Параллель

Повесть о наших современниках, которые никогда не говорят правду, никому не верят и живут в ожидании катастрофы. «Они похожи на последних героев, только их задача еще сложнее – выжить не на необитаемом острове, а в социуме. Он бежит от этого мира в алгоритмы привычных действий, она – в свое замкнутое пространство, удаленное от живых людей и лишенное даже минимального общения. Но разве последние герои бесполы? Разве они не должны заботиться о продолжении рода? Или они последние герои, запрограммированные на самоуничтожение?»

-1-
С февраля тянулось межсезонье – нудное, грязное. Снег то падал, то таял. В конце марта было все еще холодно, казалось, что дороги сплошь покрыты не наледью, а слизью. То и дело с карнизов с грохотом отваливались сосульки, угрожая смертью случайным прохожим и увольнением нерадивым дворникам.
Городской транспорт вис в пробках, между рядами автомобилей шмыгали нищие и рекламщики. Алексей оставил машину у конечной станции и спустился в метро. Он отвык от общественного транспорта, и тяжелый, спертый запах подземки неприятно поразил его. Воображение уже подкидывало страшные картины внезапной катастрофы – вдруг теракт, рушатся колонны, мужика, стоящего впереди, взрывом разрывает на куски, сам Алексей с оторванной ногой пытается доползти до выхода – выход завален, снаружи началась атомная война – метро затопило, Алексей с оторванной ногой барахтается среди утопленников. Наконец, поезд подали на посадку. Он вошел в вагон, взялся за поручень, уперся взглядом в рекламу лазерного лечения геморроя. Затхлый запах вошел следом со станции и теперь настойчиво напоминал о Рите.
Рита душила его последние три месяца. Душила своим хохотом, своими ужимками, своими оргазмами. А до этого – пока изображала неприступную крепость – манила, и Алексей чувствовал себя влипшим в паутину ее очарования. Отец Риты уже давно был готов к их свадьбе и делал намеки прямо в офисе. Алексею сначала льстило расположение шефа, потом стало сковывать, словно он взял ипотечный кредит под залог своей свободы. Он не знал, как реагировать, и смотрел прямо перед собой тупым взглядом. Ну, обязан Юрию Ивановичу, обязан, но не жениться же… Нет-нет, жениться не обязан.
В выставочной компании Алексей работал уже седьмой год – тут занял первую руководящую должность, тут купил отдельную квартиру и «фольксваген-пассат», тут стал вице-президентом. До него Юрий Иванович рулил один, но тогда и работы было меньше.
Дни неслись быстро – от выставок до выставок, от показов коллекций прет-а-порте до презентаций новых энергосберегающих технологий, от форумов станкостроителей до конкурсов йоркширских терьеров. Виды сменялись стремительно, как за окном скоростного поезда. Время летело незаметно. Сначала и связи летели в таком же темпе – деловые, рабочие, интимные. Потом Юрий Иванович столкнул его с Ритой, и Алексей затормозил – постеснялся, а точнее, побоялся пронестись мимо, завис. Так и возникла принудительная зависимость, которая стала душить. Даже если Риты не было рядом, она присутствовала незримо: сидела рядом в авто и шумно вздыхала, засыпала рядом с Алексеем в его постели и упиралась в его живот согнутым коленом, смотрела из витрин на улице, бродила между выставочных стендов, комментировала чужие реплики, улыбалась глазами Юрия Ивановича. Алексей все время чувствовал себя под прессом, и даже не вздрагивал – не было сил трепыхаться.
Тем приятнее было оставить машину, насквозь пропитанную ее сладкими духами, и бежать вприпрыжку по гололеду. Вечером Алексей снова попал в подземку – час пик ударил в нос Ритой, стало нестерпимо душно. Алексей стоял над девушкой и читал ее электронную книгу вверх ногами. «…Пятипалое мое осязание обретало вожделенный мир, сомкнутый меж этих ошеломительных прикасаемостей; запястье ни с того ни с сего ползло по сухим горячим комочкам обработанной под мандариновым комлем земли…», – текли строчки, теряясь в его сознании без малейшего отклика или понимания. «Я так же доверчиво вошел в страну, где пришельцев сладко целуют, ласкают, заморочивают и почему-то при этом всхлипывают, прилепляясь к этим пришельцам, – в страну мандариновых завязей и сухой горячей земли, в страну двоих, по влажным отмелям которой странник Улисс направляет строгие свои стопы к слабеющей в спутанных зарослях волос Калипсо. Это была свободная любовь. Все мои прежние достижения, поспешные, хватательные, жадные и жалкие, были недолюбовью по сравнению с тем, что происходило в стране мандаринового солнца».
Девушка взглянула несколько раз – Алексей не отвел глаз, но и не улыбнулся. В этот момент он не мог бы сказать, хороша она или нет, слишком молода или уже не слишком, есть ли у нее кольцо на пальце или какого цвета у нее глаза. Она была лишь экраном, по которому ползли непонятные строчки: «Сумрак этот все больше остранял и выключал из пространства страну, куда я уже неоднократно вступал, всякий раз слыша тихий смех, тихие всхлипывания, тихие слова…» Алексей смотрел сквозь нее, даже не силясь понять смысл прочитанных строк или ее ироничного взгляда.
Потом произошло – ожидаемое и неожиданное – она выключила электронную книгу, сунула ее в сумку и поднялась, едва не толкнув Алексея плечом в подбородок.
– Или вы не дочитали? – спросила с той же насмешкой, с которой смотрела раньше, и он опомнился.
– А какая станция?
– Конечная.
– Так мне тоже выходить.
– Еще бы!
Действительно, все пассажиры уже столпились у дверей, ожидая остановки поезда.
– Я редко на метро, – оправдался Алексей.
Почему-то не думал, что она просто выйдет и направится к эскалатору. Догнал ее.
– Куда вы теперь? Домой?
– Домой, – кивнула она.
– Давайте подвезу вас. Или кофе выпьем.
– Все-таки не дочитали? – она усмехнулась.
– Нет. Я не читал. Просто смотрел. То есть читал, но ничего не понял.
Вдруг охватило странное ощущение, будто мир распахнулся, и можно сказать все и обо всем – тебя услышат в этом распахнутом мире и поймут правильно, несмотря на кажущуюся недобрую иронию. В подтверждение его догадки девушка ответила просто:
– Подвезите. На кофе нет времени, мне еще работать.
Алексей подвел ее к машине, распахнул дверцу. Только теперь обратил внимание, что одета она в длинный черный плащ и голубой берет. И глаза тоже голубые, но не прозрачные, а настороженные, слегка растерянные.
– Красивая у вас машина, – сказала она.
– Недавно купил.
Она назвала адрес, немного в стороне от дома Алексея, но в том же направлении.
– Знакомиться будем? – спросила его по дороге.
– Да. Алексей.
– Рита.
– Что?
– Маргарита, – сказала она. – А что?
– Мою девушку так зовут.
– Понятно. А меня зачем провожаете?
– Мне кажется, вам можно сказать обо всем. Вообще говорить с вами обо всем, быть откровенным. Люди сейчас нигде, ни с кем не могут быть откровенными – всегда чревато. Разве что в Интернете, но это анонимная, обезличенная откровенность, не глаза в глаза. А мне хочется быть откровенным и взамен получать откровенность – не так общаться как с доктором, адвокатом или психологом, а на равных.
– Чтобы оба были одинаково уязвимы? – спросила Рита.
– Да. Чтобы без кожи. Но не садистки – не ради наслаждения, а ради правды, чтобы быть настоящими, не притворяться ни в чем, чувствовать себя собой. Вы бы так смогли?
– Не знаю. Мне раньше не доводилось. Можно… попробовать. Но только в том случае, если между нами не будет секса или каких-то других отношений, кроме нашей откровенности. Ведь мы узнаем друг друга очень хорошо – настолько хорошо, что не покажемся друг другу привлекательными. И мы не должны заботиться о впечатлении, которое производим. Мы должны быть честными, и все.
Алексей задумался.
– Этого я не учел. То есть изначально вы предполагаете во мне… нечто непривлекательное, если не монстра.
– Вполне возможно.
– Хорошо. Конечно. Так и договоримся. А у вас есть муж?
– Был. Уже нет никакого мужа. Я одна живу, всех похоронила.
– И мужа?
– Нет, муж вернулся к прежней живой жене.
– И детей нет?
– Нет. Никого нет. А у вас все есть?
– Все есть, да. Детей нет, но есть папа, мама, младший брат, начальник и его дочь Рита.
– Я возле музыкальной школы живу, точнее, в том же доме.
– Понял.
Алексей остановил машину.

-2-
Половину старого пятиэтажного дома занимала музыкальная школа, вторую половину – жильцы. Квартира Риты граничила с аудиторией, где постоянно играли на пианино. Играли и в семь часов вечера, когда рабочий день и студенческие занятия уже давно были закончены.
– Наверное, есть какие-то группы для взрослых, которые не могут заниматься в дневное время.
– А вы видели кого-нибудь из них? – спросил Алексей.
– Нет, никогда. Я представляю, что это тени играют за стеной.
– Не очень умелые тени.
Она сбросила плащ и осталась в джинсах и обычном синем свитере. Длинные волосы были собраны в хвост, надо лбом белели белые нити – возраст уже тронул ее внешность, хотя лицо выглядело совсем молодым.
– Вы дома работаете? – Алексей взглянул на ноутбук и письменный стол.
– Да, веду бухгалтерию нескольких фирм. Для меня это единственный выход – не хочу общаться с людьми.
– Поссорились?
Она заулыбалась.
– Присаживайтесь. Я чаю заварю. Угостить вас нечем. Не знала, что будут гости. С людьми… не поссорилась, но обиделась. И прощать никого не хочу.
– Расскажите, почему обиделись.
– Потому что они все враги. Мир вообще враждебен.
– Да? Вы так считаете? Мне кажется, люди достаточно равнодушны, чтобы враждовать, тратить на это силы.
– Вам повезло знать равнодушных людей. Я молила бы их о равнодушии, но нет, они именно враждебны. И я не знала этого. Сначала я вообще не думала о том, каков мир, – я ходила в обычную школу, училась на отлично, с кем-то дружила, давала всем списывать домашние задания, помогала на контрольных.
Алексей слушал внимательно. Он почти не разглядывал ни ее квартиры, ни лица – плыл на волнах истории о маленькой наивной отличнице.
– Потом я получила двойку. По биологии, – продолжала Рита. – Это была моя первая и единственная двойка за всю жизнь. На нас опробовали какие-то тесты, которые только входили в моду, вопросы были составлены по пройденному материалу, но так неоднозначно, что ответы нужно было угадывать. Впрочем, зачем я оправдываюсь перед вами? – Рита заулыбалась. – Я ничего не угадала и получила двойку, хотя некоторые ухитрились написать этот тест на четверки и даже пятерки. Вдруг сделалась паника – «Ступина получила двойку». Все без исключения стали следить, выставили ли эту двойку в журнал, повлияла ли она на четвертную оценку и т.д. Не стеснялись спрашивать у биологички: «А вы Ступиной двойку выставили?» Даже она растерялась от такого натиска, но двойку выставила, в четверти получилось четыре, хотя за год все равно вышла пятерка. Я тогда впервые задумалась и поняла, что все злорадствуют, то есть злы на меня, то есть не любят. Скорее, даже ненавидят. До самого выпуска я уже ни с кем не дружила и очень хорошо научилась обходиться без подруг. В институте – в силу материальных различий – тоже ни с кем не сблизилась, а вот на работе, в одной крупной компании, нашла свой круг, таких же девчонок и даже пожалела, что так долго остерегалась завязывать дружеские отношения. Компания была очень успешной, международной, со всеми возможностями карьерного роста, вскоре я стала главным экономистом, открывался путь в заместители директора, и руководство решило направить меня для совершенствования английского и прохождения специальной учебной программы к нашим зарубежным партнерам. Вот тогда все мои друзья, все по очереди, сходили к директору и сказали ему, что я-то как раз этого не достойна, не заслужила и вообще за глаза не проявляю никакого уважения к корпоративной политике. Руководство же было конкретно сдвинуто на корпоративном духе. И дело в том, что вовсе не я насмехалась над тупыми американскими партнерами. В общем, от стажировки меня отстранили, все возможности перекрыли. И стало совсем ясно, что всегда и везде идет война, и на этой войне нет никого, кто был бы на твоей стороне. Ты всегда сам за себя. Все на твоей совести. Лги, оговаривай, убивай, обходи закон – ты один отвечаешь за это. А не можешь – тоже пеняй на себя. Никому не нужна твоя честность, никто ее не оценит. Я ушла с работы, стала заниматься простой бухгалтерией. С клиентами предпочитаю общаться по мейлу, получая и выполняя конкретные задания, без всяких эмоций. К счастью, заказчики платят, можно выжить, хоть и не роскошно. А у вас… на работе много людей?
– Очень много! – сказал Алексей. – Сотни, тысячи людей. И руководство, и штат, и клиенты. Мы занимаемся организацией и проведением выставок, форумов, экспозиций, конкурсов, владеем павильонами, арендуем дополнительные площади. Круглый год кипит работа, пульсирует общение.
– Это ад! – выдохнула Рита.
– Но в этом аду, в этом кипении… варятся дни, не остается от дней даже костей – ни одной мысли о прожитом, только пузыри, бульканье, чавканье. И так легче.
Из-за стены снова послышалось бренчание на пианино.
– А вы играете? Отличаете Брамса от Шуберта? – спросила Рита.
– Нет. Даже больше – похоронный марш от свадебного не отличаю. Мне кажется, похоронный напрямую вытекает из свадебного.
– Вы не можете ее бросить?
– Не могу. Тогда ее отец уволит меня с работы.
– Понятно. Вот вам и пример враждебного мира – они вас не любят, просто хотят повысить ваш кпд.
– Но люди так устроены, это естественно.
– Хорошо, что вы можете с этим мириться. И говорите ей, что любите?
– Говорю. И ему говорю, что люблю его дочь. Иначе я покажусь хуже, чем они. Я покажусь бездушным, черствым, а хочу казаться хорошим, добрым, светлым и великодушным человеком. Хотя, на самом деле, я ее ненавижу.
– И хотите занять его место?
– Должность? – Алексей немного растерялся. – Наверное, и это тоже. Конечно, мне было бы лучше, если бы он внезапно скончался или попал под машину.
– Но сами вы не смогли бы его убить?
– Убить? Просто ради должности? – Алексей покачал головой.
– А ради чего смогли бы? Ради свободы?
– Я не смог бы. Ни ради чего.
– Совесть?
– С совестью я бы договорился. Но я трус. Не покаяние, а наказание страшит меня. А у вас есть плохие мысли? – спросил он, чтобы перевести разговор.
– Есть. Но они, преимущественно, обо мне самой. Например, я падаю на льду, ломаю ногу, и за мной некому ухаживать. Или еду в метро, вдруг взрыв, рушатся колонны…
Алексей поднялся.
– Номер свой скажите. И звоните, если что. Я буду за вами ухаживать. Мы теперь связаны договором. И если вдруг взрыв… в метро, тоже звоните, пока будет действовать мобильная сеть.
Брынь-брынь-брынь – звучит между ними неполноценная мелодия. Бинь-бинь – скребется через стену.
– Вы сейчас к ней поедете? – спросила Рита, провожая его до двери.
– Сейчас домой. Я не так далеко от вас живу, но к ночи, вероятно, свидания не избежать.
Рита удовлетворенно кивнула.
– Спасибо вам за вечер, Алеша. Вы здорово это все придумали.

-3-
Только за рулем Алексей вспомнил, что так и не спросил Риту о книге, которую она читала в метро. Найти бы ее – или лучше – узнать среди миллиона разных книг, скачать наугад и увидеть строки, которых так и не понял.
Не успел Алексей войти в квартиру, как позвонила Рита и затараторила в трубку:
– Я хотела на работу к тебе приехать, но маникюрша меня задержала, давай я сейчас заеду и поедем ужинать.
Приеду, заеду и поедем…
– Подождешь меня в кафе, может?
– Так я увидеть тебя хочу!
– Там и увидимся.
– Ну, Пусик, ну, чего ты? Разве не соскучился по мне? Я сейчас уже прилечу, ага. На крылышках любви, ага.
Появится через час-полтора, пока сюси-пуси, потом ехать в ресторан ужинать, сидеть там, глазеть на знакомых, кивать и улыбаться, потом снова к нему, секс-фекс-крекс, потом, наконец, спать, а точнее – просыпаться и опять по гололеду на работу. Усталость наполняет тело, стискивает виски, усталость нащупывает пистолет в ящике стола – застрелиться бы. Или даже кухонным полотенцем застрелиться, левым ботинком, который снова сейчас обувать.
Она симпатичная блондинка. Блондинка, в которой всегда живы и маленькая девочка, и маленькая собачка. Она мила и беззащитна, но если укусит, так укусит. Укусит до крови, пробьет клыками ауру, вытянет силы, вымотает душу и останется при этом милой, беззащитной, с улыбочкой на пухленьких губках.
То, что она блондинка, сломило Алексея при их встрече. Был у него фетиш – светлые пряди, которых он никогда не видел дома. В их роду все смуглые, у отца, матери, брата и кузин жесткие черные волосы. А от Риты везде остаются тонкие волоски, словно пух с нее слетает, словно снег, но не тает, а блестит на полу, на его постели и одежде – здесь была Рита.
А какие волосы у Риты – вдруг думает Алексей. – Светлые? Нет, если бы светлые, он не заметил бы седины. Но седину он хорошо запомнил. Седина в рыжеватых прядях. Рита шатенка. Шатенка.
Через час с четвертью появилась Рита. Алексей сидел не раздеваясь, ждал. Желудок ныл от голодной боли. Она потянулась к губам, потом отстранилась, спасая макияж.
– Может, приготовим что-нибудь и никуда не поедем? – предложил Алексей.
– Ты что, Пусик? А людей смотреть?
– Так вчера же смотрели.
– Гулять, Пусик, гулять!
Поехали в японский ресторан, похлебали супу из чугунков, поздоровались с Грицкевичем, его новой девушкой и еще каким-то типом. На обратном пути Рита рассказала, что маникюрша удачно переплавила золотой браслет под «Тиффани».
– А старый куда дела? – спросил Алексей.
– Я же тебе объясняю: переплавила. Он теперь новый. Ты простых вещей не понимаешь. Как только работаешь?!
– Зато ты и понимаешь и не работаешь.
– Не вредничай, Пусик.
– Я не вредничаю.
– А чего ты сердитый?
– Я не сердитый.
– А чего ты дуешься?
Будь ты проклята, Рита!
– Работу вообще легко и потерять, – добавила она, разглядывая ногти.
– Это ты сейчас к чему?
– Ха-ха! А говорил, что не дуешься!
Дома последовало предсказуемое продолжение.
– Так будем мириться?
Тянет ремень, лезет в штаны, задирает рубаху, а ты будь готов. Вообще всегда будь готов, потому что рядом с тобой блондинка.
– Нежнее, Пусик. Сильнее!
Она командует. Так рекомендуют женские журналы – заботиться об оргазме. Алексей их тоже читал, чтобы лучше понять Риту. Там хорошо все написано, доступно, с повторами и выносками – заботиться об оргазме. Словно это бедный родственник. Сирота. Хомяк. О нем нужно заботиться.
– А-а-а, Пусик, а-а-а!
Позаботились. Алексей вытер лоб.
– У папулика юбилей скоро. Пятьдесят.
– Когда? Я как-то упустил. Нужно же…
– Он потом объявит. На днях будет с рестораном договариваться.
– С японским?
– Нет, с «Фараоном».
– А, ну…
Ну… Ну, и хорошо. А что? Пятьдесят. Хорошо. Уснуть бы скорее.
– Пусик, почему ты молчишь?
– Риточка, давай поспим немного.
– Я бы покушала.
– Да у меня ничего нет.
– Даже сыру нет, чтобы чаю попить?
– Я дома почти не бываю.
– Так нельзя, Пусик. Тебе нужно бывать дома. Как же мы будем жить? Нужно купить сыру и спаржи.
– Чего? А, да-да. Обязательно купим.
– А давай…
– Что?
– А давай сейчас из ресторана закажем!
– Сейчас?
– Он же круглосуточный.
– Японский?
– Не-е-ет, японской еды я больше не хочу. Я хочу сыру.
– Риточка… может, завтра уже?
– Не хочешь – как хочешь. Я и сама закажу.
Алексею кажется, что это ему снится. Снится сон, от которого он не может очнуться, а во сне не может вдохнуть. Ни вдохнуть, ни очнуться. Но ведь он сам… выпил это снотворное. Сам. Потому что все пьют, все так проводят время, так положено. Это естественно. Это по-мужски.
Пахнет сыром, на подушке длинные белые волосы – залепляют нос, рот, зашивают губы – ни вдохнуть, ни закричать, ни очнуться. И что-то пищит, пищит, пищит. Будильник.
Алексей поднимается, целует Риту.
– Просыпайся, солнышко.
– У-у-у, как рано ты встаешь. Нельзя так рано вставать, Пусик. Я тебе вечером позвоню – погуляем.
– Я сегодня очень поздно вернусь. Давай завтра, Риточка.
– Завтра? Ну-у-у, ладно. А что мне сегодня делать?
– Поужинай с папой.
– С папуликом? О-о-о, это хорошая идея. Жалко, сыру не осталось. Я бы покушала.

-4-
Можно ли чувствовать себя свободным на работе, если не чувствуешь дома? Свободным в рамках своих полномочий? Свободным в пределах своей компетенции? Свободным под руководством и контролем «папулика»? Можно, можно.
Можно давать распоряжения, покрикивать на подчиненных, взывать к их совести, делать строгие выговоры, увольнять и принимать на работу новых. Часть дня Алексей выделяет для бесконечных собеседований с желающими устроиться в выставочную компанию. Hr-отдела у них нет, весь hr-отдел в голове Алексея.
Обычно люди не годятся. Не для дружбы, любви, отношений или доверия – не годятся для простой работы менеджерами. Те, кто заявляет, что в совершенстве владеет английским, английского не знают, но обещают выучить в кратчайшие сроки. Те, кто указывает в графе образование «высшее», в подтверждение могут предъявить только школьный аттестат. Те, кто гарантирует расторопность, не способны ответить на самые простые вопросы. В то время как менеджеры должны быть коммуникабельны и энергичны – это им привлекать новых клиентов, им продавать выставочные площади, им принимать рекламу в каталоги компании, им устанавливать связи с иностранными производителями. Конечно, начальники отделов их направляют, но если каждый будет спать на своем месте, кого направлять, с кого спрашивать? Зарплата в компании высокая, Алексей имеет право требовать с персонала по всей строгости, но работников всегда не хватает.
Исполнительные сотрудницы беременеют и так же старательно пытаются исполнить долг жены или матери. Самые активные переезжают в столицу – поближе к тамошним развлечениям. Если легко дается одна работа, почему не освоить другую? Если покорено одно поприще, зачем отказываться от новых возможностей? Люди ищут себя и не всегда находят среди офисного планктона какой-то выставочной компании. Штатное расписание никак не устоится, в рабочих массах движение.
Алексей выделяет первую половину среды для собеседований с соискателями, следуя давнему институтскому принципу «все дела с утра». Нормальный соискатель, по его мнению, не должен приходить на собеседование сладко выспавшись, вкусно позавтракав, сытно пообедав и пропустив рюмочку-другую. Он должен с утра натощак маячить в приемной с горящими глазами и тянущимися к работе руками.
Алексей мельком взглянул на очередь в приемной и прошел в свой кабинет. Сделал несколько звонков, потом вызвал секретаршу Светочку.
– Собери у них резюме и неси сюда.
Светочка вернулась всего с несколькими листками.
– Остальные говорят, что выслали по электронке и вы их предварительно одобрили.
Алексей просмотрел полученные листы.
– Из этих пригласи только Авдееву. Остальные – свободны. А те, кого предварительно одобрил, пусть ждут.
Механизм отбора не отлажен. Одни пишут по электронной почте, другие звонят Светочке и записываются на собеседование. Эта Авдеева, видимо, звонила. Образование «Менеджер гостиничного бизнеса». В городе активно работает Институт гостиничного бизнеса, только гостиниц на всех выпускников не хватает.
Авдеева села на стул перед Алексеем, демонстрируя короткую юбку, расстегнутую куртку, длинный развязанный шарф, под шарфом – бусы из крупных камней, на лице густой макияж. Много всего. А жестов мало, движения вялые, глаза сонные.
– Ирина Вадимовна, чем вы занимались на прежнем месте работы?
– На каком?
– В газете.
– Там же написано. Была менеджером по рекламе.
– И в чем заключалась ваша работа?
– Звонить.
– Звонить по базе? Или находить новых клиентов?
– И то, и то.
– А еще что?
– Там же написано. Участвовала в процессе создания газетного номера.
– В чем это выражалось?
Авдеева взглянула на него зло, как на преподавателя, который хочет срезать. Алексей сам понял, что предубежден против нее, и попытался быть объективным.
– Что именно вы делали для создания номера? Работали с дизайнерами над рекламными макетами? Согласовывали макеты с клиентами? Что?
Авдеева опустила голову.
– Говорю же, я звонила.
– Вы впервые на собеседовании?
– Нет.
– Вы всегда себя так ведете?
– Как я себя веду?
До Алексея вдруг дошло, что она просто не понимает, что за короткие пять минут беседы должна раскрыться как можно полнее, рассказать о своих способностях как можно больше. Она просто тупая. А он теряет время, пытаясь быть объективным.
– Хорошо. Я перезвоню вам, как только приму решение, – отрезал разговор стандартной фразой.
Авдеева поднялась, но не уходила.
– То есть вы меня не берете?
– Вы видели, сколько там кандидатов?
– И что?
– Я должен всех опросить, и только потом сделать выводы.
– То есть вы меня не берете?
Насилу вывел ее из кабинета, скользнул взглядом по ряду лиц – все похожи…
Из присланных резюме выбрал одно – мужчина, чуть старше, чем остальные соискатели. Уже что-то. В кабинет вошел грузный, неповоротливый человек, в неряшливом свитере с отрепанными рукавами, в джинсах, съехавших под круглый живот. Алексей снова взглянул на экран компьютера – в резюме.
– Здоров, Кирюха! – вдруг сказал вошедший.
– Что, простите? – Алексей обернулся к нему.
– Не узнаешь что ли? А я тя еще в предбаннике узнал.
Только теперь Алексей сопоставил имя и фамилию соискателя со своей памятью. Тыркин Андрей Андреевич – его бывший одноклассник. Его ровесник.
Тыркин расслабился, плюхнулся на стул и закинул ногу на ногу.
– Хорошая у вас контора! А я до этого в «Мелочах быта» был коммерческим директором. Потом «Мелочи» разорились, пришлось помыкаться.
– То есть ты с рекламным бизнесом знаком?
– Еще бы! Я же «Мелочи» с нуля поднял!
– А опустил кто?
– Кризис две тысячи восьмого опустил.
– Нас тогда тоже качнуло, – согласился Алексей.
– Ты не смотри, что я пообносился, – продолжал Тыркин. – Детей двое, малые совсем, жена еще в декретном отпуске. На работу рвется, а я говорю, дома сиди, детей оставить не на кого. Не то, что в школе, не побесишься уже, не поскачешь. Помнишь, как Логинову щемили в коридоре? Все платье было белое.
– Логинову?
– Ну, Ирку. Ты че?
– Я… Стерлось многое.
– Всего пятнадцать лет с выпуска прошло. Мы собирались же. Только Костик помер, а Миха… Миху ты помнишь? Ну, который с Ивашкой сидел за последней партой?
И т.д. И т.п.

-5-
Только вечером, уже сев в машину, набрал номер Риты. Сердце екнуло – представил, что она не возьмет трубку. Но Рита ответила.
– Как ваши дела? – спросил Алексей, едва поздоровавшись. – Заехать к вам можно? Или вы устали?
– Совсем не устала. Сегодня легкий день – без разбирательств с налоговой. Приезжайте. Тут уже вечерний концерт начался, но тот же, что и вчера.
– Ежевечерний, значит.
Оба засмеялись.
Алексея встретил запах жареного – мяса, лука, картошки, специй, еще чего-то. Рита поставила перед ним тарелку жаркого.
– Не думал, что вы готовите, – удивился Алексей.
– Угощайтесь, – сказала Рита. – Это не ради «пути к сердцу». Ваше сердце и так для меня открыто.
– Это правда. Оно открыто.
Алексей стал есть. Потом ему показалось, что он очень спешит, и он попытался жевать медленнее.
– Наверное, нужно сказать, что очень вкусно? – улыбнулся виновато.
– О, нет, ничего не нужно. Я всегда готовлю одинаково – не смогу ни лучше, ни хуже, как эти вечерние пианисты.
– А я хотел вас вчера представить… Какие у вас глаза, волосы, и не смог, – сказал Алексей. – И мне стало казаться, что вас не было вовсе.
Рита взглянула на него с любопытством, потом поднялась и принесла чайник и чашки.
– И хорошо. Не все нужно знать и представлять четко, и не всех. Вы тоже вроде не тот, что вчера.
– А какой?
– Я не знаю, – она всмотрелась в него, как в предмет. – У вас странное лицо. Иногда оно кажется очень красивым, мягким, симметричным. А иногда заметно, что вытянутое, мрачное, что нос длинный.
– Это от освещения зависит, – сказал Алексей, тоже рассуждая о себе как о предмете. – Я на фото очень плохо получаюсь. Значит, если объективно, лицо кривое, непропорциональное.
– Фотография не всегда объективна, – Рита покачала головой.
– Не говоря уже о фотошопе! Меня сегодня это преследует – объективность-необъективность.
Рита налила чаю.
– А в чем дело? Берите конфеты.
– Да я сладкого не ем.
– Возьмите, эта с орехом.
– Ну…
Алексей сунул в рот конфету и уже не мог говорить. Жевал и улыбался. Трень-трынь-брынь – слышалось из-за стены.
– Так что случилось? – снова спросила Рита.
Он помотал головой.
– Я проводил интервью.
– Интервью?
– То есть собеседование. Мы все время набираем менеджеров. И пришел один человек… Он нам подходит – и по образованию, и по опыту, и вообще. Кроме того, он нуждается в работе, у него маленькие дети, жена в декретном отпуске, жить не на что. И я пообещал ему, что обязательно перезвоню, а секретарше сказал, чтобы она меня с ним не соединяла. И я никогда ему не перезвоню.
– Есть причина?
– Это мой одноклассник.
– Одноклассник? А… то есть, я понимаю. Вы не хотите его видеть?
– Да.
– Почему?
Алексей молчал.
– Но вы сами понимаете, почему?
– Понимаю. Только затрудняюсь сформулировать.
Рита пожала плечами.
– Тогда я попробую угадать. Вы не хотите, чтобы он напоминал вам о прошлом, о школе, о детстве. То есть он может напомнить вам что-то исключительно неприятное, что способно пошатнуть каждый ваш новый день. Но что это может быть? Вас треснули линейкой по голове? На уроке физкультуры вы побежали не в ту сторону? Из-за вас команда проиграла первенство района по волейболу? Вы хуже всех учились? Вас не выбрала девочка, которую выбрали вы?
– Нет, ничего подобного, кажется, не было, – Алексей засмеялся. – Но, тем не менее, первая часть вашего рассуждения верна: я не хочу, чтобы он напоминал мне о прошлом.
– Но если оно было счастливым, тогда почему?
– Именно это мне и трудно выразить. Потому что это была пора неведения, наивности, невзрослости.
– Пора до секса?
Алексей немного подумал.
– Это не связано с сексом. Просто было время глупости, больших надежд, веры в то, что я особенный, что проживу особенную жизнь…
– И поэтому вы ему отказали?
– Я не хочу помнить прошлое и сопоставлять с настоящим. Для меня важно жить сегодняшним днем – с другими людьми, которые не были бы свидетелями моих надежд. И я сам ничего не хочу вытаскивать из памяти – никаких подробностей, кто с кем сидел, за какой партой, кто кого «щемил», у кого какое было платье. Я стирал это из памяти слишком долго и не для того, чтобы какой-то разжиревший придурок кричал мне через сто лет «Здоров, Кирюха!»
– А почему Кирюха?
– Потому что я Кириллов. Алексей Кириллов. Но в школе, конечно, никто не знал, что я Алексей.
– Кирюха еще ничего прозвище, – сказала Рита. – Вот я всегда была Ступой, потому что Ступина.
– А вы своих видите? – спросил Алексей.
– Это ведь квартира родителей, многие по-прежнему живут поблизости. Но у женщин другие разговоры – вышла замуж, не вышла, сколько детей, нет детей, пьет муж, бьет муж, гуляет муж, нет мужа, ай-яй-яй, как же так. Это совсем другая беда. Я бы тоже ни с кем из них не сработалась.
– Я обычно никого даже не вижу – квартира в другом районе, на сходках не бываю. Просто ненавижу эти обычаи, ненавижу!
– Съешьте еще одну конфету, Алеша. Там орех.
– Да знаю я про орех. Спасибо вам, Рита. Я вас в следующий раз в ресторан приглашу. Я сам не готовлю, не умею. На работе в кафе ем. А с Ритой мы уже все рестораны исследовали.
Рита вздрогнула.
– Никак не привыкну, что ее Ритой зовут.
– А у вас есть парень сейчас?
– Есть. Но его не Алексеем зовут, а Дмитрием. И он не парень, а, скорее, мужчина средних лет.
– Насколько средних?
– Ближе к пятидесяти пяти.
– Очень средних, очень…
Алексей ушел в приподнятом настроении.

-6-
Потом догнало прежнее сомнение – объективен или предумышленно субъективен, потом еще одно – была ли Рита. Не плод ли это его фантазии? Не тот ли запретный плод, который ему милостиво подкидывает измученное сознание? Хотелось набрать ее номер, но Алексей ограничился тем, что посмотрел на цифры в телефоне. Снова пришла мысль о книге. Он знал, что если не позвонит сейчас и не спросит, эта мысль нырнет под другие, но будет мучить подспудно, как мучит все забытое. Вместо этого Алексей позвонил Рите.
– Как ты, солныш?
– Ой, Пусик, ты не вовремя. Сейчас с папуликом паркуемся как раз. Пойдем кушкать.
– Ну, приятного вам вечера. И аппетита.
– Ага, чмоки-чмоки.
Зачем позвонил? Почему просто не выспаться?
Не включая ни телевизор, ни ноутбук, Алексей лег в постель. В постели пахло Ритой. Он снова поднялся, сменил белье, но приторный запах не ушел, затаился глубоко в подушках и дышал оттуда на Алексея. Пришлось сбросить обе на пол и сунуть под голову локоть. Стало легче. К полуночи, пересчитав стадо баранов под зеленым холмом, Алексей уснул.

Соискателей на следующий день не было. От звонивших отбивалась Светочка. Алексей до вечера просидел в промышленном отделе – сверяли позиции по «Энергетическому форуму». Все было готово – отлаженный механизм работал четко. И кто, как не Алексей, его отладил?
Неожиданно позвонила Рита. Алексей с трудом сообразил, о чем речь.
– Я вас вчера о главном не спросила. Вы меня извините. Мы словно оборвали разговор. Но я все время думаю…
– О чем? – спросил Алексей, отойдя к окну и глядя на серый тусклый город.
– О том, какие планы у вас не сбылись? Каких надежд вы стыдитесь? Ведь вы успешны. Особенно по сравнению с одноклассниками.
Алексей хмыкнул.
– Где шкала, Рита? Чем вы измеряете успешность? Наличием? Отсутствием?
– Да, наличием определенных благ, отсутствием некоторых проблем. Отдельным жильем, машиной, работой. А вы чем?
– Я сейчас перед подчиненными стою. И не исключено, что они слышат, о чем я говорю. Я бы измерял успешность глобально – совсем другой шкалой.
– Всеобщей любовью? Славой? Бессмертием?
– Я мечтал стать актером.
– Актером? Да, это другая шкала, – согласилась она. – Но вы же интроверт.
– Почему это? И даже если интроверт, на сцене я бы выплескивался без остатка. В общем, лучше свернуть эту беседу. Я заеду вечером и поедем ужинать.
Заеду и поедем – ведь и не скажешь иначе.

Тусклый город, но знакомо, обволакивающе тусклый. Спит, чтобы очнуться весной – заблестеть и зазвенеть. Только нет никакой весны.
К вечеру в компании появилась Рита – сначала процокала каблуками на второй этаж – к отцу, потом снизошла до Алексея. Поцеловала, уселась за стол, пообещала ждать до конца рабочего дня.
– У меня встреча сегодня, – Алексей посмотрел на часы. – Сейчас уже бежать надо.
– Ну, Пусик, ну, какая еще встреча? Отмени.
– Не могу, Рита. Это по работе.
– Ну, вот сказал бы, я бы не ехала.
Встреча, просто встреча. Или даже встреча, которая радует, мысль о которой приятна. Алексей пообещал себе в этот раз рассмотреть Риту так внимательно, чтобы суметь составить ее фоторобот.
Он пригласил ее не в японский ресторан, а в «Синус» – модное заведение из новых, собранное из залов-кубов, каждый из которых резко подсвечен. Источники света скрыты, видны только четкие линии углов, словно процарапанные на белом фоне. Новые заведения не маскируют реальность дымкой и полутонами – они ее выпячивают, они на ней держатся.
Рита сняла плащ и повесила на вешалку рядом со столиком. Алексей не успел помочь ей. И только теперь понял, что она не ждет от него обычных мужских жестов – ни открытия двери, ни подсовывания стула или салфетки. Она и меню взяла сама и уверенно.
Рита была одета в серое платье или свитер – Алексей не рассмотрел, она сразу села. Волосы в этот раз не были собраны в хвост, а спадали на плечи, но лицо не сделалось мягче – оно вытянулось и стало более жестким.
– Так что про актера? – спросила она, оторвав взгляд от меню. – Вы поступали?
– Да. Тайно. В столице.
– Не взяли?
– Нет. Сказали, что нет данных.
– Меня это никогда не привлекало.
– А у вас какие планы не сбылись? Семья?
– Семья – это не самый главный мой план. Это сбывалось периодически. Но мне кажется, я человек для одноразовых связей. И не в том дело, что в этом случае у меня нет шанса узнать о партнере все гадости, которыми он наполнен. В этом случае я могу верить, что он хорошо ко мне относится – мы встречаемся и прощаемся на пике хорошего отношения. Без подтекста. Без недомолвок, измен, нежелания видеться, объясняться или еще чего-то такого, что портит отношения обидой. Мы встречаемся и расстаемся без обид. Не смейтесь. Я уже долго живу. Я мало о чем сожалею. Но все истории длительных отношений – гнусные, пошлые истории. Иногда зверски болезненные. Вот как раз история для публичных мест, где нельзя плакать. Одно время у меня был друг. Случайный, но задержался, никак не мог от меня отстать, хотя у него была девушка, он ее не бросал, родители их познакомили, настаивали на свадьбе. Девушку звали Юля. Он рассказывал мне о ней. Так вот… Однажды, когда мы… то есть в постели, он спросил, хочу ли я ребенка. Раньше я не думала о ребенке в связи с ним. Думала в связи с другим человеком. Но он продолжал описывать, какой бы я была мамочкой, каким бы он был папочкой, какой бы у нас был ребеночек. И я зарыдала – так живо представила себе этого ребенка. В следующий раз все повторилось – какой бы я была мамочкой, каким бы он был папочкой, какой бы у нас был ребеночек. И я снова расплакалась. Он не делал ничего для того, чтобы я забеременела, и продолжал жить с Юлей. Но потом еще много раз повторил мне о ребенке, пока, наконец, я поняла, что он просто нашел больное место – ему не хватает эмоций, ни в Юле, ни во мне, и он их давит из меня, давит. А я, задетая за инстинкт, трепыхаюсь, как бабочка под булавкой, и плачу, и плачу. Я прогнала его вскоре – малодушно, по телефону. Он решил, что я ему изменяю, так даже лучше. Но с тех пор я уже никому не позволяла поднимать эту тему.
– Болит?
– Нет, – Рита покачала головой. – Во мне ничего уже не болит. Уже все переболело. Но думать об этом я не хочу.
– А этого своего… не любите?
– Нет. Просто встречаемся по воскресеньям. Он тоже меня не любит.
– Все так живут, Рита?
– Я не знаю. Но счастливых нет, однозначно. Думаете, его Юля счастлива? Давайте есть уже, а то комок в горле.
– Если вы оглянетесь, то увидите, как Рита входит в ресторан…
– Ваша Рита?
Рита оглянулась.

-7-
Рита входила в ресторан с подругой Аллочкой – обе в почти одинаковых ярко-розовых куртках с меховыми воротниками, тонкие, стройные, в высоких сапогах, как манекены из витрины дорогого торгового центра. Сегодня манекены вышли в ресторан.
– Которая ваша? – спросила Рита.
– Блондинка.
– Очень красивая.
– Спасибо.
– Что будете делать?
– Я ей сказал, что у меня встреча.
– Так и есть.
Вдруг стало предельно неприятно, словно тайную, личную часть жизни подсветили лучом прожектора. Публичные места не для эмоций, Рита права.
Алексей молча и напряженно наблюдал, как Рита усаживается за столик и обводит глазами ближайших соседей.
– Мне кажется, вам лучше первым к ней подойти. Иначе… от блондинки можно ожидать чего угодно.
– Боитесь блондинок? – Алексей усмехнулся.
– Не рискуйте, идите.
Идти не хотелось. Рита уже не смотрела в их сторону. Алексей все-таки поднялся, стал пробираться к ее столику в части зала для курящих. Подсел к ним. Девушки громко рассмеялись, он тоже.
– А я тут даму ужинаю, про каталоги договариваюсь, – сказал быстро. – У нее типография. Скорее всего, всю печать ей перекинем.
– Вот труженик! – сказала Аллочка. – А дама хоть ничего?
– Нужно глянуть, а то я в прайс уперся!
Снова смех. Рита бросила взгляд в спину «владелицы типографии».
– А мы с Аллочкой решили по фуагре пройтись. Ты же сбежал от нас!
– Недалеко сбежал!
– Ладно, иди договаривайся. Потом по домам нас закинешь.
– Да я выпил.
– Так мы тоже выпьем. Или ты не хочешь нас отвезти? – вскинулась Рита.
Аллочка выпучила стеклянные глаза. Линзы? Линзы изумрудно-зеленого цвета.
– Это линзы, Ал?
– Ага, вчера ток купила
– Блестят!
– Пусик, ты чего? Ты отвезешь или нет?
– На такси?
– Ну, хоть на такси. Иди к даме, а потом все соберемся.
Алексей вернулся подавленным.
– Как прошло? – спросила Рита.
– Да кошмар! Я соврал, что выпил, чтобы ее к себе не везти. Оно говорит – вези на такси.
– Тогда, действительно, надо выпить, – кивнула Рита.
– А машину куда я дену? Не хочу на этой стоянке оставлять.
Рита поморщилась.
– Из-за меня все.
– О, нет. Нет. Все вообще так, всегда. Это вы меня простите. Не получилось поужинать. И сбежать сейчас нельзя, словно за мной консервная банка тащится и гремит.
– А обо мне что сказали?
– Что ваша типография мне каталоги напечатает.
– У вас есть-таки актерские способности! – Рита засмеялась. – Просто мне вы их не демонстрировали. Я бы так быстро не сориентировалась. Когда меня заставали, я просто в шкаф пряталась.
Алексей тоже усмехнулся.
– А кто заставал? Жены?
– Нет, родители моего парня.
– Смешно, Рита.
– Всякое бывало. Бывало смешно. А стало очень грустно. Прошел азарт.
– Вы правду сейчас говорите?
– Я всегда говорю вам правду – по условиям нашего договора.
– Я вам тоже. Но уже ловлю себя на том, что хочется соврать.
– Да? Почему?
– Есть такие моменты, сами понимаете…
Алексей посмотрел в ее лицо. Не понимает? Лицо Риты было совершенно спокойным, только немного утомленным, с чуть запавшими щеками и вопросительным выражением. Она просто ждала ответа.
Сразу же Алексею сделалось грустно – так резко грустно, что он вдруг почувствовал боль в желудке и слезы в горле. В ней, действительно, не было азарта – более того, азарт в ней умер, и она носила в себе мертвый азарт, который разлагался внутри, не давая воспринимать жизнь по-новому. В ней был опыт узнаваний, разочарований, расставаний. Она была переполнена этим опытом. Голубые глаза отдавали холодом. Внезапно Алексей подумал о парне, который выжимал, выдавливал из нее боль – хоть слезами, только бы не видеть этот холодный памятник погибшему азарту. Но… разве это должно волновать его? Ведь с ней можно быть таким честным, таким откровенным, как со свидетелем, который уже не выдаст.
– Рита, мне идти нужно, – сказал он вдруг. – Не хочу, чтобы моя девушка сердилась.
Она кивнула. Алексей попросил счет.
– Простите, что невесело провели время, – извинился, как мог.
Проводил ее наружу, посадил в такси. Постоял на крыльце, покурил. Отчего мысли забрели в этот лабиринт? Как вернуть их на исходные? К легкости? К радости от самого ее существования? Он вдруг подумал, что ему ее не покорить – и не нужно, не некрофил же он. Пусть она будет с тем, кто не догадывается, что она мертва. А он вернется к обычным живым девчонкам.
Алексей заказал мартини и пирожных. Аллочка и Рита приветствовали его дружными подвываниями.
– Уговорилась твоя дама? – спросила Аллочка.
– Как миленька!
– Папулек порадуется, – сказала Рита.
Доужинали весело. Аллочка рассказала, что ее Витулик (председатель правления одного из городских банков) летом решился-таки рвануть на Гавайи, хотя очень боится перелетов. Это будет первое его путешествие, и Аллочка уже купила пять купальников с фэшн-показа Сердюковой.
– А если он с женой полетит? – спросил Алексей.
– Да ты че?! Я надеюсь, она еще больше перелетов боится, чем он!
– Ха-ха-ха! А мы куда летом? – Рита повернулась к Алексею.
– Мы тоже куда-нибудь. На крылышках любви. Ага.
– Вот Пусик! Я тебя обожамс!
– Молодые вы, ребята, – сказала вдруг Аллочка. – Молодые, красивые. Вы пожениться можете.
– Витулик разве не разводится? – спросила Рита.
Аллочка махнула рукой.
– Да слушай ты его больше! Разведется он! Судов одних сколько! Разделы-переделы. У женки его тоже какой-то массажист трется, аж койка скрипит. Но так и живут, глаза закрывают.
Рита взяла Аллочку за руку.
– Если что – поезжай летом с нами. Если вдруг не выгорит с Витуликом. Вот сегодня мы так хорошо посидели, хотя даже не планировали.

-8-
  Утром, распрощавшись с Ритой, Алексей снова взял такси до «Синуса» – забрал машину. Рад был найти ее целой и невредимой, вздохнул с облегчением.
Но на работе не заладилось. Шефа не было, его секретарша Леночка вернула бумаги без подписи.
– Ну, нету его. Где я возьму, рожу?
– Что?
– Ой, ничего, Алексей Владимирович, просто все спрашивают с утра, задергали.
– А когда будет?
– Не сообщил. Задерживается.
Алексей посмотрел из окна приемной Шефа – как и не апрель, тот же тусклый город. На конец зимы больше похоже – сейчас наступит двадцать третье февраля, потом ответный корпоратив на восьмое марта. Все уныло, натужно, формально.
– Сложно все, Леночка.
– Да, Алексей Владимирович, сложно.
У нее-то что сложно, ходи себе на работу, крась ногти поярче, но и у нее какие-то мечты не сбылись.
Вдруг позвонила Рита.
– Пусик… мне из больницы сообщили. Папулик… под машину попал. Я еще не видела его, я тут… сижу… жду.
– Как это? Я… сейчас приеду. В какой вы больнице?
И по дороге думал, как это. Как это «попал», если этот кабан вообще из-за руля никогда рыла не высовывает, сам прохожих давит направо и налево. Рита никогда ничего не объяснит толком. Отыскал ее в больнице, к Юрию Ивановичу не впускали.
– Я ничего не знаю, – сказала Рита. – Мне позвонили. Я как раз чай пила в «Версале» с пирожными.
– А у нас «Энергетический форум» с понедельника, – сказал зачем-то Алексей.
– Да папулик там и не нужен, я думаю. Ты же есть.
Алексей сидел с ней до приезда матери. Шла операция, по-прежнему никаких новостей не было. Алексей вернулся на работу. Вечером снова отправился в больницу.
Риты уже не было, посещения разрешили только родственникам, чтобы не тревожить больного. Алексей дождался, пока от Шефа выйдет Екатерина Петровна.
По ее словам, произошло все нелепо – Юрий Иванович припарковал машину и переходил дорогу по направлению к «Фараону» – договариваться с менеджерами о юбилейном банкете. И тут прямо на него – огромный Land Cruiser. Светофора там не было, он даже не тормознул – поддел Юрия Ивановича, поволок, потом сбросил на асфальт и переехал. По итогам аварии у пострадавшего сломаны три ребра и раздроблены обе ноги. Ноги были в таком состоянии, что их пришлось немедленно ампутировать.
Вечером того же дня Алексею позвонил председатель совета директоров.
– Леша, я надеюсь, ты дела уже принял и ведешь. Завтра скину приказ на исполняющего обязанности генерального. Но, в общем, ты уже без и.о. руководи.

Совсем поздно, почти в десять вечера Алексей нажал звонок у двери Риты. Она открыла с опаской, после долгих расспросов «кто?» из-за двери.
– Вы? С шампанским?
– Мы же вчера шампанского не заказали!
– Ну, проходите.
Рита одернула и без того длинный свитер. Алексей мельком взглянул на широкие брючины – острые или круглые под ними коленки?
– Так что вы празднуете?
– Рита! Вы не поверите! Я даже не мечтал. То есть мечтал, конечно, но и мечты были сдавленными, стеснительными – передача дел, папок со шнурками, черной бухгалтерии, списков откатчиков. И вдруг – ничего не нужно, я и так все знаю, давно уже сам всем руковожу, и всем это известно!
– А ваш Шеф?
– Его машина сбила.
– Насмерть?
– Не насмерть. Но обе ноги оттяпала.
Рита кивнула.
– Да, это повод выпить. Я поздравляю вас.
– Кому бы я это рассказал? Кто бы меня еще поздравил? Я целый день выражал соболезнования, добивался посещений, поддерживал под локти, корчил скорбную рожу…
– Он на работу не вернется?
– Да кому он нужен? Человек нужен только как работник. Не как носитель костылей.
– А Рита? Разве не она...
– Вы потрясающе наивны! Причем тут Рита? Компания – не частное предприятие, не собственность ее «папулика», это огромное акционерное общество. Мы – всего лишь наемные служащие. Лучшие из нас – акционеры в небольшой доле. Но основные акционеры – не мы.
– Теперь ясно. Значит, вас уже одобрили.
Алексей налил снова.
– Рита! Я поверить не могу! – он, наконец, упал с бокалом в кресло. – Я чувствую, что воздуха больше стало, хоть и туман!
– А о ней вы не беспокоитесь?
– Ничего ей не сделается. У вас такое было? Такое горе, которое сразу и большая радость?
– Наверное, было наоборот. Радость, которая сразу и горе.
– Даже не сравнивайте!
Алексей еще выпил.
– И не вздумайте осуждать меня! – заметил Рите.
– Нет, конечно. Я не осуждаю. Эмоции, не прикрытые маской, так и выглядят.
Алексей снова посмотрел на ее брюки.
– А… расскажите мне о нем, Рита. Присядьте вот напротив, в кресло, и расскажите. Он вам нравится? Ваш дед Дима? Нравится секс с ним?
– После разговора об отрезанных ногах, почему не поговорить о других частях тела?
Прежняя ирония швырнула Алексея в метро – в тот вечер, когда он впервые встретил ее взгляд. Не добрый, не кокетливый, а насмешливый, даже злой взгляд. И сейчас в Рите не было ничего от соблазнительницы. Но делает же она минет своему деду Диме?
– Нравится, – кивнула она. – Вы непременно хотите говорить об этом?
– Мне интересно… Интересно, сладко ли вам с ним?
– Сладко? Я не люблю, когда сладко. Вот это правда. Я хочу надеяться, что станет сладко. Но когда становится сладко, мне уже известно, что слаще не будет. Тогда я больше не возвращаюсь.
Алексей замер с бокалом в руке.
– Не понял. Вы об оргазме говорите?
– Да. А вы о чем? Если бы я была мужчиной, бросала бы женщин после первого секса, потому что сразу сладко.
– Но разве это не доказывает, что партнеры подходят друг другу, что им хорошо вместе?
– Мне это доказывает только то, что все варианты известны, за вершиной следует обрыв.
– И не хочется повторить?
– Никогда.
– Но… Вы меня озадачили. В чем тогда смысл секса, если не в оргазме? В количестве новых любовников?
– Никакого смысла нет, как и в любом инстинкте. Просто проверка тела на функциональность.
– Но ведь был человек, которого вы любили, от которого хотели детей?
– Был. Но с ним мне никогда не было сладко. Я любила его вне секса.
Алексей поморщился.
– Я выпил, и мысли путаются. Не получается спорить с вами. Но ведь есть люди, с которыми хочется все – и говорить, и любить, и заниматься сексом, и чтобы сладко, и горько, и все прочее.
– Для вас есть такие люди?
– А для вас нет? И никогда не было?
Алексею показалось, что Рита рассказала ему что-то намного более ужасное, чем он ей. Ну, что он ей рассказал? Порадовался тому, что Шеф попал в автокатастрофу? А она рассказала ему, что ее вообще ничего не радует – даже оргазм. Для нее это только знак того, что тело прошло тест на исправную функциональность, нужен следующий. И… если бы она кончила с тем своим, от которого хотела детей, она и его не любила бы, и детей не хотела бы, и не вспоминала бы теперь.
Плечи обдало холодом, Алексей поднялся.
– Пора мне, Рита. Простите, что побеспокоил.
 
-9-
С Ритой нужно прекращать, – думал Алексей усиленно все утро. Теперь он совершенно убедился, что все их признания, и откровенные, и такие желанные, все их исповеди напоминают лишь соревнование, в ком из них больше ужасного.
С Ритой нужно прекращать, – крутилось в мыслях. Уникальная связь, так радовавшая, так вдохновлявшая поначалу, вдруг стала огорчать, но никак не шла из головы.
Отчего же? Где сломалось? Когда? – рассуждал Алексей. – Ведь она сразу предупредила, что секса между ними не будет, и именно это придало общению определенную легкость. Почему же теперь напрягает? Откуда возникла эта цель – Рита? Более того – цель недостижимая, непобедимая и ненужная. Цель, завоевание которой и означает поражение, победа над которой и есть фиаско. Вот, что нервирует, бессмысленность этой цели и зацикленность на бессмысленности. То есть – тягучая бессмысленность, как и этот апрель, как фразы в ее книге, как неумелая музыка за стеной…
Вот бы уснуть и проснуться под эту музыку, – думает Алексей. – Но зачем ему этот плохой концерт? А если незачем, почему он тогда обижается на Риту за ее холодность, за ее дистанцию. Нет, с Ритой нужно прекращать, – приходит к прежнему выводу.

Рита позвонила совсем некстати, именно тогда, когда Алексей собрался проверить работу форума на месте – оценить все взглядом простого посетителя, абстрагироваться от организаторской деятельности и понять, удобно ли гостям, комфортно ли, интересно ли. Не слишком ли пусто в зале, не слишком ли тесно. Как работают буфеты, как справляется технический персонал.
– Я выезжаю сейчас, мне некогда, – ответил быстро, но не отвязался.
– Что это значит, Пусик? И к папулику не заходишь! И со мной поговорить тебе некогда!
– Потому что мне не о чем с тобой говорить.
– Что?!
– Постарайся не звонить мне больше!
– То есть, как только папулик попал в больницу, ты решил меня бросить?
– Конечно, нужно было раньше.
– Я сейчас же позвоню Сергею Федоровичу и все ему расскажу! – пригрозила Рита именем председателя совета директоров.
– И привет ему от меня передай!
Неужели так просто? – спрашивает Алексей сам себя. – Ать-два и на свободу. Словно семь лет за колючей проволокой просидел.
Вскоре позвонил сам Прозоров.
– Леш, у тебя дела нормально идут?
– Да, идут. И «Энергетический форум» идет. Я тут как раз. Вас ждать?
– Про форум понятно. Мне Рита звонила, мутила воду. Хочу, чтобы ты был в курсе.
– Да я в курсе. У нас с ней кончено, вот она всех и теребит.
– А, понял. Заскочу на днях – но не на форум. Поужинаем. Как время найду.
Вряд ли найдет, – понял Алексей. – У Прозорова свой бизнес, свои дела, должность председателя совета директоров номинальная, просто он один из основных акционеров компании. А им известно, что Алексей будет тащить все сам, выдавая нагора чистую прибыль. Вот прибыль совет директоров может проверить, а отношения с Ритой – нет, конечно, нет. Ради того, чтобы послушать историю его отношений с дочкой бывшего Генерального, никто с ним ужины ужинать не будет.

Только вечером, вернувшись в пустую квартиру, вдруг понял, как отразилось утреннее «С Ритой нужно прекращать». Позвонил ей, не раздумывая.
– Я не часто вас тревожу?
– Не часто и всегда кстати, – засмеялась Рита.
– Приходите сейчас…
– Зачем?
– Просто так. Вы же у меня не были. Приходите.
– Еды вам принести что ли?
– Нет, еды я уже купил. Но не уверен, что смогу это есть – тут сыр и ветчина. Я смотрю и не верю, что это съедобно.
– Вы, наверное, очень долго продуктами не интересовались. Скорее всего, это несъедобно. Нужно что-то готовить, самому, из простых ингредиентов – из мяса, например, из крупы какой-нибудь. Остальное – бутафория, даже если вкусно пахнет.
– О, как трудно выживать в сублимированном мире!
– Говорите адрес.
Рита привезла морковку, лук, баранину и рис.
– Все это можно купить в том же супермаркете, где вы купили как бы ветчину и как бы сыр.
– И дальше что?
Она сбросила плащ и берет, Алексей пристроил все на вешалку в прихожей. Спросил, нравится ли ей квартира, но Рита едва осмотрелась.
– Кажется, хорошо, свежо. В шкаф мне прятаться не придется?
– Нет. Мы с Ритой расстались.
– Быстро вы с ней расправились.
– Быстро? Да вы знаете, сколько я терпел?
Рита усмехнулась.
– Ладно. Можно приготовить плов. Только это тоже будет неполноценный плов, у меня нет всех необходимых специй.
– Назовем это кашей с мясом, и дело с концом.
Рита стала готовить. Алексей помаялся у нее за спиной, потом посидел на стуле, посмотрел в окно.
– А мне показалось, что вы сердитесь на меня, – сказала она вдруг.
– Если я буду сердиться, это приведет к расторжению нашего договора.
Рита на время оставила плиту и тоже села.
– Значит, все-таки сердитесь. Из мужской солидарности?
– Разве существует мужская солидарность? Только мужской шовинизм, насколько мне известно.
– Женской солидарности для меня тоже не существует. Вот вы бросили Риту – я ей не сочувствую.
– Я бы не хотел говорить о ней.
– Почему? – удивилась Рита. – Разве вы не рады самому факту избавления?
– Рад. Но не более того. Я заслужил эту радость – я ее выстрадал, она моя, делиться ею я не хочу.
Рита снова занялась стряпней.
– Как хотите. Но скажите тогда прямо, чем я провинилась.
– Да ничем, Рита. Вы прекрасны. Вы сами себе планета.
– Это комплимент?
– Это тоже факт. Недостижимая и непостижимая планета.
Алексей отвернулся к окну.
– Никогда весны не будет? – спросил риторически.
– На моей планете будет, когда я захочу.
– О, я не сомневаюсь. «Я сам себе и небо и луна».
– Вы все-таки таите на меня обиду.
– И точу нож. Вы не допускаете мысли, что я маньяк или извращенец?
– Нет, не допускаю. Я верю, что вы со мной откровенны.
– Ну, верьте, конечно.
После ужина Алексей подобрел и уже никакой обиды на Риту не чувствовал. Подвез ее до квартиры и распрощался в самых сердечных выражениях – без поцелуев или рукопожатий, но все еще ощущая внутри себя теплоту от каши с мясом.

-10-
  А утром вернулось прежнее – «С Ритой нужно прекращать». Зачем эта связь, если она перестала быть уникальной? Если и Рите он врет, как всем остальным? Если и с Ритой надевает маску? Но если продлевать между ними линию исповедальности, то сказать-то ей и нечего. Алексей даже не уверен, что хочет ее, что его влечет к ней. То есть, что влечет как к женщине. Нет, его влечет к чему-то неведомому, непознанному, малопонятному – к чужой планете, но не конкретно к этим ногам или этой талии, как бывало прежде при его увлечении женщинами. К тому же теперь его подзадоривает обида за то, что Рита не видит в нем человека противоположного пола, а только сообщника в деле выживания в сублимированном мире. Плов она приготовить может, а влюбиться в него – о, нет, это для нее невозможно.
Они похожи на последних героев, только их задача еще сложнее – выжить не на необитаемом острове, а в социуме. Он бежит от этого мира в алгоритмы привычных действий, она – в свое замкнутое пространство, удаленное от живых людей и лишенное даже минимального общения. Но разве последние герои бесполы? Разве они не должны заботиться о продолжении рода? Или они последние герои, запрограммированные на самоуничтожение?
Алексей больше не бросает машину у метро – упорно скребется по гололеду в общем потоке. Паркуется у здания компании, идет к офису, все еще думая о Рите. И вдруг прямо на него летит серебристый Mercedes Юрия Ивановича. И за рулем, конечно, Рита.
Но Рита… это Рита. Она не смогла рассчитать свою месть, не дала ей остыть до простой схемы. Ей бы сильнее разогнаться, но она побоялась упустить Алексея посреди дороги, она долбанула его без особого разгона – сбила с ног, кости хрустнули, но мозгов не вышибла. Алексей даже сознания не потерял, только понял, что не может опереться на руку и подняться. Сел на асфальте.
Рита уехала. Потом настиг шум – сирены скорой помощи, голоса выбежавших из офиса сотрудников. Как-то много вдруг оказалось свидетелей, которые на разные голоса стали описывать милиции машину и само происшествие. Каждый кричал про блондинку, которую он видел. Только сотрудники компании помалкивали, хотя выскочили на дорогу едва ли не первыми. Алексея санитары уложили на носилки и оправили в больницу.
Всю дорогу он думал о том, что попадет в палату к Юрию Ивановичу. Да и вообще не нужно изобретать новых схем, не изобретает же их Рита. Наезд, и снова наезд, по уже известному плану. Наконец, Алексей сообразил, что его привезли совсем в другую больницу, потому что распределение пострадавших в автокатастрофах между медицинскими учреждениями зависит не от родственных связей между пострадавшими, а от места аварии.
Отчего-то стало очень весело. Алексею сделали рентген, наложили гипс на сломанную руку и оставили в палате для полного обследования. Сотрясения мозга не было, он соображал здраво.
Следом явились двое милиционеров. Спросили о переходе дороги в неположенном месте и о вероятности умышленного наезда. Еще о том, в каких отношениях он с Ритой. То есть, в каких отношениях он состоял с Ритой раньше. Личность ее уже была установлена. Алексей сослался на головную боль и ничего не ответил.
– А вас в полицию будут переименовывать, как в России? – поинтересовался в свою очередь.
– Все спрашивают. До 2015 года будем преобразованы в национальную полицию Украины.
– Здорово! Поздравляю вас!
Посмотрели хмуро. Особенно старший. Что-то имеет против полиции, – понял Алексей.

Потом набежали родственники. Нанесли апельсинов и бульонов. Родственники хуже случайных свидетелей – они шумны, говорливы и совершенно беспардонны. Брат сел на постель прямо на ноги Алексею.
– У тебя же не ноги переломаны!
Наконец, стихло. В этой тишине Алексей набрал знакомого юриста.
– Слышь, Кость, как думаешь, за умышленный наезд сколько светит?
– Насмерть?
– Тьфу на тебя. В больнице лежу, перелом руки только.
– На тебя наехали?
– Рита. Мы с ней расстались не очень гладко.
– Сука! – безапелляционно заявил Костик. – Но смотря как квалифицировать. Либо по части 1 статьи 286 УК Украины – нарушение правил безопасности дорожного движения или эксплуатации транспорта лицами, которые управляют транспортными средствами, то есть чепуха, до трех лет. Либо по части 1 статьи 121 – умышленное тяжкое телесное повреждение. В таких делах главное – доказать умысел. А тут умысел налицо. Заодно заявишь про моральный вред, расстройство здоровья – и на восемь лет упрячем ее за решетку. Гарантирую!
– Соблазн велик.
– Даже не сомневайся! Как только решишь, я готов взяться конкретно. И не таких чокнутых усмиряли.
– Спасибо.
Юристы лучше всех приспосабливаются к новым условиям выживания – их этому учат. Любую ситуацию они могут рассмотреть под разными углами и найти оптимальный. На Костика в таком деле вполне можно положиться.

Алексей стал думать. Палата была одиночной, из коридора доносились шаги и голоса медсестер, но его никто не тревожил.
Посадить Риту за решетку? Нет, не просто так. Заставить ее пройти через следствие, суд, вынесения приговора? Или люди-манекены для такого не созданы? А вот посмотрим! Посмотрим, что наденет на открытое заседания Аллочка. С кем придет Грицкевич. Явится ли «папулик» на костылях. Уронит ли скупую слезу о том, что воспитал такую дуру на свою голову.
Рука заныла под гипсом, но Алексей постарался не отвлекаться. Воображение рисовало упоительную картину суда над Ритой. Рита, не накрашенная, побледневшая, с тусклыми обвисшими волосами, позабывшая свои заботы о регулярном питании и оргазме, смотрела на Алексея из клетки для обвиняемых. Ха-ха, Рита! Восемь лет в тюрьме! За швейной машинкой, Рита! За обрезкой стелек для калош! Без спаржи, Рита! Без фуагра! Без японских ресторанов! Без вечеринок и хэппи-бездеев! Без оргазмов, Рита! Хотя…
Сознание Алексея тут же пририсовало к Рите сокамерницу – пожилую тетку, зарубившую мужа топором.
– А ты за что? Бывшего хотела задавить? Молодец! Уважаю! Наша телка!
Нет, так они не говорят. Но смысл тот же – солидарность. Наша курица! Так, дави их!
И вот они вдвоем – лежат на нижних нарах и целуются взасос. И с воли им передают Cosmopolitan с рекомендациями, как получать оргазм одновременно и без мужиков.
Мысли Алексея оборвала медсестра, пришедшая сделать укол.
– А от чего?
– Обезволивающий.
– Так у меня ничего не болит.
– Это вы еще в шоке.
– Да, я в шоке, – Алексей не стал спорить.

-11-
Проснувшись на следующий день и обнаружив себя по-прежнему в больничной палате, Алексей очень обрадовался тому, что не прекратил связь с Ритой, как планировал. Поговорить о случившемся и «планах на будущее» хотелось с ней одной. Его мысли отдалились от ее завоевания, поэтому никакой обиды он уже не чувствовал.
По результатам обследования других серьезных травм не обнаружилось, Алексей пообещал Сергею Федоровичу, что завтра уже будет на работе, но ему хотелось, чтобы Рита увидела его на фоне серых больничных простыней и, возможно, посочувствовала.
Предварительно спрятав банки с бульоном в тумбочку и небрежно разбросав апельсины, Алексей набрал номер Риты. На удивление, приехать она отказалась.
– Алеша, я не смогу сегодня. Мы в театр идем.
– Ну, простите, не мог вас предупредить – не предполагал, что эта чокнутая захочет меня убить.
Рита не засмеялась.
– Вот это как раз было предсказуемо. Блондинки очень эмоциональны.
– А вы с этим своим идете… дедом Димой?
– Да, с Димой.
– Но ведь театр вечером?
– Алеша, я все равно не смогу – у меня дела сейчас, потом спектакль. Или вы хотите, чтобы я отменила театр?
– Чтобы вы упразднили театр, а актеров уволили без выходного пособия!
– Не выдумывайте. Болейте себе спокойно, – отрезала Рита, не оценив ни одной шутки.
Холодная, злая, черствая женщина. Совсем не такая эмоциональная, как Рита. Эта бы довела свою месть до ума – нашла бы и силы и выдержку. Теперь Алексей понял, что, скорее всего, хотел посоветоваться с ней по поводу Риты, все еще сомневаясь, как подать происшествие милиции.
Нужно думать самому – исходить из собственных установок и планов. И, конечно, Риту следует засадить в тюрьму за покушение на убийство.

В следующий раз милиционеры пришли уже на работу. И вот тогда, глядя из окна своего кабинета на проезжую часть, где не так давно вытирал асфальт отутюженными брюками, и все еще чувствуя покалывание в загипсованной руке, Алексей признался, что, действительно, переходил дорогу в неположенном месте, там, где все ее обычно и переходят, и претензий к водителю не имеет. Ну, что Рита? Пусть живет Рита. Может, успокоится. Машину починит. Нового любовник заведет. Нового, Рита!
Вместе с принятым решением пропало и желание «поговорить об этом». Алексей провел совещание по итогам закрытия «Энергетического форума» и ушел в отдел «Флора-Фауна» – навстречу надвигающейся выставке собак. К самой выставке он решил не приближаться, но подготовку проверял тщательно: такие мероприятия пользуются большей популярностью у посетителей, чем производственно-технологические форумы.
Все косились на загипсованную руку. Действительно, рука словно уже не принадлежала Алексею, а просто болталась рядом с ним на перевязи, ставя под сомнение его деловой вид.
– Болит? Болит? – спрашивал менеджеры наперебой. – Очень больно?
Алексей отвечал, то «болит», то «не болит», и это было правдой. Боль он чувствовал как неприятное воспоминание – она пронзала внезапно, держала некоторое время в тисках и исчезала, словно приступа и не было. Боль очень походила на его память, способную подбрасывать самые неприятные картины прошлого в самые светлые моменты настоящего.
Рита объявилась через несколько дней, Алексея дернуло от ее звонка.
– Как вам болеется? – спросила она весело.
– Я давно на работе.
– Ну, рука – не обе ноги, тоже верно.
– Что ж вы все меня ногами попрекаете?! И откуда вам известно про руку?
– Оттуда, что меня стала мучить совесть прямо в театре, я позвонила в больницу и узнала, что у вас сломано, а что цело.
– И успокоились?
– Более или менее.
– Ах, – вдруг вспомнил Алексей. – У меня есть к вам вопрос, очень важный. Мне кажется, очень важный вопрос. От него многое зависит.
– Какой же?
– Что за книжку вы читали тогда в метро?
– Когда? В каком метро?
– Рита! Вы, действительно, не помните? Не понимаете?
– Это важный вопрос? – она вздохнула. – У меня все книги в ридере. Ничего не теряется, не пропадает. Я могу поискать. Но точно не помню.
– Не врете?
– Нет.
– Тогда не надо.
Сломанная рука снова заболела.

Нет, не по тому пути он идет, не за те веревочки дергает. Скорее, за собственные – оттого и бьется в конвульсиях на потеху зрителям. Но и до этого он шел по сомнительному пути, и до этого исполнял сомнительные роли. Так не все ли равно?
Что толку вспоминать прошлые увлечения? Через некоторое время все они начинали казаться Алексею мелкими, несущественными, а иногда и постыдными. Все мелодии, которые трогали сердце, после нескольких прослушиваний превращались в несуразную какофонию. Все актеры, которые привлекали его внимание, в следующих фильмах казались шаблонными, топорными, лишенными пластичности, застывшими в найденном ограниченном амплуа. Все девушки меркли при близком знакомстве. Чтобы видеть развитие, нужно было сравнивать разных композиторов, актеров или женщин, внутри одного образа душили статика и уныние.
Но сама погоня за новыми впечатлениями утомительна. Хочется глубины, а постоянно выталкивает на поверхность – для очередного погружения. И легкие предательски свистят – им не нужны новые образы, им нужен покой.
Из-за травмы пришлось отказаться от автомобиля. Алексей ехал домой на метро и старался не смотреть ни на одну девушку, читающую электронную книгу.

-12-
– Бог тебя накажет, Бог! – кричит Рита по телефону.
– За что это? За то, что ментам тебя не сдал?
– Бог все видит!
– Ты Сергея Федоровича имеешь в виду?
Бросила трубку. Но начало дня испортила. Как понять меру своей вины? На каких весах измерить?
– Вы тоже считаете, что Бог все видит? – спрашивает Алексей у Риты, когда она кормит его ужином.
– Я не верю в Бога. Только во вселенский хаос. А вы разве из тех, кто носит в бумажнике фотографию Иисуса Христа как ближайшего родственника?
– По-вашему, жизнь зародилась из хаоса?
– Возникла, так скажем.
– А это жаркое – тоже из хаоса? Не из каких-то определенных продуктов, не по рецепту, не руками мастера?
Рита улыбается.
– По большому счету – из хаоса.
– Мне бы вашу уверенность, – завидует Алексей. – А всегда сомневаюсь и ни в чем не уверен. Вот все думал, заявлять ли на Риту…
– И что? Заявили?
– Нет. Мой адвокат очень огорчился. Он уже распланировал все до мелочей.
Рита смеется. И вдруг музыку, доносящуюся из-за стены, перекрывает звонок в дверь. Рита не двигается с места.
– Не будем открывать, – говорит Алексею.
– Как так?
– А как? Я не смогу сказать, что вы – владелец типографии, которая будет мне что-то печатать.
– Вы думаете, это дед Дима?
В подтверждение догадки Алексея начинает дребезжать ее мобильник. Рита накрывает его рукой, заглушая звук.
– Возьмите трубку и скажите, что вы не дома.
– А где я?
– В маршрутке. Как минимум.
– Я боюсь, что он через дверь услышит, – шепчет Рита. – Я потом ему объясню как-то.
– А зачем он пришел?
– Я не знаю.
– Может, что-то случилось?
– Да что у него могло случиться?
– Впустите его.
– Не выдумывайте. Я никогда не объясню, почему вы тут находитесь.
– Скажите, что я сантехник.
– Для сантехника вы слишком мрачно выглядите.
– Вы просто не знаете, насколько это суровые ребята!
Звонок продолжает пиликать.
– Он думает, что вы спите. И будет звонить, пока не разбудит.
Алексею вдруг пришло в голову, что если он сейчас поцелует Риту, то она не закричит и не оттолкнет его, избегая лишнего шума. Он всмотрелся в ее лицо – измученное дребезжанием звонка и огорченное, хотя до этого она усмехалась.
Он снова принялся за ужин. Телефон стих, затем умолк дверной звонок. Осталась только музыка, скребущаяся сквозь стену.
– Вам не надоело это музицирование? – спросила Рита.
– А вам не надоело кормить меня?
– Это не ради вас – ради самого процесса жизнедеятельности. Если долго не есть, желудок начинает болеть.
– Откуда вы знаете?
– Что я знаю? Я о себе говорю. Это в семнадцать лет можно было хот-догами перекусывать.
– Я думал, вам семнадцать.
После ухода невидимого соперника Алексею не стало легче. Оставшись снова наедине с Ритой, он почувствовал себя обманутым, лишенным обещанной близости, несмотря на то, что Рита ничего ему не обещала.
– А когда вы были счастливы, Рита? – спросил он, не надеясь ничего услышать в ответ.
– Я часто бываю счастлива, – неожиданно ответила она. – Я не требовательна к счастью. Достаточно прочитать хорошую книгу или посмотреть хороший фильм.
– Но ведь они о жизни? Или вы предпочитаете фантастику?
– Нет, я не закрываю глаза на реальность, потому что я ее часть.
– Что тогда вас радует? Хэппи-энды?
– Вовсе нет. Я могу оплакивать героев, погибших всех до единого, и быть счастливой.
– Катарсис?
Рита поморщилась.
– Не люблю этого слова. Слишком медицинское. А вы из чего добываете счастье? Из спорта? Из секса?
– Спортом я не занимаюсь, – Алексей покачал головой. – А секс с Ритой изматывал меня до отвращения. Думаю, мне бы курс реабилитации не помешал, чтобы я снова понял, из чего можно добывать счастье. Сейчас сплошная усталость.
– Смертельная усталость, – кивнула Рита.
– Что?
– Ну, так говорят. Смертельная усталость.
– Я вам мертвым кажусь? Потерянным для жизни? Как странно все это. Мы договорились доверять друг другу, не прошло и полгода – мы уже друг друга боимся, кажемся друг другу мертвыми. «Человек человеку – волк, а зомби зомби – зомби».
Алексей поразило это открытие. Он тоже кажется ей мертвым! Именно поэтому она не видит в нем ни мужчины, ни близкого друга. А сама она кажется себе очень даже живой, несмотря на погибший азарт ранней молодости. Она живет дальше – встречается с дедом Димой, работает, читает книги, рыдает над фильмами, посещает театральные премьеры. Просто ее внутренняя жизнь теперь никак не проступает наружу – Рита никому не демонстрирует ее проявлений, потому что никому не доверяет. Но ведь и он знает о себе, что он жив, что внутри него бьется горячее сердце, которое просто устало ошибаться.
– В вас перепады какие-то, – сказала Рита. – Вы то мрачнеете, то светлеете, то обижаетесь, то смеетесь. Хотя я все принимаю, и всегда на вашей стороне.
– Согласно договору?
– Конечно.
– А без этого договора – бежали бы от меня?
– Не знаю. Возможно, бежала бы. А вы?
– А я за вами!
– С ножом, о котором вы уже упоминали?
– Ну, можно и так сказать.
Она вдруг рассмеялась.
– Умеете настроение поднять! А то так печально стало – от этого «деда Димы», как вы говорите.
– Может, вам лучше порвать с ним?
– Порвать? Он вообще-то замуж меня зовет.
Алексей посмотрел непонимающе.
– А вам зачем это? Для порядка?
– Да, для порядка, – она кивнула.

-13-
Что значит это «для порядка», думает Алексей. Что значит это для женщины?
Связать себя с человеком неблизким? Посвятить свои дни постороннему? Всегда оставаться в маске? Не иметь возможности расслабиться в собственном доме? И даже больше – переехать к нему, лишиться собственного дома, приюта своей души? У Алексея мороз идет по коже. Нет, хорошо все-таки, что он смог наплевать на «порядок», нашел в себе силы порвать с Ритой, освободиться от ее бестолкового папаши, расчистить свое жизненное пространство.
Вот единственное, за что борется современный человек – за жизненное пространство. И только инерционная глупость прежних веков может толкнуть кого-то к браку, в иго поработительской связи. Хочется поделиться своим выводом с Ритой, поделиться немедленно, но Алексей останавливает себя.
Зачем ему Рита? Что ему до Риты? Тут хоть бы на выставку «Строительные материалы и технологии» сил хватило. И павильонов. Дело нешуточное.
И весны по-прежнему нет. Небо низкое, хмурое, сочится дождем на голову, плюет в лобовое стекло – знай три. Технички постоянно трут холлы и выставочные залы – под ногами грязные разводы, словно пол зыбкий, того и гляди рухнет в преисподнюю вместе с образцами кровельных покрытий.
Алексей раздражен. И все вокруг тоже раздражены – солнце не заменишь жидким витамином Д. Хочется тепла, любви и понимания, таких бадов пока не выпускают.
– Представьте, Рита, бросаешь одну капсулу в чай и чувствуешь себя согретым, любимым и понятым.
– Это вы о наркотиках?
Ужинают в кафе. Не в «Синусе» с сомнительной автостоянкой, а в «Марлоне» – неподалеку от ее дома. Алексей хочет высказаться по поводу брака и ее жениха, но сдерживается.
– А ведь он не будет знать ни ваших худших сторон, ни лучших, – говорит все-таки. – Вы же от него скрываете.
– От кого? А, да. Я пытаюсь быть ровной – без черных и белых пятен, спокойно-серой.
– Что сказали про звонок?
– Что не слышала. В трамвае ехала.
– А он вообще что рассказывает? О прошлой жизни? О будущей?
– Ничего. То есть тоже… общие фразы. О погоде.
– Понятно. Так и будете продолжать?
– Когда? – Рита перестала жевать.
– Когда поженитесь?
– С чего бы? Я не собираюсь вроде.
– Да? А вы же говорили «для порядка».
– А вы волнуетесь за меня?
– За себя больше – как бы мы тогда виделись?
– Для вас это важно?
– Конечно.
– Ну, были бы другом семьи, – Рита засмеялась.
Алексей почувствовал, что бледнеет от злости.
– Если вы позволяете себе шутить ниже пояса, то и я отвечу тем же!
– Чем же? – Рита заметно удивилась. – Вас задел статус друга семьи? Но разве мы сейчас не на тех же позициях общаемся? Или вы хотите расторгнуть наш договор?
– Я хочу его преступить.
– В какой части?
– В той части, что не хочу вас никому отдавать.
Рита стала совсем серьезной.
– Какая глупость. Зачем вам это?
– Это – секс?
– Да, секс, который повсюду.
– Потому что секс – это и есть правда. И откровенность. И доверие…
– …на пятнадцать минут, а потом сплошная неправда, ложь, притворство и манипулирование.
– Тогда назовем это расторжением договора, и плевать на доверие.
– Я чувствую, что вы, как маньяк, уперлись.
И вдруг Алексею пришла спасительная мысль. Внезапно она вспыхнула внутри его сознания. Конечно! Конечно, есть способ все решить, объяснить и выразить по-человечески то, что он чувствует.
– Что? – Рита вгляделась в него, и он понял, что найденное решение уже изменило его лицо, его взгляд, что он снова оказался в удачном ракурсе – озаренный своей спасительной мыслью.
– Выходите за меня замуж, Рита. Чтобы вы про пятнадцать минуть не думали, ничего не скрывали и не торопились покорять новые вершины.
Посетителей в «Марлоне» прибавлялось, у входа в зал началась какая-то суета.
– У меня кольца с собой нет, все не очень торжественно, – продолжал Алексей, – но зато очень честно.
– А вы раньше предложение кому-нибудь делали? – спросила Рита, ничего не ответив.
– Нет.
– Своей прошлой Рите?
– Нет. Никому не делал.
Алексей смотрел на нее, пытаясь угадать ответ – уловить в ее глазах холод, насмешку или радость. Внутри него стал оживать колючий страх – Рита не воспримет его предложение серьезно, ответит шуткой, мобилизовав всю свою иронию. Просто ей нужна минута-другая, чтобы аккумулировать обычную злость.
– Важно не то, что мы знаем о мире, важно то, что мы о нем понимаем. Это цитата, – добавил Алексей спешно, пытаясь заполнить паузу, затянувшуюся до ее ответа.
И вдруг суета, возникшая у входной двери, проникла вглубь зала. За спиной Алексея вскрикнула женщина. Рита отвернулась от него и посмотрела мимо – лицо ее застыло, словно она забыла на нем выражение, припасенное для ответа.
Топот вырвал Алексея из ожидания, и он оглянулся.

-14-
За его спиной пошатывался человек с пистолетом в руке. Это на него только что бросился охранник, громко протопав по залу. Но человек, совсем не молодой, к тому же сильно пьяный, проявил неожиданную прыткость – он вырубил охранника. Алексей не видел самого удара, на его глазах парень уже оседал на пол, корчась у ног бандита.
Бандит! Хулиган! Какая досада! Как все некстати! Официантки бросились прочь из зала – возможно, вызывать милицию, а посетителям предстояла мучительная сцена, и бандит знал об этом.
– Ну, что, суки, поняли, кто тут главный? – спросил он у притихшей публики.
Мысли Алексея вдруг зависли. Он забыл о Рите и все еще думал над тем, как бандит ударил охранника. Скорее всего, в живот, резко, потому что тот не потерял сознания, а просто не находил сил сделать вдох и подняться на ноги. Так и сам Алексей недавно барахтался на асфальте, словно тонул. У охранника не было оружия, и он был один. В «Марлоне» никогда не случалось ничего подобного, тихое место не требовало усиленной охраны.
Бандит же пошатывался только потому, что был сильно пьян, а не потому, что удар затруднил его. Уголовник, – решил про себя Алексей, стараясь не смотреть ему в лицо, – рецидивист.
– Я тут главный, – бандит сам ответил на свой вопрос и вскинул вверх руку с оружием.
После этого раздался выстрел. Выстрелил он просто в потолок, чтобы продемонстрировать, что оружие в рабочем состоянии. Мужчины сидели тихо – больше никто не пытался остановить или удержать его.
Да и от чего его удерживать? Он ничего не делал, не требовал ни кошельков, ни драгоценностей, ни выручки, просто стоял покачиваясь между столиками и продолжал свой монолог.
– Суки ****ые! Все жрете. Дома, ****ь, приготовить не можете. Руки у всех из жопы выросли. Какого хера вы на меня пялитесь? Воняю я вам? Тебе я воняю? – спросил он, видимо у Риты, которая сразу опустила взгляд в тарелку. – А мне, может, из твоей дырки воняет! Думаешь, никто не знает, что у тебя дырка есть?
Алексей мысленно выругался. Аура его сияющих мыслей вмиг померкла. Что теперь делать? Броситься на дурака? Молчать? Прикинуться оглохшим? И то, и другое глупо, пошло, водевильно.
– Что ты пришла сюда, а дырку свою не помыла? – продолжал бандит, добивая Алексея.
Рита еще ниже опустила голову.
– Заткнись! – сказал Алексей насилу.
– Что? Кто тут вякнул? – Бандит подошел ближе. – Какая гнида свой рот раскрыла? А, это ты, однорукий? Что, инвалид, жить надоело?
Он направил на Алексея оружие – точно в лоб. Даже если травматика, – думал Алексей, – с такого расстояния череп прошибет. ****ь! Вот черт дернул в этот «Марлон»! С этими признаниями!
Бросить в него тарелку? Отвлечь? Резко вскочить? Все эти приемы хороши для гангстерских фильмов, а не для заторможенного, неуклюжего вечера в «Марлоне».
Наконец, завыла милицейская сирена.
– Твари, вы ментов вызвали? А я никого не боюсь! – сказал на это бандит. – Думали, я ментов боюсь? Я давно уже никого не боюсь. Это вы всех боитесь. Обосрались тут все. А мне по кайфу! Я вас всех в сраные жопы выебал! Всех!
И Алексей чувствовал именно так – всех и привселюдно. И пока менты валили на пол сопротивляющегося хулигана, Алексей вспомнил, что говорил Рите до этого и как ждал ее ответа. Все это уже утратило актуальность – совершенно стерлось шумным инцидентом. Зачем он ей, если ничем не отличается от напуганных сусликов-клерков, притаившихся за полупустыми тарелками. Если не может защитить ее от враждебного мира? Таким он даже самому себе не нужен.
Они вышли из кафе молча. На прощание сказали только «до свидания». Это «до свидания» прозвучало как «прощай» на холодном ветру и унеслось тотчас же. Алексей наверняка знал, что больше никогда не сможет позвонить Рите и общаться с ней легко, как прежде.

Дома он думал о том же. Они пытаются строить свою жизнь, анализируя окружающий мир, осмысливая его законы, приспосабливаясь к нему, – никто из них не совершает никаких решительных действий. Работа превращается в набор рутинных алгоритмов. Поход в тренажерный зал воспринимается как подвиг. А вот Бандит – без всякого осмысления – вскинул вверх руку со стволом, провозгласил себя главным, обложил всех матом, ведомый одними лишь эмоциями и алкоголем. И он прав. И это поступок. Так он заявил позицию своего «я» по отношению к другим «я» – перепуганных офисных работников, бледных девиц, неумелых охранников, визгливых официанток, грубых ментов. В этом есть честность и решительность.
Алексей на такое не способен. Он жалуется на пустоту мира и барахтается в вакууме. «Важно не то, что мы знаем о мире, важно то, что мы о нем понимаем». Цитата? Чья это цитата? Что мы вообще понимаем? Что мы не главные? Что мы не выбираем эту жизнь? Что обречены жить? Что жизнь – насилие над нами? Что мы вынуждены подчиняться ее законам и рожать детей, чтобы эти дети тоже мучились, болели и умерли? О, нет…
Как вовремя, как кстати он выстрелил в потолок! Как правильно назвал все своими именами – инстинкты, страх смерти, жажда размножения, бегство от одиночества. Только это и подталкивало Алексей к Рите. И, возможно, ее к нему. И как хорошо, что она не успела ответить! Подвыпивший грязный уголовник стал казаться Алексею едва ли не пророком. Всю неделю снился в золотом сиянии. В том самом сиянии, которое озарило Алексея мыслью сделать Рите предложение.
Рита тоже не звонила. Это лишний раз подтверждало, что они восприняли все одинаково, как воспринимали всегда – без расхождений в трактовке знаков, символов и образов.

-15-
Не получалось погружаться даже в работу, работа уже не была способна занять его мысли. Светочка сказала, что видела Риту с каким-то парнем на Lexus. Сказала и посмотрела Алексея – не отразит ли его лицо злости, досады или явного страдания.
Людям хочется эмоций. Если не чувствовать самим, то хотя бы наблюдать в других, ярко, выпукло, в 3D-графике. А лицо Алексея бледно и спокойно. Даже рука не беспокоит, уже можно водить машину.
Мысли текут в обратную сторону. Ведь он делал Рите предложение… Это потом он лишил его смысла, но он хозяин своих слов, это его предложение, он имел право с ним так поступить. А Рита не имела права отнестись к его словам несерьезно.
Ни звонка от нее, ни строчки смс. Конечно, и он не звонит. Но ситуация все равно зыбкая. Похоже, что случилась та самая катастрофа, которой оба так боялись, с шумом, взрывом и дымом. Или она упала и сломала ногу, а он не ухаживает, не помогает, не интересуется. Он рад, что она его не беспокоит.
Алексей чувствует, что должен позвонить ей, и в то же время, что это совершенно невозможно, выше его сил. И если бы она сама позвонила, он принял бы это как очередное насилие реальности над собой, но Рита не вынуждает его к разговору, Рита молчит.

И вдруг вечером Алексей увидел ее у кассы супермаркета. Рита оплачивала покупки. Сначала его дернуло за ближайшую стойку с товарами, но она повернула голову в его сторону, и Алексей застыл, прятаться стало бесполезно. Он подошел и улыбнулся, словно, действительно, обрадовался случайной встрече. Расплатился и вышел следом.
– Как ваши дела? – спросил ни о чем.
Она пожала плечами.
Берет был другого цвета – не голубой, а коричневый, и такой же длинный шарф, и прежний плащ, и дождь.
– Как вечерние пианисты?
– Музицируют.
– Я могу объяснить, Рита! – сказал вдруг Алексей. – Только в машину сядьте.
– Не нужно объяснять!
На ее лице отразился испуг. И этот испуг разодрал Алексея неприятным ощущением – словно он теряет то, чего не имел материально, но имел в какой-то другой плоскости, на другом уровне. Глубина снова предательски вытолкнула на поверхность – дыши, живи, радуйся. А Алексей хочет тонуть, задыхаться, корчиться в судорогах объяснений.
– Сядьте в машину, прошу вас.
Рита села и опустила взгляд на пакет с покупками.
– Я все помню, Рита, – сказал Алексей. – Я ничего не забыл. Я помню, что делал вам предложение. А потом сбежал от вас.
– Оставьте это.
– Тогда я думал, что есть мир, враждебный мир, как вы говорите, и есть параллели – моя личная жизнь или ваша, которую можно оградить от внешнего. И если мы будем вместе – это будет общая параллельная линия, более жизнестойкая, более уверенная. И вместе мы создадим свой мир, пусть с ограничениями, оговорками, но настоящий – наполненный книгами, фильмами, общением, доверием, светом, теплом, взаимопониманием, любовью, потому что я люблю вас. Но вот вдруг, внезапно, в какой-то момент, просто за ужином, враждебный мир материализовался в какого-то урода, и все параллельные прямые вдруг пересеклись – не осталось никакого «нашего» мира, он рухнул от первого же столкновения с внешним. И я не смог защитить вас от этого. Да что вас? Я и себя не смог защитить. Тогда зачем я вам нужен?
Рита покачала головой.
– Вы странные вещи говорите. Представьте, что все тогда в зале бросились бы защищать друг друга, стрелять, топтать или душить того придурка, обливать его супом, помоями, ломать ему кости. Так вы хотите?
– Вы все доводите до абсурда!
– Потому что все это абсурдно. Враждебный мир тем и силен, что он абсурден, и действовать в нем нужно по его законом – нагло и абсурдно. А теперь представьте, что не я женщина, а вы женщина, и это я должна была вас защищать – бросаться на того алкоголика и рвать его зубами.
– Что вы говорите?
– Не можете себе такого представить? Потому что вы наделили меня качествами самки, которая должна сидеть смирно и просто выбирать сильнейшего самца – для защиты логова, добычи корма, выведения потомства. Это с такой самкой вы планировали создать мир тепла и взаимопонимания? Но я не такая самка. Эти перспективы меня не интересуют. Я такую же вину чувствую за то, что не смогла защитить вас тогда. Но жалеть вас не буду. Вы сами себя жалеете, для этого вам посторонние не нужны, как опытному онанисту.
– Ну, спасибо, Рита, за то, что раскусили меня.
– Пожалуйста.
– Я подвезу вас, – сказал Алексей, чтобы закончить разговор.
Но прежде чем выйти из машины, Рита потянулась к нему и поцеловала в губы.
– Не грусти, моя красавица.
– Я не грущу, – сказал Алексей и, на самом деле, почувствовал легкость, которой не было даже до их приключения в «Марлоне». – Пригласишь на чай?
Рита оглянулась.
– Ну, давай.

Он поднялся к ней, но до чая не дошел. Стал снимать с Риты шарф, плащ, путаясь в ее вещах, сплетая их с собственными и стесняясь своего гипса. Рита не сопротивлялась и не уворачивалась, скользила, быстро раздеваясь и помогая Алексею освободиться от брюк. Кровать не расстилали, свет не включали. Никакие тягучие мысли больше не отвлекали. Более того, Алексей даже мало думал о том, хорошо ли Рите, полностью проецируя на нее свои ощущения.
Обошлись без эквилибра и журнальных предписаний. Потом Алексею даже стало казаться, что долго, что непонятно, как идет время, и Рита тоже попыталась отпихнуть его.
– Не нужно. Ничего не делай.
– Я ничего не делаю.
– Ты делаешь.
– Я ничего не делаю.
Но бездействие уже не могло остановить подступающую волну. Алексей только и смог, что спасти Риту от брызг.

-16-
Свобода казалась необъятной – обнимать ее, целовать, засыпать и просыпаться с ней, ужинать с ней, завтракать с ней, звонить ей с работы. Жизнь вдруг представилась Алексею очень интересной.
Рита накинула халат и пошла на кухню.
– Поедим, да? – крикнула ему.
И вдруг его настиг страх, проклюнувшийся из бледных строчек памяти. Что он для нее теперь? Покоренная вершина? Бывшая грустная подруга? Нужно было следить за тем, чтобы ей не стало слишком сладко. Нужно было прерваться раньше. Но когда? На какой минуте тайма?
Он натянул брюки и рубашку и остановился в дверях.
– Наверное… Мне лучше уйти?
– Почему? – Рита вскинула глаза. – Давай поужинаем.
– Остаться?
– Останься, конечно.
– В тебе решительности куда больше, чем во мне, – сказал Алексей. – Мне бы все мечтать.
– И вздыхать. Нет, Алеша, я читала про вашу компанию – это огромный зверь. Думаю, ты ведешь себя там вполне решительно и уверенно.
Послышалась фортепианная мелодия, и свидание вдруг сделалось таким полным, словно раньше они только и ждали, пока из-за стены поцарапается неловкое бренчание.
– Простые вещи… Но даже простыми вещами не хочется делиться с посторонними, не хочется их инвентаризировать. Только с тобой вот, – Рита улыбнулась. – Но ты наш договор не рви – останемся честными. Я привыкла тебе верить. Как только надоест – скажи прямо.
– Почему мне надоест? – удивился Алексей. – Мои родители сорок лет вместе прожили, им не надоело – они друг без друга сразу начинают суетиться, словно слепнут.
– Это исключительный случай, – Рита покачала головой.
Стали ужинать. Алексей пытался переключиться, но хотелось расспрашивать Риту о том, когда он ей понравился, и чем, и как, и знала ли она, что они станут близки, и думала ли об этом. Но Рита заговорила о работе, спросила, какие форумы планируются в экспоцентре, скоро ли выставка цветов.
– Книжный форум, – сказал Алексей. – Это ближайшее.
– Я не люблю бумажные книги, – ответила Рита – В них всегда пыль. А в электронных – бесконечность цифровой информации. Я тогда в метро все думала, что ты видишь в этих строках, если смотришь таким странным взглядом. И мне казалось, ты видишь цифры – матрицу, и сразу всю вселенную в цифре, и окружающих людей как роботов-голограмм. И я представила, что мы единственные остались в мире из живых людей, вокруг нас только оцифрованные инфоблоки. А потом ты догнал меня и сказал, что мне можно доверять.
– А ты сказала, что даже не помнишь книгу, которую тогда читала!
– А что я могла сказать? Что читала о любви, смотрела на тебя, и мне казалось, будто все это о нас написано?
– Но согласно договору ты должна была именно так и сказать!
– Я засомневалась, отличаюсь ли от роботов. Мы же вытравливаем в себе живое, чтобы не разочаровываться. Просто движемся в городском трансе, от станции к станции, от связи к связи, от вершины к вершине, от книги к книге, вплоть до последней…

В следующие дни Алексей чувствовал, что ему мало Риты. Она говорила с ним, улыбалась ему, но ее было мало. Только в постели, прижимая ее к себе, он наслаждался кратким мигом полноты и баланса, и тут же его выносило из Риты, и снова он начинал ощущать, что ее катастрофически не хватает.
Алексей сдерживал себя – старался не звонить ей днем, не отвлекать от работы пустой болтовней. Она сказала, что все обсудила с Дмитрием, и они мирно расстались, как и полагается цивилизованным людям. И это тоже задело, словно она давала ему представление, как должно произойти их будущее расставание. В то же время Алексей знал, что оно не будет безболезненным, оно будет настолько злым, отчаянным и обидным, что вряд ли он сможет подобрать какие-то «цивилизованные» выражения.
Снова ему вспоминалось, что Рита сравнила его с женщиной, он ловил себя на странной женской неуверенности и отшатывался от себя с ужасом. Никогда раньше Алексею не доводилось быть таким влюбленным, и он не знал, насколько характерно подобное поведение.
Вот его карма. Вовсе не Рита с нытьем, хохотом и ужимками. А Рита с молчанием, с текучестью, с непрозрачностью. Совсем другая Рита. Рита, которую не понять, не объять, не удержать. Рита, способная вызвать в нем такую бешеную зависимость.
Она весела, доступна, она рядом, она готовит, она целует, она рассталась с дедом Димой. Но лучше было бы ничего не знать о ней, не встречать ее в метро, не доверять ей и не пользоваться ее доверием.
– Что мне делать, Рита? – спросил он все-таки.
– Что? – переспросила она, легла на спину и посмотрела в потолок. – Что ты хочешь делать?
– Я не знаю. Я люблю тебя так сильно, что не чувствую ничего другого, самого себя не чувствую, мира вокруг не чувствую, ни его равнодушия, ни враждебности…
– Алеша…
– Подожди, я скажу. Меня пугает это. Пугает почище любой трагедии, любой катастрофы. Мне кажется, что это и есть ее приближение, ее стопроцентная гарантия. И я не знаю, что делать, как спастись, как спасти нас.
– Ну, давай в путешествие съездим. В Танжер.
– Ты шутишь?
– Отчего же? Я не знаю, что еще придумать. Меня никто не любил раньше. И особенно не любили те, кого любила я. И я тоже думаю, что рано или поздно, это чувство превратится во что-то мучительное. Или, как ты говоришь, закончится катастрофой. Но я не знаю, как законсервировать. Нет такого рецепта.
– А если поженимся?
– Кому это помогало?
– А я кольцо купил.
– Сам его и носи.
– Так оно с камнем.
– Я кольца не ношу, потому что боюсь потерять и огорчиться.
Алексей кивнул: знакомый подход. Ничего не делаем, ничем не рискуем, потому что боимся возможных огорчений, бережем нервные клетки. Что тогда и говорить о связи взрослых людей, переполненных горьким опытом...
– Ладно, я сам буду носить – ради твоего спокойствия.
Рита засмеялась.
– Да, давай забудем все эти правила – хорошие мы или плохие, правильные или неправильные, хуже всех или лучше всех, мужчины или женщины.
– Что тогда? Просто проживать краткую жизнь в городском трансе? От станции к станции?
– А что еще остается?
– Я хотел бы, по крайней мере, прожить свою с тобой. Или около.
– Тогда заключим новый договор! – сказала Рита. – Но кольцо все-таки отдай, я передумала.

2013 г.