8. Неудавшееся сватовство

В этом году весну люди ждали особо: кто с надеждой и радостью, а кто со страхом и безысходностью. В конце зимы в Ладогу стало прибывать ополчение, обещанное князю Рюрику окрестными сёлами. Однако время шло, а дни не становились теплее, солнышко по-прежнему было неласково, а холодные ветра столь же злодейски пробирали тело до самых костей. Давно уже должна была звенеть капель, набухать почки на деревьях, таять снега, но весну будто что-то задержало в пути. Уже дважды ладожане палили масленые костры, сжигали чучело Морены, зазывали Лелю-весну, но зима по-прежнему оставалась в своих правах. Старики лишь разводили руками и качали седыми головами, предчувствуя большой неурожай и голод. Кое-кто призадумался, вспоминая злосчастную прогулку воеводы и его возлюбленной в лес – всякий ведь знает, что первые дни после возжигания нового огня оказывают воздействие на весь год. Вспоминали, но пока держали язык за зубами, справедливо полагая, что раз оба возвернулись живыми, значит, и беда стороной минует. Да и гнева княжеского опасались. Многие с надеждой поглядывали на князя, а некоторые – и на невесту перунову, но и тот, и другая молчали.
С каждым днём Олег становился всё мрачнее и мрачнее. Доброгнева обещала принять его сватов по весне и пока от слов своих не отказывалась. Но, по совести говоря, разве можно сказать, что наступила весна, когда снег валит почище, чем зимой, когда вьюга воет ночи напролёт, когда мороз временами трещит такой, что дыхание перехватывает. Боярышня же, поначалу затосковавшая было, всерьёз решила, что боги хранят её от жуткого непотребства – выйти замуж без благословения старшего в роду.
Наконец однажды воевода решился. «Что ж, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Чем так вот мучиться ожиданием неизвестно чего, так пусть уж лучше сразу отринет. А что до обещания ждать до весны, так она давно уже должна была вступить в свои права». С этими мыслями он направился на княжий двор.
Найти Доброгневу было несложно. В это время она обычно с другими гриднями обучала отроков, либо возилась с детскими – детьми воинов, состоящих на службе у князя. Так и есть – ещё издали Олег приметил у княжьего крыльца толпу ребятишек, плотным кольцом обступивших высокую девушку в мужской одёже. Однако стоило урманину приблизиться к ним, как ребятня, будто почувствовав что-то, точно растворилась, оставив свою благодетельницу один на один с её возлюбленным.
-Всё с чужими детьми возишься? – без лишних предисловий проворчал воевода. – Своих уж иметь пора.
-Ты это о чём? – настороженно спросила боярышня.
-Сама знаешь. Гневушка, не мучь ты меня, скажи, когда сватов слать?
-Опомнись, воевода! Ты ведь обещал весны подождать. Оглянись вокруг, где она – весна?
-По времени весна уже давно идёт, и тебе это ведомо не хуже моего. Кто ж виноват, что она задержалась где-то в пути?
-Подожди ещё немного, Олег, - с мольбой в голосе проговорила Доброгнева. – Быть может, это боги дают нам знак, что нет нужды торопиться. Вдруг Рюрик и Вадим ещё помирятся…
-Да не помирятся они, - выходя из себя, прокричал воевода. – Как ты представляешь себе мир после такой ссоры? Всю жизнь ждать удара в спину друг от друга? Говорят, что худой мир лучше доброй ссоры, но этот мир всегда будет грозить войной. Ни Рюрик, ни Вадим не пойдут на это. Что же касается знака… Ладно мы с тобой, но другие люди здесь причём? Или ты думаешь, что ради нас двоих боги весь мир готовы наизнанку вывернуть?
На миг Доброгнева прикрыла глаза и, собравшись с духом, произнесла:
-Хорошо, воевода, будь по-твоему. Шли сватов на княжий двор. Только пусть сваты приходят после полудня – я хочу прежде с предками поговорить.
Олег замер. Как же так, ведь только что она, отговариваясь то немирьем князя с её братом, то какими-то божьими знамениями почти отказала ему, а тут… Что-то в действиях девушки настораживало, но, против всякого обыкновения, урманин заглушил внутренний голос и возликовал. Подхватив любимую на руки, он закружился с ней по двору, хохоча во всё горло.
-Гневушка, ладушка моя, ненаглядная моя, я ведь всю жизнь на руках тебя носить буду, ни ветру не позволю на тебя дохнуть, ни солнышку обжечь. Жемчугом и самоцветами осыплю, в ткани узорные одену, в лучшие черевьи ножки обую…
-Что, так и будешь всю жизнь взаперти держать? – с притворным ужасом спросила Доброгнева.
Воевода хотел было что-то ответить, но тут взгляды их встретились, и все слова в смущении куда-то убежали. К чему они, если сердца и так говорят друг с другом? Руки девушки ласково обвили крепкую мужскую шею, а губы их встретились в нежном, сладострастном поцелуе.

Поднявшись в свою светлицу, Доброгнева опустилась на лавку и закрыла лицо руками. Поддавшись порыву, она позволила Олегу прислать сватов, но теперь в сердце её вновь закралось старое сомнение. Вспоминались слова князя: «Я же в ответе за тебя перед всеми, даже перед твоим братом». Не зря же он брата помянул, быть может, и сам помириться с Вадимом хочет, да только вот как – не знает? Может, помочь им надобно? Боярышне отчего-то казалось, что ей просто нужно поговорить с братом, и всё встанет на свои места. Решение созрело быстро: нужно в последний раз попытаться всё наладить, нужно увидеться с Вадимом, поговорить с ним. Что же до Олега… Доброгнева была уверена, он обязательно поймёт и простит её, но сейчас она не могла довериться ему. Страшась за неё, воевода обязательно постарается воспрепятствовать задуманному девушкой походу в Новгород, а ей того очень не хотелось.
Дождавшись темноты, боярышня оделась, захватила свои короткие и широкие лыжи и тайно выскользнула из дома. Ворота уже, конечно, были закрыты, но ей это не помешало. Ещё давно, в детстве, по недомыслию Доброгнева, движимая любопытством, отправилась в лес в тот день, когда, ежели верить старикам, лешие перед зимней спячкой буйствуют. Вот и заблудилась в лесу, где каждый куст, каждое дерево с младенчества знакомы были. Долго водил её леший, покуда, крепко умывшись слезами, не заснула девчушка прямо под высокой елью. Здесь её посреди ночь и нашёл гридень по имени Дубыня. А поскольку городские ворота давно уже были закрыты, то провёл он девочку в город потайным лазом, строго-настрого наказав никому про то не сказывать. Все эти годы Доброгнева свято хранила тайну, и вот теперь она ей пригодилась. Стараясь никому не попасться на глаза, девушка прокралась к городской стене и нащупала лишь ей ведомую дверцу.
-Далеко ли собралась, ягодка? – услышала вдруг боярышня над ухом тихий шёпот. Вздрогнув, Доброгнева обернулась и увидела совсем рядом (и как только сумел так тихо подкрасться?) всё того же Дубыню.  Видимо, старые воспоминания не только ей не давали покоя.
-Так куда собралась-то? – повторил свой вопрос воевода.
-В Новгород, - упрямо вздёрнув подбородок, ответила девушка.
-А по какой такой надобности?
-По семейной.
-Эх, девка, тебе ли со мной спорить? – покачал головой Дубыня. – Ты думаешь, я зла тебе желаю? Не пори горячку, выслушай старика. Ни к чему тебе в Новгород спешить. Кто тебя там ждёт? Думаешь, брат тебе обрадуется? Ничуть. У него нынче свои заботы, с тобой никак не связанные. Или ты хочешь человека хорошего опозорить? Представь, каким насмешкам его подвергнут, когда он приедет ко двору князя со сватами, а невеста-то сбежала. Вот где будет разгуляться злым языкам.
-Ничего, Рюрик те языки живо укоротит!
-На каждый роток не накинешь платок. Не упрямься, девочка, вернись  в свою опочивальню, выходи замуж, рожай детишек и живи счастливо.
-Да не упрямлюсь я! – со слезами в голосе вскричала Доброгнева. – Я всего лишь выполняю свой сестринский долг!
-Вадим давно забыл о своём долге перед тобой, забудь и ты.
-Не могу. Я – не Вадим.
-Здесь ты права, - вздохнул воевода. – Ты выше и чище своего брата.
-Но ведь не был он таким, не был! – с отчаянием в голосе проговорила девушка, и вдруг новая мысль, точно удар плетью, ожгла её сознание. – Это всё его любовь к Ефанде. Ох, на беду нам всем он её встретил. Да и сама она… Не уж-то брат мой недостоин её любви? Вот кто на самом деле во всех наших бедах виноват, а не мой брат.
-Не притворяйся юродивой, Доброгнева. Ты и сама знаешь: то, что ты говоришь – глупость. И потом, Аскольд тоже любил тебя, а ты на его любовь не ответила. Более того, выбрала Олега, как и Ефанда выбрала Рюрика. Почему же он к Морене не переметнулся?
Боярышня раздражённо пожала плечами:
-Аскольд – мальчишка, едва ли его чувства были сильны. И потом, быть может, он бы и не отказался, да только вот сама Морена его не услышала.
-Здесь ты не права, - неожиданно глухо проговорил Дубыня. – Морене очень хотелось заполучить его – ещё бы, такой видок при Рюрике. Даже твою благосклонность предлагала в качестве награды. Вот только Аскольд не захотел предавать своего приёмного отца, да и любовь из-под неволи была ему не нужна. И потому этот «мальчишка», как ты его назвала, предпочёл умереть.
-Я и не знала, - пристыжено прошептала девушка.
-Откуда бы тебе это знать, ведь, дабы не тревожить твоё сердечко ретивое, Рюрик запретил говорить тебе о том, как умер его приёмный сын. И ещё кое-чего ты не ведаешь. Приходил Вадим к Олегу. Во сне, правда, но что это меняет? Давно, ещё когда вы домой из посольства возвращались. Поведал Олег ему о любви вашей, о грядущей свадьбе. Брат выбор твой одобрил, посетовал лишь, что весны ждать долго.
-Что же Олег сам мне о том не сказывал? – удивлённо спросила девушка.
-Зачем? Чтобы ты его во лжи обвинила и, того хуже, вовсе верить перестала?
Доброгнева виновато опустила голову:
-Твоя правда, я бы ему не поверила. Решила, что он нарочно это придумал, дабы меня побыстрее замуж сманить. Что ж, раз так, не стану я более судьбе своей противиться.
-Вот и правильно. Только ты уж не обессудь, девочка моя, но нынешнюю ночь я здесь покараулю. Дабы ты случайно не передумала.
-Хорошо, дядька Дубыня. – поддавшись внезапному порыву, девушка крепко обняла воеводу за шею. – Спасибо тебе за науку.
С легким сердцем боярышня вернулась в опочивальню, разделась, легла на своё девичье ложе. Поначалу Доброгнева пристыжено обдумывала то, что поведал её воевода о смерти Аскольда, однако вскоре молодость взяла своё, и горькие мысли как-то незаметно улетучились. В голове закружился хоровод сладостных мечтаний о том, как счастливо заживёт она со своим любимым мужем после того, как все распри будут улажены. Как нарожает ему много ребятишек, как вместе они будут ходить в походы или как радостно будет она встречать мужа, ежели будет в очередной раз в тягости. За этими счастливыми мыслями Доброгнева и сама не заметила, как заснула.
Неожиданно с тихим скрипом дверь отворилась и на пороге возник… Вадим! Вскрикнув от радости, девушка бросилась было к брату, но он, мягко улыбнувшись, слегка отстранился:
-Тише ты, егоза. Не нужно меня касаться. Не тело моё здесь – только дух. Вот, пришёл тебя проведать. Как живёшь-то, сестрица милая?
-Хорошо живу. Никто на меня не косится, не шепчется за спиной. Князь благоволит. Завтра вот сватов жду от Олега, свадьбу играть будем.
-Свадьбу… А мне плохо без тебя, сестра. Морена совсем заела. И сбросить бы её иго, да сил нет. Была бы ты со мной – всё возмог бы, а так…
-Как же я помогу тебе, братец? Ты там, в Новгороде, а я в Ладоге. Самому тебе решиться надобно.
-Не могу. Приди ко мне, Гневушка, помоги, а я перед Рюриком покаюсь, сам Новгород ему отдам, Морену взашей выгоню, только приди!
-Да не могу я, - уже не так уверено произнесла боярышня.
-Но почему? Нешто тебя взаперти держат?
-Нет, но завтра Олег со сватами приедет. Вот позор будет, ежели невеста, дав согласие, сбежит от него.
-Олег любит тебя, он простит. А ты и мне, и ему, и князю Рюрику поможешь.
Неожиданно по горнице промчался невесть откуда взявшийся ветер. Лицо Вадима в один миг изменилось, стало чужим и мёртвым. Ветер начал обдирать куски плоти с его лица и тела, превращая их в прах. Показался голый череп, который тоже стал разваливаться на куски.  Вадим протянул руку к девушке, но и рука развеялась в один миг.
-Гневушка… - прошептал боярин, однако тело его последней горстью пепла разлетелось по ветру. С воплем ужаса Доброгнева вскочила с лавки и… проснулась.
Вокруг было тихо. Темень стояла – хоть глаз коли, но девушке казалось, что она всё ещё чувствует присутствие в темноте некой потусторонней силы. Доброгнева нащупала оставленную на столе котомку, нашла трут, запалила лучину. Руки всё ещё тряслись от пережитого ужаса, но в голове уже зрело решение. Нужно идти в Новгород, спасать брата.  Но как? Девушка не сомневалась, что Дубыня исполнит свою угрозу, в самом деле будет стеречь тайный проход всю ночь. Да и днём соваться туда не след. Через городские ворота пройти тоже не выйдет – Рюрик строго-настрого наказал всем караульным не выпускать её одну за городские ворота ещё тогда,  после их с Олегом злосчастной прогулки. Впрочем, если хорошенько подумать…

Поутру, лишь только ворота открылись, к ним подошла молодка, державшая на руках объёмистый свёрток, очертаниями сильно напоминавшего маленького, но плотно укутанного во многие одёжки ребёнка. Лицо её наполовину закрывал тёплый платок (видимо, из-за сильного холодного ветра, поднявшегося накануне), фигуру укутывал длинный тулуп, из-под которого выглядывала шерстяная понёва. Благодаря обилию одежды трудно было догадаться, кто это, да и время было раннее, но один из караульных – тот, что постарше – решил всё-таки окликнуть женщину.
-Куда ж ты, сердешная, по такой погоде отправилась. Да ещё и с дитём.
-К бабушке Ждане. Вот, дитя прихворнуло, лечить будем.
Сквозь закрывающий рот платок трудно было разобрать голос, но в целом слова женщины подозрений особых не вызвали – бабушку Ждану, мать воеводы Дубыни хорошо знали в Ладоге, многие у неё лечились. Лишь молодой гридень слегка хохотнул.
-Нешто не ведаешь, что бабка нынче у сына своего в усадьбе живёт? Туда иди.
-Так она ещё накануне к себе в избу отправилась – печь протопить да отвары кое-какие сварить. Я же поутру должна к ней явиться.
-Что ж, ступай, да поклон ведунье передавай, - кивнул старший из гридней, и Доброгнева, никем более не остановленная, вышла за ворота.
У самой кромки леса она остановилась и оглянулась на город. На сердце было гадко, вещий глас души кричал, прося остановиться, звал обратно, суля беду в случае непослушания, но девушка, отринув все сомнения, быстрым шагом направилась в избу старой ведуньи. Конечно, здесь её никто не ждал, да это было и не нужно. В избе боярышня быстро развернула свёрток, в котором оказалась увязана её обычная одежда – короткий полушубок, меховые штаны, тёплая шапка, подбитые мехом сапоги. Быстро скинув с себя женскую одёжу, облачилась в привычные порты, взяла из клети лыжи (благо, ни бабушка Ждана, ни Дубыня не догадались их забрать) и, не давая себе времени на раздумье, двинулась в полный опасности путь.

Бегство Доброгневы обнаружилось ближе к полудню. Лишь к этому времени Ефанда решилась побеспокоить девушку, желая поинтересоваться её настроением перед столь важным для каждой молодки событием, но ложница была пуста. Снедаемая беспокойством, княгиня тут же послала за мужем и сестрой. Первой мыслью было, что боярышня просто вышла куда-то, да только никто с самого утра не видел её. Рюрик подумал было, что его родственницу похитили – какой-нибудь прихлебатель Морены вроде Велимира. Однако вокруг не было и следа беспорядка, хотя Ольга углядела какие-то признаки враждебной магии. Князь велел пристально порасспросить караульных, не проходил ли через ворота с утра кто подозрительный, но те в один голос твердили, что не видели никого чужого. Наконец двое караульных припомнили, что рано поутру выходила-таки из города молодуха с ребёнком, но ни один, ни другой из них не смогли узнать эту женщину. А направлялась она к старой избе бабушки Жданы. Точно вихрь помчался к дому своей матери Дубыня и обнаружил сброшенную женскую одежду и пропажу самых лучших лыж. Лишь тогда стало понятно, куда подевалась Доброгнева.
Олег примчался на княжий двор, едва узнал о случившемся от отрока, посланного Рюриком. Ворвавшись в покои своей невесты, он тотчас же углядел то, чего не заметили другие: шёлковую алую ленту, то ли позабытую, то ли оставленную на столе. Вообще Доброгнева ленты не носила, но эта была особая. Её ещё в девичестве подарил своей невесте боярин Будивой, отец Доброгневы. Когда же боярин душой принял рождение дочери, то отдал ей эту ленту как материнскую памятку. С той поры девушка всегда носила её при себе либо под рубахой, точно оберег, либо в косе. В три шага воевода пересёк ложницу и поднял со стола кусок яркого шёлка.
-Доброгнева не добром ушла, - уверенно проговорил он. – Уйти, бросив то единственное, что осталось у неё от матери… Нет, это она не могла сделать.
Ефанда и Ольга переглянулись. Уж им-то было совершенно понятно – никто боярышню не понуждал, ушла она по собственной воле. Другое дело – почему она это сделала? И если оставила столь дорогую для себя вещь – значит собиралась вернуться? Княгиня подошла к брату и ласково, утешающе обняла его за плечи.
В покои быстрым шагом вошёл Дубыня, покосился на поникшего урманина и остался стоять чуть в стороне. Однако Олег не позволил ему отмолчаться.
-Ну, нашёл что-нибудь? – требовательно спросил он.
Воевода немного помедлил, но всё же решительно ответил:
-Это действительно была она. Доброгнева была в домике моей матери, переоделась, взяла лыжи и отправилась дальше.
Олег почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Неловко опустился на ложе, которое ещё сегодня ночью принимало Доброгневу. Пальцы его независимо от рассудка продолжали разглаживать ленту.
-Надо немедленно снарядить погоню, - проговорил Рюрик. Его долг родственника, опекающего незамужнюю девку, требовал незамедлительных действий. – Мыслю, что вряд ли она слишком далеко ушла. Ничего, поймаем…
-Нет! – очнувшись от собственных раздумий, резко ответил Олег. – Неужели ты не понял? Она к брату пошла. Кто защитит её лучше родного брата?
-Но…
-Оставь её. Пусть идёт…
Сильная мужская рука одним движением безжалостно смяла нежный шёлк.