Представление. Год 1942-й

                Моему отцу, Михаилу Максимовичу Волоскову посвящается ...

                НОЧНАЯ БОМБЁЖКА               
Знакомо, и даже как то очень успокаивающе постукивали вагонные колеса о рельсовые стыки. Поезд, под завязку набитый новобранцами, неторопливо катился от города Молотова на юго-запад. Погода стояла чудесной, безветренной. Вечер, самое начало мая, солнце не жжет, а согревает. И казалось бы на свете ничего не должно быть плохого, тем более войны, войны страшного 1942 года.

У окна, третьего от головы вагона поезда, сидел светло-русый паренек, на вид лет  22 ... 25-ти. Дородностью фигуры не отличался и роста был среднего. Волосы для солидности зачесаны назад, только слева, на лоб, слегка спускался волнистый чубчик. Небольшие чистые голубые глаза излучали  легкую грусть и  некоторое недоумение, вызванное явно не мелькавшими за окном прекрасными видами дремучих лесов и зеленеющих полей. Слишком круто изменилась жизнь у паренька  Миши, которого еще неделю назад уважительно называли Михаил Максимович.

За спиной у Миши был Пермский механический железнодорожный техникум по специальности «Вагонное депо», и неплохая для его 23,5 лет  служебная карьера: мастер, старший инженер, начальник сектора пассажирских вагонов, и наконец - начальник группы военно-снабженческих перевозок Управления Пермской железной дороги.

В первые же дни войны, как и большинство комсомольцев, Миша штурмовал военкомат с заявлением добровольца на фронт. В дальнейшем такие заявления писались к каждому 7 ноября и 1 мая. Но на фронт Мишу не пускала железнодорожная бронь, и он постепенно с этим смирился, проникся важностью и необходимостью своей работы, у которой даже название было военно-снабженческое. Но положение на фронте видимо было, мягко скажем, очень сложное. Если с такого направления работы снимали квалифицированные кадры и бросали практически без подготовки на передний край.

               - Мишань! – Откуда-то из-за глубины мыслей прорезался знакомый голос, - возля тебя  местечко будет? – С другого конца вагона, из тамбурной курилки к Мише продирался сквозь руки, ноги и тела  дремлющих и бодрствующих людей всех возрастов, в новой и не совсем, красноармейской форме, белобрысый невысокий паренек, на вид лет семнадцати, что и соответствовало действительности. Звали паренька Сашка, и чтобы попасть на фронт, он себе в сельсовете, за литр самогонки, приписал лишний год. Познакомились ребята в военкомате, и Сашка сразу проникся к Мише уважением и доверием.
               - Во-во Мишань, подвинсь – сказал тихонько Сашка  усаживаясь рядом с Мишей на нижние нары пассажирского вагона четвертого класса. – Вот ты Мишань образованный и всё знаешь, так скажи,  когда мы приедем, и на какой фронт? – Сашка уперся внимательными глазами в Мишину переносицу. Миша на мгновенье задумался
               - Судя по общей обстановке и направлению нашего движения, - заговорил он, - мы следуем на только что образованный  Брянский фронт. Он появился на стыке Западного и Юго-Западного фронтов, куда рвется 2-я  полевая армия  немцев. Обстановка там тяжелая, мы отступаем, Брянск уже сдан немцам. А прибудем мы на место, если не будет задержек, на рассвете.
               Сашка осторожно огляделся, выискивая глазами сопровождающего вагон старшего сержанта Потапова.
                – Слышь Мишань, ты потише, а то еще в панических настроениях обвинят.
                – А чего я сказал, – удивился Миша, – про сдачу Брянска Совинформбюро передовало, сам слышал. Другое дело, – перешел он на шепот, – наша пятидневная подготовка после призыва – курям на смех: разобрали пару раз мосинский винторез, помаршировали по плацу, покидали деревяшки вместо гранат, потыкали штыком в чучело, выпустили одну обойму в мишень и посмотрели как выглядит бутылка с зажигательной смесью, и все.
                – А чё – удивился Сашка – мало?

Миша вздохнул и продолжил, – вот ты Сань в колхозе пол-года отирался при механических мастерских. Кое-чего узнал, кое-что  сам научился делать. А можешь ли ты сравниться с кузнецом, который 30 лет с железом дело имеет? А? Вот так и мы с немцем, – он два с половиной года воюет успешно, пол-Европы под себя подмял и в самую середку России залез. А у половины нашей вагонной братии нет даже опыта Осоавиахима. Так что ты предлагаешь, - немца испепеляющим взглядом побеждать будем? А сейчас нам винтовок даже не дали, будем надеяться, что хоть на фронте сначала в учебное подразделение определят.   

Сашка заметно погрустнел, вздохнул и сказал: Давай Мишань укладываться будем, утро вечера мудренее, там поглядим.
Миша никак не мог заснуть – майское солнце долго не хотело садиться, да и много было впереди неопределенности. Но поезд своей неторопливой иноходью все-таки усыпил его.

Проснулся Миша внезапно, от внутреннего беспокойства, вокруг стояла кромешная тьма. Поезд почему-то несся на всех парах и сквозь перестук колес слышался незнакомый нарастающий гул. Гул перерос в вой  и буквально рядом, справа, так шарахнуло, что вагон  сильно качнуло от взрывной волны. Удивительно, что стекла не брызнули острыми осколками внутрь. Кое-кто из новобранцев свалился с верхних нар, в темноте слышались стоны и матерщина. Постепенно шум прекратился, все вслушивались в тишину и в нарастающий в ней  гул переходящий в вой. Вместе с воем в вагоне нарастала гнетущая жуть. Кроме воя никто ничего не слышал, даже частых перестуков колес. Вой проникал в душу, в самую  середину и старался ее разорвать. Ужас заполнял все, каждую клеточку тела, хотелось одновременно вскочить и бежать, забиться под нары и взлететь. Хотелось истошно кричать, и закрыв глаза превратиться в ничто, испариться или проснуться. Во всем вагоне  сердце каждого наполнял дикий ужас, который прерывался очередным взрывом. Взрыв приносил облегчение, и тут же ужас нарастал снова, вместе с гулом и воем.

И тут Мишу стрельнула острая мысль – поезд несется на пределе своих технических возможностей, а паровоз в кромешной ночной тьме извергает из трубы фонтаны искр, которые служат прекрасным ориентиром для немецких самолетов! Миша бросился к ближайшему стоп-крану, три метра в темноте преодолевались как полоса препятствий, параллельно пульсировала мысль, – догадается ли машинист перекрыть подачу воздуха в топку? Рывок, вагон сильно дернуло и поезд стал резко тормозить, скорость упала втрое. И тут раздался очередной взрыв, одновременно вагон остро толкнуло по ходу движения и он начал заваливаться на правую сторону. Послышался скрежет раздираемого металла, стекла лопнули, запахло свежевспаханной землей, вагон, уже лежа на боку, скользил, набирая землю оконными проемами. Миша все еще держался за ручку стоп-крана.

На рассвете картина крушения прояснилась окончательно. Бомба попала в четырнадцатый вагон поезда проходящего левый поворот. Вагон выкинуло на высокий откос и он увлек за собой передние вагоны. Последние пять вагонов превратили четырнадцатый в груду искореженного металла и человеческих тел. С рельсов не сошел только паровоз, как самое тяжелое звено, он стоял метрах в пятистах впереди от остального состава, лежащего на косогоре. Вокруг паровоза густо зияли и дымились воронки от бомб. Тела двух машинистов, выброшенных взрывной волной лежали рядом, к ним никто не подходил, помощь им была уже не нужна. Судя по-всему, подачу воздуха в топку они так и не перекрыли, а может быть и не успели. Паровоз был весь в рваных дырах от осколков, и хотя прямого попадания в него не было, представлял из себя 150 тонн металлолома. Он то и отвлек немецкие ночные бомбардировщики от основного состава.

Миша стоял на-вытяжку перед особистом эшелона старлеем Белоусовым. Своей фамилии тот  никак не соответствовал – был черным как смоль, с чернущими цыганскими глазами. Усы не отпускал, видимо уж чтобы совсем не выказывать не соответствие своей фамилии.
               - Повезло тебе Тонков, – старлей внимательно разглядывал Мишу – действия твои признаю правильными и своевременными. Сам я бывший чугуношник, в ситуации разобрался, а вот если бы на моем месте был философ от письменного стола, быть тебе под трибуналом. Записываю твои данные, если в штабе дивизии, куда мы направляемся, признают твои действия героическими, быть тебе представленным к награде. А сейчас марш помогать санитарам.

Дознание происходило на пригорке, в двадцати метрах от искореженных вагонов. Вокруг сновали санитары, вынося раненых и покалеченных. В лежащих на боку вагонах копошились новобранцы выискивая свои вещи – сапоги, обмундирование и вещмешки. С левой стороны от колеи разгружались саперы со своей техникой, им предстояло растащить вагоны и восстановить движение. Больше всего пострадали четырнадцатый и следующие за ним вагоны.  Помощь пришла быстро – эшелон уже находился в прифронтовой полосе. За саперами, метрах в пятидесяти,  начальник эшелона с помощником и сопровождающими вагоны сержантами уже начинал комплектовать маршевые роты. До места назначения еще почти 100 километров – при хорошем раскладе – три дневных перехода.

Глядя на лежащий и сильно пострадавший состав, можно было предположить большие потери в личном составе, но так как бомбовое попадание было только одно – из 950 человек новобранцев погибло около 30-ти, и почти 150 раненых и пострадавших подлежащих госпитализации.

                УЧЕБНЫЙ ЦЕНТР
Учебный центр вновь формируемой 159-й стрелковой дивизии находился возле деревни Липицы Тульской области. Первое формирование дивизии было полностью уничтожено в Киевском котле в сентябре 41-го. Центр в большей степени был мобилизационный, чем учебный. Новобранцев экипировали, вооружали, чуть-чуть обучали и распределяли по частям. Миша с Сашкой старались держаться вместе, их дружбу скрепило еще и пережитое в эшелоне. Трехдневный марш сильно утомил обоих, и слава богу, что их «вооружение» и экипировку составляли только вещмешок и скатка. По прибытию, поздним вечером, их наконец-то покормили горячим и распределили по палаткам. На утреннем построении началось основное распределение, из чего Миша сделал вывод, что их личные дела прибыли раньше.

Мишу, и еще с десятка два ребят, забрал пожилой майор Свиридов, лет под сорок, с эмблемами связи на петлицах. Он объяснил,что все они будут направлены телефонистами в телефонно-кабельную роту 460-го Отдельного батальона связи. Все были с техническим образованием, поэтому на обучение отводилось всего две недели. Занятия по телефонии проводил тот же майор, как оказалось зампотех батальона. Вооружили Мишу, к его удивлению, СВТ – самозарядной винтовкой Токарева, которую он совсем не знал. А Сашка попал в пехоту, и его обучение ограничивалось одной неделей.

Батальон связи квартировал на юго-востоке от Липиц, километрах в пятнадцати в селе Корсаково, на маленькой речонке с интересным названием Зуша. Каково было удивление Миши, когда он в своей роте обнаружил довольного, гордого и улыбающегося Сашку.
               - Ну что Мишань, я настоящий друг? – Сашка щерился во весь свой рот.
               - Как тебе это удалось? – Миша в такие совпадения не верил.
               - Литр самогонки твоему майору и я в твоей роте. – самодовольству Сашки не было границ.
               - Ты что, тоже телефонист? У тебя же 7 классов! – продолжал удивляться Миша.
               - Ну не совсем, пока во взводе охраны и обеспечения – вдруг довольная улыбка начала сползать с Сашкиного лица – он увидел Мишину СВТ. – Ну вот, и тут ты меня обскакал – произнес Сашка грустно – а у меня всего лишь трехлинейка.

А впереди у ребят будет еще почти пол-года совместной службы в условиях жестокой войны.  Будет и многосуточные прозябания в мокрых окопах, и кормление вшей в блиндажах, и угроза окружения, и отбивание атак немецкой пехоты, и массированные артиллерийские обстрелы, и ночные бомбежки, и горечь потерь боевых товарищей.               
                Мишино представление к награде не состоялось, или из-за того, что начальство не оценило, или от того, что вскоре погиб чернявый старлей-особист от пули немецкого снайпера. Особист, уже на переднем крае никак не хотел менять свою офицерскую фуражку, с васильковой тульей НКВД, на солдатскую пилотку, за что и поплатился. Пуля вошла в грудь и вышла из спины, вырвав два позвонка. Война продолжалась.

                СИГНАЛЬНЫЕ КОСТРЫ   
Середина сентября 1942 года под Воронежем выдалась по–летнему теплой, но ночи начинали отдавать прохладой, а в низинках  скапливался туман. 159-я стрелковая дивизия уже в составе Воронежского фронта, занимала оборонительные позиции восточнее Новой Усмани вдоль  малюсенькой речушки Хава. Речушка протекала по низинке, видимо в весеннее полноводье затопляемой. Низинка  не глубокая, у поверхности воды еле достигала двух метров, зато в ширину простиралась от 200 до 400 метров, и эти метры, почти не заросшие кустарником, прекрасно простреливались с обеих сторон.

По краям ложбинки, на начале возвышений, обе противоборствующие стороны оборудовали позиции с окопами в полный профиль, пулеметными и противотанковых ружей гнездами, КНП, блиндажами, отрытыми минометными площадками, были даже и вполне приличные стационарные отхожие места. Сама ложбинка совместными стараниями густо нашпигована противопехотными и противотанковыми минами. Противостояние здесь длилось почти 1,5 месяца, каждый кустик был знаком и пристрелян. Несколько попыток той и другой стороны в лобовой атаке выбить противника с позиций заканчивался только лишними новыми потерями.

Раннее утро. Восходящее солнце прекрасно освещало немецкие позиции и западную часть ложбинки. В передней траншее советской стороны два солдата по очереди в бинокль внимательно рассматривали простиравшееся перед ними пространство.
               - Ну Мишань и влипли мы как кур во щи, это ж надо начальству такие задачи ставить – там в штабах думать кто-нибудь могёт? Или они только карандашом в карту тыкать умеют? – Сашкино лицо раскраснелось и возмущению его не было конца, тем более, что на этом конце были их молодые жизни.

Вчера вечером Мишу, вместе с его ротным командиром,  капитаном Барановым  вызвали в штаб батальона связи. В штабе, кроме дежурного телефониста и зампотеха майора Свиридова никого не оказалось. Майор еще в учебном центре выделил из общей массы новобранцев толкового, исполнительного и инициативного Михаила Тонкова. Сейчас Миша, будучи рядовым красноармейцем исполнял обязанности командира отделения, которого по ранению госпитализировали.
               - Сразу перехожу к заданию – майор хмурился и старался не смотреть Мише в глаза, Мишу это сразу насторожило. – Из штаба дивизии поступил приказ: в ночь на 19 сентября обеспечить нашу авиацию сигнальными огнями. Огни должны зажечься в 2 часа ночи и гореть как можно дольше. Расположение огней в ложбине между нашими позициями и противником. Это три костра в виде равнобедренного треугольника, острая вершина которого направлена к противнику. Стороны треугольника соответственно 10, 10 и 6 метров.
Ты, Тонков, назначаешься старшим, в помощь тебе еще трое - кандидаты по твоему усмотрению. Капитан Баранов организационно обеспечивает задание – минные проходы и так далее. Вопросы?
Капитан молчал, только у него нервно подергивался ус.
               - Товарищ майор - не выдержал Миша – а почему мы, это же ближе к саперам или разведчикам?
               - Могу не отвечать, так как это приказ, но для тебя Тонков отвечу – в дивизии решили, что сигнальные огни и связь, это почти одно и тоже, конечно абсурд, но приказы не обсуждаются.
               - Выйди Тонков и подожди – подал голос капитан, его ус задергался еще сильнее.

Баранов недавно прибыл в батальон из Тамбова, где в училище связи командовал курсантским взводом. Здесь, в роте, подчиненные ценили его заботу о солдате, внимательность, справедливость, но опасались горячности.

Миша выйдя, специально не до конца закрыл дверь – оставил маленькую щелку к которой сейчас и приник.
               - Майор! – низкий голос капитана вибрировал – вы только что приговорили четырех человек к смертной казни через расстрел, причем своих подчиненных, и не худших! После того, как они зажгут огни, жить им не более десяти минут – пока немцы очухаются.
               - Сядь капитан, закури – голос майора звучал тихо и даже как то просяще – немного успокойся , хотя ты и так все сам понимаешь, не выполним приказ, можем штрафбатом и не отделаться. Лучше давай подумаем, что тут можно сделать, что бы всех ребят не угробить.

Из-за двери Миша учуял смесь запаха табачного дыма и женщины, известный почти всему батальону. Капитан в посылках от жены получал папиросы. В мундштук каждой папиросы была вставлена ватка чуть смоченная её духами. Особо отличившихся своих подчиненных, при хорошем расположении духа, капитан угощал этими папиросами. Закуривали все, даже не курящие.

На предполагаемое расположение сигнальных костров Миша и Сашка смотрели не первыми. Местность осматривали и ротный Баранов, и взводный - 19-ти летний мл.лейтенант Крамник, любящий громко подавать команды, скрипеть новыми ремнями и бесконечно поправлять кобуру с наганом, висящей на его тощем теле как ведро на журавле у колодца. После осмотра оба вздыхали, тихо матерились и уходили.
               - Санёк! Кажись придумал, может еще и поживем. – У Миши заблестели глаза, – только посоветуюсь с капитаном, он мужик опытный, еще в финскую ранение имел.

Баранову идея понравилась сразу, он даже взбодрился, заломил пилотку на затылок, что было верной приметой начала бурной деятельности, и предложил Мише закурить своих знаменитых папирос. Хотя Миша не курил, только пару раз пробовал еще в техникуме, но отказываться не стал.
                - Значит так, Михаил – ротный закрыл только что начатую пачку – эта пачка у меня сейчас единственная, я её конечно скурю. Но последние две папиросы мы с тобой выкурим утром девятнадцатого. Для подготовки у нас только одна ночь на восемнадцатое. Ты иди, подбирай и готовь своих орлов – инструктируй до слез. А я свяжусь с пехотой, саперами и пошлю второй взвод на заготовку дров - местность открытая, степная, сухие дровишки еще поискать надо.

Добровольцы, кроме Сашки,  на такое «веселое» мероприятие вряд ли бы нашлись, поэтому Миша из своего отделения выбрал наиболее опытных и осторожных – 35-ти летнего Кашина, бывшего слесаря-инструментальщика Тамбовского механического завода и 29-ти летнего Гринько, электрика из Белгорода, мечтавшего свой родной город увидеть освобожденным от фашистов. Миша не считал свою идею поддержания сигнальных костров особенно оригинальной, она как бы напрашивалась сама-собой.

Во первых, сами костры надо расположить не прямо перед позициями, а сместить ближе к речушке в сторону немцев, там есть еле заметный обратный склон, который будет служить дополнительной защитой. Кроме того там же раньше появляется и дольше держится ночной туман. Во вторых, между кострами надо вырыть широкие траншейки с заглублением не менее 30 сантиметров и бруствером в сторону врага. В траншейках должны разминуться два ползуна. Сами костры тоже заглубить, чтобы возможной взрывной волной их не сбило. А в третьих, нашей пехоте пытаться подавлять огонь фрицев, которым вряд ли понравится такая иллюминация под самых их носом, а также для того, чтобы у них не было дурных мыслей послать своих ползунов к кострам.

К ночи на 19-ое все приготовления были закончены: траншейки вырыты, ямы для костров тоже, в них сложено минимальное количество дров, а рядом дрова для поддержания огня, и тут же бутылки с коктейлем Молотова для розжига.
Утром 18-го немцы заметили какое-то изменение рельефа на нейтральной полосе, на всякий случай двумя пулеметами прошлись по изменениям и больше интереса не проявляли, значит не зря наши саперы помогли с маскировкой.

Ровно в 01.30 четверка сигнальщиков, как их окрестили в роте, стояли в переднем окопе, вглядывались в тьму и ожидали команды капитана Баранова. Экипированы были только винтовками, касками и санитарными аптечками. До спасительных траншеек нужно было преодолеть ползком 70 метров и не попасть под осветительную ракету. Наконец появился капитан, с фляжкой в руке.
               - Ну что орлы, - бодро произнес он – по 100 грамм наркомовских?
Все выпили, Миша отказался, Сашка отказаться не успел и поэтому виновато посматривал на Мишу – он во всем старался ему подражать.
               - Еще раз повторяю – голос капитана стал строже – зажигаете одновременно по моему выстрелу из ТТ. Первого горения, без добавки, хватит минут на двадцать, поэтому все это время вжаться в землю и не высовываться. Каждый у своего костра, Тонков на координации и подстраховке.

Что такое подстраховка, все поняли без разъяснения, она означала или ранение или смерть. 70 метров преодолели без приключений и ждали пистолетного выстрела с бутылкой в одной руке и спичками в другой. Костры после выстрела полыхнули почти одновременно и озарили пол-неба, ребята перестарались с зажигательной смесью, вылили полностью бутылки на костры.

Ошарашенные немцы молчали минут 7-8, видать вытаскивали своих сонных товарищей из блиндажей, а потом началась такая фантасмагория, такая плотность огня по костерному треугольнику, что сигнальщикам нельзя было и мечтать поднять голову. Стрельбу начали драгунские карабины часовых, тут же к ним подключились пистолеты-пулеметы Шмайсер, мгновеньем позже застрочили ручные варианты мощных пулеметов МГ, взвились дополнительные осветительные ракеты. Наверняка немцы еще срочно готовили и свои 80-ти мм ротные минометы – самое страшное оружие для открытых позиций, мало того, что их осколки косят траву, так ещё мины попадая в траншею, уничтожают там все.

Баранов лихорадочно крутил ручку полевого телефонного аппарата и кричал в трубку:
               - Пехота, майор! Проснись, где твой огонь, где твои снайпера, мать твою, гаси фашиста!
               - Не гони, Связь, потерпи – огрызалась трубка голосом майора Трифонова – командира стрелкового батальона – дай засечь основные огневые точки.
               - Так моих в лапшу покрошат, пока ты будешь задницу чесать! – не унимался капитан.
               Наконец с советской стороны солидно заработали два фланговых Максима, им начали вторить три-четыре Дегтярева, в их симфонию вплетались частые винтовочные выстрелы.

Четверо «сигнальщиков» в своих мелких траншейках, сдвинув каски на затылок, уткнулись носами в землю, пытаясь в ней раствориться. Над ними, всего в нескольких сантиметрах, визжал, свистел и шипел рой немецких пуль всех калибров. Нельзя было и подумать даже, чтобы приподнять голову или руку, подбросить поленце в костёр, благо пока необходимости в этом не было. Почему-то почти не было и страха, оставалась только чувство ответственности за поддержание костров. Миша пополз по траншейке проверить и взбодрить ребят. Первым был Гринько, Миша ткнул его в бок, тот повернул голову и показал большой палец кулака в верх, у Кашина тоже все было в порядке,он даже продемонстрировал, как не поднимаясь перекинуть поленце в костер. Подползая к Сашке увидел, что того трясет – неужели зацепило, забеспокоился Миша.
               - Санек, ты как? – Сквозь трескотню выстрелов прокричал Миша – Сашка повернул к нему свое лицо, перекошенное гримасой безудержного смеха.
               - Мишань, я же очень боялся лезть за тобой в эту западню, а тут курорт, по сравнению с ночной бомбежкой поезда, ваще санатория, жаль компоты не разносют.
              - Ты Санек не хорохорся, а лучше погляди на бруствер, он уже вдвое стал ниже от фрицевских пуль – Миша пополз дальше, на свое место, в основание треугольника.
Если бруствер стал ниже, то увеличивается вероятность поражения от рикошета – подумал Миша - ну авось пронесет. Прошло минут 20, интенсивность  обстрела костров уменьшилась в двое, враг перенес часть огня на основные позиции стрелкового батальона, но расслабиться ребятам не пришлось, немцы начали пристреливать свои минометы по кострам. Первые мины легли не долетев метров сто, и угодили прямо в речку, но каждый следующий залп подбирался все ближе.

По просьбе капитана Баранова, командир батальона связи связался со штабом дивизии, прося подавить минометы полковой 152 мм гаубичной батареей. Начальник артиллерии дивизии вяло сопротивляясь разрешил, так как батарея все равно собиралась менять свои позиции, но при условии оставить в неприкосновенности 4-х кратный боекомплект.

Немецкие минометные мины перепахивали землю вокруг треугольника и внутри его, от бруствера почти ничего не осталось, но костры продолжали гореть. Сигнальщики еще больше вжимались в землю и каждый по своему молил: боже пронеси. Молился и Миша, не зная ни одной молитвы, и имея в нагрудном кармане комсомольский билет и шестилетний стаж комсомольского активиста.

Когда минометный обстрел казалось пошел на убыль, звук одного из близких взрывов показался Мише другой тональности, он выглянул из своей траншейки-основания  в правый катет и увидел в 9-ти метрах перекошенное Сашкино лицо с гримасой недоумения и боли. Сашка скреб ногтями левой руки землю, а в правой все еще держал поленко. Миша, как смог быстро, ползком кинулся к нему.  Оказалось мина угодила в левый катет-траншейку, в которой торчала только Мишкина правая нога, маленький осколок разодрал ступню и вышел через подошву сапога. В этой же левой траншейке находился и Кашин, от его головы практически не осталось ничего, плечи и руки тоже сильно поклеваны осколками. Миша разрезал и снял Сашкин сапог, осторожно размотал набухшую кровью портянку, сверху и снизу на сквозную рану наложил тампоны и туго перевязал бинтом.

               - Сможешь доползти до моей траншейки?
Сашка сквозь стук своих зубов с трудом пробормотал  - поп-п-пробую.
Шок, подумал Миша, скорее психологический, чем болевой, и пополз к затухающим кострам. Дров почти не осталось, закинул последние. Сползал к Гринько, у того все в порядке. Решили с ним сосредоточиться в траншейке-основании, она короче и вероятность попадания в нее меньше.

Обстрел стихал, как минометный, видимо гаубицы постарались, так и пулеметно-ружейный, костры уже не горели, а скорее дымились. Сбившись в кучку в меленькой траншейке Гринько и Миша уговаривали Сашку потерпеть. Сашка жаловался на страшную боль во всей ноге до колена и просил хотя бы ослабить повязку, причем сам прекрасно понимая, что если ослабит – истечет кровью. С советской стороны огонь прекратился совершенно, чтобы не провоцировать с немецкой. Фрицы изредка запускали осветительные ракеты, которые у них почему-то никогда не кончались, и видимо наблюдали за местом едва дымящихся костров. Сколько было сейчас времени, и сколько они продержались ребята даже не представляли.

               - Слышь, Гринько, – Миша подал голос – сейчас с Сашкой мы до своих не доползем, тут же подстрелят. Надо ждать когда поднимется туман, который разогнали взрывы, и дай бог, чтобы это произошло до рассвета. Но и мешкать нельзя, в тумане тут же от фрицев приползут пластуны, причем не из Красного креста, а головорезы из разведроты и порежут они нас как лисы кур.

Гринько молчал, видимо думал, но ничего не придумав сказал: Ты Тонков старшой и за нас в ответе, ты и командуй.

Минуты тянулись медленно, как часы. От разогретой взрывами земли туман подниматься никак не хотел. У Миши противно засосало под ложечкой от безысходности – Сашка до следующей ночи никак не дотянет. Спасения ждать не от куда. Сашка уже не жаловался, он пребывал в беспамятстве.

Но спасение пришло от самой природы. Сначала жиденький, еле стелящийся и еле заметный, потом погуще и повыше, туман спускался с верховий реченки Хавы. Когда туман достиг высоты более полуметра, Миша скомандовал: тронулись. Они растолкали Сашку, перевернули его на живот, взяли с обеих сторон за поясной ремень и приказали помогать им локтями и здоровой ногой. Сашка стонал, кряхтел, из глаз лились слезы, но полз. Метров через пятнадцать попросил передохнуть, сам перевернулся на спину и затих, потерял сознание. Миша и Гринько отпустили ремни своих винтовок, пропустили их Сашке под мышки крест-накрест и ползком поволокли. Метров за пятнадцать  до своих окопов туман вдруг кончился, они оказались на виду, зашипела и взвилась осветительная ракета.
               - Гринько, на ноги! – Сам Миша уже стоял – бегом волокём Сашку!

Со стороны немцев послышалась длинная очередь МГ. Боковым зрением Миша увидел как у Гринько мотнулась голова и он упал ничком. До окопа оставалось ещё два метра. Навстречу выскочила пехота и всех троих мигом затащили в траншею. Ранение Гринько оказалось не смертельным и даже не страшным. Пуля пробила каску, чиркнула по черепу и вышла насквозь. А вот Сашкину ногу надо было срочно спасать. Суетливые санитары быстро утащили на носилках обоих в санчасть. 

Миша сидел скрючившись, на корточках,  бессмысленным взором уставившись на дно траншеи, его била крупная дрожь, рядом валялась каска с пилоткой внутри. Вокруг галдела о чем-то пехота. Светало. Внезапно в поле зрения появились знакомые щёгольские хромовые сапоги.
               - Ну вставай герой, ты настоящий солдат! – Миша неуверенно поднялся - перед ним стоял улыбаясь во всю ширь своих усов и прокуренных зубов его ротный,  капитан Баранов. В руках он держал открытую пачку папирос с двумя папиросинами внутри.
                С тех пор Миша начал курить.

                ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

460-й отдельный батальон связи, в полном составе, исполняя команду «смирно» стоял в линию взводных колонн. Приказ зачитывал начальник штаба, молодой майор, только что получивший вторую шпалу: « ... за проявленные мужество и героизм при выполнении боевой задачи представить следующих красноармейцев – Николая Гринько и Александра Филимонова – к медали «За отвагу», Федора Кашина – к медали «За отвагу» - посмертно, Михаила Тонкова – к ордену «Великой Отечестенной войны I-ой степени» ...

Представление Миши  к столь высокой награде способствовал конечно же капитан Баранов, по его же рекомендации Мишу почти сразу направили в Ордженикидзевское военное училище связи, а капитан как бы невзначай проговорился, что это не простое училище, а НКВД  ВЧ правительственной связи. Он же при прощании рассказал, что сигнальные костры были отвлекающим маневром, наши самолеты отбомбились в другом месте. Поэтому и был приказ устроить их на нейтральной полосе и жечь как можно дольше. Если бы по их ориентирам была бы произведена реальная результативная бомбежка, можно было бы надеется и на героя, потому что шанс выжить в такой ситуации практически нулевой. Но об этом всём 19 сентября и сам капитан не знал.

Миша несколько раз писал капитану из училища и один раз получил ответ, в котором Баранов солидно сообщал, что он уже командир батальона и майор. Лечение Сашкиного  ранения хоть и заняло много времени, но на фронт он вернулся, правда попал уже не в связь, а в чистую пехоту. В письмах Мише Сашка не раз упоминал, что обязательно найдет того после войны, мол не в первой.
               Великая Отечественная война Советского Союза против фашисткой Германии и её сателлитов продолжалась ...


СТАТИСТИКА:  За время этой войны 1 млн 400 тысяч представленных к наградам их не
получили, по разным причинам, в основном из-за  утраты штабных  документов, недостаточно эффективной работы полевой почты, а так же учета и статистики  уровня 40-х годов.
К 30-ти летию Победы эта несправедливость для 450-ти тысяч награжденных
была устранена, они получили награды. А сейчас почти всех, кого награды не
нашли, нет на этом свете, как это ни грустно.


                Вильнюс, 11 марта 2013 года