Альфред Хейдок. Строптивый покойник

                СТРОПТИВЫЙ ПОКОЙНИК

      Умирал достаточно поживший мужчина, хотя и не очень старый. Это была китайская семья патриархального типа, где взрослые и женатые сыновья по-прежнему продолжали жить вместе, имея одно общее хозяйство. И в этой многочисленной семье умирающего были такие, кого он больше любил, кого меньше, а кого и терпеть не мог... Смертный час пришел как-то неожиданно, дома было всего несколько человек, когда больной почуял, что ему уже больше не встать. Вот этим немногим умирающий продиктовал свою волю, как поступать с теми вещами, которые после него останутся. И конечно, все лучшее он завещал тем, кого он любил и кто его любил, а остальным кое-какое барахло... А случилось так, что завещание от него принимали как раз те, кому он предназначил это барахло. Те, конечно, виду не подают, что им обидно, слушают смиренно, головами кивают, а сами думают: "Кончайся ты, мой милый, поскорее, а кому хорошее и кому барахло - в том мы сами разберемся".

      Когда вечером вся семья собралась вместе, а покойник уже лежал обряженный, "душеприказчики", ссылаясь на волю покойного, распределили его вещи так, как им самим хотелось: все хорошее забрали себе.
      На другой день потрясенные члены семьи стали свидетелями, как покойник, грозный и сердитый, словно живой появился перед ними и перебил, поломал и порвал все вещи, захваченные жадными родственниками. Это произошло в тридцатых годах нынешнего столетия в Маньчжурии, в городе Гирине, куда ездил близкий мне человек как раз в то время, когда в этом городе стало известно о строптивом поведении покойника.

                СОСЕДА ВСТРЕТИЛ...

      Как хорошо возвращаться домой после долгого отсутствия, если есть, кто обрадуется твоему приезду, шагнет тебе навстречу и обовьет шею теплыми руками...
Степан все лето проработал в Питере на песочной лодке, истосковался по молодой жене, детишкам, но своему бревенчатому домику и теперь с нетерпением поглядывал в окно вагона - скоро ли...
      Осенью в верховьях Волги рано темнеет. Когда Степан слез на станции Пено, солнышко уже закатилось, начались ранние сумерки. Это немного расстроило планы Степана: хорошо было бы заявиться в свою деревню засветло - все бы увидели, как он идет по деревенской улице в новых лакированных сапогах и в новой фуражке, и сразу поняли бы, что он не такой человек, чтобы пропивать свои заработки, как делают другие... Э-э - ну что там о тех, других, думать, когда у тебя так, хорошо на душе и каждый кустик тебя приветствует, потому что ты наконец дома...
     Он прошел по железнодорожному мосту через Волгу, которая там не ахти какая, и поздоровался с путевым сторожем; тот сразу осведомился, почем в Питере такие сапоги, даже нагнулся и пощупал их, выразив сожаление, что здесь такого товару нет. Затем он свернул в первый лесок, откуда дорога пойдет все лугами вдоль Волги до второго леска, а оттуда уже рукой подать до его деревни Кустони.
      В лесу ноздрей его нежно коснулся запах прелых листьев, а потом он дышал вечерним особым воздухом сырых лугов. Он так насиделся в поезде, что теперь ему хотелось движения, как застоявшейся лошади, и он шагал в ночную свежесть, не чувствуя тяжести громоздкого заплечного мешка, где, кроме его одежонки, были и тщательно продуманные подарки ¬гостинцы тем, кто его ожидал...
      Эх! И до чего же хороша жизнь именно тем, что она отнимает радость, когда ей угрожает пресыщение, когда ее убивает доступность! Велик тот, кто сказал: "Надо расстаться, иначе не встретимся".
      Когда он вступил во второй лесок, то заметил впереди темную движущуюся тень. Степан наддал шагу и вскоре догнал впереди идущего - он оказался его соседом: в деревне избы их стояли почти рядом.
      Поздоровались (впоследствии Степан припомнил, что обошлось при этом без рукопожатий).
      Начались обычные в таких случаях расспросы, и дивился Степан, что сосед не словоохотлив, неохотно отвечает, говорит тихо, еле слышно, подолгу молчит и что с тех пор как пошли они рядом, гаснет его собственная радость.
      "Уж не горе ли какое стряслось над ним?" - порывался Степан спросить, но они уже шли по затихшей деревенской улице, и сосед, как-то странно усмехнувшись, со словами: "Ну, мне сюда", повернул к своему крылечку.
      Минуту спустя Степан забарабанил в дверь собственного дома и услышал, как заскрипела половица сеней под босыми ступнями, - это могла быть только жена.
- Открой! Это я! - сказал он, не дожидаясь вопроса.

     Дверь открылась, и именно так, как он ожидал, почти со стоном: "Степа-а!" - жена повисла у него на шее, и руки у нее были теплые-теплые...
      Знакомые запахи ударили в ноздри. Он тихо нагнулся над спящими ребятишками, но они так крепко спали, что жаль было их будить.
- Ты голоден? Тебя накормить? - шепотом спросила жена.
- Не надо! Ну и соскучился по тебе!.. С чем можно сравнить краткие мгновения человеческого счастья? Может быть, с лунным светом в пышном саду летней ночью? Серебром он рябит на освещенной стороне кустов и крон деревьев и придает манящую таинственность теням. Искрится мелким бисером на посыпанных гравием аллеях, ждущих появления на них вечно меняющейся, вечно влекомой друг к другу пары... Он скрывает недостатки, молодит лица и придает глубину глазам. На озерной глади он строит волшебную дорогу, которой можно восхищаться, но по которой никуда нельзя уйти. Он все окутывает в блеск, притягательность, волшебство...
      Такой свет окутал все в избушке Степана - его самого, жену, даже вещи, казалось, заулыбались, даже старая кровать меньше скрипела...
     Эх! И до чего же хороша ты, жизнь! По-разному может вставать человек утром: может он после тяжелого, как свинец, сна только усилием воли заставить протестующее тело спустить ноги с кровати и, проклиная опять куда-то запропастившиеся шлепанцы, отправиться к гнусно загаженной раковине умываться, после чего, выпив холодной воды (кипятить чай некогда: проспал), зашагать на автобусную остановку...
      Но можно проснуться и от прикосновения ласковых рук, которые тихонько скользят по телу, - тех же рук,. которые обнимали тебя ночью... И, открыв глаза, почувствовать, что сон тебе абсолютно не нужен; и, хотя в теле осталась какая-то истома, смешанная с воспоминаниями и удовлетворенностью, ты полон энергии и тебе хочется не просто вставать, выпрыгнуть из кровати...
       А потом можно пить чай у открытого окна, в которое вливается свежий, чистый, как капля росы на цветке жасмина, деревенский воздух солнечного утра; хорошо, если он попадает за расстегнутый ворот рубашки и приятным холодком заставляет чуточку поежиться. К такому чаепитию полагаются деревенские сливки, горячие оладьи и легкие шутливые замечания приятного свойства.
      Так или почти так пил чай из старенького самовара Степан после первой ночи дома. Уже он услышал все новости, накопившиеся у жены, когда ему вздумалось осведомиться о соседе, с которым вместе возвращался.
- Не стряслось ли что-нибудь у Вани Рябого? Вчера мы с ним вместе пришли - так он вроде сам не свой был.
- Что? Ты шел вместе с Ваней Рябым? - у жены округлились глаза и в голосе послышался ужас.
- Да что такое? Ну шел.
- Так он же повесился два месяца тому назад. Уже и сорок ден отслужили!
За столом наступило молчание. Так оно и должно было быть: другой, неведомый мир в виде факта его собственной жизни постучался внятно и мощно в его сознание - надо было как-то осмыслить его...

     После чаю он пошел к вдове повесившегося и узнал, что ночью она видела мужа во сне: он сидел в печной трубе и горько плакал.
     Степан не был философом, но не был и ограниченным тупицей, способным только повторять чужие мысли. На обратном пути от вдовы он пока что сделал первые смутные выводы: смерть - не конец жизни и - жалка доля самоубийцы... Эти выводы его обогатили: жизнь показалась еще краше, величественнее - и конца ей не видно...

                ДВОЕ ВЛЮБЛЕННЫХ

      Как ни странно, это были муж и жена, и притом не первый год женаты. Бывают же, хотя и редко, такие браки, что двое могут ощутить полноту жизни только тогда, когда они вместе; и стоит лишь одному отлучиться, как другой начинает ощущать мучительную пустоту, нехватку чего-то, равного по значимости воздуху. Напрасно вы будете искать одну только страстность натур (хотя и без нее не обходится); тут дело в чувстве гармоничности, в чувстве духовного слияния, дающего им необыкновенно хорошее ощущение, я не сказал бы - довольства, но постоянного тихого влечения, которое одновременно получает частичное удовлетворение... Такие натуры внешне стареют, как и все, но не замечают своей старости, внутренне оставаясь по отношению друг к другу такими же молодыми, как при первой встрече.

      Этих двоих соединила революция и гражданская война 1918 года, и она же их разъединила: зимой 1920 года муж оказался беженцем на китайской территории в городе Харбине, а жена в Благовещенске на Амуре.
      На мужа обрушились все напасти, какими был богат переполненный беженцами город: нехватка жилья, безденежье, безработица и смертная тоска по родному краю, по оставшимся там близким... Какая-то благотворительная организация выдала ему поношенный, серый в мелкую клетку штатский костюм, который был сшит на обладателя огромного живота, по мнению товарищей, таким животом мог обладать только владелец пивного завода или разбогатевший фермер; так и прозвали его фермерский костюм. На высокой и худой фигуре нового обладателя он производил необычайно сильное впечатление на прохожих. Они оборачивались и долго провожали его взглядом...
      Целыми днями наш герой бродил по городу, расспрашивая, присматриваясь, вынюхивая возможность и строя различные планы: как бы устроиться на какую угодно работу. На обед он получал бесплатно кусок хлеба и тарелку щей в столовой Беженского комитета и везде натыкался на таких же, как он сам, ищущих, мечущихся людей. И плюс к этому его грызла такая тоска по жене, в какой он не сознался бы лучшему другу...
      Так обстояло дело, когда он единственный раз очутился в комнате один, без посторонних: обычно на ночь все углы комнатенки, где он жил "на паях", были сплошь заняты спящими, а тут - никого...
      Тогда он решил испытать способ, о котором читал в какой-то забытой книге, - совершить воображаемое путешествие к жене - успех зависел от яркости воображения, от сосредоточенности...
      Так как он с закрытыми глазами сидел в кресле, то он мысленно встал, как бы ощутив, что опирается на свои ноги, и через кухню вышел на крыльцо, откуда по трем ступенькам спустился во двор. Довольно быстро пронесся по знакомым улицам, проделав все повороты, и очутился на берегу Сунгари. Оттуда дело пошло еще быстрей - он мигом был уже на устье Сунгари, где он впадает в Амур, и оттуда быстро замелькали знакомые казачьи станицы: Михайла-Семеновская, Радде, Пашкове - а вот уже и Константиновская и - Благовещенск. По хорошо запомнившимся улицам он несется к своей квартире. Странно: у дверей он даже вспомнил, что надо вытереть ноги... А вот уже он в спальне - ну, конечно, жена уже легла спать - крепко спит. Он так ясна видит перед собою ее лицо, чуть-чуть приоткрытые губы... Он целует эти губы, вкладывая в поцелуй всю нежность, на какую способна его душа, всю тоску, все желание...

      На этом само по себе все оборвалось, возможно потому, что поцелуй мгновенно отразился в нем физически и тонкое уступило грубо материальному. Он ощутил себя безжалостно отброшенным назад на те сотни километров, которые в материальном мире отделяют Харбин" от Благовещенска, и почти со стоном раскрыл глаза.

      Так или иначе, время все украшает, выглаживает, убирает старые страдания, чтобы подсовывать новые, - наши влюбленные встретились: жена приехала в Харбин. Когда муж, все же успевший сменить "фермерский костюм" на белую летнюю пару (он выменял ее у барахольщика за старый револьвер, совершив этим акт незаконной торговли оружием), встретил жену на Сунгарийской пароходной пристани У-тун, то выяснилось, что в ту ночь, когда он совершал свое воображаемое путешествие, жену разбудил его поцелуй и она потом долго не могла заснуть.
                ИЗ ПИСЬМА ДРУГА
                (Текст приведен без изменений и поправок)

      Я гуляла утром с собаками в лесу, что невдалеке от нашего дома. Было солнечное утро, время - половина десятого. По аллейкам спешили запоздалые студенты, и мои собаки кувыркались в шуршащих листьях у моих ног. Вдруг я услыхала очень издалека детский крик: "Мама! Мама! Мама!" Кричал ребенок, кричал не ма-а-а-а-ма, призывно, а так - по ритму, как хотят успеть остановить человека перед обрывом или ямой. Но это по ритму было так часто, а по выражению очень как-то с отчаянием, да, с отчаянием в голосе, и "скорей, скорей!" было в этом крике. Я сняла даже платок, чтобы открыть уши и слышать яснее. И голос слышался с той стороны, где я испытала тяжелую минуту недели две тому назад. Я тогда тоже гуляла с собаками и со мной был мальчик-сосед, тоже с собакой, - она отбежала от нас и вдруг призывно залаяла. Мои собаки помчались к ней, подошли и мы с мальчиком. Из земли, вернее, из кучи гнилого мяса в земле торчала трубчатая кость, по величине такая же, как человеческая предплечевая. Мальчику сделалось дурно и мне тоже противно от этой гнили. Но когда мы отошли, мальчик говорит: "Это кость ребенка". Тогда и мне дурно сделалось. Мои собаки обычно хватают всякую падаль, а эту кость не взяли, а как-то попятились от нее. Я, конечно, позвонила в милицию, так как были слухи, что некоторое время назад пропала девочка. Ее так и не нашли.
      И вот, когда я услышала призывный детский голос, я, каюсь, не нашла в себе храбрости пойти на голос, да и он уже прекратился. Крик-то мне послышался с той стороны, где мы нашли кости. Но о них я в то утро и не вспомнила и вспомнила только позднее и сопоставила...

     Кто бы что ни делал или говорил - все запечатлевается в пространстве, становится достоянием хранилища Беспредельности. Неизгладимы эти письмена, они - единственная беспристрастная история всего сущего. Иногда эту историю называют памятью Логоса. У человека нет своего собственного склада памяти в мозгу, куда могли бы отложиться события его жизни, - память человеческая есть только человеческая способность читать историю своей собственной жизни по ее отпечаткам в пространстве, то есть пользоваться памятью Логоса. Обычный, среднего развития человек может прочитать в этой памяти лишь то, что сам туда сложил, но при значительно более высокой степени ему становятся доступны и остальные записи, другими словами - ему открывается историческое и доисторическое прошлое; он видит древние походы и битвы, возникновение и падение царств и самого себя в различнейших ролях, какие он играл в великой, продолжающей и ныне развертываться драме жизни. На этом основании психометрия, способность, например, взяв в руки вещь незнакомого человека (некоторые прикладывают ее ко лбу или к солнечному сплетению), вызвать перед мысленным взором образ ее владельца, описать его наружность, а иногда - даже назвать его имя. В моей памяти таким психометром в городе Шанхае был доктор Букбиндер, который иногда выступал на публичных сеансах такого рода. Психометрическая способность не относится к чрезвычайно редко встречающимся. По исследованиям профессора Дрейпера, из каждых четырех человек один, хотя бы в небольшой степени, обладает этой способностью. Сильным психометром была жена профессора Дрейпера, и он часто пользовался ее способностью в своих исторических исследованиях.

      Сильные, отпечатавшиеся в пространстве чувства при благоприятных условиях могут иногда проявляться, то есть стать доступными физическому восприятию. Так, на давно затихших, травою поросших полях сражений люди иногда слышат конское ржание, стоны и крики сражающихся.
      Смертельный испуг девочки, оказавшейся в руках мерзкого двуногого человеческого отброса, конечно, со страшной силой запечатлелся в Пространстве и в описанное утро вызвал реакцию чуткого слуха, причем, как это часто бывает, слышавшая могла быть обладательницей небольшой степени яснослышания, которое при удачных космических токах иногда сильно проявляется. Утверждаю это на основании моего персонального опыта.

      В одно летнее утро, идя по улице города Балхаша, я остановил трех подряд повстречавшихся мне женщин, задавая им один и тот же вопрос: не слышат ли они в данный момент колокольного звона? Все три ответили отрицательно, несмотря на то что я слышал его громко и отчетливо.

______________
* Первая часть – размещена в Стихи.ру 11 мая 2013 г.
   Владислав Стадольник http://www.stihi.ru/avtor/vladislav3