7. Карачун

Зима ворвалась на славянские земли  под свист метелей, треск лютых морозов и завывание ветров. Даже старики не помнили столь холодной и ветреной зимы. Поговаривали, что нынче слишком уж разгулялись и Кощей – верный помощник Морены, и Позвизд – студёный северный ветер, и сам Морозко – суровый хранитель зимнего леса. Оно и понятно – что ещё можно ожидать, ежели сама Морена, повелительница зимней стужи встала на дорогу войны. Однако ладожане не унывали. Добрым предзнаменованием было уже то, что мор, посетивший несколько соседних деревень, стороной обошёл и Ладогу, и многие сёла, оставшиеся верными Рюрику. Охотники часто в лесу стали видеть жуткие зрелища: людей – и мужчин, и женщин, - которых ещё живыми вмораживали в лёд. Поговаривали, что именно такие жертвы более всего угодны жестокой Морене. Это, осмелев, подняли головы те, кто прежде тайно, а нынче явно поклонялся богине смерти.
Но всё идёт своим чередом. Казалось, прошло совсем немного времени – и вот в двери уже стучится праздник Карачун. Нынче его ждали с особым чаянием: а ну как возьмёт силу Морена и не позволит народиться новому, молодому солнцу? Вдруг мир снова на тридцать лет и три года погрузится во мрак и холод, как уже было когда-то в старину? А потому люди готовились к этой ночи особенно тщательно, дабы потом не в чем было себя упрекнуть. В каждом доме готовилось богатое угощение для того, чтобы следующий год был богаче и сытнее нынешнего.
С наступлением ночи в домах были потушены все огни. Вместе с ними люди оставляли в прошлом и свои грехи, и обиды, которые ещё не успели простить. Нынче сам князь с лучшими боярами должен был разжечь живой огонь , маленькую частичку которого каждый ладожанин принесёт в свой дом. Быть может, следующий год и впрямь будет лучше и чище минувшего, кто знает? К полуночи для возжигания чистого огня всё было готово. Посреди княжеского двора врыли два бревна с мощными рогатинами наверху, а на них утвердили ещё одно бревно, с одного конца обвитое прочной пенькой . Снизу же уложили специальную колоду, а между ней и верхним бревном встала сухая лесина, зажатая с обоих концов. В полночь, когда на площади собрался весь честной народ, князь и лучшие бояре нагими, как того требует обычай, вышли к этому сооружению. Лесина была обвита петлёй, бояре разделились на две равные числом ватаги и взялись за концы верёвки. Рюрик ухватился за пеньку, свисавшую с бревна, и что было мочи потянул её к земле. Остальные при помощи петли принялись слаженно поворачивать лесину, вжатую бревном в колоду. Когда из разогретой колоды пошёл дымок, и разгорающийся юный огонь был подкормлен горючей соломой, люди вокруг вздохнули, наконец, с облегчением: быть может, и впрямь всё окончится благополучно?
Вскоре здесь же, на площади, развели  костры, и весёлые девки затеяли водить вокруг них хороводы. Нынче в честь праздника все они постарались одеться особенно нарядно. Даже Доброгнева против обыкновения надела женскую одежду и, заметно смущаясь, встала в хоровод. Однако вскоре парни проказы ради, стали умыкать из хоровода особенно пригожих девушек и затевать собственные пляски. А вскоре развеселивший люд кто по одному, а кто и парами принялись прыгать через костёр, прибавляя себе здоровья, а роду – благополучия.
Ефанда недолго побыла на празднике. Когда молодёжь затеяла пляски, Рюрик, уже одетый и слегка отдохнувший, взял её за руку и повёл к костру. Самыми первыми, как и подобает князю и княгине, они перелетели сквозь пламя, а вскоре молодая женщина потихоньку ушла с праздника. Карачун – не простое время. В эту ночь жаждущим истины душам может приоткрыться будущее. Ефанду, в отличии от её мужа, мало волновала судьба всего княжества и всего народа – об этом было кому подумать. Нет, её, как и всякую женщину, тревожили более простые насущные вопросы: что будет с её семьёй, её маленьким мирком, её мирным островком в бушующем океане жизни.
Войдя в свою светлицу, Ефанда разделась, оставшись в одной исподней рубахе, сняла все украшения, распустила волосы. На столе стояли две заранее приготовленные свечи, а позади них – небольшая круглая чаша из светлого серебра, наполненная талой водой. Княгиня запалила обе  свечи лучиной, взятой из костра на площади, взяла в руки костяной гребень, склонилась над чашей и принялась расчесывать волосы, глядя на своё отражение в воде. Этому гаданию научила молодую женщину мать, но раньше пользовать материнскую науку не приходилось – боязно было. Мало ли что боги напророчат. Нынче же нужда заставила. Шестой год уже была она замужем, дочку вот родила, но что-то не торопились боги посылать им второго ребёнка. Князю же нужен был сын, наследник. Особенно теперь, когда не стало Аскольда. Того и гляди, вторую жену возьмёт, которая, на радость Рюрику, станет рожать ему сыновей. Ефанда ни на миг не сомневалась в искренности мужниной любви, но сама мысль о том, что придётся делить его с другой женщиной, была невыносима.
Все эти мысли и страхи роились в голове молодой женщины, а рука её с костяным гребнем всё скользила по волосам. Вдруг вода в плошке слегка подёрнулась рябью, и перед княгиней открылась чудная картина: на берегу Ильмень озера сидел мальчик лет трёх и сосредоточенно что-то мастерил из бересты. Ефанда, жадно вглядывающаяся в его лицо, отметила, что чертами мальчонка похож на Рюрика, да и глаза у него были точь в точь как у Рюрика – будто два кусочка ясного неба. К маленькому ребёнку подошла девочка лет восьми, в которой молодая княгиня без труда узнала свою дочь Любаву, и, смеясь, надела ему на голову яркий венок. Мальчик поднял голову и протянул Любаве что-то напоминающее кораблик. Девочка взяла из его рук игрушку, а малец поднялся на ноги и сладко потянулся. Тут Ефанда просто задохнулась от счастья: на груди у мальчика поблёскивал приметный оберег. Тот самый, что давным-давно, перед самым отъездом на Русь, надела ей на шею мать. Значит, это и её, Ефанды, сын! Значит, боги всё-таки смилостивятся над ней и пошлют им с мужем наследника. 
Меж тем в её видении мальчонка, не оглядываясь на сестру, побежал к водам Ильмень озера, туда, где стояла привязанная к острому колышку лодка. Любава же осталась на берегу, с тоской глядя в след брату. Каким-то своим внутренним чутьём женщина поняла, что жизнь её дочери будет крепко-накрепко связана с Волхвом и Новгородом, в то время как сын свою долю искать будет в чужих краях. Что ж, на то он и мужчина. Меж тем картинки в воде стали быстро сменять одна другую. Вот её сын, уже возмужавший, плывёт куда-то на ладье вместе с изрядно поседевшим Олегом. Вот он же держит речь на площади какого-то незнакомого города. Вот рубится с недругами. Немного настораживало то, что ни её самой, ни Рюрика в этих видениях ни разу не было видно рядом с сыном, но княгиня не стала задумываться над этим.
Отражение вновь подёрнулось рябью, и теперь уже Ефанда увидела Олега и Доброгневу, на лыжах скользящих по снегу. Оба безмерно счастливы, однако за их спинами темнеет беспроглядная тьма. Вдруг княгиня приметила нож, занесённый над головой девушки. Картинка тут же изменилась, и Ефанда увидела распростёртое на снегу тело своего брата и склонившуюся над ним золотоволосую головку боярышни. Но вот Доброгнева выпрямилась и, повернувшись, в упор взглянула на гадающую. Ефанда закричала от ужаса: вместо милого, приветливого личика Доброгневы на неё глянул обтянутый кожей череп с двумя бездонными провалами вместо глаз. Княгиня резким движением смахнула чашу на пол. Вода вылилась, в один миг лишившись своей волшебной силы. Но она уже и не была нужна. Ефанда узнала всё, что хотела. Даже ещё больше. Оставалось лишь предупредить Доброгневу и Олега о грозящей им опасности.

Наутро, когда новорождённое солнце впервые после Карачуна выкатилось на небосвод, Олег и Доброгнева затеяли прогулку в лес. Об этом они сговорились ещё накануне, на самом празднике. А что, оба прекрасно бегали на лыжах и всерьёз могли постоять за себя, а потому, лишь огненная колесница вышла из-за горизонта и открылись городские ворота, они, никого не спросясь, отправились в путь. У каждого из-за спины торчал лук и тул со стрелами, пояс оттягивал меч, а на плече примостилась котомка с едой и разной мелочью. День выдался погожий и, против обыкновения, не слишком морозный, поэтому прогулка обещала только хорошее.
Едва парочка миновала ворота и посад и встала, наконец, на лыжи, воевода стремительно побежал к лесу. Его спутница ни на шаг от него не отставала. Миновав открытое пространство, Олег и Доброгнева углубились в лес. Казалось, урманин испытывает бегущую вслед за ним девушку, всё более и более ускоряя шаг. Однако и боярышня была не лыком шита. В Ладоге мало кто мог соперничать с ней в ходьбе на лыжах. Конечно, девушка вряд ли могла тягаться с сильным, выносливым мужчиной, но, чтобы утомить её, тоже следовало немало потрудиться. Наконец, Доброгнева начала уставать. Они летели по заснеженному лесу уже довольно долго, время перевалило за полдень, а Олег не выказывал ни малейших признаков усталости. Пот заливал боярышне лицо, ноги постепенно начали неметь от стремительного бега, но она скорее позволила бы отрубить себе правую руку, нежели призналась в собственной слабости. Однако, к счастью, урманин и сам догадался, как сейчас тяжело его спутнице.
-Привал! – объявил он, наконец, и указал на небольшую поляну посреди леса.
Доброгнева, едва добравшись до назначенного места, буквально рухнула в снег под деревом и без лишнего смущения предоставила своему спутнику позаботиться о снеди. Несмотря на усталость и стремительный бег, девушка от всей души наслаждалась нынешней прогулкой. Весёлые солнечные лучи искрами резвились на свежевыпавшем снегу. Не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. Олег, не торопясь, достал из котомки холодное варёное мясо, хлеб, ароматный рыбный пирог, флягу с медовухой, и, хитро прищурившись, несколько печатных пряников и горсть калёных орехов. Доброгнева улыбнулась. На самом деле она была страшной сладкоежкой, но отчего-то ужасно стеснялась этой маленькой слабости. Последним из котомки появилось одеяло, на которое урманин со всей торжественностью и усадил девушку.
-Что ж, приступим к пиру в честь новорождённого солнца, - проговорил Олег, и оба путешественника жадно набросились на еду.
Ели они долго и с удовольствием. Обоим казалось, что никогда в жизнь не едалось ничего вкуснее, чем эта нехитрая, в общем-то, пища. А от медовухи по телу пробегали приятные горячие волны, снимающие усталость с утомлённых членов и даря ощущение блаженной расслабленности. Доброгневе казалось, что теперь она смогла бы пройти путь и вдвое, и втрое больше, чем накануне. Могла бы…, но отчего-то не хотелось. От сытной еды и доброго питья боярышня совсем сомлела. Да и бессонная праздничная ночь давала о себе знать. Доброгнева сладко зевнула. Заметив это, урманин хитро прищурился.
-Не уж-то наша лёгкая прогулка столь сильно утомила бесстрашную воительницу?
-Ничуть не было, - тут же встрепенулась девушка, но предательская зевота вновь явила себя во всей красе. Оба путешественника весело расхохотались, а потом Доброгнева смущённо призналась. – Видимо, я и впрямь устала.
-Так в чём же дело? Приляг, поспи, наберись сил на обратную дорогу, а как проснёшься, отправимся домой, в Ладогу.
Предложение было весьма заманчивым, однако боярышня решительно покачала головой:
-Нельзя. Вдруг Морозко увидит, осерчает, да и заморозит нас. Да и то, правду сказать, поделом нам будет за скудоумие.
-На что же он осерчает? – искренне удивился воевода. – Я-то ведь спать не лягу, буду беречь твой сон. А коли и впрямь пришагает Морозко – что ж, у меня есть, что ему сказать.  Не глупи, ложись, а то ещё обратно волоком на себе тебя тащить придётся.
-Поделом бы тебе было, - с притворным негодованием произнесла Доброгнева. – А то совсем меня загнал. Ладно, только для того лишь, чтобы тебя не утруждать…
Боярышня откинулась на одеяле, сладко, до хруста в костях, потянулась, смежила веки и уже через несколько мгновений безмятежно посапывала. Олег, сидевший рядом под деревом, нежно улыбнулся. Вид этой юной девы заставлял его сердце стучаться быстрей, а кровь буквально бурлить в жилах. Его тело властно требовало своей дани, но урманин не хотел собственной торопливостью испугать девушку. Тем более, что она ответила на его любовь и даже сроки сама назначила. Нет, следовало просто перетерпеть, и урманин принялся внимательно, с любовью рассматривать свою возлюбленную: её нежные черты лица, изящную фигуру, выбившиеся из-под шапки волосы… Незаметно подкралась Дрёма. Откуда варягу было знать, что это был зачарованный сон, и охота на двоих беспечных смертных уже началась? Олег лишь на миг смежил ставшие вдруг тяжёлыми веки, и тут же провалился в глубокий сон.

Ефанда, обычно встававшая весьма рано, нынче поднялась далеко за полдень. После вчерашнего гадания и почти бессонной ночи у неё страшно болела голова. Ольга, узнав причину сестриного недомогания, укоризненно покачала головой (к  чему гадать, если можно просто спросить у старшей сестры?) и отправилась искать снадобье от её недуга. Наконец боль утихла, и молодая княгиня покинула свой ложе, быстро оделась и вышла из светлицы. Бесцельно бродя по коридорам терема, она вдруг услышала радостны крики  здравницы в честь князя, доносящиеся из трапезной. Ефанда поспешила туда. Князь, как обычно, восседал во главе стола, а его дружина, уже крепко подвыпившая, дружно славила своего вождя. Рюрик, увидев жену, тут же поднял кубок во здравие жены. Всё было, казалось бы, мирно и спокойно, но что-то всё же тревожило. Княгиня внимательно оглядела присутствующих.
-Где Олег и Доброгнева? – резко спросила она.
-Олег и Доброгнева? Так они ещё утром куда-то в лес отправились.
Молодая женщина слегка побледнела.
-Куда в лес?
-Я-то почём знаю? – в голосе князя послышалось раздражение. – Караульные доложили, что вышли они на лыжах через те ворота, что выходят на закат.
-На лыжах… На закат…
Перед глазами молодой женщины встала картина: Олег и Доброгнева, на лыжах скользящие по снегу. Оба безмерно счастливы, однако за их спинами темнеет беспроглядная тьма… Нож, занесённый над головой девушки… Распростёртое на снегу бездыханное тело… Череп, обтянутый кожей, с тёмными провалами вместо глаз… Ефанда рванулась к той двери, что вела во двор, с силой распахнула её и замерла на месте. Ещё недавно ясное небо быстро заволакивало чёрными тучами, ветер ярился и бесновался, пригибая деревья к земле, колючий снег неистово носился между домами. Поднималась буря.

Олег проснулся оттого, что злой Позвизд швырнул ему в лицо целую пригоршню колючего снега. Урманин закашлялся, вытерся рукавом и открыл, наконец, глаза. День, столь славно начавшийся, преподнес весьма неприятную неожиданность. Ясный и тёплый денёк по воле богов превратился в ненастье. Олег разочаровано крякнул: надо же, как это его угораздило уснуть посреди леса, да ещё и прозевать начало бури. Воевода живо растолкал Доброгневу:
-Вставай, соня, пора и честь знать. Домой надо сбираться.
Девушка блаженно перевернулась на спину, потянулась, открыла глаза, ласково улыбнулась своему возлюбленному. Но улыбка тут же сползла с лица, едва она увидела затянутое тучами небо над головой.
-Что это?
-Буря, - коротко ответил Олег. Сам он быстро собирал лыжи, остатки пиршества, котомки и одеяло, дабы быстрее отправиться в город.
-Это я как раз вижу. Почему ты раньше меня не разбудил?
-Наверное, потому, что и сам уснул. Давай лучше собирайся быстрей. Пока буря не разыгралась, нужно поближе к Ладоге подойти. Сильный ветер может до неузнаваемости изменить лик леса, и тогда мы с тобой отсюда точно не выберемся.
-Всё равно не успеем.
-Конечно. Идти будем, покуда сил хватит. Потом с головой укроемся этим одеялом. Снежком ещё присыплет – авось не замерзнем. Главное, чтобы что-нибудь тяжёлое поперёк хребта не прилетело. После выберемся и целёхонькие вернёмся домой.
Доброгнева поёжилась. Пережидать бурю в лесу – не самое приятное приключение, но другого выхода, похоже, не было. Девушка приготовилась уже вновь встать на лыжи, как вдруг какое-то неясное движение в глубине леса привлекло её внимание.
-Олег, посмотри, что это?
Урманин поднял голову, проследил за направлением руки боярышни и застыл на месте: прямо к ним из леса брело странное существо. Издалека оно напоминало снежный столб, но вскоре у фигуры без труда можно было разглядеть голову, руки и ноги, напоминающие человеческие. Вот только там, где полагалось быть лицу, словно переливчатые угли в печи, полыхали два глаза. Само же чудище, казалось было наскоро слеплено из пушистого снега и оживлено чей-то небрежной рукой. Оба путника, будто зачарованные, смотрели на приближающееся страшилище, которое неторопливо, вальяжно, но всё же очень быстро приближалось. Олег совсем уж было собрался заговорить с пришлецом, но тот молча (а был ли вообще дан ему дар речи?) вскинул руку. Только теперь люди увидели, что эта мягкая, пушистая лапа оканчивается невероятно острым и длинным – с человеческую ладонь – лиловым ледяным когтем.
В один миг очнувшись от столбняка, Олег увернулся от прямого удара и выхватил свой меч. Чудовище, не ощутив мягкой человеческой плоти, развернулось и вновь подняло руки для удара, но воин, недолго думая, вонзил меч прямо ему в грудь. Железо легко, точно сквозь снежный сугроб, прошило тело, и злобное создание рассыпалось на тысячи тысяч искристых снежинок. Но в ту же пору из-за деревьев вышли ещё два таких же чудовища. Урманин услышал за спиной тихое шуршание – Доброгнева, очнувшись, наконец, от наваждения, освободила из ножен свой меч.
На поляне закипела нешуточная схватка. Оба воина бились со всем умением, на какое были способны, несколько чудищ уже рассыпалось пушистым снегом, но каждое следующее из них, казалось, было сильнее и умнее предыдущего. К тому же с каждым мгновением крепчающий ветер, стремясь сбить с ног людей, как будто незримо помогал их противникам. Сражаться и с непогодой, и со снежными духами было невероятно тяжело. Вскоре и Олег, и Доброгнева стали заметно уставать. Сразив очередное страшилище, урманин обернулся посмотреть, как обстоят дела у его возлюбленной. Девушка билась с изяществом кошки, ещё миг – и её противник разлетелся по ветру. Боярышня повернулась к урманину, и вдруг её лицо исказилось от ужаса.
-Олег, берегись! – крикнула она, бросаясь между своим возлюбленным и снежной тварью, незаметно подобравшейся со спины.
Мужчина резко повернулся и увидел, как страшный ледяной коготь чудовища вонзился в незащищённый бок девушки. Не издав ни единого звука Доброгнева, будто подкошенная, упала на холодный снег. Страшилище с утробным рычанием кинулось к ней, чтобы добить, но тут же отскочило: над поверженной девицей уже стоял смертельно бледный Олег. С глухим урчанием чудище попыталось зайти за спины урманину,  но тот вновь не подпустил его, отогнав мечом. Некоторое время они в полном молчании кружились по поляне. Наконец чудище, раскинув руки, стремительно кинулось Олегу под ноги, ринуло его наземь и всем телом навалилось, лишая всякой подвижности. Снег тут же залепил урманину лицо, и он скорее почувствовал, нежели увидел, что страшилище замахивается своим жутким когтём, намереваясь точным движением перерубить ему горло. Неимоверным усилием воевода сумел высвободить руку и снизу вверх ударил своего врага мечом. Олегу показалось, что его с головой зашвырнули в колючий снежный сугроб. Изо всех сил урманин рванулся наверх, выныривая из холодного вороха, боясь, что очередное чудовище, выйдя из леса, с лёгкостью лишит жизни и его, и его подругу. Однако более из-за деревьев никто не вышел. Олег внимательно огляделся, но никого не увидел. Холодея от страшного предчувствия, урманин огляделся ещё раз в поисках боярышни. Она лежала в нескольких шагах от него и поила мерзлый снег своей горячей кровью. Вокруг бесновался ветер, стонали деревья, трещали кусты, ломались и падали ветки деревьев, но Олег не видел ничего, кроме своей невесты.
Не нужно было быть всемогущим кудесником, чтобы понять: Доброгнева умирала. От боли сознание покинуло её, грудь еле-еле вздымалась, проталкивая внутрь воздух. Одежда в месте удара потемнела от крови, сама же рана выглядела страшно и неестественно. Её рваные края казались слегка примороженными, а во все стороны по жилам разбегалась сеточка синюшных следов, будто от самой раны по всему телу через кровь расползалась какая-то зараза. От безысходности воевода взвыл, будто раненый зверь.
-Ольга! – закричал он сквозь бушующую вокруг непогоду. – Услышь меня, сестра! Помоги ей, чем сможешь.
По совести сказать, Олег и не ожидал какого-либо ответа на свой безумный призыв. Но почти тотчас же поверх его десницы, ощупывающий раненый бок боярышни, легла лёгкая и тёплая ладошка.
-Отойди, - не глядя на брата, проговорила Ольга.
Мужчина послушно поднялся и отошёл в сторону. Душа его тотчас же успокоилась: раз старшая из сестёр здесь, значит, и впрямь всё будет в порядке. Вновь обретя возможность думать, урманин вдруг всполошился: как Ольга оказалась здесь? Не уж-то морок ему явился? Хотя… глаза тут же подметили странную вещь: на ведунье было лишь лёгкое домашнее платье. В таком в лесу долго не походишь. Да и ревущий вокруг ветер, то и дело старающийся повалить воеводу навзничь, её будто обходил стороной. «Значит, не морок, - вздохнул с облегчением Олег. – Его от правды отличить весьма трудно». После недолгих размышлений Олег догадался: на самом деле девушка сейчас не здесь, а, скорее всего, в Ладоге. На помощь же брату поспешил лишь её дух.
Наконец Ольга оставила Доброгневу, поднялась с колен и повернулась к Олегу. Лицо её не предвещало ничего хорошего.
-Здесь я ничего не смогу сделать, - с сожалением проговорила ведунья. – Всей моей силы не хватит, дабы воскресить твою любушку.
-Так она мертва? – внезапно осипшим голосом спросил воевода.
-Почти.
-И нет никакой надежды спасти её?
-Ну почему, надежда есть, - поколебавшись, ответила девушка. – Только это весьма рискованно, да и получится ли ещё…
-Говори, что это за средство?
-Ты и сам можешь погибнуть, вступив на эту тропу.
-Неважно.
Ольга пристально взглянула в глаза брату.
-Нужно призвать ту, что стоит на границе между мирами, ту, что повелевает мёртвыми, но видит и живых. Справишься?
-Да, - без тени колебания ответил Олег. Ведунья наклонилась и подняла из снега страшный льдисто-лиловый коготь. Все остальные смертоносные полумесяцы рассыпались в ледяную пыль, едва лишились своих хозяев. Но этот, обагрённый кровью Доброгневы, так и остался лежать на снегу.
-Ты знаешь, что делать, - проговорила Перунова невеста и вложила коготь в руку брата. От этого прикосновение всё тело тут же пронзил жестокий холод, а сердце дважды споткнулось. – Только учти, начнёшь ЭТО – обратной дороги не будет.
Урманин, будто заворожённый, смотрел на коготь.
-Спасибо, сестрёнка, я и впрямь знаю, что делать, - проговорил он и поднял глаза на сестру. Но той уже нигде не было видно.
Воевода повернулся в сторону уходящего солнца и, не обращая внимания на летящий в лицо снег, поднял над головой руку с когтем. С губ его сами собой сорвались странные слова:
-Жизнь и смерть, смерть и жизнь; одна суть, один и путь. Смерть порождает жизнь, жизнь ведёт к смерти. Ничто не вечно, но ничто и не умирает. Да будет так во веки веков.
При последних словах Олег глубоко вонзил острый, точно клинок, коготь в жилу на своей деснице. Жуткая, ни с чем несравнимая боль волной прокатилась по всему телу. Сердце забилось пойманной птицей и вдруг замерло. Чувствуя, что слабеет, урманин сделал несколько шагов туда, где каждый день скрывается пресветлое солнце, и рухнул лицом в снег.
В тот же миг вокруг разлилась странная, ни на что не похожая тишина. Она не звенела на разные голоса, не давила на уши. Она просто БЫЛА, и не было ничего, кроме неё. Наверное, так тихо бывает только в могиле.
Воевода поднял голову и огляделся. Удивительно, но даже следа боли  уже не ощущалось. Деревья стояли вокруг, будто нарисованные, снег был нетронут и девственно чист. Доброгнева, свернувшись калачиком, лежала невдалеке и, казалось, спала. Лицо её было расслабленно и безмятежно, страдание больше не искажало её черты. Вдруг послышался тихий перебор струн. Прямо перед Олегом стоял невысокий мальчик с ясными, лучистыми глазами. В руках его были неизменные гусли. Соловей.
- Здравствуй Соловушка, - внезапно севшим голосом проговорил воевода.
Отрок застенчиво улыбнулся и кивнул.
- Куда мне теперь?
Гусляр подныл руку. Указывая куда-то за спину Олега. Обернувшись, тот увидел невзрачный домишко, поставленный на две сваи. Хотя нет. Это не сваи, а, скорее, столбы дыма. Или всё-таки наги, напоминающие куриные? Надо же, настоящая Избушка на курьих ножках, за которой лежит страна мёртвых. И впрямь, лес по ту сторону избушки был сплошь укутан непроницаемым туманом. Урманин откуда-то знал: обходить необычное строение, и даже просто входить в застланный туманом лес было ни в коем случае нельзя. Но по сю сторону в сплошной стене не было ни оконца, ни, тем более, двери. Лишь посвящённый мог попасть внутрь, лишь тот, кто знал слова, способные повернуть домишко к себе лицом. Олег знал.
-Эй, избушка! – закричал он. – Встань по-старому, как Мать поставила. Повернись к лесу задом, а ко мне передом.
Необычное строение мелко задрожало и, повинуясь приказу, стало медленно поворачиваться. Вскоре показалась боковая стена дома, а затем и лицо. Едва избушка остановилась, открылась тяжёлая, крепкая дверь, и на пороге возникла старушка. Её седые космы, как и положено колдунье, лишь слегка были подвязаны платком, одежда чистая и аккуратная, но без каких-либо вышивок и украшений, лицо не уродливое, а даже по-своему приветливое… Старушка как старушка, ничего необычного. Вот только ноги, видневшиеся из-под подола, были разными: одна обычная, как у всех людей, обутая в лапоть, другая являла собой голую кость, не одетую ни мясом, ни кожей. Что ж, на то она и Баба Яга – Костяная нога, что одной ногой, обычной, стоит в мире живых, а другой, костяной – в мире мёртвых.
Нисколько не робея – до того ли? – Олег низко, до самой земли поклонился владычице царства мёртвых.
-Здрав будь, бабушка.
-И тебе поздорову, добрый молодец. Ну, зачем кликал?
-Беда у меня бабушка…
-Понятно, что беда, - фыркнула Яга. – Ко мне с добрыми вестями не ходят.
-Помоги мне бабушка! – урманин бухнулся перед старухой на колени. – По недомыслию загубил я ту, что была мне дороже жизни, дороже солнца небесного и радостей земных. Прошу тебя, коли сможешь, оживи её.
Баба Яга подняла глаза, прищурившись, внимательно поглядела за спину воеводе и сурово покачала головой.
-Что ж ты, окаянный, наделал? Ну, уснула девка, так ведь ты обещал, что сторожить её будешь! И то, что сон, насланный Мореной, был зачарованный, тебя не оправдывает. Иль не знаешь, что зимой в лесу нельзя спать без сторожа? Хоть бы божка деревянного поставил или костёр запалил. Вот и углядели вас слуги Кощея. Да скажи спасибо, что ни сам Морозко на вас набрёл. Уж тот бы долго разбираться не стал, кто каким сном заснул, живо превратил бы в две ледяные глыбы. Ох, люди, люди, беспечные вы существа. Сами делов натворите, а потом сетуете, что боги от вас отвернулись!
Воевода, понурившись, сидел в снегу и молча слушал. А что тут скажешь? И впрямь, кругом сам виноват, даже единого слова в свою защиту сказать не мог. Потому каждое слово жалило безжалостно, точно рой пчёл.
-Ладно уж, - сменила гнев на милость колдунья. – Неси её сюда. Да осторожно неси, не растряси, смотри. Скажи спасибо, что сама Перунична за тебя просила, не то непременно наказала бы тебя, олуха.
Олег вскочил, подхватил на руки Доброгневу и передал её на руки Яге. Та неожиданно легко приняла на руки боярышню и направилась в дом.
- А ну, следуй за мной, – через плечо бросила старушка воеводе.
Урманин, не брезгуя приглашением, легко вскарабкался на высокий порог, ещё раз подивившись тому, как легко его слушается раненая рука, протиснулся в узкую и низкую дверь, обернулся. Соловей, по-прежнему лучась улыбкой, в пояс поклонился воеводе. Дверь тут же сама собой закрылась.
Изнутри домишко оказался гораздо больше, чем снаружи. Здесь была и печь, и широкая лавка, на которую Баба Яга тут же уложила раненную, стол и огромный котёл, полный прозрачной воды.
-Присядь пока, - Яга кивнула по скамейку, стоявшую у стола.
Олег присел, а сам взгляда не мог отвести от своей возлюбленной. Душа металось от безумной надежды к полному отчаянию. Получится ли оживить её, не поздно ли? Словно завороженный, урманин следил за тем, как колдунья начала раздевать девушку. Вот обнажились жемчужные плечи, высокая грудь, бок, изуродованный раной, стройные бёдра…
-Отвернись, охальник, - не оборачиваясь, цыкнула старуха. – Нечего смотреть, девка тебе такого права пока не давала. Лучше вон десницу в котле обмой, пока сам на тот свет не отправился.
Урманин поспешно отвернулся. И впрямь, чего уставился? Будто юнец безусый, который женских прелестей воочию ни разу не зрел. Равнодушно поглядев на изуродованную руку, молодой мужчина по локоть обнажил её и опустил в котёл с водой. И в тот же миг синюшная сеточка начала изглаживаться, серые примороженные края раны порозовели, на короткое мгновение порез начал сочиться кровью, но скоро мышцы и сухожилия принялись срастаться и одеваться кожей. Когда воевода вынул десницу из воды, на ней лишь белела тоненькая ниточка шрама. Олег онемел от изумления, и лишь теперь поверил, что с Доброгневой и впрямь всё будет в порядке.
Меж тем Яга начала шёпотом читать какие-то заговоры, чем-то тихонько постукивать, а временами принималась петь странную песню без слов. Вот она прошлёпала мимо воеводы, набрала полный ковш воды из котла и вернулась обратно. Олег хотел было спросить, не проще ли было сразу полить рану чудесной водой, но передумал – наверняка старушке гораздо лучше него, простого смертного, ведомо, что и как нужно делать. Время текло медленно и неповоротливо, будто речная улитка ползла по камням, но урманин всё ещё не решался повернуться и хоть одним глазком глянуть, как дела и его наречённой. А ну как сглазит всё лечение? От жара в избе и долгого ничегонеделанья Олегу отчаянно захотелось спать. Тихий шёпот колдуньи успокаивал и усыплял, незаметно для себя воевода начал клевать носом и даже, кажется, успел увидеть какой-то сон. Вдруг сквозь дрёму к нему прорвался тихий голос юной воительницы.
-Где я?
Не помня себя от счастья, Олег махом стряхнул с себя вязкий полусон и рванулся к Доброгневе, но ту же был остановлен властным жестом Бабы Яги:
-А ну, сядь на место! Нельзя её ещё трогать. Дай душе в теле укрепиться. Да и одеться девке не помешает. Сядь, говорю. Я скажу, когда подойти к ней сможешь.
Подчиняясь велению старушки, воевода вернулся на прежнее место и принялся терпеливо ждать, когда девушка окончательно придёт в себя. Наконец боярышня тронула его за плечо. Не помнящий себя от счастья Олег нежно, осторожно заключил любимую в объятья. В глазах предательски защипало. Доброгнева прильнула к груди возлюбленного и замерла. А за спиной девушки стояла улыбающаяся, как-то враз помолодевшая Яга, совсем не похожая на ту суровую колдунью, что ещё совсем недавно поносила пришедшего к ней за помощью мужчину.
-Ладно вам, - проворчала, наконец, старушка. – Садитесь-ка лучше за стол. А не то что же я буду за хозяйка, коли гостей от души не попотчую?
Молодые люди недоуменно переглянулись. Каждому живущему с малых ногтей известно – коли попал в мир мёртвых и не хочешь там остаться навсегда, ни в коем случае не притрагивайся к угощению, которое тебе будут там предлагать.
-Да не бойтесь, - усмехнулась Яга. – Была ли нужда вас лечить, чтобы потом оставить в мире мёртвых? Пока дверь моей избы смотрит в сторону живых, пировать можно безбоязненно. Тем более, что подкрепиться вам сейчас всяко не помешает. Так что милости прошу к столу.
Бабушка достала из сундука белоснежную скатерть, расстелила её на столе, и в один миг перед изумлёнными гостями появились самые разные яства: каша, щедро заправленная салом, душистая похлёбка, мягкий хлеб, квас, несколько головок лука, мясо. Только теперь и Олег, и Доброгнева почувствовали, как же они голодны. Не заставляя себя долго ждать, молодые люди подсели к столу.
Поначалу трапеза проходила в полном молчании, но вот Яга стрельнула глазками на Доброгневу, потом на Олега, вновь на боярышню и со вздохом проворчала:
-Ладно уж, спрашивай, только учти, что я не на всякий вопрос ответ даю. Много будешь знать – быстро состаришься.
Девушка удивленно подняла глаза:
-А ты, бабушка, почём знаешь, что меня любопытство гложет?
-Я души человеческие насквозь вижу, - насмешливо ответила старуха. – Ты, ежели ответ получить хочешь, поторопись, а не то я ведь и передумать могу.
-Скажи, бабушка, где мы и как здесь очутились. Последнее, что я помню – метель в лесу, бой со снежными чудовищами и жуткую боль в боку. А потом – твоя избушка, ласковое тепло, слабость во всём теле… Как так вышло?
-Видишь ли, дитятко, - задумчиво начала Яга, - бывают случаи, когда умерший не достоин светлого Ирия, поскольку жил не слишком праведно, а великого деяния совершить не смог. Или не успел. Однако и в ледяную пустыню Морены  отправлять его вроде как не за что. Так, серединка на половинку человек и жил – не плохой и не хороший. Вот и попадают эти души сюда, ожидая, когда светлые Рожаницы соткут им новые тела. Но произойдёт это после того, как они трудом праведным искупят свои неблаговидные поступки при жизни. Житьё здесь мало отличается от жизни человеческой, только воин никто меж собой не ведёт. Вот над этими душами я и владычествую, дабы порядку больше было. Но бывает, что в этот мир попадают люди, чей кон ещё не пришёл и помирать им рано – как вам двоим, например. Эти души остаются рядом со своими телами, и при желании их можно вернуть обратно. Если только умирающий сумеет позвать меня. Твой возлюбленный вот сумел, потому ты ещё и жива.
-Благодарю тебя, воевода, - улыбнулась боярышня Олегу.
-Благодарит она… - проворчал тот. – Ты лучше скажи, воительница великая, отчего такой простой удар так позорно упустила?
Доброгнева, не ожидавшая подобного выпада, жарко раскраснелась, но тут же, взяв себя в руки, язвительно ответила:
-Да вот, за тебя, дурака, отчего-то испугалась. Совсем позабыла, что ты у нас бессмертный.
-Напрасно. О таких вещах всегда помнить надобно.
-Зря ты её ругаешь, - прервала их перепалку Яга. – Успокоить этих существ может лишь пролитая ими кровь. Если бы ранили тебя, то твоей спутнице едва ли пришло бы в голову вызвать меня. А тебе, девка, не только его благодарить надобно, но ещё и Перуничну. Это она твоего возлюбленного уму-разуму научила.
-Перунична? – недоумённо переспросила девушка.
-Моя сестра, - коротко объяснил Олег.
-Но почему Перунична? Она ведь ещё не жена Перуну, а лишь невеста?
-А вот это вам знать пока ни к чему, - сурово произнесла бабка. – Всё, довольно разговоров. До утра спите здесь, а после отправитесь домой.
Поднявшись из-за стола, Яга звонко хлопнула в ладоши, и стол с нехитрыми яствами исчез, будто и не бывало. Зато стоявшая у стены лавка оказалась застелена покрывалом из звериных шкур. И воевода, и его возлюбленная почувствовали безмерную усталость, поэтому, едва добравшись до предложенного им ложа, тут же уснули беспробудным сном.

Проснулся Олег оттого, что нечто влажное, холодное ткнулось ему в щёку. Воевода открыл глаза, да так и застыл: рядом с ним стоял матёрый волк. Рука сама собой потянулась к бедру в поисках меча, но его там не оказалось, лишь пустые ножны. «Ну конечно! – вспомнил урманин. – Ведь в избушку Бабы Яги я вошёл без него». Олег приготовился было к схватке, но зверь и не подумал нападать. Человек и волк напряженно стояли друг против друга и пристально вглядывались друг другу в глаза. «А глаза-то у него не простые, - подумалось вдруг воеводе. – Смотрит так, будто всё понимает. И не нападает, хотя время нынче голодное, а мы, надо полагать, его законная добыча». Неожиданно серый странно ощерился, будто улыбнулся, и слегка вильнул пушистым хвостом. Олег замер. Вспомнился рассказ Рюрика о том, что от позорной участи вечного раба его сына Аскольда избавил человек-волк. Не уж-то и впрямь оборотень? Тем более что «улыбка» волка и впрямь кого-то напоминала. В голове завертелся хоровод мыслей, урманин почти узнавал этого незваного пришельца в серой шкуре, но тут же запретил себе об этом думать. Он не лгал своему другу, советуя не искать оборотня – так всем спокойней будет. Сам воевода тоже не хотел этого знать. Как говориться, меньше знаешь – крепче спишь.
-Ну, здравствуй, дружище! – спокойным голосом проговорил Олег. – Спасибо, что разбудил, а то так недолго и новых бед дождаться. Не подскажешь ли, где наши котомки, а то домой сбираться надо.
Волк ещё раз вильнул хвостом, отбежал в сторону и принялся усердно рыть лапами. Вскоре из-под снега показалась одна котомка, потом вторая, обе пары лыж… Меж тем воевода наклонился к боярышне и тронул её за плечо:
-Вставай, лежебока. Иль для тебя подушка – лучшая подружка?
Доброгнева сладко потянулась, открыла глаза и нежно улыбнулась своему возлюбленному. Урманин прищурился, борясь с искушением заключить девушку в объятья.
-Поднимайся, домой пора, нас уже, наверное, обыскались. Только не пугайся, мы здесь не одни.
Боярышня приподнялась и замерла, разглядев, кто пожаловал к ним на поляну. Серый равнодушно глянул на неё, едва заметно качнул лохматой головой, точно приветствуя, и вновь принялся разгребать снег. На этот раз на свет божий появился Олегов меч, а после и меч самой Доброгневы.
-Вот за это благодарю тебя, братко-волк! Что ж, все наши вещи, как я погляжу, на месте, можно и возвращаться.
Олег внимательно огляделся вокруг. Давешняя буря до неузнаваемости изменила лик леса. Появились завалы и буреломы, коих вчера ещё не было, кое-где намело высокие сугробы – в аккурат по грудь взрослому человеку, некоторые деревья изрядно поломало. Да и небо было покрыто столь плотными тучами, что не определишь, в какой стороне солнце. Воевода покачал головой. Как из леса выбираться – неведомо. Но тут Доброгнева внимательно пригляделась к оборотню.
-Погляди, Олег, кажется, он нас зовёт куда-то.
И правда, волк неторопливо засеменил по снегу куда-то в сторону, постоянно оглядываясь на людей, однако, увидев, что те никак не реагируют, вернулся, ухватил мужчину за полу тулупа и легонько потянул за собой.
-Значит, за собой нас приглашаешь, - усмехнулся урманин. – Ну что ж, дружище, пойдём. Надеюсь только, что ты не к своей стае на обед нас поведёшь.
Оборотень укоризненно посмотрел на воеводу, дождался, когда люди встанут на лыжи, и припустил вперёд прямо по свежему, чистому снегу. Возвращение домой было несравнимо тяжелее, чем давешняя прогулка. То и дело на дороге возникали буреломы, которых ещё вчера не было, или высокие сугробы. К тому же, вновь стал подниматься ветер, и Олег с Доброгневой невольно ускорили шаг – продолжения вчерашней битвы не хотелось никому. Волк между тем легко бежал впереди, выбирая наиболее лёгкие пути. Вот он взлетел на очередной холм… и пропал. Воевода рванулся следом за ним. С вершины холма открывался величественный вид: широкий Волхов, который из-за быстрого течения не замерзал даже зимой, стремительно нёс свои воды в Нево, а на излучине реки раскинулась матушка-Ладога. Боярышня, поднявшаяся на холм вслед за Олегом, радостно рассмеялась, обняла своего суженного и крепко расцеловала его.

Город встретил путников настороженной, почти враждебной тишиной. Ладожане выходили из домов, дабы взглянуть на чудесно спасшихся от бури, но радости на их лицах не было. Оно и понятно: кто может поручиться, что это и впрямь люди вернулись из леса, а не злобные духи в человеческом обличии? Спасибо, что вовсе ворота перед носом не захлопнули – не для того, мол, по осени город опахивали, чтобы нынче в него всякую погань впускать. Всё это было понятно, ни Олег, ни Доброгнева не винили горожан за их недоверие и осторожность. Даже Ефанда, радостно выбежавшая навстречу брату, вдруг испуганно отпрянула.
-От вас мертвецами за версту смердит, - поморщившись, проговорила она и тут же обернулась к спешившим за ней холопам. – Растопите баню для воеводы и боярышни да выпарьте хорошенько обоих. До того времени никому с ними не разговаривать.
Нелёгкое это дело – посреди зимы растопить остывшую баню, немало времени на это требуется. Всё это время Олег и Доброгнева просидели, подпирая спинами стены деревянного строения, где им предстояло отмыться от скверны смерти. Никто из прохаживающихся вокруг людей, памятуя о словах княгини, не заговаривал с ними, и скука навалилась со всей своей гнетущей тяжестью. Девушка вскоре задремала, урманин же, привычно прищурив глаза, наблюдал за снующей туда-сюда челядью. Но вот поблизости заскрипел снег, и перед воеводой предстал князь Рюрик.
-Гой еси, Олег Ольбардович, - поприветствовал князь друга.
-С нами нельзя разговаривать, - вместо приветствия ответил воевода.
-Князю ли, благословлённому Перуном, скверны бояться? – небрежно ответил Рюрик. – Воину ли смерти страшиться?
-Зря ты так, - серьёзно проговорил Олег. – Коли знал бы, что с нами приключилось, небось, живо осторожность заимел.
-Так расскажи мне!
-Э, нет, княже, - хитро усмехнувшись, погрозил воевода пальцем князю. – Больно любопытен ты. Завтра обо всём из первых уст и узнаешь.
-Не уж-то так худо было?
-Даже ещё хуже. Ты, княже, в глаза смерти смотрел, мы же с Доброгневой на том свете побывали. Поэтому жена твоя и сказала, что от нас мертвецами разит. А хуже всего то, что по моей вине моя любимая и вовсе там едва не осталась.
-Ты впредь поосторожней будь, Олег, - присаживаясь рядом, проговорил Рюрик. – Я за каждого из своих людей в ответе, а за неё – вдвойне. Ты, верно, и позабыл уж, что она роднёй мне приходится?
-Как же, помню. Ведь в случае чего вено мне тебе уплачивать, да и сватов на твой двор засылать, верно?
-Верно. Только я ведь сейчас не о том речь веду.
-Знаю. Тяжела ноша на твоих плечах – за каждого в ответе быть. Но и её ноша не легче. Мыслимо ли предать человека, который долгие годы и вместо отца, и вместо матери был, который жизнь готов был положить её счастья ради. Ведь и тогда, в Новгороде, она свято верила, что правильно поступает. Думала, увидит её брат – опамятвует, не станет нелепие творить. Ан нет, не вышло. Вот и мечется душа её, скорбит, сомневается.
-Сомнения и скорбь – не самые лучшие спутники, - покачал головой князь. – Так и до отчаянья недалеко. Нужно отвлечь её от мыслей о брате.
-Как? Хотел было я её от  горьких мыслей отвлечь прогулкой, да вот что из этого вышло.
-Как – не ведаю, но отвлечь нужно.
-Сам знаю, - со вздохом проговорил Олег.
-А прогулок таких более не устраивай, - усмехнулся  Рюрик. – Ефанда вчера чуть с ума не сошла, когда увидела, что на дворе буря, а тебя нет. Точно безумная металась по хоромам, пока Ольга не сказала ей, что с тобой всё в порядке.
-Да уж, представляю. Всё-таки хорошие у меня сёстры. Ольге передай от меня поклон. Если бы не она, мы бы с тобой сейчас здесь не беседовали.
Ненадолго воцарилось молчание. Поднявшийся ветер разогнал-таки тучи, нависшие над градом, выглянуло неяркое зимнее солнце. Наконец урманин резко хлопнул себя по коленям.
-Вот что, княже, - промолвил он. – Ступай-ка ты к жене и дочке. Не след тебе тут со мной попусту побасенки травить, не то холопы твои дыры в нас насквозь взглядами проглядят. Мы тут как-нибудь сами время скоротаем. Завтра с утречка пошлёшь за нами, вот тогда всё и расскажем.
-Что ж, воля твоя. Но завтра… Завтра ты так просто от меня не отделаешься.
Рюрик поднялся и, бросив ещё один взгляд на измученную ожиданием парочку, поспешил к терему.
Наконец всё было готово. Один из отроков осторожно приблизился к воеводе и со смесью страха и любопытства в глазах сделал знак, что в баню можно заходить. Олег поднялся с бревна, брошенного у стены вместо лавки, потянулся до хруста в костях и оглянулся на просыпающуюся Доброгневу.
-Значит так, первым париться иду я…
-Это ещё почему? – без особого, впрочем, возмущения поинтересовалась девушка.
-Первый пар зимой в бане ещё не слишком ядрёный. По мне – так в самый раз, а тебе пропариться надо будет получше. Да и рану свою застудишь ещё.
-Рану! – фыркнула боярышня. – Да от моей раны и следа, поди, не осталось – сам же видел.
-Видеть-кто видел, да кто знает, как оно на самом деле. Я и другое видел – как эта рана чуть в могилу тебя не свела. В любом случае, тебе смертельный холод из тела выгонять надобно. Для этого второй пар – самое время.
Ни слова более не прибавив, воевода скрылся за дверью бани. Доброгнева мягко улыбнулась. Она вовсе не думала спорить со своим возлюбленным, напротив, девушка от всей души наслаждалась тем, что кто-то, помимо брата, заботится о ней, памятуя о том, что, не смотря на весь свой грозный вид, она – всего-навсего слабая женщина.
Парили Олега добросовестно, не позволяя даже самой маленькой толике мертвечины задержаться в своём теле. Изредка слышалось, как вверху, на полатях кряхтел, охал и поскрипывал банник, так и не посмевший плеснуть на пришлеца крутым кипятком или зашвырнуть раскалённым камнем. Но вот, наконец, воевода выпарился, смыл текучей водой пот, оделся и вышел из бани. Тут же его подхватили под руки два отрока и отвели в приготовленную клеть. Оставшись один, урманин внимательно осмотрелся кругом. В углу стоял стол, на котором дожидались полкаравая хлеба и кувшин студёной воды. Рядом в светце, над корытом с водой горела лучина, и ещё несколько сухих смолянистых палочек лежало с краю на столе. Широкая лавка оказалась застелена шкурами, да и на полу чья-то заботливая рука постелила несколько шкур. «Что ж, - подумал Олег. – Здесь и впрямь неплохо. Пожалуй, вполне можно пережить ночь и не околеть от холода, голода и жажды.» С этими мыслями воевода решительно уселся на лавку и принялся ждать Доброгневу.
Прошло довольно много времени, и дурные мысли вновь незвано-непрошенно полезли в голову. Не простое время – Карачун, старики говорят, что по тому, как прошёл первый день при народившемся солнце, можно судить о том, как пройдёт весь год. Так о чём же говорит давешняя прогулка? Смерть девушки, которая приходится родной сестрой Вадиму, затем её чудесное воскрешение, гостевание у Владычицы мёртвых… По всему выходило, что для Ладоги грядёт неплохое время, хотя и страданий, поди, не оберёшься. Но что это значит для самой Доброгневы? Переживёт ли она этот год?
Олег невольно вздрогнул, очнувшись от своих дум, когда вновь скрипнула дверь, впуская юную боярышню. Воин задорно тряхнул головой, прогоняя прочь тяжёлые мысли, и улыбнулся ей. Лязгнул засов, послышались удаляющиеся шаги, затем всё стихло.
-Ну что ж, Гневушка, - весело подмигнул девушке воевода. – Вновь мы с тобой вместе. Видимо боги и впрямь благосклонны к нам.
Доброгнева бросила на него мрачный взгляд, от чего урманин весело расхохотался.
-Ладно, не дуйся, нам с тобой ещё ночь вдвоём коротать. Прежде всего, наверное, следует подкрепиться. Как ты думаешь? Я, признаться, жутко голоден.
-Да, пожалуй, - слегка нервничая, ответила девушка.
Трапеза прошла в полном молчании. Боярышня с аппетитом уплетала свою горбушку и искоса поглядывала на мужчину, сидящего рядом. Тот же, ни на что не обращая внимания, сосредоточенно жевал свой кусок хлеба. Что и говорить, Олег был очень хорош собой. Безмужние девки так и вились вокруг него. Многих из них красивый и удачливый воевода одаривал своим вниманием, без счёта рассыпая ласки и поцелуи. Однако ни одна из прелестниц не могла похвастаться тем, что крепко-накрепко привязала к себе любвеобильного урманина, и тот позвал её замуж. Хотя ходили слухи, что некоторые особо настойчивые прелестницы пытались попросту приворожить Олега, но с того всё как с гуся вода. Никто, кроме Доброгневы, не мог похвалиться, что заполучил в свои сети столь желанного жениха. Правду молвить, ни одна из словенских девушек не была в обиде на воеводу за следующее вслед за жаркими объятиями расставание. Да и как, скажите на милость, можно обижаться на вольный ветер, гуляющий в поле, на дождь, что льёт с небес, на реку, что течёт лишь в своём русле. Так же и Олег, до сих пор никому не принадлежавший. До сих пор… Доброгнева и сейчас ещё не могла поверить, что он не исчезнет в скором времени из её жизни, точно растаявший на вешнем солнце снег.
Но вот последние крошки хлеба были съедены, и урманин лукаво взглянул на девушку:
-Ну, что будем делать дальше?
Боярышня очень убедительно зевнула и потянулась.
-Может, пришло время отдыха? Спать хочу – моченьки нет!
-Ну что ж, спать – значит спать. – Не раздумывая, Олег растянулся на лавке. – Иди ко мне, здесь и на двоих места с лихвой хватит.
Лишь на миг девушка замешкалась, но потом решительно нырнула под тёплое покрывало из шкур и прижалась к тёплому боку любимого. В то же мгновение крепкие, сильные мужские руки оплели её хрупкие плечи. Доброгнева приподнялась на локте, взглянула в очи любимого и ощутила, как тонет в их водоворотах, будто потерпевшее крушение судно. Уста воеводы нашли нежные, податливые губы боярышни, по телу её прокатила горячая истома, сводящая с ума и почти лишающая сил к сопротивлению. Почти…
-Олег, - прошептала Доброгнева, отстраняясь. – Олег, подожди. Моя рана…
Воевода на миг замер, потом тихо, дразняще рассмеялся.
-Маленькая лгунья! – проворчал он, щёлкнув девушку пальцем по носу. – Ладно уж, спи. Хотя я, признаться, не прочь был бы пропеть с тобой Песнь Жизни.

Княжий терем тоже готовился ко сну. Страх и напряжение прошедшей ночи и следующего за ними дня сменились, наконец, блаженной расслабленностью. Нынче Рюрик торопился к жене, и потому, едва дождавшись отрока, известившего его о том, что воевода и боярышня закрыты, наконец, в клети, направился в светлицу. Время было довольно позднее, и Любава уже наверняка спала в покоях кормилицы, а Ефанда, конечно, вновь беседует со своей сестрицей. Вот, наконец, и знакомые двери. Князь бесшумно возник на пороге светлицы. Так и есть: Ефанда и Ольга при свете лучины пряли пряжу и о чём-то тихо разговаривали. Необычайно ласковая улыбка смягчила суровые черты воина, волна почти болезненной нежности затопила душу. Грозный князь Рюрик, достойный сын Белого Сокола, одно имя которого повергало в трепет врагов, нынче себя не помнил от любви к жене и дочери. И как он только жил без них раньше, да ещё и мнил себя счастливым? Только теперь варяг приблизился к пониманию того, что же такое на самом деле счастье. В который раз Рюрик подивился тому, что любовь, оказывается, не делает мужчину слабее, а напротив, даёт ему силы, позволяющие, если нужно, весь мир перевернуть.
Меж тем обе женщины вели свой, чуждый праздному уху разговор.
-И зачем тебе вздумалось гадать, ума не приложу, - пожала плечами старшая из сестёр. – И так ведь понятно, что твой муж любит тебя без памяти. Даже если бы он и взял в дом ещё одну жену единственно для продолжения рода, это ничего бы не изменило.
-Легко тебе говорить, - вздохнула младшая. – Я же не хочу мужа, богами данного, ни с кем делить. Чем я только прогневила небеса, что не дают они мне сына родить?
-Да будет у вас сын, - ласково улыбнулась Ольга. – Ещё следующая зима не наступит, как ты родишь.
-Неужто правда?
-Конечно. Разве я когда-нибудь ошибалась?
Будто почувствовав чей-то взгляд, Ефанда обернулась и увидела в дверях Рюрика. При виде мужа вся она так и засветилась изнутри неземным светом – светом любви и радости. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – варяг не только любит, но и любим безмерно. В два шага князь пересёк светлицу и опустился на лавку рядом с женой.
-О чём беседу ведёте? – поинтересовался он у обеих женщин.
-Да вот, Ольга нам с тобой в скором времени наследника предрекает.
-Ну что ж, это весьма радует, - кивнул варяг. Крепкая, жилистая рука его нежно обняла Ефанду за плечи, и её голова тут же склонилась ему на грудь.
-Да, работы, как я вижу, сегодня уже не будет, - с притворным вздохом проговорила Перунова невеста. – Иначе моя сестрёнка рискует исколоть себе все пальцы или запутать пряжу.
От этих слов молодая княгиня зарделась, точно маков цвет, и в смущении спрятала глаза. Князь же лишь весело рассмеялся и сильнее притянул жену к себе.
-Вот что, родные мои, - сказал, наконец, Рюрик. – Мыслю я, что прошлая бессонная ночь и нынешний суматошный день совсем вас доконали. Пора ложится почивать; утро, как старики говорят, всегда мудрее вечера.
-Что-то ещё завтра Олег нам поведает, - нахмурилась Ефанда.
-Ничего хорошего, - тихо, словно про себя проговорила Ольга, но, конечно, её никто не услышал.
-Не будем гадать попусту, а лучше дождёмся утра и сами его честь по чести обо всём выспросим, - твёрдо проговорил князь. – А нынче – спать, спать, спать! Все насущные дела будем решать завтра.
-Ну что ж, спокойной вам ночи тогда. – Ведунья лукаво стрельнула глазами в Рюрика и Ефанду и поспешно вышла из горницы, оставив влюблённых наедине.

Поутру, едва только рассвело, сметливый отрок открыл клеть и разбудил обоих горе-путешественников. Князь Рюрик, де, желает их немедленно видеть. Ни слова не говоря, Олег и Доброгнева вслед за парнишкой пошли в княжий терем.
Услышав рассказ об их злоключениях, князь пришёл в ярость.
-Ладно бы мальцом был безусым! – в исступлении орал он (благо, происходило всё в княжьих покоях, где были только сам Рюрик да его жена, а не при всём честном народе). – Сам чуть не погиб, девку едва не сгубил… Мало нам козней Морены и Вадима, так вы ещё и сами приключений на свои головы непутёвые ищете!
-Тихо, княже, не шуми, - остановил друга воевода. – Всё же хорошо закончилось (спасибо Ольге и Бабе Яге). Мы вернулись целыми и невредимыми… Ну, почти невредимыми, - взглянув на свою спутницу, исправился Олег. – Зато теперь учёными будем. За одного битого, как говориться, двух небитых дают. И потом, я и помыслить не мог о таких страшилищах, каких мы давеча в лесу встретили.
-Это потому, что после них в живых никого никогда не оставалось, - подала голос Ефанда. – Вы первые будете.
-С нынешнего дня никаких прогулок в лес, - сурово проговорил Рюрик. – Лишь по особой надобности. Особенно Доброгневе. Ты, Гневушка, со смертью соприкоснулась, а значит, за тобой она в первую очередь и охотиться будет. Я же в ответе за тебя перед всеми, даже перед твоим братом. До весны в городе посидишь.
Говоря эти слова, князь даже не задумался о том, что нечаянно вложил в сердце девушки уже начавшую угасать надежду на примирение Вадима и Рюрика.