Про подработку

Среда, 19 октября 2011

Пансионат на окраине мертвого на время вне сезона города. Добираюсь еле еле, поймав попутку как ни в сказке – уазик, тарахтящий и кажется вот вот готовый просто развалиться. За рулем – постиранный жизнью о рифленую доску классический «Митрич» в фуфайке и тельняшке. В редких золотых зубах мятый беломор. Не думал что эти сигареты де то еще продают.. сажусь, с третьего раза сумев закрыть хлипкую дверцу. Позади в ящиках что то шевелиться и несет аквариумной рыбой. На мой вопросительный взгляд Митрич отмахивается и не разжимая зубов цедит – наплодились суки.
Едем, спотыкаясь о панцири невидимых черепах, врытые в дорогу. Едем молча, высоко в горы, петляя по чуть ли не по просекам. Митрич выплевывает какие то проклятия на древнематерном , я держусь за дверцу с выбитым стеклом и липкий от старости дерматин сиденья. Раздолбанное радио периодически выдает сквозь помехи фразы на каком то неземном вроде туркменского. Маячат горы и синие от вечера сосны. Мы тащимся по грунтовке и наконец выезжаем к замшелому, когда то розовому советскому особняку. Перекосившаяся вывеска с облуплевшейся краской на входе гласит «ЗАО АД», пансионат «Здравница». Я выхожу, радуясь твердой земле под ногами.
- сколько с меня?
Митрич перекатывает во рту вечный окурок
- ты это. Осторожней там, ниче мне не надо
Порывшись в карманах протягиваю ему пачку сигарет. Из вургона слышаться детские всхипы
- заткнитесь, ****ские отродья – рявкает Митрич и махнув мне рукой уносится на своей колымаге дальше.
Я иду по аллее, ноги разъезжаются на мокрой листве, воняющей почему то мясной гнилью. Поднимаюсь по широким потрескавшимся ступеням, тяну на себя массивную дверь, почему то со следами когтей на резных классических линиях. Прохожу в огромный пустой холл. В углу зачем то стоит новогодняя елка с печальным бумажным дедом морозом. Пахнет котлетами и пюре. Коридоры темные - куда идти не понятно. Достаю мобильный. Сигнала сети нет, значок интернета вообще какой то левый. Встаю под план здания, рассматриваю от нефиг делать планировку. Сумка оттягивает плечо и хочется в сортир от выпитого на вокзале пива.
- ой, вы уже здесь? – раздается из за спины. Как будто низкими частотами долбанули по груди. Поворачиваюсь. За стойкой ресепшн ( или как это в сталинских особняках называется?) дородная тетка с очевидно искусственными кудрями неестественно желтого цвета.
Странно, ее точно здесь не было.
- пойдемте пойдемте взяв меня за локоть ведет тетка в один из коридоров, на стене у входа в который нацарапано «Убойный ряд».
- Ой не обращайте внимания, это у нас дети хулиганили, знаете какая сейчас молодежь пошла? Ужас. А денег в бюджете нет, закрасить нечем.
Нечем, ну да, только надпись то иссиня – зеленым, то алым переливается, и в углу за стойкой стоит банка масляной краски под цвет стены.
- располагайтесь – погремев ключами и распахнув передо мной дверь доброжелательно щурится тетка.
Комната небольшая, зато с лепниной и следами когтей на двери.
- к ужину приходите на второй этаж. К семи. Там написано где столовая – и, чуть помолчав, прищурившись добавляет – очень ждем
Последний раз на меня так смотрела мама моей девушки в 2007. Как рентген.
Бросив сумку достаю лэптоп, пытаюсь включить. Не работает. Разряжен. Странно, точно помню что подзаряжал перед отъездом. Разматываю шнур питания, пытаюсь воткнуть хотя бы в одну розетку. Нихрена. Они все вроде евро стандарта, но ни в одну штекер не влазит. Так вот значит как, да? Боковым зрением улавливаю что то белесое за окном. Резко оборачиваюсь. Никого. И тишина, такая, низкочастотная, режущая по ушам. Твою то мать. Собираю ноут, запихиваю в карман канволюту таблеток и выхожу. За стойкой в холле снова никого . Прикасаюсь пальцем к стене с надписью. Влажная. Закрасить пытались. Выхожу на крыльцо, всматриваюсь в линии кипарисов. Ни дуновения. Влажно и душно. Обхожу здание, подхожу к хозпостройкам, обогнув уазик Митрича. Уже разгрузили. Из пищеблока тянет запахом школьных столовок и громыхают вытяжки и холодильные установок. Заглядываю в подвальные, ярко освещенные окна. За огромными обитыми жестью столами и плитами жирные лоснящиеся рыбины и желтые в волдырях жабы в затасканных белых халатах разделывают русалок.
Вот почему у Митрича рыбой так воняло.
К семи поднимаюсь в столовую. Меня тут же окружают бабушки и тетеньки, седые старики, все необъятных размеров и бесконечно сюсюкающие. Столы ломятся от еды. Сытное первое. До отвала второе, тарелки постоянно наполняются как сами собой и отовсюду приговаривают: « ты ешь. Ешь, а то худенький, ухватится не за что.»
За компотом сидим смеемся часов до девяти . бабушки жалуются на пенсию, на молодежь, на то что по телевизору одна реклама и та распущенная. Нажаловавшись от души начинают петь, я улыбаясь слушаю про то как свекрови замучивают невесток и те падают в кастрюли с кипятком или срезают косами себе головы. Сельская жестокость.
Пожелав всем спокойной ночи и наигранно смущаясь спрашиваю где душ и до скольки он открыт, потом ухожу, как бы не обращая внимания на мертвые заинтересованные взгляды стариков. В душе кабинок нет, просто комната отделанная старым, еще квадратным кафелем. Стул для одежды, ржавые краны и разъедающий потолок грибок. Идеальные декорации. Медленно расстегиваю молнию на мастерке, смотрясь в единственное зеркало под мигающей зеленоватой лампочкой. Снимаю мастеку, как бы небрежно сбрасываю футболку, исподтишка наблюдая как напрягаются от движения мышцы. Снимаю кроссовки, штаны, носки, трусы. Подумав, оставляю часы. Беру в руки полотенце, достаю гель и уже чувствуя тяжесть нескольких жадных взглядов включаю воду. Самые дремучие кошмары всегда рядом с нами. Не нужно ехать в полузабытый пансионат специализирующийся на лечении от обжорства что бы попасть в один из романов Стивена Кинга. Персональный ужас всегда внутри, на подкорке, с обратной стороны глаз. А значит вокруг нет ничего страшного. Слышу как у кого то урчит в животе от голода. Точно не у меня. Начинается. Отставляю гель, поворачиваюсь. Комната забита ртами. Огромные белесые колобки без глаз с распахнутыми алыми пастями и остатками волос де то сверху. Едва ли в них можно узнать ужинавших со мной за столом бабушек. Но это они, я точно знаю. Усмехаюсь. Никогда не любил пенсионеров.
- я вам не по зубам.
В ответ раздается чавканье, гигантские языки вываливаются из за массивных зубов. Не страшно. Просто неприятно. Снова урчит. Теперь уже в нескольких круглых телах сразу. Потом раздается испуганный сведенный судорогой умирания вопль и один из колобков валится на кафельный пол. Потом еще один, поняв что происходит что то не то какой то близко висящий монстр бросается на меня, но я отбиваю его стулом для одежды. Начинается возня, белые тела ртами кидаются на меня, друг на друга, на стены, но быстро теряют силы и падают с отвратительным чавканьем.
Утром приезжает недовольный заспанный Данил с командой.
- ну и в жопе же этот пансионат, как сюда отдыхать люди ездили?
- тебя только это беспокоит? – застегивая мастерку и выдыхая облачко пара спрашиваю я. Данил тут же становится серьезным
- где они?
- в душе. Спать хочу до усерачки, пришлось до рассвета караулить, что бы персонал не застал следы моей деятельности.
- признайся, тебе просто стремно было дрыхнуть в их присутствии, небось полные штаны навалял.
- я был без них. – улыбаюсь
- и как ты справился?
- накормил мезимом. Русалочье мясо с таблетками приводит к разрушительным последствиям. А завхозу презентовал ядовитые сигареты.
- с умом
- с душой, Данька, все для любимых родственников