Цветаева и материнство

Уже В.Ф. Ходасевич, один из первых проницательных читателей цветаевской прозы, убежден: «Цветаева обрела себя как прозаика и обнаружилась настоящим мастером», и хорошо представлял себе природу этого мастерства. Именно Ходасевич впервые указал на наличие в прозе поэта «очень сложной и изящной системы приемов» - не только мемуарных, но и «чисто беллетристических» (цит по: Касатых Е.А. Мир творчества  М.И. Цветаевой: художественное, онтологическое, событийное - дис. к. ф. н. - Шуя - 2009). Этим он объяснил тот факт, что, оставаясь в пределах действительности, воспоминания Цветаевой имеют силу и выпуклость художественных произведений. Позже подобные мысли высказал и К. Паустовский: «Проза Цветаевой - точная, тонкая, свободная и порой тяжелая от богатства, бесспорно войдет в золотой фонд (пожалуй, больше - в алмазный фонд нашей литературы» (цит. по: Касатых Е.А. Мир творчества  М.И. Цветаевой: художественное, онтологическое, событийное - дис. к. ф. н. - Шуя - 2009).
Цветаева высоко ставила «Неточку Незванову» и «Подростка» Ф.М. Достоевского - «вещь, по-моему, глубокая, продуманная» (цит. по: Вольская Н.Н. Поэтика автобиографических почерков М.И. Цветаевой (повтор как ведущая черта идиостиля автора) - дис. к. ф. н. - М. - 1999 - С.9). «Детство Люверс» Б. Пастернака называла «гениальной повестью», несмотря на то, что о героине повести «всё дано, кроме данной девочки, цельной девочки, то есть дано всё пастернаковское прозрение (и присвоение) всего, что есть душа... Девочка, данная сквозь Бориса Пастернака: Борис Пастернак, если бы был девочкой, то есть сам Пастернак, весь Пастернак, которым четырнадцатилетняя девочка быть не может» (Кудрова И. Листья и корни // Звезда. — 1976. - №4. - С. 189).
В детских сочинениях Цветаевой, в статьях, письмах и записных книжках содержатся следующие, оставшиеся не развёрнутыми упоминания о русских и зарубежных художественных текстах о детстве: «Детство» Л.Н. Толстого, «Сергей Бор-Раменский, или Семейство Шалонских» Е. Тур, «Слепой музыкант» В.Г. Короленко, «История маленькой девочки» Е.А. Сысоевой, «Девочки. Воспоминания из институтской жизни» Н.А. Лухмановой, «Дети Солнцевых» и «Юность Кати и Вари Солнцевых» Е.Н. Кондрашевой, «Очерки детства» С.С. Юшкевича, «Чёрт» Л.Д. Зиновьевой-Аннибал, «Годы учения Вильгельма Мейстера» И. Гёте, «Приключения Оливера Твиста» Ч. Диккенса, «Жан Кристоф» Р. Роллана, «Без семьи» Г. Мало, «Том Сойер» М. Твена, «Годы учений и странствий Хайди» И. Спири, «Маленький лорд Фаунтлерой» Ф. Бернет, «Переписка Гёте с ребенком» Б. Брентано, «В поисках утраченного времени» М. Пруста. Все эти упоминания и характеристики свидетельствуют с несомненностью о глубоком интересе Цветаевой к теме детства, которая в ее творчестве представлена своеобразным художественным, психологически зорким исполнением.
Её детский возраст, по собственному определению, прежде всего, «младенчество», «раннее детство». «Я его, - писала она В.Н. Буниной о деде А.Д. Мейне, - отлично помню, как, впрочем, всё и всех - с двух лет» (Кудрова И. Листья и корни // Звезда. - 1976. - № 4. - С. 189). После семи детство продолжалось, вероятно, до тринадцати, когда она потеряла мать.
Первым семи годам, называя их «своей огромной семилетней жизнью», Цветаева придавала решающее значение. «Как бы я написала своё детство (досемилетие), если бы мне - дали» (далее все цит. по: Вольская Н.Н. Поэтика автобиографических почерков М.И. Цветаевой (повтор как ведущая черта идиостиля автора) - дис. к. ф. н. - М. - 1999 - С. 423), - делилась она с А.А. Тесковой в 1935 году, хотя уже были созданы почти все главные тексты её автобиографической прозы. Пять лет спустя с настойчивой категоричностью заявлено: «Всё, что любила, - любила до семи лет, и больше не полюбила ничего». В «Автобиографии» 1940 года Цветаева пишет: «Сорока семи лет от роду скажу, что всё, что мне суждено было узнать, - узнала до семи лет, а все последующие сорок — осознавала». «Страна, где понималось всё», - писала она В.Н. Буниной о времени своего детства, изображение которого - «целый спуск в шахту или на дно морское — и ещё глубже».
В отношениях Цветаевой с матерью И Кудрова видит «зёрна, позже проросшие и разросшиеся в трагическое мироощущение человека, отъединенного от времени и общества». С этим выводом не согласилась В. Швейцер. Возражая против самих названий статей И. Кудровой и А. Цветаевой «Корни и листья», «Корни и плоды», она замечает: «Корней - не было. Были - истоки, нет, один исток - Поэзия - подхвативший вот эту неповоротливую, некрасивую, упрямую, злую девочку <...>». По мнению В. Швейцер, Цветаеву «не интересует вообще «детство», ни даже «становление личности».
О.В. Калинина (Калинина О.В. Формирование творческой личности в автобиографической прозе М.И. Цветаевой о детстве поэта - дис. к. ф. н. - Саратов - 2003) корректирует обе точки зрения, систематизирует различные взгляды на автобиографическое повествование. Задачей ее диссертации является поиск общих принципов изображения автором своих родителей, исследование «главенствующего влияния» (М.И. Цветаева) матери.
В свете современных научных достижений, не секрет, что восприятие человека человеком, человеческих лиц и внешнее проявление внутренних переживаний личности опосредовано особенностями внешности. Не только психологи считают лицо важнейшим инструментом общения (П.Л. Блонский, 1979; А.А. Бодалев, 1982).
Самосознание, являясь процессом познания своего «Я» как физического, духовного и общественного существа, приобретает наибольшее значение в подростковом и юношеском возрасте (И.В. Дубровина, 1989; Д.И. Фельдштейн, 1996; И.С. Кон, 1984 и др.) не только у склонных к занятиям поэзией. Проблемы отношения к себе и к окружающим, регуляция своей деятельности и взаимоотношений с другими людьми особенно остро встают у подростков, имеющих объективные дефекты внешности (например, врожденная челюстно-лицевая патология, включая расщелину верхней губы и нёба, рождаемость с которой составляет 1:800 новорожденных). За последние 15 лет появились исследования, посвященные в том числе психологическим аспектам отношения матери к некрасивому ребёнку.
Диада «мать-ребенок» и в специальной, и в художественной литературе изучена многосторонне. Не пытаясь объять необъятное, вспомним два поэтически-прозаических прецедента.
Великий русский писатель В. Астафьев вспоминает свою рано ушедшую мать как не умевшую думать о себе, заботиться о своих интересах, «жалеть» саму себя в самом традиционном смысле. Всё - для других, всё - как захотят другие: родственники, старшие, руководство-колхозное бригадирство и т. д. и т. п. И погибла мать Астафьева в юности именно из-за этого. Самопожертвование написано огромными прописными буквами на лице русской ментальности, привыкшей к соборному выживанию в суровых природных условиях.
«Всё познаётся в сравнении». Взглянуть на избалованных теплом средиземноморского климата испанцев позволяет лауреат Нобелевской премии по литературе 1956 года Хуан Рамон Хименес. Рассказ «Обманутая» - тоже про мать и дочь. Очень большая разница во взаимоотношениях представителей разных поколений чувствуется в этом небольшом, но очень ёмком и пронзительном произведении.