В Марьиной роще

Отрывок из повести "Ах, девочка Надя!.."


До пяти лет Надя с родителями почти безвылазно жили в Шереметьево, уезжая в Москву только в самые сильные морозы.

Надя очень любила старый деревянный  двухэтажный дом на Стрелецкой улице. Роман отпирал большим ключом входную дверь, с видимым усилием открывал на себя высоченнную тяжёлую створку, удерживаемую тугой скрипучей пружиной, и пропускал вперёд Зою и Надю. Потом заходил сам – быстро, чтобы опередить пружину, дверь за ним стремительно захлопывалась, лязгнув металлической защёлкой массивного замка, и они оказывались в гулкой сумрачной тишине.

Прямо перед ними уходила вверх крутая лестница, свет на которую лился откуда-то сверху. На широких прочных ступенях кое-где сохранились латунные прутья, некогда прижимавшие ковровую дорожку, а из стены торчали два крюка, на которых когда-то висели освещавшие лестницу светильники. Теперь с них свисали старая велосипедная цепь, чёрный зонтик со сломанными спицами, драная авоська с газетными  свёртками, чьё-то пыльное залоснившееся пальто, корзина, с которой раньше ходили на рынок, и ещё какая-то плохо различимая в потёмках дребедень.

Поднявшись наверх, они оказывались на просторной площадке с двумя окнами, на которой стояла кое-какая старая мебель, вешалка, калошница и были три двери – одна в центре, напротив окон, высокая, двустворчатая, обитая чёрной кожей, и две обыкновенные, простенькие, в торцах – сразу за лестницей и напротив неё, в самом дальнем углу.

Роман отпирал центральную, они входили, и Надя попадала в другой мир, который любила и искренне считала своим, хотя бывала здесь достаточно редко.

Это была большая трёхкомнатная квартира. Входная дверь открывалась в просторную проходную кухню-прихожую. Середину правой стены занимала огромная белёная печь, по обе стороны её стояли кухонные столы, газовая плита, большая чугунная раковина, холодильник. Из кухни выходили двери во все остальные помещения. По левую руку от входной двери – в ванную, в  туалет, в чулан. Следующая дверь находилась напротив печи и вела в комнату Анны. Ещё две высокие двустворчатые двери располагались по самой длинной стороне кухни, напротив входной. Правая – в комнату, где жила Мария с дочерью Ритой, левая – в самую большую, в «зал», где обитали Екатерина Ивановна с Татьяной и где жили Роман с Зоей и Надей, когда приезжали в Москву.

Здесь стоял большой круглый стол, накрытый бархатной скатертью с кистями, свисающей до самого пола. Это был Надин «домик». В комнате было три окна. В одном простенке стоял фикус в кадке, обёрнутой белой бумагой, высокий, как настоящее дерево. Екатерина Ивановна поливала его тёплой водой и часто протирала плотные блестящие листья мокрой тряпкой, для чего вставала на небольшую табуреточку. Другой простенок занимал большой трельяж с высокими зеркалами. Вообще, вся мебель в квартире была очень массивная, тяжёлая, тёмная, из морёного дуба. Буфет на фигурных ножках со множеством полок и полочек, ящиков и ящичков. Дверцы в верхней части украшены толстыми светло-коричневыми стёклами с выпуклыми изображениями виноградных гроздьев, нижние – резными деревянными панелями. Ещё у буфета имелись витые балясинки и большая, во всю его ширину, выдвижная разделочная доска.

Почти всю правую стену занимал массивный чёрный кожаный диван. У него была очень высокая спинка с широкой деревянной полкой, на которой стояли разные безделушки, в том числе семь белых мраморных слонов – друг за другом, строго по росту. По обе стороны от дивана стояли два таких же кресла, и Надя  думала про них, что они – дети дивана.

Вокруг стола в строгом порядке стояли шесть тяжёлых стульев с деревянными резными подлокотниками. Их жёсткие сиденья и высокие прямые спинки тоже были обиты чёрной кожей. Наде очень нравилось разглядывать фигурные медные шляпки обойных гвоздиков. Но и на диван, и на кресла, и на стулья были надеты глухие холщовые чехлы, которые снимались только по праздникам.

Платяной  и книжный шкафы, комод, сундук с медными углами и накладками, запертый на медный же висячий замок, были такими же монументальными, как и вся остальная мебель, и соответствовали  разве что высоте потолков, но никак не площади. Когда Надя подросла, её очень занимал вопрос, как внесли в квартиру всю эту мебель, превышающую своими габаритами размеры дверных проёмов и лестницы?

Впрочем, обстановка не была совсем уж однородной.  Несколько предметов, приобретённых недавно, резко с ней диссонировали. Так, например, у Анны в комнате стояла низкая тахта с поролоновыми подушками и плоский сервантик на тонких ножках с широкими пустыми стёклами и стеклянными же полками, которые дребезжали всякий раз, когда мимо кто-нибудь проходил. А в комнате у Екатерины Ивановны стояли две одинаковые никелированные кровати с блестящими шарами и пирамидами из пяти подушек, накрытыми кружевными накидками. Кровати располагались возле самого дальнего окна и были отгорожены от остального пространства деревянной японской ширмой.

Каждый раз, приезжая в Марьину рощу, Надя первым делом бежала в ванную и, стоя на табуреточке, долго плескалась под тугой струёй тёплой воды, с водопадным шумом ударяющейся о дно чугунной раковины. И когда тётки ревниво спрашивали её, любит ли она приезжать к ним в гости, простодушно отвечала:
- Да! Здесь водички лей сколько хочешь!

Ванная комната вообще была очень интересным местом. В ней постоянно кто-то находился, и она обязательно в это время была нужна кому-то другому. По утрам  Анна, Татьяна, Мария и Рита собирались на работу и сновали через кухню из своих комнат в ванную и обратно. Зоя пыталась удержать дочку в комнате, пока все не разойдутся, но она вырывалась и, путаясь у всех под ногами, с восторгом наблюдала ежеутреннюю суматоху.

Здесь всё было так не похоже на их жизнь в Шереметьевке!

Анна, кстати, Надина крестная, которую она звала Кока, выходила из своей комнаты в ярком коротком халатике, с газовой косынкой на голове. Под косынкой топорщились железные бигуди, а лицо блестело от ночного крема. На ногах у неё были очень красивые бархатные шлёпанцы на высокой танкетке, бордовые, с розовыми меховыми помпонами. Надя таких нигде больше не видела. Зоя носила скучные войлочные тапки. После душа Кока варила на плите кофе в маленькой медной турке, причём в самый последний момент непременно на что-нибудь отвлекалась, и кофе с шипением убегал, заливая конфорку. Кока хватала турку за длинную ручку, обжигалась, со стуком ставила турку на стол, бежала к раковине  за тряпкой, досадливо причитая:
- Ну, так я и знала! Надо же, опять убежал! Ну, что ты будешь делать! Вот так всегда! Ещё не хватало опоздать! А у меня с утра совещание!

Екатерина Ивановна, знавшая наизусть весь сценарий утренних сборов, подавала Анне полотенце, чтобы та могла ухватить раскалённую турку, и успокаивающе бормотала:
- Ничего, ничего, я вытру, ты иди, завтракай, а то, не ровен час, и правда опоздаешь.

Иногда Кока сажала с собой за стол Надю.

У неё в комнате стоял небольшой круглый стол на одной массивной ноге. На нём красивая скатерть. На скатерть Кока стелила накрахмаленную льняную салфетку, на неё ставила маленькую, прямо-таки игрушечную, чашечку с блюдечком, на край блюдечка – крошечную витую ложечку. Сахарный песок она не признавала. В хрустальной, с затейливой крышечкой, сахарнице у неё лежал колотый сахар – неровные искрящиеся белоснежные кубики, невероятно аппетитные на вид, - а рядом маленькие тяжёлые щипчики. Ими она ловко раскалывала несколько кубиков и складывала слепящие глаза острые обломки в хрустальную розеточку. Рядом стояла ещё одна такая же розетка, с вареньем. Надя сидела над своей чашечкой, с наслаждением вдыхала радостные утренние запахи и с огромным интересом наблюдала за дальнейшими действиями Коки.

Анна же, как бы ни торопилась, к завтраку относилась со всей серьёзностью, и, казалось, ничто не могло заставить её скомкать такое поистине святое дело, как вкушение утреннего кофе.

От вкусно пахнущей французской булки с хрустящим гребешком, купленной накануне у Филиппова, она отрезала тупым ножом два неровных ломтя, намазывала маслом и укладывала сверху по три тонко отрезанных наискосок лепестка пахучей копчёной колбасы – один заходит на другой, лесенкой. Потом разрезала пополам калорийную булочку – пухлую, с блестящей коричневой корочкой, утыканной изюмом и орешками. Каждую половинку тоже намазывала маслом, потом вареньем, раскладывала всё на две тарелочки, после чего шла варить кофе.

Надя ждала, прислушиваясь к её обязательным утренним причитаниям и пререканиям с Екатериной Ивановной.

Наконец, Кока вносила в комнату клокочущую, кое-как обтёртую от убежавшей пены турку и, обязательно предупредив, что детям до семи лет кофе пить нельзя, плескала на самое донышко Надиной чашки немного ароматной коричневой жидкости, доливала доверху сливок, садилась на своё место, говорила:
- Давай, Надюха, приятного аппетита.

И Надя, изнывающая от нетерпения, с наслаждением набрасывалась на еду. Она уплетала бутерброд и булочку и  запивала их тёплыми сливками, пахнущими  кофе. На дне её чашки позвякивали нерастаявшие осколки сахара, которые она потом выгребала ложкой. Всё это было ужасно вкусно.

Себе Кока наливала кофе в конце трапезы – чтобы не остыл – и пила его вприкуску с твёрдым сахаром, обмакивая каждый осколочек в сироп от варенья.

После завтрака Анна выставляла Надю из комнаты, торопливо одевалась, укладывала волосы, подкрашивала губы, пудрилась и, наконец, выходила – красивая и нарядная, как киноактриса.

Маня и Рита тоже варили кофе – в маленьком кофейничке с длинным носиком, а Татьяна пила по утрам жидкий чай и ела овсяную кашу – заботилась о своём здоровье.

Высокая красавица Рита, наскоро закрутивши свои пышные кудрявые волосы в небрежный узел, умывалась в ванной, не закрывая дверь, потому что в неё постоянно кто-то заскакивал – «на минуточку». Надя, пользуясь суматохой, во все глаза смотрела, как интересно Рита чистит зубы – набирает полный рот воды, обмакивает щётку в зубной порошок и энергично орудует ею во рту, непостижимым образом удерживая воду.

Днём Надю водили гулять в расположенный неподалёку парк. У входа всегда стоял высокий дядька, на шее у него, на широком ремне, висел деревянный лоток. Дядька продавал раков. С одного краю лежали горкой красные, варёные, на другом стояла широкая банка, в ней копошились живые, чёрно-зелёные. Каждый раз, уходя из парка, Зоя покупала крупного варёного рака, дома его чистила, и Надя с удовольствием съедала.

Один раз она решила купить живого. Они остановились около мужика, и Зоя рассказала, как раки передвигаются, пятясь назад, какие у них сильные клешни, и как больно они могут ими ущипнуть, и что поэтому хватать их надо сверху за спинку, и что красными они становятся, если их сварить.

Потом она выбрала одного, мужик ловко выудил его из банки и завернул в кусок газеты. Зоя положила свёрток в авоську, и всю дорогу рак шуршал и возился и в конце концов высунул наружу страшную клешню, похожую на зазубренные ножницы.

Дома Зоя поставила на огонь кастрюлю и в ожидании, пока закипит вода, пустила рака ползать по столу. Надя стояла коленками на стуле и смотрела на него со смешанным чувством страха и восторга. Наконец, вода закипела, Зоя её посолила и со словами: ну, насмотрелась? схватила рака за спинку и кинула в кастрюлю. Вне себя от ужаса, Надя увидела выпученные бусинки глаз и судорожно хватающие воздух чёрные клешни, в то время как нижняя часть рака, охваченная бурлящим кипятком, уже становилась красной. Надя заорала, свалилась со стула, и побежала, сама не зная куда, натыкаясь на мебель и стены. Зоя поймала её за руку, увесисто шлёпнула по попе и затолкала в комнату, велев немедленно успокоиться. За ужином она отдала рака Роману, объяснив, что Надька устроила «концерт» и потому раков больше не получит. И в парк на следующий день её не повела. А потом они уехали в Шереметьевку, а когда опять приехали в Рощу, то торговца раками на его обычном месте уже не было.

Вечером все возвращались с работы, и большая кухня, служившая одновременно и прихожей, и общей комнатой, снова наполнялась суетой, голосами и запахами.

Анна, одетая в другой, не утренний, но тоже очень красивый, халат, жарила на тяжёлой чугунной сковородке свиную отбивную с луком. Мясо у неё непременно пригорало и получалось жёстким. Она с трудом отдирала его от сковородки, выкладывала на красивую тарелку, уносила к себе в комнату и съедала при помощи ножа и вилки.

Екатерина Ивановна, сокрушённо бормоча что-то себе под нос, замачивала в раковине подгоревшую сковороду.

Иногда Надю звала к себе Рита. Тётю Маню Надя побаивалась, та была строгой, неулыбчивой и острой на язык, а Рита – весёлая, приветливая. Она подарила Наде октябрятский значок и научила стихотворению про то, как маленький Ленин с кудрявой головой  и в валенках катался с ребятами с горки. И ещё одно стихотворение разучила с ней – Агнии Барто, как старшая сестра учила братика выговаривать букву «р»:
- Она твердит: скажи «метро»,
В метро поедем к дяде.
- Нет, - отвечает он хитро,
В автобус лучше сядем.

У них она первый раз попробовала покупные пельмени, и ей почему-то больше понравилось тесто. Маня и Рита смеялись и подкладывали ей на тарелку раскрытые створки, из которых, как из речной ракушки, был вытащен мясной комочек.

Перед Новым годом Рита научила Надю вырезать звёздочки и снежинки и нанизывать на нитку комочки ваты. Звёздочки и снежинки Рита наклеивала на окно, а между рамами устраивала целую композицию: устилала толстым слоем ваты, ставила пластмассового Деда мороза со Снегурочкой, маленькие игрушечные саночки, сделанный из коробки домик с трубой и окошками, раскладывала ёлочные шары и шишки и всё это посыпала борной кислотой, которая искрилась, как настоящий снег.

Стены в доме были  толстыми, поэтому расстояние между рамами получалось таким широким, что там спокойно стояли кастрюля с квашеной капустой, банки с огурцами, а также лежали свёртки с маслом, салом или мясом, которые не поместились в холодильник.

По вечерам Маня и Рита смотрели телевизор, иногда сажали с собой Надю. Но она не проявляла интереса. У них в комнате тоже был телевизор, такой же КВН с линзой. Роман  смотрел «Новости» и иногда футбольные или хоккейные матчи. Надя была равнодушна к телевизору и не очень даже понимала, что такое кино. Но однажды она подсела к Рите, которая смотрела какой-то фильм, и тоже уставилась в увеличенный линзой экран. Через несколько минут кино кончилось. Надя ушла потрясённая. Она успела увидеть небольшой финальный эпизод – красивая девушка в летнем платье, босиком, с босоножками в руке и мужчина в клетчатой рубашке бегут, взявшись за руки, под дождём. Забегают в телефонную будку и начинают целоваться. Мимо медленно проезжает поливальная машина. В распахнутую дверь будки заливаются капли дождя и струи мощного фонтана поливалки. Всё. Конец.

Несколько дней Надя мучительно размышляла – кто были эти люди? Почему тётенька бегала по городу босиком? Почему они целовались и почему выбрали для этого телефонную будку? Ведь все знают, что в телефонной будке нельзя безобразничать! Почему не закрыли за собой дверь? И почему во время дождя по улицам ездит поливальная машина и тоже поливает асфальт? Ведь он и так уже мокрый! И самое главное – чем так важен и значителен этот эпизод, что его даже показали по телевизору? Если бы Надя догадалась спросить об этом Риту, та бы охотно и в доступной форме ответила ей на все вопросы и рассказала бы, о чём этот фильм, и вообще многое бы объяснила. Но, как всегда, Наде не пришло в голову обратиться к кому-то за разъяснениями, она только стала чаще садиться к телевизору, когда он был включен, в надежде снова увидеть этот эпизод и понять его смысл. Но почему-то показывали всё время что-то другое, неинтересное, да  и Зоя гоняла дочку от экрана:
- А ну, отойди! Телевизор для взрослых! Тебе там смотреть нечего! Хочешь с детства себе глаза сломать?

Роман любил после ужина полежать на диване, почитать газетку и послушать приёмничек, только что открывшуюся радиостанцию «Маяк».

По всей квартире горел яркий свет, хлопали двери, выпуская из комнат музыку, голоса дикторов, разговоры домочадцев. В раковине на кухне всё время текла вода, на плите что-то кипело, ванная постоянно была занята – в ней попеременно мылись, устраивали небольшие постирушки, развешивали бельё.

Потолки были такими высокими, что до верёвок не дотягивались даже с табуретки. Выстиранное бельё просто забрасывали на верёвку, а потом расправляли длинной палкой.

Зоя мыла Надю совсем перед сном – у неё было твёрдое убеждение, что после мытья нельзя ходить не то что на улицу, но и даже по квартире, а нужно сразу расчесать волосы, повязать голову платочком и ложиться в постель, чтобы не простудиться. Так же считала и Татьяна.

А Маня, Рита и Анна после ванны разгуливали в красивых халатах с тюрбаном из полотенца на голове, наносили на лицо крем, смотрели телевизор, пили чай.

Надя им ужасно завидовала.


Рецензии
Спасибо, Надежда, замечательный рассказ!
Удачи Вам!

Эльвира Гусева   14.05.2013 21:29     Заявить о нарушении
Спасибо, Эльвира! ))

Надежда Попова 2   15.05.2013 20:48   Заявить о нарушении