Глава 13

Весть о падении Бордо достигла Парижа к началу ноября, а 15 числа в столицу торжественно вернулся двор. Мазарини сдержанно улыбался, принимая поздравления, и со скромностью, которая выглядела издевательской, все восторги адресовал маршалу Ла Мельере и герцогу де Шуазелю.
В отсутствие соперника в лице Конде, оба полководца получили возможность проявить себя и сполна этим воспользовались.
Тюренн ничего не сумел им противопоставить и, хотя на помощь виконту спешили испанские войска, герцог де Шуазель не сомневался, что это не изменит расстановку сил.
Он оказался прав – спустя месяц Тюренн был наголову разбит вместе с испанцами.
Популярность принцев в столице заметно упала, но Гастон Орлеанский за время отсутствия венценосного племянника уже успел привыкнуть к ведущей роли. Он быстро нашел нового союзника, который мог помочь ему сохранить положение – Парламент.
Снова, как два года назад, мантия стала остромодным одеянием, а парламентские советники теми людьми, чьего расположения и внимания искали даже носители громких титулов.
Среди этих востребованных счастливцев был и господин Ванель.
Он был в меру энергичен, в меру умен и всегда старался следовать за большинством, не теряя, тем не менее, своего лица. У него была жена, полностью разделявшая его взгляды на жизнь, что делало их семью почти образцовой. Может, мадам Ванель была не совсем верной супругой, но она никогда не заставляла мужа краснеть за свой выбор. Ее любовниками всегда были люди достойные и умные. Она не раз говорила, что для нее в мужчине самое привлекательное – это ум.
Любовников мадам Ванель скорее стоило назвать соратниками.  Она всегда заботилась о том, чтоб от ее связей в первую очередь выигрывала семья, а не она лично. И, поскольку, как уже было сказано, ее привлекали сплошь умные мужчины, то дела у четы Ванель шли как нельзя лучше.
Впрочем, тем, на кого она обратила благосклонный взор, тоже не приходилось жаловаться. Мадам была не столько красива, сколько пикантна, жизнерадостна, как птичка, остроумна, неизменно весела и очень молода. С мужем она обращалась с нежной снисходительностью и супруги никогда не ссорились.
Именно к этой приятной даме холодным декабрьским вечером направился аббат д'Эрбле.
После возвращения из неудавшейся поездки в Бордо Арамис почти месяц прожил, как во сне. Он проводил службы, исполнял свои немногочисленные обязанности в монастыре, а в свободное время подолгу сидел, устремив тусклый взгляд на страницы толстых фолиантов, откуда брал цитаты для проповедей.
Базен, озабоченный поведением господина, с удвоенным усердием кормил и поил его, выискивая редкие вина и изощряясь на кухне. Арамис не отказывался от забот, но и восторга не выказывал.
Между делом он сообщил слуге, что отказался от духовного руководства мадемуазель де Бурбон, чем ужасно испугал Базена. Во-первых, самим фактом, а во-вторых, тем, что назвал герцогиню де Лонгвиль «мадемуазель де Бурбон».
Базен постарался навести справки, рассчитывая узнать что-то, что могло бы порадовать господина, но к его досаде и изумлению оказалось, что отставку аббата д’Эрбле приняли без возражений, и из дома Конде не последовало даже формальной благодарности за былые услуги.
Не последовало вообще ничего – только равнодушное молчание.
Базену намекнули, что отныне герцогиня де Лонгвиль уже не пользуется хорошей репутацией. Ее подозревали в том, что она стала склоняться к янсенизму, приверженицей которого давно стала ее мать.
Отказ от духовника в лице аббата д’Эрбле определенные круги расценили как доказательство ее отступничества.
Поскольку Арамис появлялся в Париже исключительно для выполнения своих духовных обязанностей, то Базен исправно снабжал его сведениями о том, что творится в мире. Должность причетника в соборе была прекрасно приспособлена, чтоб знать все и обо всех. К тому же, место, выхлопотанное в свое время в архиепископском дворце, тоже помогало расторопному слуге быть в курсе дел.
Базен заметил, что политические новости оставались единственным, что вызывало хоть какой-то интерес у господина, и потому старался пересказывать ему даже самые незначительные слухи.
Многих из тех, о ком cудачил Базен, Арамис знал лично. Два года назад он достаточно имел дела с господами из Парламента, хотя старался не обнаруживать в кругах знати своих знакомств. Принцы желали получать результат, но не желали знать, каким трудом он добывался, и связи с чиновниками считали ниже своего достоинства. Одно дело явиться к раненому Бруселю домой, осчастливив своей особой, и совсем другое дело спорить с тем же Бруселем о пунктах договора с королевским двором.
В то время госпожа Ванель была очень полезна аббату д’Эрбле.
Они познакомились примерно за год до начала Фронды. Подруга рассказала ей о происшествии со священником, который по воскресеньям читал проповедь в церкви, ближайшей к ее дому. У него вышла ссора с прихожанином, и всего лишь силой красноречия ловкий священник умудрился повернуть дело в свою пользу. Забияку-дворянина с позором изгнала из церкви сама паства, а красивому аббату чуть не устроили овацию.
Мадам Ванель посмеялась забавному рассказу и захотела увидеть священника, чьим умом, красноречием, обаянием и красотой так восхищалась ее подруга.
Мадам пошла в церковь, отстояла службу, выслушала проповедь и нашла, что священник не так молод, как она думала, но гораздо умнее, чем она предполагала.
Аббат любезно согласился частным порядком принять у нее исповедь.
Мадам Ванель была практичной женщиной. Она никогда не теряла времени впустую и спустя два дня они уже стали любовниками.
Хотя справедливости ради надо сказать, что это слово здесь не совсем уместно. Постель была лишь приятным дополнением к выгодному для обоих сотрудничеству. Благодаря любовнице Арамис лучше многих знал, что происходит в Парламенте, и потом удивлял высокородных господ своей проницательностью. Что касается мадам Ванель, то она и ее супруг тоже не остались внакладе – порукой этому был Сен-Жерменский договор и некоторые уточнения к нему, приписанные рукой самого Ванеля.
После заключения мира между двором и принцами аббат д’Эрбле уже не нуждался в мадам Ванель, но он не порвал с ней, чем только доказал свою дальновидность.
Прошло не так много времени и мир был нарушен. Фронда, слегка сменив окраску, опять стала лицом к лицу с Мазарини.
Последний год Арамис редко бывал у мадам Ванель, но не забывал время от времени посылать ей галантные, хоть и незначительные послания. Она тоже отвечала – изредка, но любезно.
Когда Базен, стараясь быть полезным, пересказывал разные новости, он упомянул тот факт, что ходят упорные слухи и грядущем перевороте, который готовит Парламент. Речь шла, ни много ни мало, о смене регента. Гастон Орлеанский всерьез был намерен занять место Анны Австрийской – Париж ему нравился больше Блуа.
Сначала Арамис слушал вяло, почти без интереса, но при слове «переворот» иронично хмыкнул. Немного подумав, он приказал Базену подать коня и отправился в Париж.
Последний раз Арамис виделся с мадам Ванель около полугода назад, но за это время они обменялись несколькими письмами и поэтому Арамис полагал, что может явиться без предупреждения. В их отношениях никогда не было ненужных сложностей.
Слуга впустил его.
Господина Ванеля не было дома, но он должен был скоро явиться и Арамис сказал, что подождет. Когда слуга ушел, Арамис неслышно вернулся назад в прихожую и, спустившись на один лестничный пролет, проскользнул по хорошо известному ему коридору к комнатам госпожи Ванель.
Раньше он много раз совершал этот маневр и сейчас действовал, почти не задумываясь.
Отбарабанив условный стук, Арамис почти сразу вошел и, пройдя первую комнату, открыл дверь спальни. Он знал, что обычно в это время мадам Ванель отдыхает, но не подумал, что отдыхать она может не одна.
Первым Арамиса увидел мужчина. Он полулежал на подушках и, улыбаясь, что-то рассказывал. А мадам Ванель сидела на краю кровати, спиной к двери, и заливалась смехом.
Мужчина оборвал себя на полуслове и, ничуть не изменившись в лице, указал глазами на вошедшего. Мадам обернулась и вскрикнула:
- Шевалье? Боже, Вы меня напугали! Я не слышала, как Вы вошли!
- Извините, но я стучал.
- Горничная Вас не встретила?
- Ее нет.
Мадам Ванель легко вздохнула и поднялась с кровати:
- Раз уж так получилось… я представлю вас – шевалье д'Эрбле, господин Фуке. Шевалье был чрезвычайно полезен во время заключения Сен-Жерменского договора, он удивительно ловкий человек, - спокойно продолжала мадам Ванель, - а господин Фуке месяц назад стал генеральным прокурором.
Пока хозяйка старалась получше их представить, мужчины внимательно рассматривали друг друга.
Арамис отметил, что Фуке был моложе его – лет тридцати пяти – и весьма привлекателен внешне. Хотя черты их лиц разнились, но по общему впечатлению они казались похожими. Причиной этому было то, что у Фуке, как и у аббата, были черные, выразительные глаза с легкой иронической искрой, безупречный овал лица и прекрасно очерченный рот.
Арамис с мрачным удовлетворением подумал, что, возможно, Фуке обратил на себя внимание госпожи Ванель именно этим сходством. Но, как ни лестна была эта мысль, он почти сразу отбросил ее. Мадам была чужда подобной сентиментальности, а значит, ее любовник умен, талантлив и перспективен. Что касается приятной внешности, это всего лишь еще одно достоинство, но отнюдь не главное.
- Теперь вы знакомы, господа. Я жду вас.
Мадам с достоинством кивнула по очереди каждому из мужчин, и вышла из спальни.
Арамис и Фуке некоторое время продолжали молча смотреть друг на друга. Потом Фуке небрежным жестом указал на свое платье, лежавшее на кресле:
- Вы позволите?
Арамис пожал плечами. Фуке помедлил, и прежде чем встать с кровати, неожиданно спросил:
- Какое главное достоинство Вы цените в госпоже Ванель?
Арамис понял, что вопрос не был праздным и не диктовался желанием уязвить соперника. Он на секунду задумался и серьезно ответил:
- Практичность.
Фуке кивнул:
- Я рад. Прошу прощения за мой вид. Может, Вы пока пройдете к нашей милой хозяйке?
Он указал рукой на дверь в соседнюю комнату.
- Я присоединюсь к вам через пять минут.
Арамис слегка поклонился и Фуке ответил ему тем же.
Вернувшийся домой господин Ванель был приглашен в апартаменты жены. Там он застал маленькую, но дружную компанию, с жаром обсуждавшую возможные перемены в обществе, причиной которых мог в ближайшее время стать Парламент.
Ванель без церемоний присоединился к гостям, сердечно поприветствовав старых знакомых, и господа с удвоенным пылом вернулись к своим прениям.

Что ни говори, а супружеская чета Ванелей всегда была выше условностей.