначение – круговорот всего в природе.  Круговорот жизни. Кто наполняет женщину? А кто наполняет реку? Мир, солнце, мужчина, природа. Точнее, не наполняет (в этом есть какое-то давление) а предлагает наполниться…
Блин, а я-то настолько впала в последнее время в это своё жертвенническое «должна»! Весна словно обострила школьный синдром, когда я должна тратить свою жизнь на уроки, контрольные, экзамены, зарабатывая оценку и степень «достойности награды за». В этом была и суть моего душевного схлопывания, когда спутник жизни, близкий, казалось бы, человек, вдруг начал орать дурниной, обвиняя меня в дармоедстве и тунеядстве. Меня, которая на своём горбу его сраную газету тащит!  Да ты только за то, что я рядом с тобой и кормлю тебя энергетически, мне уже должен!
В том-то и штука, что там, где появляется «джолжна» или «должен», заканчивается достаток. И плодородие тоже – жертва не может давать плоды. Она отдаёт куски себя.
Это сейчас я могу то своё состояние расписать по мыслям. Тогда же было чувство изобильности и щедрости мира, в особенности для женщины, которая проводит эту изобильность мужчине. И волна обиды на тех, кто когда-то рассказал мне, что всё не так, что «как потопаешь, так и полопаешь», и я всё время должна…
Вот эта тема выживания и опоры только на собственные силы, когда мир либо равнодушен, либо жесток (или заставят чем-то жертвовать, или последнее отберут!) и стала подниматься, когда мы с Аридой пошли в сосновую рощу работать с моим телом. Точнее, с холкой, которая наросла в районе седьмого шейного позвонка и в последнее время как-то увеличилась. (Между прочим, «вдовий горб» называется, я это уже по возвращению из Греции узнала)
Мы вышли на образ какой-то вдовы средних лет, схоронившей мужа и оставшейся одной во враждебном окружении. У неё на голове чёрный платок, не завязан – накинут как мой палантин. Она приехала откуда-то издалека, муж был единственным родным человеком. И теперь, когда умер, она может рассчитывать только на себя.  И слабости, слёз нельзя показывать – бесполезно, на это тут не реагируют. Всё сама.
Я не смогла её дочистить. И уже позднее, когда мы вернулись к кафе и, ожидая такси, фотографировались возле высокой амфоры, вдруг подумала, что моя вдова – турчанка. Тогда понятно, отчего неприязнь – турки были захватчиками, греки их не любили.
Такси по нашей просьбе отвозит нас в «место, где хорошая еда». Хотя по мне в Греции она везде хорошая – тут  невозможно невкусно готовить. Но Ариде хочется. Место это «не туристическое», но хозяин уверенно лопочет по-английски. Заказываем фрэш, помидоры, острый сыр и морепродукты: осьминога-октопуса и сардины-гриль. Овощи, сыр, сок – на высоте. А вот  октопус и сардины подкачали. Первый жёсткий и безвкусный («Ой, а в Черногории его так вкусно готовили», – сокрушается Арида). Вторые напоминают шпроты из банки, разложенные на тарелочке: такие же мелкие, мягкие и так же пахнут дымком.
Обратно с острова мы уезжаем на «нормальном» пароме (это кассирша, продавая билеты, уточняла, нам «спид» или «нормал»). Немножко паникуем, что проворонили отправление – носимся по причалу, пока не выясняем, что паром опаздывает. На полчаса опоздал. Зато после… Внутри паром оказался двухэтажным баром со стойками буфетов с напитками и круглыми диванами вокруг столиков. Мы нашли диванчики в стороне от всех и легли поспать – увиденное и прочувствованное на острове требовало дрёмы.
В отеле нас встретил ранее не виданный консьерж и не сразу отдал ключи от номера. По его бумагам мы уже жили в «твине», а наш четырёхместный номер пуст. Пришлось доказывать (по-английски), что у нас там вещи остались. Не поверил, поднялся с нами, открыл дверь… И оторопел, увидев наши юбки, развешенные по стульям и кроватям. В итоге мы так там и остались на вторую и третью ночь: ну его, переезжать, тут просторнее!

Последний день.

Последний день мы, планируя поездку, отводили Дельфам – полтора часа автобусом от Афин и обратно. Но уже топая из порта к метро я поняла, что завтра никуда не еду – переизбыток нового, нужно уложить. Арида хорохорилась: поедем! Там мощно! Но наутро и она поняла: перебор. Тело требовало горизонтального положения и даже отекло из-за обилия новых образов. Ещё оно требовало завтрака, но симпатичная мансарда-веранда, где его накрывают, оказалась закрыта. Пошли к консьержке, приветливой китаянке, бойко лопотавшей по-английски (я за ней не поспевала, приходилось переспрашивать). Попросили завтрак, и она, записав наши пожелания (перечислили практически всё вчерашнее меню), через десять минут притащила нам поднос, и мы устроились завтракать на балкончике.
Балкончики тут крохотные, но столик с подносом и два стула с нашими попами вместил. Завтрак на балконе третьего этажа с тёплыми ещё яйцами, фрэшем и йогрутом, политым мёдом, – это, я вам скажу, самый прекрасный завтрак за все дни нашего путешествия! Вот вам и две звезды. Душевный отель. Очень душевный. А теперь бы ещё душевный супермаркет отыскать!
Оказалось, что все супермаркеты закрыты: воскресенье, выходной. Вот так-так, правильно я, получается, всё основное купила вчера в деревне! Но я всё равно иду побродить по улочкам, забредая в открытые мини-маркеты, которые в основном держат индусы, и где нет ничего интересного. И вскоре, через несколько поворотов, выхожу к церкви. Так вот я куда шла!
Церковь большая. Внутри масса народа, который рассаживается на стульях в ожидании службы. Порядки тут, смотрю, нестрогие: часть женщин в юбках, часть – в штанах. Головы покрыты кое у кого. И никаких шипящих и бдящих старушонок.
Я сажусь на стул и слушаю место. Тут тоже хорошо. Не так, как в Метеоре. Но хорошо. Поток сверху. И я сижу, какое-то время, наполняясь, и ухожу оттуда с чувством завершения ряда: античный храм, старый христианский, и вот – современный. Современный греческий храм тоже – про жизнь. Никакой жертвенности, страданий, измождённых ликов. Лики на фресках (тут тоже мало икон) спокойные. В них нет того веселья, что я видела в Египте на коптских фресках с образами святых. Но и нет того страдальческого измождения, что бывают на православных иконах. Ровность, наполненность, присутствие. И всё. Ну так, иконы и фрески люди ведь рисуют… Как чувствуют Бога, так и рисуют.  Греки его чувствую так.
Во второй половине дня мы с Аридой отправляемся в Акрополь закрывать пространство. Я в шляпе, а ещё в юбке и летней кофточке в тон. Арида в самом спокойном из своих платьев – сегодня у неё так. В районе Акрополя решаем пойти в сторону, обратной той, что шли в первый вечер: сначала таверна (пообедаем), потом тропа, потом камни у Акрополя. По пути зацепляемся за магазинчик сувениров. Мне нравятся магниты с изображением амфор – одна по-женски фигуристая, вторя – с изображением женщины с колосьями, в тему вчерашнего плодородия. Берём их, заходим внутрь и увлекаемся  колье, которые тут выставлены в самых разных видах. Перебираем, подбирая к моим серьгам. Грек-продавец помогает справиться с застёжками. Одно из трёх колье подходит идеально, его и беру. Ещё беру брелок в виде черепахи – отчего-то фотографии и магнитики с черепахами привлекают моё внимание. Арида говорит, что черепаха – символ достатка (Афайя, привет!) и подсказывает попросить продавца помочь мне прицепить брелок к сумке – кольцо тугое для моих рук. «Кэн ю халп ми?» – «Ес, оф кос»! И он легко раздвигает кольцо брелка, подвешивает его к сумке и разражается комплиментом насчёт «соу бьютифал леди». Ну вот, прорвался греческий темперамент! Подогрелся, что ли, пока мне на шее колье застёгивал? Ну, сенк ю, не буду спорить – моя женщина воспряла, окрепла и действительно хороша.
Мы обедаем в таверне и идём в обход тылами Акрополя. Возле камней, куда сотнями залезают туристы, где камни отполированы до блеска и откуда открывается дивная панорама на Афины, садимся на лавочку попрощаться с местом. И тут к нам подходит большой рыжий пёс и укладывается чуть ли не в ногах. Просто укладывается. Не общается, на мои слова не реагирует – молча лежит.  Ну прямо как страж какой! Позади нас собачья тусня с лаем, и он поднимает голову, смотрит в ту сторону. Но молчит и не уходит. Опять кладёт голову на лапы и застывает с совершенно флегмтично-философским выражением на морде. Потом к скамейке подбегает вторая большая собака – лохматая белая сука с примесью колли в своём дворянском букете. Она течная и истеричная – начинает лаять на каких-то японцев, не пускает проехать по дорожке велосипедистов, кидается вслед за чёрным автомобилем. Набегавшись-налаявшись укладывается… у нас в ногах. Опять же никак не обращая на нас никакого внимания. Так и сидим под охраной двух собак, философа-самца и скандалистки-самки (течной!). Нас даже фотографируют с соседних  скамеек. Собаки будто уравновешивается то мужское-женское, что нам увиделось за неделю в Греции. Через какое-то время сука подрывается с лаем на очередного прохожего, мы встаём с лавки и идём дальше. Рыжий страж молча плетётся за нами. Смеёмся, уходим совсем в сторону. Отстаёт.
Мы попрощались с пространством. Оказывается, мы очень многого тут не увидели – оливковая роща, начинаясь у Акрополя, тянется до следующего холма, и в ней чудесно. Мы не успели в Дельфы – ну что нам стоило взять билеты на день позднее? Назавтра мы бы точно смогли смотаться туда-обратно. А там храм Апполона, что как раз о творчестве. Мы мало побыли на острове, да и вообще тут  много красивых островов, куда есть смысл прибыть.
Назавтра, уже в аэропорту, встречаем женщину из Белоруссии, которая уже 12 лет живёт в Греции и даже по-русски теперь говорит с иностранной мелодикой и подбирая слова. Она говорит, что квартиру там, где она живёт, час от Афин, можно снять на месяц за 150 евро. Что там море и деревенский рынок. Что греки русских любят: говорят «агапэ, любимые», и сразу сбавляют цены на рынке. А немцев не любят – цены накидывают. Что ей очень нравится Греция, и она не хочет отсюда уезжать: «Слышали, что Ванга сказала? Что жизнь началась с этой земли, в этой земле и завершится. Греция будет жить дольше остального мира на двести лет».
Ну, не знаю, как насчёт конца света, а жить здесь действительно хочется. И если не поселиться, то возвращаться и останавливаться снова и снова. Так, как приезжают домой.