Глава 5. Он не вспомнит

Порт

Я же обещал показать тебе?
Мы встанем до рассвета, в невероятных синих сумерках, холодных и влажных ото сна. Таких крепких, как черное, горькое кофе в наших ослепительно белых чашках на неосвещенной кухне. В такую рань есть не хочется, да и то место, в которое мы собираемся, там слишком легко распознать откуда ты, по запаху. Там обостренный нюх у местных крыс. И не только. Я с юности прислушивался к запаху человека или места. Это очень многое может сказать, расположить к себе или выдать вонь предательства, томность ****ства или сливочный запах обеспеченности. Даже от людей встающих до обеда и после про разному пахнет. А там этим живут, запахом, быстротой движений и речи, всеми мелкими точными деталями, выдающими тебя против воли. Мне не важно, меня знает там кто нужно, а тебе нужно быть осторожней. Поэтому мы просто одеваемся в штатское и ныряем в этот утренний час, в вечную весну стабилизированного климата Роттердама.
В нос ударяет запах цветущих яблонь, порочно мокрых, с потяжелевшими от тумана молодыми листьями, упругими и скрипучими при прикосновении к щеке. Видишь как разрослись? Совсем низко над мощенными тротуарами, нельзя пройти, не зацепившись и не получив несколько капель за воротник. Мы пойдем вдоль этих древних особняков на окраине старого города, под потухающими в этой световой температуре фонарями и запахами из пекарен, сквозь туман, смешанный с печным дымом и ванилином сдобных булок. Пойдем вниз по лестницам, не заходя в центр, сразу наискось, вдоль реки, разделяющей у залива новый город, светящийся высотками из небьющегося стекла, переливающегося человеческими мыслями и вывесками ночных заведений, закрывающихся, с курящим на порогах обслуживающим персоналом и шатающимися по пристани парочками.
Но нам не туда, мы сходим как ни будь в другой раз. Здесь есть время, ты знаешь, его раздают бедным и продают перебродившим и сконцентрированным, пьяным в медовых лавках. Чувствуешь? Это время пахнет йодом водорослей и солью пота грузчиков. Здесь уже слышны их выкрики и хлопанье парусов, здесь уже иная территория. По преступлениям, совершенным в порту даже работает специальный отдел. Его сотрудники должны уметь говорить на 52 – х зыках и прекрасно играть в карты. Видишь, вон бочки, а за ними уже гнездятся бездельники в засаленных штанах? Они стучат игральными костями в неведомой настольной схватке на души рабов. У них в руках смешанны шахматные фигуры, шашки и детали от маджонг и го. Еще какие то битые китайские драконы, обозначающие качества живого мяса на вечерних аукционах. Мы киваем негласным сторожам на входе в порт, в гремучий, освещенный огнями и восходящим солнцем, с одной стороны стоит нищий, матерый бродяга с золотыми зубами, грязный, воняющий сортиром и отполированный морской пеной скелет с другой стороны. Скелет смотрит покрасневшими грустными глазами нам в след, провожая взглядом и отворачивается, сдуваемый бризом, так, что его кости перестукивают как китайские колокольчики и этот звук уносится по оживающим безопасным улицам, в сторону от нас. Смотри, видишь какой тут красный тротуар? Его метут своими косами русалки и полируют кожаными животами чучела морских котов. Тут торговая зона, мы идем дальше прилавков. Освещенных фонариками и лампадами, с медленно заполняемыми товарами столами, по узким тропинкам, все глубже, тут же снова сумеречно, но так фиолетово и желто, как будто совсем другое утро, медленно плетутся торгаши и грузчики, спят нищие, прямо по бокам узких улиц, вместе с кошками и собаками, среди коробок от бытовой техники нового города и очистков от овощей, бесчисленных скелетов рыб, укрытые полотенцами, унесенными морем из роскошных отелей и их пляжей. С вензелями.
Ты посмотри только.. там дальше по направлению моей руки здания как обветшалый амфитеатр, завешанный пестрым когда то тряпьем. За ним сереют башни старого города а в нем, в низких вонючих подвалах как раз и находятся настоящие невольничьи рынки, где мясо бывает не только белым и красным, а всех возможных оттенков.
И знаешь, что здесь произойдет? Нас окликнут, и когда ты повернешься, то я накину тебе на голову мешок, быстро затянув на горле и вывернув твои запястья за спину. Ты же хотел узнать как там, на торгах рабами? Сейчас я тебе покажу..

***

Он снимает защитную, сетчатую маску для фехтования, стягивает тканевую маску – капюшон под ней, промокшую от пота, и просто так, немного извиняющеся улыбается мне, еще тяжело дыша после тренировки. Я убираю мешающую нормально видеть защиту и почему то улыбаюсь в ответ. Он стягивает зубами с руки перчатку, и выплюнув ее, подхватив рукой с еще зажатой рукоятью сабли – протягивает мне ладонь. Я замечаю что и в самом деле на его костюме не вышито имя, костюм явно собственный, а не общий, для тренировок, засаленный, провонявшийся как ядреные, старые носки, перешитый в нескольких местах, с уже не отстирывающимися коленями и боками – которые можно взять здесь. Я протягиваю руку в ответ, и он пожимает мне ладонь, чуть кивая и представляясь:
- Марк.
Я замечаю на безымянном пальце обручальное кольцо, удивляясь тому, что он женат. На такой службе обычно совсем не до семьи. Поднимаю взгляд, по костюму, явно личному, учитывая высокий рост моего партнера по сегодняшней игре, и улыбаюсь в ответ, заметив веснушки на переносице, представляясь, и замирая на мгновение, перед тем, как убрать руку и меняя как будто чем то накрывает, когда мы встречаемся глазами.
Холодом, ледяным, колким запахом снега. Как просто хотелось спать, мысли были путанными и болезненными, и очень тянуло в сон. Ноги заплетались в глубоких сугробах, проваливались в ямы под ними. Сапоги царапали ветки, которые цеплялись и за одежду и за волосы, растрепавшиеся, выбившиеся из под меховой шапки. Быстрые сумерки съедали лес, заливали своим морозным пойлом – синим воздухом – все между деревьев и уговаривали настойчивым шепотом меня лечь спать прямо здесь. Под далекий вой и тяжелое дыхание уставшей лошади в спину.
Просто спать.
Спать, обнимая его руки, такие же золотистые и изящные, как и он сам. Греется вдвоем и чувствовать его запах. Глупый мальчишка, думающий что ничем не пахнет, почти никогда не соглашающийся сразу с моим мнением, высказывающий свое, не спорящий, просто говорящий совершенно с другой точки зрения. Улыбаюсь воспоминаниям, родным и теплым, но тут же жалею об этом – обветренные, замерзшие губы трескаются на морозе, лопаются и неприятно саднят, портя любые мысли.
Я хотел бы кормить тебя с пальцев соленой, пахнущей тиной русалочьей икрой. Смотреть, как ты собираешь ее мягкими, теплыми губами, такими красивыми, немного чересчур пухлыми для юноши, а потом и для мужчины. Я хотел бы видеть, как ты растешь из подростка с длинными ногами и россыпью веснушек по переносице в молодого мужчину, такого же живого и очень.. моего? Я хотел бы сейчас быть с тобой. Все в потяжелевшей голове свелось к одной мысли, даже не спать, нет, быть сейчас рядом с тобой.
Руки ослабли и совсем перестали слушаться от холода. Кривлюсь от попытки разлепить губы и подозвать лошадь. До черноты непроглядно темно и я совсем сбился с пути. Где то здесь, я знаю, что ты где то здесь, мой слишком родной, слишком неспокойный мальчишка. Я чувствую тебя, твой смех и тяжесть, твое тепло. Жаркое, особенное, внутреннее тепло, которого мне так до горечи не хватает когда я один. Я слишком хорошо понял как это – в сравнении. Мне мерещится твой ускользающий силуэт в бликах лунного света, перекрываемого бегущими облаками, мне кажется – еще пара шагов и я смогу заглянуть в твои медовые, искрящиеся глаза и беззлобную, знакомую улыбку. И ты будешь смотреть на меня, лежа головой на моих коленях и я больше не буду так бесконечно обречен на слишком медленное, ненужное никому кроме себя, одинокое существование.
- ты мне так и не сказал что любишь .
Твой голос у меня в голове, и я знаю эту интонацию, эти опущенные уголки губ и совершенно потухший, безжизненный взгляд, равнодушно устремленный в никуда. Такой, что хочется схватить за плечи, встряхнуть что бы голова бессильно дернулась, но ты отпустил настоящего себя снова ко мне, вышел из того ужасного места где сам себя запираешь от меня. Обнял, так по честному прижавшись, повиснув на моих плечах и уткнулся, доверчиво и просто, одним этим элементарным действием исцеляя меня от тоски.
Я пытаюсь сосредоточится, вглядываюсь в твою ослепительно белую рубашку, как то неровно дрожащую совсем близко, отпускаю поводья и поднимаю тяжелую, онемевшую руку к тебе, я хочу извинится, признать что сам глуплю и ты намного старше меня там, внутри. Все намного лучше понимаешь, все знаешь и открываешься мне. Просто так, зная откуда то, что так правильно. И я же люблю тебя, правда, ты ведь видишь это прекрасно. Не смотря на то, что я порой говорю или делаю. Ты же знаешь.. знаешь! Мне хочется закричать. Мне плохо от этого твоего взгляда сквозь меня. Я делаю шаг к тебе, и меня оглушает предательским треском, от которого глаза распахиваются, а кровь застывает вмиг. Потому что лед расходится под ногами и под унылое, жалостливое ржание оставшейся на берегу лошади я проваливаюсь в ненасытную, спящую, черную воду, обнимающую меня и смыкающуюся над слишком горячей головой. Мигом становится жарко, я пытаюсь сбросить тянущую вниз, тяжелую шубу. Черные, неудобно длинные волосы, паутиной оплетающиеся вокруг головы мешают видеть, до кромки льда совсем немного, но все мои движения кажется, только еще глубже утягивают меня во вспененную темноту. И как будто ты обнимаешь, накрываешь ладонью мои глаза и уводишь за собой в спальню. Погашен свет, и совсем не холодно, уютно, мягко в этой смертельной постели, и я смогу засыпать, слушая твое дыхание. Такое спокойное, не смотря на твое вечное нахождение в нескольких состояниях одновременно и такое нестабильное, но никогда не злое настроение. Такое родное и только мое.
Я смотрю ему в след, пока Айхалов выходит на поле, держа под мышкой защитную маску. Натягивает перчатки, поравнявшись плечами, тщательней обычного застегивает их, и я пытаюсь отвлечься на звуки застежек но Костя опускает руки и смотрит куда то вбок.
- он не вспомнит?
Я не отвожу взгляда от удаляющейся фигуры, чувствуя ,как дрожит подбородок и готова дернутся нижняя губа. Рот не раскрыть, и нельзя моргать, что бы не дать хода набегающим на глаза слезам. Вдыхаю тяжело и медленно, через нос, как перед тем, как нырнуть в ледяную зимнюю воду и устало качаю головой, спеша сова закрыть лицо маской.