Глава 4. В плену детства

       Я родилась здоровым, подвижным ребенком, но побывав в раннем детстве дважды при смерти с воспалением легких, уже навсегда потеряла нервную силу и энергию. И все же организм не хотел сдаваться. Даже когда врачи предупредили родителей, что шансов выжить у меня практически нет, сумела как-то выкарабкаться на этот Божий свет, изуродованная после страданий морально и физически. Именно в 4 года лицо начало странно меняться, утрачивая детскую миловидность.

       Но более тяжело мне приходилось в семье, где родные люди то и дело ссорились и ругались. Особенно враждовали мама и бабушка.

       После окончания агрономического отделения, папа имел возможность работать только в сельской местности. И вскоре наша  семья поселяется в глухой деревушке с забавным  названием "Незевай", входившей территориально  в Свердловскую область.

       Вынужденные жить вместе в тесной деревенской избе, каждая из женщин стремилась установить в ней свои порядки, привычный домашний уклад, чтобы стать полновластной хозяйкой. И никому не приходило в голову - уступить и решить совместно возникающие проблемы.

       В разборки втягивался и отец, но не интересуясь причиной возникновения ссоры, неизменно становился на сторону матери, что еще более вызывало жгучую обиду и неприязнь к ним мамы. Как ни горько признать, но за все годы совместной семейной жизни, мама ни разу не обратилась к бабушке по имени. В любом вопросе звучало лишь безличное - "ты".

       Детского садика в захолустном поселении не существовало и каждый родитель, имевший малолетнего ребенка, пристраивал свое чадо, где мог. Детей уносили под присмотр в чужие дворы.

       Семья наша жила бедно и было довольно проблематично уходить кому-то с работы и водиться со мной.
     - Не грудная, посидит и в людях...- вынесла наконец окончательный вердикт мама, не слушая пререканий бабушки, пытавшейся изменить решение снохи. Но мама оставалась непреклонна.

       Сейчас, мысленно уходя в прошлое, невольно вижу, как зарождались мои страхи и неуверенность, как душевный негатив калечил индивидуальность. Все возникло тогда, в далеком ранимом детстве, когда мама, оставляя меня в чужих домах, даже не задумывалась,  какую неуемную горечь я испытывала, ощущая интуитивно собственную ненужность для нее...

       Помню, мне около 3-х лет и меня ведут к очередной няньке. Нас хмуро встречает черноволосая, плотного телосложения хозяйка дома. Она что-то обсуждает с мамой, и вскоре мама начинает снимать с меня красное бархатное пальтишко, стараясь поскорее передать на попечение женщины.

       Она торопится, что-то объясняет мне впопыхах, но я понимаю лишь одно, что мама сейчас уйдет. Надолго, очень надолго, или навсегда...Все мое существо, как подстреленная птица, жалко бьется в маминых руках, судорожно и инстинктивно прижимаясь к ее плоти. Но мой жалобный и безутешный плач вызывает лишь раздражение у женщин. Мама поворачивается к двери, а хозяйка, взяв меня за руку, уводит в комнату.

       Страх еще продолжает сжимать мое сердце, но в конце концов, я смиряюсь и успокаиваюсь. В большой просторной комнате избы с любопытством оглядываю обстановку. Невиданное ранее обилие предметов  поражает воображение. И где-то в его дальних закоулках начинает создаваться первое представление о красоте.

       Я буквально впиваюсь глазами в красочные коврики с летящими лебедями, которые  ступенчато висели  на стене возле  кровати. На каждой картинке было изображено по одной птице, но, оглядывая всю панораму, создавалось впечатление,  что  целая стая устремлялась ввысь. На широкой хозяйской кровати,  застеленной белым атласным  покрывалом,  возвышалась  гора пуховых подушек. Замечаю в углу высокий пузатый комод, покрытый салфеткой с ажурной, кружевной вязью, где наверху  аккуратно были расставлены белые фарфоровые слоники и другие забавные статуэтки. Подобная мебель казалась необычной: ведь в собственном доме белье складывалось лишь в сундуки.

       Родители только начинали семейную жизнь и медленно, с трудом, на мизерные заработки обзаводились скарбом. Лишь через два года отец привезет, наконец, из райцентра дешевый черный дерматиновый диван. И я, счастливая, буду прыгать на этом упругом, конторском диване, а мама, нервничая, постоянно осаживать меня окликами: чтобы не дай Бог, не треснула и не порвалась клеенка на такой ценной для хозяйства вещи.

       Я с интересом продолжаю созерцать это пестрое, мещанское убранство, но женщина отводит меня обратно в прихожую, не закрывая, однако, дверь в комнату. Еще не разбираясь в человеческих отношениях, чувствую, что чем-то обидела чужую тетю и снова сжимаюсь от страха. Душевная закомплексованность не дает умения находить полноценный контакт. С каким же трудом мне  придется в дальнейшем перешагивать  через собственное бессилье, чтобы  не ощущать себя "жертвой"...

       А пока, находясь в своем наивном детстве, я сидела на полу прихожей, а два 6-7 - летних сына хозяйки прыгали вокруг меня и дурачась, сыпали на голову опилки. Сгорбленная, жалкая, я молча продолжала сидеть на полу, а женщина, привычно занимаясь домашними делами, изредка поглядывала на своих хулиганистых отпрысков.

       И вдруг случилось долгожданное чудо. Стукнула входная дверь и вошла бабушка. Она искала меня по квартирам, чтобы отвести домой. С криком и плачем я кинулась к ней. Обхватив ее руками, почувствовала наконец успокоение и защиту...

       Бабушка стряхивала с моей головы опилки, а женщина, оправдываясь, говорила, что я целый день сидела голодная, так как мать принесла для меня манную кашу, да и то несоленую. А ребенок, мол, есть такую не станет.

       Бабушка привела меня домой, досыта накормила, а я и песню запела от радости. Много ли мне тогда было  надо?..