Дура ты, Маруська! начало

                Живём, куда кривая нас вывезет…

                Из разговоров.

1

    По знойному небу шагало палящими ногами огненное солнце. А по земле, по сухой пыльной дорожке ехала на велосипеде Маруська Ширшова в легком, вылинявшем от многочисленных стирок ситцевом платьишке, доставшемся ей по наследству от двух старших сестёр и с почтальонской сумкой через плечо. В сумке – газеты, несколько писем, четыре открытки, телеграмма Нефедьевым от сына и пенсии – девятьсот восемьдесят рублей, считай, тысяча.

    Маруська, уже как два года назад окончила восьмой класс, работала почтальонкой. Она носила почту  из райцентра в своё родное село – пять километров туда и пять километров обратно. Для Маруськи это не расстояние. Только скучно. Редкий прохожий встретится ей на пути. Поэтому Маруська распевает песни, все, какие знает. А знает она много. И голос у неё замечательный. Ей бы в Москву в певицы, да как до неё, до Москвы, добраться, если отец с матерью решительно против? И к кому в Москве ей идти, если там нет ни одной знакомой души? Но Маруська об этом голову и не ломала. Худо ли ей, в Малых Козлищах, где она живёт с рождения?

    Посередине пути между райцентром и Малыми Козлищами протекала речка Козявка. Маруська, решив искупаться, остановилась у мостика и, ведя велосипед рядом с собой, пошла вдоль берега к своему укромному местечку. Здесь, укрытая со стороны тропинки густым кустарником, она скинула платье, лифчик, линялые трикотажные рейтузики, тоже доставшиеся ей от сестёр, и вошла в воду, тёплую, словно парное молоко. 

    Купалась Маруська недолго, но когда она подплыла к берегу, то увидела молодого мужчину в джинсах и майке, сидящего возле её одежды и почтальонской сумки.

   – Эй, – крикнула она мужчине, – уйдите.
   – Не уйду, – ответил ей мужчина. – Куда ты денешься, выйдешь.

    Маруська ответила:
   – Я буду кричать…

   – Кричи, – усмехнулся парень. – Кто тебя тут услышит? А не вылезешь, заберу твою одежонку и сумку – беги до дома голышом.

    Парень поднялся с корточек, прихватив Маруськино платье, лифчик и рейтузики, а главное – сумку с газетами, с несколькими письмами, четырьмя открытками, телеграммой Нефедьевым от сына и с пенсионными деньгами, почти тысячей рублей.

    Маруська не могла допустить такого наглого грабежа, выскочила из воды, подбежала к наглецу, ухватилась за сумку и дёрнула её на себя.

   – А у тебя фигурка ничего, что надо, – сказал мужчина, легко отпуская сумку.

    Маруська не ожидала, что он отдаст сумку без сопротивления, упала, а мужчина повалился на неё.

    Они боролись яростно: она защищала свою честь, а мужчина не хотел упускать свою добычу. Он так сильно сдавил ей шею, что Маруська чуть не задохнулась.

    Сила победила. Маруська почувствовала, как что-то, раздирая промежность, внедрилось в неё и задвигалось поршнем.


    Получив своё, мужчина застонал и затих, продолжая всей своей массой давить на неё. Потом сказал:
   – Хороша целочка, – и спросил: – Хочешь, я на тебе женюсь? Понравилась ты мне.

    Маруська ещё не думала о замужестве, но порченная, кому она из деревенских женихов приглянется?

   – Поедешь со мной в Москву? – спросил мужчина.

    В Москву? В Москву она была готова ехать с кем угодно. А тут мужчина в жёны берёт?

   – Поеду, – решительно ответила Маруська, надев лифчик и поворачиваясь к мужчине спиной. – Застегните.
   – И в жёны пойдёшь? – мужчина застегнул пуговички и поцеловал Маруську в шейку, под правое ушко.
   – Пойду, – ответила та, зажмурившись от удовольствия.
   – Прямо сейчас?   
   – Но у меня почта, – колебнулась Маруська. – Как же так? Нужно сначала разнести, а потом…
   – Из Москвы отправим посылкой, а деньги переводом.
   – А велосипед? Он почтовый.
   – И его. Малой скоростью. Не могу я терять время. С тобой, моя сладенькая, вон сколько провозился, – мужчина хихикнул. – Опаздываю на съёмки.
   – На съёмки?! – поразилась Маруська. – Ты артист?
   – Артист, – кивнул мужчина.

    Он подвёл Маруську к покрытой пылью до самой крыши легковушке и, открыв дверцу, пригласил её:
   – Вот и моя колымага. Садись.

    Быстро приладив Маруськин драндулет к багажнику на крыше, мужчина сел за руль и включил зажигание. Машина рявкнула, дёрнулась, и, вздымая жёлтую пыль, покатилась по дороге.

   – Ой, а мои-то потеряют меня, – взволновалась Маруська. – Подумают, что я утопла… Надо бы их известить…
   – Известим, – успокоил её мужчина. – Дадим из Москвы телеграмму, «срочную».
   – А как тебя зовут? – наконец, поинтересовалась Маруська: едет в Москву выходить замуж, а не знает имени жениха.
   – Владислав, – ответил мужчина. – Владик. А тебя?
   – Маруська… Мария.
   – Вот и познакомились.
   – Ты в Москве каких-нибудь певцов знаешь? – поинтересовалась Маруська.
   – А то, – ухмыльнулся Владислав. – С Кобзоном не одну пол-литру раздавили, с Алкой Пугачёвой гужуемся в одной компании. Прости, но с Сонькой, той, что Ротару, у нас была даже любовь. Но можешь не ревновать – это уже в прошлом.

    Маруська с восторгом слушала имена знаменитых певцов и представляла, как она тоже познакомится с ними, как споёт свою любимую: «Расцветали яблони и груши…». Или, может, лучше «Синенький платочек»? У неё она получается не хуже, чем у Клавдии Шульженко. О, все придут в восторг, услышав её, Марусю Ширшову: «Новый талант!».

    Она за мечтами не заметила, как машина выехала на асфальтированную автостраду и отмахала сотню километров.

   – Пожалуй, пора и отлить нам, – произнёс Владислав. – У тебя не подпирает? Здесь, пока кустики рядом, удобнее всего, а то выедем на московскую дорогу, придётся терпеть до дома.

    Маруська не возражала, ей хотелось пописать. Она выскочила из машины и побежала к кустикам. Они были не так уж чтоб совсем рядом – метрах в пятидесяти от шоссе. Подбежав к кустикам, она обернулась и остолбенела: их машина рванула с места и помчалась прочь.

   – Владик! – закричала Маруська. – Куда ты?!

    Но покрытая пылью машина с её велосипедом на крыше была уже далеко.

    Маруська не знала, что ей делать и как добираться назад до дома без копейки денег в кармане. Если бы при ней осталась её сумка, она бы позаимствовала бы несколько рублей из пенсионных денег, но сумка укатилась вместе с Владиславом.

    …Отцветали жёлтые сумерки. Сизая дымка поднималась от земли, укутывая, словно вуалью дальний лес. На белёсом небосклоне вздымалась круглая, смеющаяся рожа луны. Маруське, шагавшей по обочине шоссе, сделалось страшно, и она замахала руками мчащимся мимо неё машинам. Возле неё остановилась громадная фура, целый вагон. Из окна выглянуло весёлое лицо кавказского брюнета с чёрными усиками.

    Он посмотрел на Маруську и приветливо открыл дверцу:
   – Садысь, дэвушка, – сказал он и протянул ей руку, помогая вскарабкаться на высокую ступеньку. – Тэбэ далеко?
   – Мне нужно в Малые Козлищи, но там плохая дорога, поэтому, если  можно, довезите меня до поворота на Большие Козлищи. Это наш райцентр.
   – Вах, дэвушка, довэзём, паехали. Нам один хэр до каких Козлищ ехат с такой красавец.

    Уже сев в кабину, Маруська объявила обоим водителям, и молодому с усиками, и пожилому с седым бобриком на голове, что сидел за рулём:
   – Только у меня денег нет.
   – Вах, дэвушка, зачэм дэньги, – ответил пожилой. – Полезай назад на полку, отдыхай с Жорой… Нэ надо дэньги…

    Маруська перебралась через спинку сиденья на лежанку, где уже развалился другой брюнет, Жора. Едва она улеглась, как Жора стал задирать подол её платья.

   – Да вы что! – возмутилась Маруська. – Отстаньте, пожалуйста!

    Но Жора оказался настойчивым парнем и уже ухватился за её рейтузики. Маруська впилась зубами в его плечо.

   – Вах!.. – закричал Жора не по-русски.
   – Нэхорошо, шалава, – сказал пожилой. – Сэла в машин, платыть не хочэшь, давать нэ хочэшь, тогда вылазь…
    А за окном темнело, и было страшно. Маруська заплакала. Она поняла, чего хотят эти чёрные. Выходить из машины ей не хотелось. Она безропотно легла на спину и не мешала Жоре снимать с неё рейтузики.

    Жора управился за четверть часа, его сменил пожилой.

   – Ты мнэ сначала пососи, – сказал он Маруське.

    Она не поняла, спросила:
   – Что пососать?
   – Х.., дура, пососи…

    Маруська опешила: как это, она должна взять в рот член мужчины?! Брр! Да ни за что! Но бесстыжий пожилой шофёр больно ухватил её за волосы и притянул к своей напрягшейся палке. Маруська ткнулась лицом в гладкую его головку и ощутила резкий уксусный запах, исходящий от него.

   – Не… – простонала она. – Не могу…

    Жора что-то сказал напарнику на своём хурду-мурду.

   – Откусыт, на ходу выброшу, – ответил тот по-русски.

    Маруська поняла: он это сделает. Она открыла рот и принялась сосать член, словно мамкину сиську.

   – Нэ так, – сказал ей пожилой. – Ты никогда не сосала?
   – Нет, – вытирая слёзы и сопли, – призналась Маруська.
   – Тогда поворачывай жопу квэрху, – приказал пожилой.   

    Маруська послушно повернулась. Изверг зачем-то развёл складки её ягодиц, плюнул и провёл между ними мокрыми пальцами и… Нестерпимая боль, будто атомный взрыв, пронзила Маруську в заднепроходном отверстии, вознеслась к мозгам в её черепушке и там оглушительно лопнула. Она кричала, а шофёр двигал членом в её прямой кишке, постанывая от удовольствия.

    Когда он кончил, Жора остановил машину и сказал Маруське:
   – Тэпэрь, вылазь, шалава, прыехали…

    Ничего не соображающая Маруська торопливо выскочила из машины. Она была даже рада, что закончились её муки. Уже на улице она спохватилась, что оставила в кабине рейтузики.

    Фура с чёрными медленно уплыла в ночную темноту. Маруська огляделась, но не могла понять, где она находится. Место было незнакомое, и это не был поворот на Большие Козлищи. Она поняла, что она потерялась. Проклиная чучмеков, она снова стала махать руками мчащимся мимо автомашинам, ослепляемая их равнодушными фарами. И снова, но не скоро, остановилась фура.

   – Если в ней чёрные, – подумала Маруська, – не сяду.

    Из кабины выглянул русский дядька, весело спросил:
   – Далеко путь держим?
   – Мне бы до поворота на Большие Козлищи.

    Дядька повернул голову к напарнику и спросил того:
   – Ну, что, Сеня, подбросим девушку до Больших Козлов?
   – Козлищ, – поправила его Маруська.
   – А нам однох..ственно, – ответил дядька, – Козлы, Козлищи. Садись.

    Свои оказались не лучше чёрных. Только задницу не тронули, а так, не лучше. На прощанье дядька протянул ей пятёрку:
   – На, возьми за труды.

    …Маруська поняла, что до дома иначе она не доберётся и больше не мучила себя сомнениями: давать или не давать шоферам. И с каждым разом она оказывалась в незнакомом месте и всё дальше от дома. Зато у неё потихоньку подкапливались денежки. К концу второй недели своего путешествия, очутившись в Арзамасе, она купила новые трусики и заодно билет на поезд до областного центра.

(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2013/05/13/76