по дороге в Кадис

Мы ехали быстро, дождь хлестал по окнам автомобиля. Не видно было практически ничего, лишь пустынный кусок  грязной и полной луж дороги то и дело ускользал под колёсами, освещаемый грязным светом фар.
Щека ужасно болела, да и руки приносили не меньше страданий, лицо непроизвольно искажалось в гримасах боли.
¬¬-Может быть, я поведу? – нежный голос Элины прозвучал хоть и тихо, но так, что заглушил все посторонние звуки, включая шум мотора, - тебе бы поспать, да и твоя боль…
Я согласился, заглушил мотор и вышел из машины. Вокруг стояла подвальная тишина, казалось, что вокруг множество всевозможных наблюдающих глаз.  Дождь лил так сильно, что уже спустя минуту я промок насквозь.
Отворилась вторая дверь машины, Элина, ловко оббегая грязные лужи,  обошла капот и села за руль. Везде чернел лес, он был как огромная зияющая  дыра, даже полуночное небо было светлее него.  С каким-то неуловимым ритмом капли дождя обессилено лупили по листьям деревьев, по тем, что опали и  тем, что вот-вот уже готовились к своей неизбежной смерти. Лишь хвоя беспечно вслушивалась в шорох ночного леса, не боясь ничего.
Я, мокрый и остывший, сел в автомобиль.  В замке щёлкнул ключ, и мотор ровно загудел.
Мы ехали намного быстрее, Элина управлялась с рулем лучше меня. Её бледные руки, исписанные  непривычно большими венами выглядели так таинственно и непостижимо, что я мог часами в них вглядываться, управлялись ли они с машиной или скользили по клавишам пианино.
Я попытался уснуть. После того, как я от неудобства повернулся раз так в десятый, Элина посоветовала мне переодеться в сухое. Я достал с заднего сидения рюкзак, долго возился, оттирая подсохшую кровь, всё это стоило лишь того, чтобы не испачкать чистой одежды, переодевшись,  попытался уснуть. Сон был беспокойный, я постоянно просыпался, Элина спокойно вела  машину, беспечно вглядываясь в дорогу.
За окном начинало светать, дождь становился слабее, пока вовсе не прекратился. Лес стоял в тумане, будто утопший в молоке.
-Лес редеет, скоро граница, мы будем пытаться проехать или бросим машину?- спросила Эля.
-Не знаю, вряд ли мы доберёмся пешком, давай рискнём, осталась одна граница и мы в Кадисе, а там уже дело за малым. Нам нужно поскорее покинуть этот проклятый континент, ибо, если твой братец выжил, он не успокоится.
-Тогда, может быть, ты поведёшь, как ты себя чувствуешь?
-Выспался, относительно, давай уже я поведу, ты совсем бледная.
Остановив машину, мы поменялись местами. Воздух был будто бы морской, ночной дождь совсем очернил лес, утренние лучи не в силах были проникнуть даже сквозь верхние голые ветки. Мы поехали дальше, дорога становилась ровнее, лес редел.
Спустя некоторое время Элина достала из рюкзака бутылку с вином и выпила глоток прямо из неё.
-От одного глотка я не опьянею, а чувствовать себя буду лучше, - словно оправдываясь, произнесла она, хотя я даже ни слова не сказал ей, - расскажи мне, что было, от чего у тебя такие раны?
-Твой брат нашёл меня возле американского посольства, хотя кто бы сомневался. Затолкал меня в машину и начал расспрашивать. Он думал, что я вру, но я действительно не знал, где ты. Он угрожал, грозился пристрелить.
-Про болезнь тоже он тебе сказал?
-Да, я думал, он врет, хотя сам предполагал это, глядя на то, как ты меняешься. Потом он повёз меня в нашу комнату, он знал, где мы находились, он следил за нами. Ты была права, когда, помнишь, однажды вечером, стоя у открытого окна, говорила, что он тут, а я не верил. Ты тогда даже окно закрыла, хотя последнюю неделю, даже  в дождливые дни, ты не могла без свежего воздуха. Потом он рылся в шкафах, ящиках и комодах, что он мог искать, Эль?
-Письма.
-Письма? Какие?
-Которые писал мне, и которые я увезла от него, там была вся его жизнь, все признания о каждом убитом, раскаяния, только мне.
В этот момент она достала рюкзак и открыла потайной карман, достала целую стопку пожелтевших писем.
-Хочешь прочитать?
-Нет, не хочу марать свою и без того грешную душу, - ответил я.
-Она опустила стекло и, развязав голубые ленточки, обнимавшие эти письма, по-видимому, немало лет, начала по одному, разрывая, выбрасывать за окно конверты. Из одного выпала старинная бронзовая монета, из другого медальон с кусочком янтаря.
-Что это за подарки? – поинтересовался я.
-Это выпадает из тех писем, что он присылал мне.

На границе нас не хотели пропускать за неимением виз, однако выписали разрешение на трёхдневное пребывание в стране. Нам этого хватит, чтобы покинуть Европу.
В Кадисе мы были к следующему утру. Портовый город стоял в лёгкой дымке, я видел, как прояснилось лицо Эли, когда она увидела море. Голубую стену, примыкающую к небу. Когда мы, въезжая в город, спускались с холма, перед нами открылась вся красота Кадиса. В этот момент моя спутница впервые увидела морскую пустыню, пускай, что издалека.
Охристые крыши Кадиса создавали впечатление, что мы попали во Флоренцию эпохи Возрождения.
-Куда мы? – улыбаясь, спросила Эля.
-Куда хочешь! Но благоразумнее было бы попасть в порт, либо туда, где мы могли бы справиться о пароходах, что в ближайшее время отплывут в Америку.
-Давай сначала в порт, я хочу увидеть воду ближе.

Когда я отвез её ближе к морю, она около часа смотрела на него, я видел, как она плачет.
В Женеве, где мы прожили более недели, она уходила и бродила по улицам до самой ночи, теперь, пока мы живём здесь, я уверен, её прогулки будут к морю, но хоть здесь будет польза её здоровью. Я сидел в машине, а она у самого берега на песке. Начинало темнеть. На улочки Кадиса опускался вечер, чистейшее небо на горизонте переходило в морскую гладь, удивительно, что сегодня был штиль. Обычно, здесь хоть небольшое, но волнение.
С появлением первых звёзд я решился и подошёл к Эле. Она уложила мою голову себе на плечо и обняла. Как давно она меня не обнимала.
-Если мы сейчас не покинем пляжа, нам придётся ночевать в машине.
-Я не хочу уходить.
-О пароходах, отходящих в Америку, ничего неизвестно, нам, возможно, придётся провести здесь неделю, а то и больше. У тебя будет ещё время насладиться морем.
-Поехали.
Она встала, отряхнула своё платье и песок, прилипший к её голым ногам и оставивший на них отпечатки. И, даже не позвав меня, пошла к машине.
Я чувствовал себя жадным взрослым, который дразнится заветной игрушкой перед доверчивой маленькой девочкой.
Я встал, отряхнул свои брюки и направился за ней.
Элина стояла около правой двери, её платье развевалось от лёгкого бриза. Закат окрасил её некогда бледные щёки в алые и сиреневые оттенки, мне показалось, будто она выздоровела.
Мы направились в одну из недорогих гостиниц и сняли там комнату. От здания до моря было всего несколько минут, я позаботился о том, чтобы в своих прогулках моей спутнице не приходилось далеко уходить.
Она открыла окно и перетрусила в комнате все подушки и одеяла, ей вечно не хватало воздуха. Однажды я спросил её: «Ты что, перед смертью не надышишься?». Однако потом долго жалел о своих словах, я с ней был так не собран, молол всякую чушь, либо утомлял её уставшее сознание рассуждениями о том, что в человеке живут несколько личностей, и все необдуманные поступки - это лишь шаги за грань одной из личностей, что живёт в тебе.
Через открытые окна в комнату влился запах моря и осени, слабой такой, вот только-только проступающий в Кадисе. Проезжая через Европу, мы видели, она уже хорошенько приступила к перекраске лесов и обесцвечиванию городов и неба.
На следующее утро я проснулся довольно поздно, Эля уже ушла, в Женеве она уходила ближе к вечеру, а тут с самого утра.
У меня были некоторые планы на этот день, поэтому, позавтракав, я отправился в город. Я планировал продать машину, ведь она была как-никак собственностью Элининого братца, и вновь навестить агентство, занимавшееся билетами на пароходы. Там мне сообщили, что через два дня один пароход из Кадиса пойдет в один из портов Америки. Однако без виз туда могут не пустить, и я заплатил не маленькую сумму за то, чтобы нам их сделали.
Я вернулся под вечер, моей спутницы не было в комнате. Я начал искать деньги, которые у нас должны были оставаться, но нашёл лишь пару писем.
К полуночи, беззвучно открыв дверь, Элина прошла в комнату и, раздевшись, легла рядом. Она видела, что я не сплю.
-Почему ты не выбросила всех писем?
- Они как костыли. Понимаешь? Иногда мне прошлое хоть как-то помогает. Это твои письма, которые ты мне сначала присылал, а потом перестал, я тебя не виню, это все обстоятельства. Когда перечитываю эти письма, они меня поддерживают, как костыли человека, лишённого ног, либо слабого на них. Я читаю и понимаю, что сейчас, сейчас самое счастливое время моей жизни.
Она повернулась ко мне и положила руку на мою грудь, а голову на плечо.
-Что там с билетами?
-Дня через два мы попадем на Американский пароход.
Эля вздохнула, несколько обречённо и закрыла глаза.
-Ты не рада?
-Я не хочу в Америку. Там мы будем заняты и вряд ли останемся у моря. Я хочу жить здесь. Здесь, хоть тут и опасно, безнадёжно, но я хочу провести последние дни своей жизни у моря. Я полюбила его, без него я не выдержу семи лет, как выдержала без тебя. А если мы уедем, я не могу быть уверена, что хоть когда-то вернусь сюда, ведь ты же знаешь, я не выживу.
-Что ты такое говоришь?
-Ты даже смотреть стал на меня как на больную. Зря мой братец сказал тебе, ты изменился после его слов. Я не уеду отсюда. И мне плевать, проживу я здесь день или месяц, и как закончу свои дни. Я не уеду.
Это решение мне далось нелегко, однако я не мог бросить Элю, как и не мог увезти её насильно.
 Пять дней мы прожили беззаботно. Потом я продал машину, и у нас стало достаточно денег ещё на некоторое время. Элина не отказывала себе в удобствах, не королевских, конечно. Они пила вечерами вино,  закрутилась в местных казино, у неё выходило выигрывать. Мы счастливо прожили несколько месяцев. Однако её самочувствие ухудшалось, один доктор посоветовал давать ей морфий, чтобы облегчить боли. Я подрабатывал, лекарства стоили больших денег, а так как разрешения на пребывание и работу у нас не было, все это было проблематично и низкооплачиваемо.
Был конец ноября. Зима здесь была мягкая, тёплая, поэтому мы не беспокоились из-за погоды. Я возвращался поздним вечером в нашу комнату, которую мы снимали. Вечер стоял мерзкий и слишком влажный, я то и дело вступал в лужи, не высохшие за день. Ветер трепал волосы. Переходя дорогу, я заметил, что в нашей комнате горит свет, может, Элина уже вернулась, неужели, обычно она задерживается допоздна.
У входа меня встретила старушка, что сдавала нам комнату на первом этаже. Она стояла вся в слезах.
-Не идите туда, там полиция, они обыскали вашу комнату и ждут вас, - остановив меня, в спешке пробормотала она.
-Полиция? А Элина? Элина что?
-Её увезли, на машине, сразу как приехала полиция.
-Кто увез?
-Молодой человек, лет тридцати, в форме, у него был мерзкий шрам от уха до губы, и глаза такие, что мне страшно стало. Он вёл её грубо, дерзко, будто бы эта бедная девушка его жена, или, хуже того, собственность.
Шрам от уха до губы, это её братец, он выжил, и вот, нашёл нас.
-Беги ты отсюда, беги, они говорили, что посадят тебя, чем ты так провинился? - старушка явно желала мне добра.
Я лишь крикнул ей «Спасибо», убегая. Я быстрее пытался скрыться от этого дома. Я шёл к морю, к тому месту, где обычно сидела Элина. В тот вечер я решил уехать, искать Элину просто не было смысла, братец увез ее, наверное, сразу же в Цюрих.
Вокруг камня, на котором я сидел, были разбросаны намокшие клочки писем, она рвала их и здесь, она уничтожала с каждым днем все свои «костыли».
На следующее утро я купил себе билет на пароход в Америку.
Он отходил вечером. Этот день был самым ужасным, наверное, в моей жизни, я все ещё метался между тем, что мне следовало бы остаться и разыскать её, и тем, что так я лишь загублю себя, и мне следует ехать в Америку. 
Когда на Кадис опускалась ночь, я уже стоял на борту парохода. В этот вечер солнце проглянуло сквозь пелену тумана и синих, почти чёрных, облаков лишь на закате. Как-то трагично выглядело все это, небо окрасилось в персиковый цвет и вмиг почернело.
Это выглядело, как мимолётная улыбка на бледном лице Элины. Я видел её последний раз двое суток назад, и, казалось, будто бы она умерла. Она тяжело болела, и я был готов, почти, к тому, что она может не проснуться либо не вернуться в нашу комнату однажды.
Кадис. Последнее, что нас связывало, утонуло вдали, смешавшись с морской дымкой…