Записки переводчика

Судьба исландиста в России
Быть специалистом по литературе Исландии и Фарерских островов в нашей стране - не только очень экзотическая, но и требующая ангельского терпения профессия. Обладатель такой профессии, разумеется, не сидит в  башне из слоновой кости, наедине с книжками на языках этих экзотических островов - он постоянно общается с людьми: то ему потребуется прочитать доклад на межсекционном заседнаии в какой-нибудь научной конференции, то "протолкнуть" в издательство книжку исландского автора,  - а то и просто объяснить знакомым, чем он занимается. Разумеется, начинать свой рассказ ему почти всегда приходится с объяснения, что Фарерские острова существуют в мире (как правило, об этом знают только футбольные болельщики), или что Исландия и Ирландия - это не одно и то же (об этом у нас знают филологи-германисты). 
Итак, если человек как-то пытается представить в России литературу двух крайне малочисленных,  но очень много читающих и пишущих североатлантических народов (а в этих литературах много талантливых и даже гениальных произведений, достойных того, чтоб о них узнали в "большом мире"!), он обречён... как бы получше объяснить... В общем, представьте себе, что американская литература была бы известна в России так же мало, как фарерская и исландская. 
Тогда литературовед, работающий над научной статьёй, не мог бы просто так подойти к коллегам и предолжить: "А давайте обсудим пробелму иронии как художественного средства в раннем романе Марке Твена "Простаки за границей!"  - или переводчик не мог бы зайти в крупное издательство и начать переговоры насчёт ещё не издававшегося на русском языке романа Джона Гарднера. ему приходилось бы начинать стаких слов: "Соединённые Штаты - это бывшая колония Британской империи... Нет, сейчас у них там не британская культура, а уже давно своя... Какой язык? Английский; правда, свой вариант, отличающийся от британского... Литература? Конечно, есть, и ещё какая! Вам, я думаю, занкомо имя такого автора - Марк Твен... Что значит "А он знаменитый?" - на Западе его книги издают массовыми тиражами! (Последняя реплика представлена в варианте для издателей; для научных сотрудников: "Что значит "А кто это?" - это крупнейшая фигура местной литературы, можно сказать, классик! Его творчество дало мощнейший импульс и т.п....).
Если после этого неизбежного вступления тебя захотят слушать дальше - тогда уже можно переходить к непосредственно интересующей тебя проблеме: к "иронии как стилистическому приёму" или авторским правам на роман...
А если ты встретишь "брата по разуму", для которого даже общие сведения о твоих заморских объектах интереса - не предмет праздного любопытства, а волнующая повесть о родном, для кого понятие "малоизвестный широкой публике" не равноценно понятию "не заслуживающий внимания", кто готов оставить своё сердце в этих краях. - 
тогда Судьба послала тебе величайший дар!
den 26. Apr., 2011


ЗАМЕТКИ СУМАСШЕДШЕГО ПЕРЕВОДЧИКА

В бытность мою преподавателем датского языка в РГГУ ко мне подошла отстающая студентка, с которой у меня должен был состояться разговор по поводу её плохой успеваемости. Выслушав справедливые преподавательские упрёки, она заявила в своё оправдание: «Понимаете, дело в том, что моим первым языком был английский, а датский совершенно не похож на него!» Тогда я ответил: «Я открою Вам великую страшную тайну: большинство языков мира не похожи на английский! Но из этого не следует, что их нельзя выучить».
К сожалению, мнение наивной ученицы о соотношении английского и других языков не является чем-то исключительным. А если точнее, то гораздо более распространено такое же мнение не о языках, а о связанных с ними культурных универсумах.
В нашей стране привыкли воспринимать «Запад вообще» сквозь призму именно англосаксонской культуры; понятия из этой культуры вошли в наш язык через удачные переводные эквиваленты или через не всегда удачные заимствования; традиция переводов англоязычных текстов (художественных) сложилась давно и хорошо. Поэтому человек, начитанный и культурный, но не привыкший (а может, и позабывший), что кроме англосаксонского существуют другие универсумы, порой принимает их существование едва ли не в штыки.
Особенно хорошо чувствуют это переводчики-скандинависты, которым приходится иметь дело с редакторами-нескандинавистами. Прочно сложившейся традиции перевода скандинавских реалий у нас нет или почти нет (даже нормальной традиции транслитерации имён – и  то нет!); каждый переводчик вынужден сам вносить свою лепту (лепту ли? Иногда и целый золотой!) в её создание. Но это ему не всегда дают.
Пример? ДА хотя бы такой: я переводил роман Хатльгрима Хельгасона «101 Рейкьявик», издать который взялась «Азбука-Классика». В романе часто встречалось исландское слово “l;gga”,  которое я – в точном соответствии со словарным значением – перевёл как «мент». После редакторской правки все мои «менты» превратились в «копов». Редактор, надо отдать ему должное, был, в общем, хорошим, но какие-то внутренние убеждения не позволили ему пропустить в текст об Исландии такое явно по-российски окрашенное слово. Возможно, он прав, и «мент» - такое же «русопятое» словечко, как какой-нибудь «Юрьев день» или «колхозник». Возможно, по-российски окрашенному слову не место в исландском романе. Но чем лучше него в том же исландском романе слово, окрашенное по-американски? Ведь и в том, и в другом случае это слово не из той же культуры? Может, следовало бы вообще пойти по третьему пути и ввести экзотизм «лёгга» - или «лаггинн» (как говорят на Вестманнаэйяр)?
Однако моя цель – не ответить на лингвистический вопрос, а проиллюстрировать, насколько американские понятия привились в российском сознании.
Также почему-то вызывает отторжение скандинавское обращение к мужчине “herr”; некоторые малоопытные переводчики даже заменяют его на  «мистер»;  при том, что русский аналог есть.
Реалии социальной жизни также предпочитают заменять английскими эквивалентами, а не транслитерацией (хотя русскому языку лишние экзотизмы и заимствования ещё никогда не вредили) и не дословным русским переводом. Например, folkehоjskole в Дании предпочтут назвать не «высшей народной школой» и даже не «фолькехойсколе», а каким-нибудь «колледжем», хотя за этим словом явно не стоит то же самое.
Речь здесь идёт о промахах как редакторов, не знакомых или мало знакомых со скандинавской культурой (точнее, культурАМИ), так и, увы, об оплошностях самих переводчиков, не смогших или побоявшихся внести в текст что-то непривычное.
Про мелкие ошибки не слишком грамотных переводчиков/редакторов, когда норвежская Мария превращается в американскую Мэри и т.д., даже не стоит говорить: тут всё очевидно.

Каково должно быть заключение этих заметок сумасшедшего переводчика-скандинависта? Наверно такое:
Дорогие россияне! Сейчас я открою вам великую страшную тайну: На Западе большинство культур не похожи на англосаксонскую! Но это не значит, что они менее интересны. Будьте готовы их принять!

Декабрь 2011


ЗАМЕТКИ СУМАСШЕДШЕГО ПЕРЕВОДЧИКА-2
О ПЕРЕВОДЕ БАЗОВЫХ ПОНЯТИЙ

Казалось бы, тут на первый взгляд всё просто. Sandur – он и в Африке «песок», haf, согласно всем на свете словарям, «море», fjall – по всем статям «гора», что тут непонятного!
Просто да не просто… Перевести слова – невелик подвиг; но как перевести стоящие за ними ассоциативные ряды, уникальные для каждого языкового сообщества и не фиксируемые никакими словарями?
Русский «песок» - жёлтый, тёплый, связанный с летом и югом, возможно, с детской песочницей. Исландский  sandur – чёрный, грубой фракции; пустыня, которую образует такой песок – это холодный Спренгисандюр, окружённый ледниками и безрыбными озёрами.
Русское «море» - опять же, либо южное, курортное, либо «героическое», фольклором овеянное, Белое море, - но во всяком случае, это что-то романтическое. «К морю» Пушкина. «Безмолвное море, лазурное море».
Исландские sj;r, haf. Kaldur sj;or. Saltur sj;or.  [Холодное море. Солёное море]. Каждодневная борьба за выживание на продуваемом ветрами побережье. Рыбаки, которые могут не вернуться из рейса.  Не романтически-облитературенная, но конкретно-жизненная стихия, которая всегда рядом, которая даёт и гибель, и пропитание. Рыбная промышленность. Ржавеющие траулеры на Западных фьордах.
И так далее… начинаешь понимать одного билингва, сказавшего: «Знаете, а ведь «стол» по-немецки – это вовсе не то же, что «стол» по-русски!» Для человека, хорошо знающего и родной, и иностранный язык, этот факт очевиден. Его осознание сидит в голове и порой мешает переводить…
Осознание – должно быть, и лучше всего – постоянно, но мешать оно не должно. Просто надо понимать, в каких контекстах эти ассоциации «спят», а в каких активизируются. Вряд ли они требуются при переводе текста в жанре «экшн», - а вот при переводе поэзии могут очень пригодиться.

Вспоминаю рассказ фарерского русиста Джонни Томсена о «Буревестнике». Откуда М.Горькому, - говорил он, - уроженцу Нижнего Новгорода, знать, что за птица «буревестник»? Для него это всего лишь романтический образ. А для фарерца буревестник – skarvur, неповоротливая чайка, родственник глупыша, у которой вкусный птенец.
В фарерском переводе «Песни о буревестнике» следовало бы заменить птицу.

                Декабрь 2011