Мамин сундук

        Кто-то кричал, а что - не было понятно. Выскочив на улицу, я увидела пламя, охватившее летний домик, что стоял поодаль. Со всех сторон уже бежали люди. Кто-то пытался заливать водой, а кто-то просто  глазел, охая. Когда всё окончилось (сгорело), люди разошлись. Я же стала рассматривать сгоревшие  остатки и вдруг  увидела что-то до боли знакомое, родное. Ох, это же мамин сундук!! Да, это было то, что от него осталось .

       И  сразу же нахлынули воспоминания. А ведь это было так давно и так недавно.
       Красивый, кованый железными лентами, деревянный  сундук, что стоял в углу спальни, вызывал у детей  любопытство. Им постоянно  хотелось заглянуть в него. Иногда им позво-ляли  сделать это.  Они же  очень  любили  смотреть  на  то, что  хранилось  там, в сундуке, у которого был, между прочим,  внутренний поющий замок, что  открывался  большим,  красивым  ключом. "Пел" замок при открывании красиво и звонко.  Эта музыка  завораживала их. Поэтому они по нескольку раз крутили ключ, наслаждаясь музыкальностью  замка, а потом рассматривали, что хранилось в этом  таинственном для  них  месте. Но это всё-таки было не так часто. Видимо, вещи, хранившиеся в нём, имели какое-то особое значе-ние для их родителей. Они ж ведь попросту могли выкинуть всё, так как ценных вещей, как оказалось потом (намного позже), там уже и не было.
       Однако, жизнь сундука была долгой. Дети росли, а сундук стоял и стоял - один год, два, три, пять, двадцать пять .... Так что же  хранилось в этом сундуке-реликте раньще?
       Там было много всего, но изумление, в первую очередь, вызывали батистовые  пелёнки. Они были нежно-розового цвета и в белый горошек. Да, это были пелёнки их единственной дочери, которая уже выросла из них. Ей (то бишь мне) было уже в то время около восьми лет. Она трогала их пальчиками и изумлялась - неужели бывает такая ткань?! Но тут же взгляд падал на совершенно белые, батистовые тоже, комбинации, расшитые  ришелье (есть такая вышивка с дырочками). Это были мамины ночные сорочки. Рядом лежала пара изумительных парусиновых  босоножек, а также туфли-лодочки  из  чистой  кожи, которые она  тут же примеряла. Туфли были ей "чуточку" большие - почти "совсем как раз".
       Но там, в сундуке, лежало ещё несколько  блузок, юбок, чёрное  платье с белой оторочкой, красивое  чёрное шерстяное  платье  с  голубой  вставкой. Тогда всё это казалось очень большим и только маминым. Но когда прошли годы, выросшая девочка одевала одно из этих шерстяных платьев сама. Ей оно очень нравилось. Мама при этом загадочно улыбалась. В  сундуке было также ещё и чёрное манто с шёлковой, как бы воздушной  розовой шалью. И там лежала даже  бархатная доха на  лисьем  меху. Правда, находилась она там недолго, так как в зимние холодные ночи  мама стала накрывать ею детей поверх одеяла.   
       Все эти вещи были приобретены ещё перед войной,  когда  родители жили в северном  селе  Тюменской области. Мама рассказывала, что жили они перед войной "хорошо" - "было  всё". А содержимое  сундука - это  "остатки прежней роскоши",  как  напоминание о той довоенной жизни, когда сундук  был  наполнен  всевозможными  нарядами - от  модных  туфель  до  прекраснейших  блузок,  юбок,  платьев. "Остатки" этих нарядов и производили неизгладимое впечатление на меня. Так я долго помнила, то чувство, которое возникало от прикосновения к ткани одного из этих платьев. Шёлк его как бы струился между  пальцами. Да, это  было красивейшее  нарядное платье, цвета вишнёвой пенки, отделанное  красивыми перламутровыми  круглыми  пуговками.  Почему его запомнила?   Да  потому, что не хотела, чтобы оно "ушло"  из  дома.  Но  мама его  продала,  как  и  многое  другое,  во время  войны. Отец наш в то время был на фронте, а она одна была с четырьмя детьми - всех надо было накормить, одеть. И сундук помогал ей.
        Но время шло - шарик наш Земной крутился, как и всегда. Наступил 1946 год. Это был первый послевоенный год, а потом пришёл и 1947 - самый тяжёлый, самый голодный. Че-
редой пошли нищие, которые были довольны, если им подавали хотя бы картофелины. А мы, ребятня, сидя в сенях нашего большого общего дома, мечтали о хлебе - "вот бы нам сейчас хлеба с это крыльцо, с этот дом!"   
        Однако настроение у всех было приподнятое, несмотря ни на что, ведь  настал  конец войне.  Цены на продукты и товары  потихоньку снижались.  Причём, снижение  цен  приурочивалось  всегда  к  Октябрьским  праздникам.  Жизнь  потихоньку  налаживалась.  Люди  радовались, что светит солнце, подрастают дети.  Отец, возвратившись с фронта, хоть и с контузией, был  всегда  "душой" любой компании.  Он брал  с собой гитару и пел под свой  же  аккомпонемент. Голос у него был красивый.  Он очень  любил  русские  народные  песни.  Когда же подросли  сыновья старшие и сыновья  младшие, запели все.  Получился настоящий хор. Их   голоса звучали так неистово, громко и звонко, что  казалось  поднимается  крыша  дома  от этого  хора. Да, ни один общий обед в доме отца  и мамы не обходился  без  песен.
        В это же время стали устраиваться "семейные вечера" в клубе посёлка. Всем хотелось, особенно женщинам, приодеться, но многим одеть было совсем нечего. И опять выручал мамин сундук. Ведь наша мама частенько раздавала оставшиеся наряды женщинам - своим подругам. Она никогда никому не отказывала, и её (Филицату) все любили за доброту. Ведь добро, как бумеранг, возвращается.
        Итак, жизнь шла своим чередом, а сундук всё стоял и стоял на своём месте и снова тянуло к нему ребят (теперь уже шестерых). Да, тянуло. И теперь они уже по-другому рассматривали хранившиеся там вещи. Что же там прибавилось? И почему плакала мама, когда мы заглядывали в него? А всё дело было в маленьких детских маечках младших сыновей-двой-няшек, рождённых в 1946 году. Мама говорила: "Смотрите и помните - какие были тяжёлые времена, но наш народ не сдался, выстоял, не потерял силы духа". Мы же смотрели на эти крохотные маечки и никак не могли понять, как можно было столько раз заштопать - починить их, ведь куда ни падал взгляд, он везде натыкался на заплаточки.  Они, эти заплаточки, были так аккуратно пришиты, что появлялось ощущение какого-то запланиро-ванного рисунка. Что ж, оказывается, можно было заштопать, и не столько "можно", сколько "нужно". Они ведь, эти маечки, согревали своим теплом наших младших братишек. Сшила же их сама мама из своей "сундучной" шёлковой бордовой трикотажной блузки.
        Эта реликвия и была самой ценной в царстве сундука, который теперь был, факти-чески, пустым. Однако, в нём было ещё и наследство, доставшееся нашей маме от её роди-телей. Это было льняное белое полотенце ручной работы, края которого расшила крестиком моя бабушка Трифена. Само полотенце уже износилось, а его расшитые края целы по сей день. На каждом из них красуется  дом с садом,  а  рядом  с  домом,  у  калитки, стоит крестьянка. Ещё в сундуке лежали те самые пелёнки, детский малюсенький башмачок (почему-то один) и коробочки с локонами  детей.
        Вот таким  и запомнился мне МАМИН  СУНДУК, который был неотъемлимой частью и как бы членом нашей большой семьи.
 
                *****                2013