В большом городе

Однажды в большом городе разразилась буря после погожих деньков середины лета, когда большинство жителей нежилось на пляже и плескалось в волнах ласкового моря цвета бирюзы. Теперь же большинство окон было закрыто ставнями, а некоторые и вовсе заколочены листами фанеры, дабы не видеть той стихии, разразившейся снаружи и уберечь хрупкие хрустальные стекла. Лишь изредка доносилось легкое позвякивание пустых бутылок, которые гнал вверх по бульварам завывающий ветер.
В один из дней, когда буря улеглась, но все также порывами накатывал штормовой ветер и моросил легкий дождь, часть отважных горожан решилась все-таки покинуть свои теплые уютные жилища и посмотреть, как сильно пострадал город от этого бедствия. Особо совестливые граждане взялись за метлы и веники и подбирали остатки битого стекла, черепицы, оторванных веток и листьев. Особо ценные экземпляры навсегда оседали в коллекциях местных жителей. Из них особо находчивые начали делать браслеты, ожерелья, некоторые красивые обломки вставлялись в оправу из различных металлов и их носили, потом как оберег и как память об испытаниях, через которые каждый человек должен проходить стойко, не склонив головы. Так проходили дни у камина или у печи, когда снова в городе, несмотря на свистящий ветер, норовивший сбить с ног или, по меньшей мере, лишить шляпы, можно было услышать заливистый детский смех.
Проходили дни, а за ними и месяцы, но буря никак не утихала. Она, казалось, нависла над городом, окутала его своими путами. Прежде пышный город заметно посмурнел. Красные, синие, зеленые, желтые стены домов померкли и покрылись, где плесенью, где грибком, уподобивших блеклым галлюциногенным грибам или, проще говоря, поганкам. На улицах струились нерукотворные ручейки дождевой воды, которые все стекали по ливневым стокам в бухту, где в нетерпении, словно разгоряченные скакуны, качались парусники, катера и яхты.
В этот день возле лестницы, примыкавшей к одному из пирсов, сидел человек на невысокой бочке, смотря вдаль. Его вид мог смутить прохожих, если они вообще могли оказаться в столь неприглядный день на улице. Все его тело покрывали пластины из железа и стали, и дождевые капли отбивали на нем свою дробь, словно насыпали камни в жестяное ведро. Но на этот раз его лицо не скрывала маска, которая была открыта, открывая лицо, которое сосредоточенно вглядывалось в морскую даль. На груди в его железную броню был приделан круглый светильник, который позволял видеть вокруг на несколько километров благодаря системе мощных небольших линз.
Железный человек долго сидел, пока не почувствовал, что пробирающий за спиной туман слишком глубоко проник в его доспехи и поспешил ускользнуть из-под пронизывающей сырости, пока его латы окончательно не заржавели. Поднимаясь по лестнице, он снова закрыл свое лицо, гремя своим костюмом, словно арестант, недавно сбежавший с каторги или призрак, причем оба эти персонажа должны быть обязательно закованы в кандалы.
Он шел вверх по улочке мимо трехэтажных домиков, прижатых друг к другу таким образом, словно им было одновременно и страшно, и холодно. Картина удручала своим однообразием, поэтому светящийся сноп молний, разлетавшихся из стороны в сторону, который облизал каждый фасад дома, но в итоге сконцентрировался на одном цельнометаллическом предмете на улице, разрядил атмосферу. Да и воздух запах озоном. Ионизированным озоном. Потому что, дети, запомните, не стоит ходить в бурю в железе, которое очень притягательно для молний. Ах, Палпатин, старый проказник!
Таким образом, избавившись от одного благородного, вероятно положительного, персонажа на нашей картине, куда же можно устремить свой взгляд, если вокруг столько однообразия. Конечно же, в питейное заведение, которое наверняка расположено поблизости! И вот удача, одно как раз не закрывает своих дверей, даже во время самых опасных катаклизмов. Видно, что из окон льется мягкий свет керосиновых светильников. Несколько теней стоят в дверном проеме, медленно посасывая свои трубки. Перед дверью стоит небольшая детская деревянная лошадка – удобное средство, облегчающее жизнь папашам, которые могут быстро опустошить один или два стакана, пока их чада воображают из себя рыцарей или ковбоев.
Внутри пахнет свежей древесиной вперемежку с пивом, которое видимо не в счетных количествах выливали на пол. В дни, когда рыбный промысел процветал, здесь всегда было строго определенное количество людей вплоть до закрытия. Никто не осмеливался нарушать особую магию чисел это места. Если раньше бывало в общей сложности 50 посетителей, то теперь едва набиралась дюжина, но если это число набиралось, то оно и задерживалось в стенах таверны до закрытия, до конца дня. А отсчет начинался вновь только с рассветом.
От камина веет теплом, который согревает окоченевшие ладони и нос. Хочется остаться. Но ради этого надо что-то заказать. За стойкой из массивного дуба стоит дородная женщина и протирает полотенцем литровую кружку, затем ставит ее на стойку и оборачивается на ряды бутылок, стоящие позади нее. Кажется, она заранее знает, какой напиток вы предпочитаете. Еще не успев плюхнуться на высокий стул с металлическим стержнем и со сдувшейся синтетической подушкой, перед тобой стоит графин из стекла с тонкой изогнутой ручкой из красного граната и рядом же граненый невысокий стакан. Едва поднимешь глаза от этого мимолетного чуда, как перед глазами пронесется табличка женщины, которая сегодня обслуживает постояльцев. Ангела Меркель…
От одежды поднимается пар вместе с запахом сырости. Хочется ее скинуть прямо на пол, но нельзя, потому что понимаешь, что в таком случае подхватишь воспаление легких. Ты здесь мимоходом, всего лишь путник, застигнутый бурей, которая гонит тебя вперед в поисках крова. Все заведение достаточно небольшое, но решаешься его осмотреть украдкой, повернув слегка голову сначала вправо, потом влево и под конец уткнешься вновь в свой стакан.
Ритм твоих пустых мыслей задает потолочный вентилятор, который делает ленивый оборот вокруг своей оси примерно за минуту и на каждом 4 обороте он останавливается, страдая от особой формы аритмии. Не хватает только музыки, которая могла бы заполнить окружающую тишину. На такие размышления наводить только скука, ничто другое в подобной атмосфере не может заставить двигаться непослушные члены.
Развернувшись вполоборота, опираясь локтем на стойку, оценивая всю разношерстную компанию вокруг, ты чувствуешь на себе чей-то тяжелый дотошный взгляд. Разглядываешь лестницу с перилами, уходящую на второй этаж, делая вид, что до сих пор не замечаешь происходящего. В этот момент закряхтел и завизжал какой-то аппарат позади тебя. Выждав театральную паузу, он звучно объявил надменным голосом метрдотеля дорого ресторана, что следующая песня прозвучит, если кто-либо соблаговолит отдать ему пару монет. Даже подобное, на первый взгляд, неожиданное вторжение в окружение помещения не вызвало ни единого колебания воздуха, ни вскрика удивления. Мужчины все так же мирно покуривали свои трубки у входа, а Ангела пересчитывала бутылки, повернувшись спиной к залу.
Звон мелочи и жужжание пружины. Явственно различимый скрип виниловой пластинки. На первых нотах мелодии аппаратный метрдотель возвестил посетителю, который был столь добр, что не пожалел мелочи, что для услады его ушей будет играть достопочтенный Мэрилин Мэнсон с вокальной композицией «Sweet Dreams». Щелкает где-то задняя мысль (или это снова повернулась шестеренка у агрегата?), что этот шлягер раньше встречался на пути. Перебор гитарных струн наполняет помещение вместе с вкрадчивым голосом вокалиста. Он не вторгся в тишину, она ему внимает.
Полграфина внезапно опустело, капля прозрачной жидкости появилась на салфетке перед тобой. Оставался главный вопрос: откуда появилась салфетка? Таверна пополнилась еще одним посетителем. Человек с проседью в висках, в круглых очках, но с горящими глазами юноши упоительно смотрел на парящий около его носа стакан. Никто ему не мешал, никто не запрещал ему баловаться – возможно, он здесь завсегдатай, возможно, остальным по нраву его шрам в виде молнии?
Уныло смотреть на него, на его однобокое счастье. Взгляд невольно устремляется на дверь, как и часть тела невольно поддается чуть вперед, будто только локоть удержал от резкого скачка. На улице льет дождь, туман стелется по брусчатке. Благодаря освещению из таверны улица не черна, как ночь. Она окрашена в сине-черные тона, добавляя насыщенности каждому выступу на неровном камне или же дереве.
Куда ты сможешь податься? Дома закрыты, повозки давно не ходят. Снова плестись по одичалым улицам, где даже крысы перевелись. Конечно, дождь – не помеха, всегда можно добраться до ближайшего крова или приставной лестницы и залезть к кому-то на балкон и переночевать, пока карманные часы не покажут утро, поскольку солнце не показывается в этих краях уже несколько месяцев. Да и лишь тот, кто узрел бы солнце после столь продолжительного полумрака и давящих туч, спутал бы его с пожаром, охватившим город, а воспевая его, мог бы прослыть местным Нероном.
Мимолетное раздумье. Графин уже пуст, стул отпустил тебя. Поправив воротник плаща, ты уже идешь по полу, стряхивая подспудно невысохшие капли и надоедливых мух. На уходящего неодобрительно смотрит, сверкая моноклем, человек в костюме тройке. Он как бы невзначай роняет свою трость, но она так и не соприкоснулась с полом, застыв в вечном полете, пока все вокруг шло своим чередом. От неудовольствия он чешет нос, подняв голову на наглеца, осмелившегося покинуть сие заведение раньше срока, обнажив свой кошачий глаз, в котором вспыхнул недобрый огонек (по всей видимости, это был хозяин заведения). Вот вы уже поравнялись, он может легко схватить тебя или сбить с ног, но он всего лишь опускает голову и почесывает черную бородку тыльной стороной ладони, всем видом показывая, что он оставит свое представление для кого-нибудь, кто будет ему интереснее.
Слабая улыбка тенью скользнула по губам. Но кому же она предназначена: себе, бородачу с кошачьим глазом или девушке, сидящей в дальнем конце таверны, подле камина, закутанную в красный плед? Она спиной облокотилась к трубе камина, декорированной изразцовым кирпичом с изображениями диковинных узоров. Ее лицо скрыто красноватым платком, который, кажется, переливается на свету, а перед ней стоит плетеная корзинка, накрытая белой тканью. Вполне вероятно, что она из деревни и пережидает здесь налетевший порыв бесконечного дождя. Она так непохожа на окружающих ее компаньонов по несчастью. Перед ней нет ни бокалов, ни стаканов, ни еды. Но не чувствуется, что ей здесь неуютно, ей известны свои неведомые законы.
Одна нога почти что вышла за порог, ничто тебя не держит. Никакое заклятье не будет на тебя наложено после того, как ты покинешь сие место. Тебе ничто не угрожает, потому что тебя переполняет спокойствие и безмятежность и знание. Знание, что ты вернешься. Что ты вернешься… Вернешься к той загадочной душе в красном одеянии, которая дарит тебе свое тепло, не давая твоему сердцу остыть и зачерстветь.