Синьора на балконе Глава 1

Ноябрь – не лучшее время, чтобы сидеть в шелковых брюках прямо на холодном шершавом асфальте у кованых ворот президентской администрации.

 Всё продуманно и демонстративно. Не хватает только наручников, чтобы приковаться к ажурным цветам качественного чугунного литья.

 Вот и охрана с рациями двинулась в нашу сторону.
– Немедленно покиньте территорию!
– И не подумаю даже сдвинуться с места!
– Тут запрещено находиться! Это администрация президента!
– Администрация президента находится за этим забором, а тут вольная киевская земля, на которой мне никто не запретит сидеть до тех пор, пока не решится мой вопрос…
– Предъявите документы, гражданка…
– Бакрова я.

 Питоновый паспорт с надписью «Нелли Карра» многозначительно усмехнулся сверкнувшему намётанному глазу опытного сотрудника.

« Боже! Какое позорище! Как же я это ненавижу! Сейчас снова прискочат тележурналюги, которым нужно показывать эффектную репортажную картинку. Им бы криков, соплей и рыданий о том, как со мной, матерью четверых детей, трое из которых младенцы, поступили эти подлые негодяи, при невмешательстве госорганов… Была у заиньки избушка лубяная…

 И камера ненавязчиво наедет  на моё декольте с явным православно-медным крестом, потом на мои отчаянные и сверкающие праведным гневом глаза, потом на тепло одетую малышку и мои босые ноги с эффектным лаком и недавним педикюром (за пятнадцать месяцев заточения я научилась самостоятельно чистить свои пёрышки).

 Потом камера должна сделать круговую панораму, показав мрачность массивной решетки ворот (идеально, чтобы в этот момент малышка взялась за черный лепесток), табличку со словами «Администрация…» и раздраженную охрану, прикрывающую рукой камеру и требующую разрешения на съемку.

 Голос должен дрогнуть и сорваться, губы предательски задрожать, удерживаясь от детской гримасы настоящего горя, обиды и беспомощности…

 Если бы только я могла себе позволить! Нет же! ЧСВ, гордыня, самомнение! Что там ещё? Я сильная, правда – на моей стороне! Я – чтобы защитить слабых от подобных ситуаций… требую соблюдения законов и справедливого правосудия…

 Ну, кто, кто тебе будет помогать? Ты же сама должна всех порвать! Картинка подходящая: шелковая блузка тигрового окраса, валькирийски развевающиеся волны волос и энергия злой ярости просто сочится из прямо смотрящих в камеру ярко-желтых глаз, бьёт статическими разрядами случайно дотронувшихся к кончикам пальцев репортеров…»

 Так же, как сегодня утром.

– Ну, что ты смотришь? Что смотришь? Не смотри на меня!

 От пустых стен отражается голос двухметрового накачанного Быка, которого я, по случаю, собиралась зарезать прямо в сонную артерию ножницами для разделки птицы. Я, в последний год, всегда ношу их в своём рукаве или за поясом брюк. Потому что в банде есть парочка человек, которых мне не удастся убить голыми руками. Бык входит в эту редкую группу. Думаю, что он будет опасен даже после того, как я сумею сделать портняжный надрез на этой не птичьей шее. Нужно будет сразу стремительно убегать, чтобы он не упал вместе со мной и малышкой в лестничный колодец между этажами моей квартиры…

– Что ты так смотришь? Ты хочешь, чтобы мои дети были голодными?

Поправляю в углу ногой гнездо из снятых с окна французских штор «Кензо», которые нам с младшей заменяют отобранную несколько дней назад кровать. У груди моей младенец, во второй руке, у сердца, Библия, и тут же, рядом, в рукаве, Мои Ножницы для Разделки Птицы.

– Пусть твои дети всегда будут сытыми и гордятся своим достойным папой!

«Господи! Страшные твои Псалмы, страшные… они же и детей моих врагов поразят… не дай мне их читать… вижу их силу ветхозаконную… и простить врагов по Евангелию не могу… Мертвые они. Нет их в моей Книге Живых. Знаю, что наказаны они уже Тобою. Живут мертвыми в своем грехе. Умерли в момент его свершения. Не знают благости счастливой жизни в добре. Наказаны заранее и навсегда. Пожалей грешника, прости его.
Бог простит! А ведь не простит, потому что уже раньше не простил, дал жить в грехе, не открыл мертвым свой свет. А я у тебя, Господи и не прошу, чтобы я прощала должников-врагов своих. Ветхозаветная я пока.  Прощение моё в том, что могла бы убить сразу. Только зачем мне эти мертвецы мертвыми телами? Только в случае... Господи! Спасибо Тебе за защиту мою!»

– Прикрылась, овца, младенцами! Если бы не они, мы бы тебя уже давно выкинули из дома!!

Истеричит Бык, глазки покрасневшие в сторону отводит, когда я ему прожигаю дырку во лбу. «Клеймо Малютушки ему, ноздри наизнанку, а язык пусть сам откусит и съест. Или с сицилийским галстуком он тоже будет хорош, после надреза Птички кармашком на шее… О, еще одна камера у мальчика в миссионерски-мормонском костюме…»

– Парень, подойди сюда! Я твоему хозяину привет передам!

 Надо же, какой послушный и исполнительный мальчик. Смотрит прямо в глаза. Ничего личного. Просто работа. Платят по-светски в адвокатской конторе с птичьим названием. Шеф у Хозяина на побегушках: костюмы даже в химчистку носит, и помидорчики солёные к коньячку на Бессарабке покупает.

 Теперь прожигаю дырку прямо в камеру, чтоб досталось единственному Врагу моему, из сущностей в человекообразных мертвых оболочках.

– Анатолий, неуважаемый, Сергеевич! Обещаю быть примерной христианкой – принесу тебе чего-нибудь на нары, на которых ты рано или поздно окажешься. А я, поверь, постараюсь!
Так вот, Сергеич, хоть ты уже и мертвый человек, но передачку от меня жди! Настигнет она тебя, не подавись только потом моим пламенным христианским приветом с солёными помидорчиками-сливками…

– Инга Вицентиевна, ну, хватит уже эту комедию валять! Вы же взрослая умная женщина, с высшим образованием, генеральный директор, мать четверых детей, в конце концов…
Будьте мудрей, мы просто выполняем свою работу. Вот решение суда и исполнительной службы…

– А мне плевать на решение таких продажных судов, которые на дважды два говорят минус четыре! Я на них плюю! Сверните это решение! Я не признаю незаконные решения суда и буду бороться за свой дом всеми доступными мне средствами, потому что это мой Дом! Не бизнес, не склад, не векселя с акциями, а место, где родились и будут жить мои дети, а не злодеи, мошенники и негодяи.

– Инга Вицентиевна, ведите себя благоразумно! Вы понимаете, что подвергаете опасности жизнь своих детей? И что их могут забрать у вас?

– Это я подвергаю опасности жизнь моих детей, когда эти мерзавцы стреляют в мои окна из боевого оружия и взрывают стены моего дома, когда там находятся мои грудные дети, а милиция не предпринимает никаких мер?

«Суки! Ещё денег просят за сбор инфы, но не открывая никаких дел по факту!»

Спасибо куму, а то бы мы с вами, скорей всего, не разговаривали. Думаю, что с этих быков легко станется закатывать в асфальт и заливать в бетон по заказам. Так что, куму за жизнь – спасибо!

«Миронович, тебе искреннее моё спасибо, хоть мог ты моего вражину и упрятать сразу в то место, от которого не зарекаются. Но мне оказалось от тебя достаточно и того предупреждения на заседании, куда ты вызвал Анатолия Сергеевича Транкена (был бы Драником, если бы дедушка, работая у фрицев, не поменял фамилию на немецкий манер).


Вот в этом месте следует уже дать ремарочку и рассказать все по порядку. Кто же такая, эта Инга Вицентиевна Бакрова, которая своими акульими челюстями вцепилась в свой дом-тяжело заработанные-кровью-потом-нервами-бессонными ночами-седыми волосами-отсиженной в машинах-грузовиках попой-лампой в лицо-протоколах-налоговых-пожарных-администрациях-пережитыми кидняками-вывозах в лесную загородную укромную зону - заработанными с нуля – мозгами-нервами-тоннами и тысячами намотанных километров?


http://www.proza.ru/2013/05/11/1190