Странный день Возвращение-2

Странный был тот день. Все странно было в нем – начиная от шума работающего агрегата, доносящегося сквозь падающий снег, и кончая тем, что город застыл, как в сказке. Снег ложился очень тихо, и все думали, что его уже не будет – весна не за горами – а он подарком снова возвращался прямо в руки.

Я вышел из дома, дошел до остановки. Неизвестно сколько было времени –известно, что день. Я сел в автобус и поехал незнамо куда и зачем. Мысли были рассеяны, и я не мог их собрать - они разбежались кто куда. Так и я, бежал-не бежал, следовал... их примеру. Помню людей стоявших на остановке, помню, что они были точно такие же как всегда. Ровно такие же... питерские люди. Все для них было по-старому – привычные дела, мысли – это для меня все было вновь – само забытое ощущение города, оставленного мною, по неясным до сих пор причинам много лет назад , начинало возвращаться воочию. 

Помню милиционера, сидевшего прямо передо мной в автобусе. Я патологически боялся этих “людей в сером”, не потому, что у меня был дурной опыт общения с ними,  нет – просто в нашей среде, в обществе были живы мифы о том что происходит с забранными “туда”молодыми людьми. Мифы это были или нет – до сих пор не знаю, ибо надо было проверить все самому. Но мифы были таковы, что держали в страхе людей
моего возраста, и превратились в своего рода фобию, которая стала нормой жизни.

На одной из остановок внутрь автобуса вошла одна девушка. Лицо ее привлекло мое внимание тем, наверное, что имело некоторые (большие, как мне показалось в ту минуту) сходства с лицом моей сестры, которое мне нравилось. Эта девушка вышла быстро, через пару остановок, и я никогда больше не видел ее после этого, но мне кажется я бы мог полюбить ее. Я еще недостаточно очерствел, чтобы уже не мочь ни в кого влюбиться. Но так бывает. Неизестно зачем и почему...  Да, ее лицо явно симпатизировало мне...

...Мы проезжали Старообрядческий мост. По обеим сторонам дороги мелькали то тут, то там кресты Волковского кладбища, ни один из которых не создавал собою перпендикуляра по отношению к земле.

Внезапно у меня заболела голова. У меня так всегда, когда я еду – очень зыбкий вестибулярный аппарат. Плюс автобус действительно качало на неровностях улицы, кои мало где не имеются у нас в наличии по сравнению с “заморскими”.

Это кладбище очень дорого мне. Здесь похоронен мой дедушка, которого я так мало знал на своем веку – мне было 5-6 лет, когда он ушел, но говорят, он успел заложить во мне многое для развития личности, еще в том возрасте – ребенка-губки. Другой вопрос: получилось ли то, на что он возможно рассчитывал, составляя в будущее проекцию меня? Как бы мне хотелось вновь познакомиться с ним – уже тем кем я стал сейчас. Необходимо съездить на могилку, постоять, помолчать у ограды, послушать карканье ворон. Кладбищенские вороны всегда каркают как-то по-особенному – уныло и тревожно. Толи просто потому что ты стоишь среди могил и неровных линий, толи потому что они – такие.

Парень с потерянным лицом зашел в автобус и уединился в его головной части. Прежде чем пройти туда, он посмотрел на меня - что-то мышковское проскользнуло в нем, что-то в пропорциях челюсти и скул, не то - по отношению ко всем остальным частям головы, да и поношенное пальто – все как-то обращало на себя внимание. Снег еще не растаял у него в волосах – он недавно зашел –  и совсем скоро, и пяти минут не прошло, влекомый снегом же, не имея сил остаться в теплом нутре транспорта, он вылез на улицу, с непокрытой головой, которая так жаждала добавки сверху.

Снег менял траекторию, косил параллельно крестам и даже больше – пытался пулями залетать во рты зевак. Было 1-ое Апреля, но смешного - ноль. За окном тоже ноль. Это было Апреля города, в котором пол и потолок в любом месте крайне схожи цветом, и лишь красноватые носы некоторых мерзляков, вроде меня, а некоторых и любителей кабаков немножко иногда разбавляют окрестный рисунок, если не замечать еще и рекламные вывески утыканные во все дыры, красующиеся на домах, пытающиеся вырвать человека, каждая чем-то своим, из хищных лап принца на белом коне, учавствующего в церемонии последнего посыпания пеплом.

Когда автобус приехал на свою конечную остановку, и я вышел наружу, спектр зрения мгновенно сузился. Снег шел так сильно, что мне нужен был бы повадырь... если б я знал куда шел. Отчасти-то я догадывался. Мне надо было на встречу с таинственным гостем. Гость,  некто –“петербуржец” знал, где меня найти – а я нет. Это была чистая импровизация, которая продолжается до сих пор – вся жизнь такова. Но поскольку не было определенного места назначения, я не особо беспокоился о том найду ли дорогу, коли она может быть абсолютно любой. 

Вокруг попадались лица, у которых так-же узились глаза, как и у меня – я не мог видеть свой взгляд со стороны, но представить свою гримасу по их – не трудно. Я шел вдоль улицы долго - не медленно, и не быстро – шел. Не помню о чем я думал. Как я повторяю снова: мысли были рассеянны, и ничего не должно было произойти. Ничего и не произойдет. Ведь оно уже происходит. Я начинал чувствовать биение токов у себя в груди, реагирующих на внешние раздражители –  запахи и звуки, все превращалось медленно, но верно в сладкое дежавю, но еще слаще было неузнавание... того, чего я фактически и не мог знать – там, где я не был – каждая арка, как капиляр ведущий от сосуда улицы в незнакомые колодцы, в которые проваливаешься  тот-час же как задерешь голову, будь на улице ясная погода.

Вдруг неожиданно в окне я заметил блик, который никогда бы не узнал, если б не навязчивость его, проникавшая в мозг – неужели это Он? – тот человек, который должен был встретить меня в неизвестном месте!? Но в остановившемся зеркале, я разглядывал только лишь себя. Что-то странное было в моем выражении. Неужели я так всегда хожу? Наверное люди обращают на это внимание? Что это за блеск в глазах, откуда он? И эти вечные круги ада под глазами! Наверное это было ощущение неясности возвращения всего на свои места. А чего именно? Собственно я сам и есть это “чего”. Меня не было так давно, что я во сне грезил об этих минутах, но знал, что они были не на яву, а теперь все, что я так долго воссоздавал, оказывается реально!? Я иду по городу, во-первых моего детства, во-вторых по “самому фантастическому” на земле, которому многие типы поражались, хотя чего стоит поражаться только самим этим типам! Но ведь правда! Неужто случилось так, что я теперь стою здесь, пусть в нескончаемом потоке мерзлой ваты льющей сверху, но все же это не кто-то, а я, я! – отражаюсь в стекле этого... злачного заведения, в названии которого запоминается старообрядческая буква Ять на конце(это вошло в моду?) А разве было время когда эта буква была запрещена? Может быть и не было вовсе!? Как быстро проносятся столетия, как мгновенно запечатлелись миллионы судеб в исторических книгах, в которые мы еще иногда заглядываем, дабы понять что-то, али и чисто из любопытства, а то - от скуки, как вон те пьющие физиономии за окном, которые повернулись ко мне теперь с выражением некоторого удивления – почему этот господин не уходит, а продолжает смотреть в их сторону, что-то не так? Недовольство казалось начало бы тут-же возрастать, если бы... Что ж, я не настаиваю, ухожу, оставляя эти алые лица в кругу их тепершнего интереса впитывания разных соков в свои организмы. Да и какой я господин!?

Я ушел, оставив позади витрину, которая и не думала двигаться. Этих витрин были еще и еще - десятки, так-же как и стен старинных зданий, что на своем веку повидали не так уж и мало, если они вообще умеют видеть, даже в грезах заядлых кокоинистов.

Белый кокоин с неба похоже не имел свойства заканчиваться, (этого добра у нас всегда хватает, и на таких парней как Адольф, и на таких как Бона...) он (снег) был так-же бесконечен, как и его источник – небо. То небо, что должно было присниться одному поэту, обитавшему под ним не так давно. Вот и мне оно снилось. Снилось буд-то я иду по этим улицам, и во сне от непонятно чего, от тоски ли по невозможности разрешиться сему в яви, когда я страдал за тридявять земель отсюда, не находя себе места, от того что мой хвост не подходит ни к одной кобыле, или от... скорее всего от тоски хотелось, да, плакать, и еще верить, что все случится, и я во что бы то ни стало стАну одним из 5 миллионов северо-пальмирцев. Во сне заокеанском все казалось расплывчатым, нечетким, то Невский, на котором я вдруг обнаруживался, ради веселой компании, завсегдАтаем которой являлся; то более далекие стороны, когда центральные кончались – дабы счастливый миг мог продолжиться иль повториться. Но все представало своеобразно, через субъективные впечатления, шестые чувствы.  Вот дом старинный, в котором когда-то жили аристократы, а теперь никто... видимо. Если ты взором попадаешь в него, влетая парой глаз через открытое окно старинного балкона, прямиком на второй этаж, и, не задевая прозрачных штор, медузами волнующихся на ветру, попадаешь внутрь, не заставая там никого, кроме кресел, люстр, подсвечников, тяжелых комодов, и уже думаешь улетать, как вдруг откуда-то (ясно – из опочивален!) невнятно стоны не применут начать доноситься,  тебе на то, что жизнь все еще продолжается в этом продуваемом насквозь музее.

А сейчас в такие окна налетело бы много зверьков-снежинок, они заплели бы кружева хаотичного танца, не опускаясь на лакировку пола - ни в коей мере, чтобы не задеть застывшей картины, не нарушить ее тайны, а лишь дополнить. Воистину то было б чудо! И оно было! было! – так ярко - буд-то наяву!

Но вот я отвожу свой взгляд от штор, и чешу себе дальше, через такое же количество слякоти и следов, могущих привести куда угодно, в любую точку мира. Пытаюсь разглядеть на доме табличку, но название плохо видно: Мыт-нин-ская? Мыт-ищен-ская? А может быть Мыт-арская? Нет, ну это уж слишком!

За несколько дней до моего приезда сюда, я, будучи все еще “ссыльным”, впервые в жизни достал карту моего будущего пристанища, и стал изучать планы, маршруты, как я буду ходить по ним, заново познавая себя через город ночей, и, набравшись достаточно сведений об его архитектуре, истории, великих деяниях прошлого, буду впитывать каждый миг жизни и не терять ни одной минуты - Теперь уж низачто не терять! Как я возбудился тогда, всю ночь не спал, готовился. И вот... я уже здесь. И все не сов-сем так, как мне кажется, наверное все – еще лучше, все - по-другому. Сам город что, застыв броском в Европу, остался стоять одиноким господином в сторонке, с тростью и в цилиндре, в отдалении от других городов – своих братьев и сестер, безрассудно шагающих по бальной зале парами – оказался не таким, а еще краше, он и их всех краше - он денди, мод, кутила, строгость, и болезнь. Может быть я так же одинок, как и он. Неужели это навсегда?

И вот я продолжаю брести сквозь центр, сквозь водоворот снега и ветров, где, не смотря на полную вьюгу, количество машин и фигур всегда одинаково – и чувствую себя отчасти странником, отчасти чужаком, словно и не я здесь когда-то, еще в прошлое его название – родился, и сразу же после появления на свет, исчез, чуть не на две недели, по рассказам отца, который через своих знакомых добился того, чтобы я был таки найден - в институте исследований. как оказалось! И как сказали моим родителям об их чаде, буд-то он то ли – заяц, то есть с заячьей губой, то ли еще как обделен судьбой! Но вот, время прошло, и я пришел, чужестранцем – с запада, а кровью – с востока, в эту точку разделения, нет, соединянения двух плоскостей, имеющую чуть грубоватую, но все же - параллель с Константинополем, так-же пульсировавшим меж двух центров-жерновов.

Да, я не узнавал города, все было вновь для меня. Почему я покинул его? Сейчас уже поздно думать об этом. Сколько бы я не мучался вдали, будучи оторванным от корнеплода, Но я знал, как Александр Исаич,(у которого возможности было в разы меньше), знал что вернусь. И вот... "я вернулся!" – хочется кричать всем. "Как долго я этого ждал! - Своего появления. По просшествии долгих 7-и лет, что я отсутсвовал вырванным клыком, я снова иду в бой, вступаю в новую жизнь, в лицо вьюге, и нежусь от того, как она ласкает меня, и не отпускает. Что это: снег растаявший, или слезы? Или мое сердце снова бьется легко и свободно, не смотря ни на какие болезни, свойственные ему, чувствительному и открытому? И я встретил тебя, таинственный мой знакомец, я нашел тебя здесь, на брегах, у пенистой воды, ты – это дух, дух города, который защищает и меня, и всю нашу необъятную родину, ты – воплощение моих самых глубинных мечт, и я снова нашел тебя! Я рад встрече! И сколько еще таких дней суждено прожить! И сколько окон будут отражать проносящиеся силуэты облаков, самолетов и птиц, а ты будешь угадывать в них прекрасные образы, самые чистые и светлые, которые заново войдут в мир словами поэта, навсегда! А придет весна, и! И вот оно – начало! – Новой эры, продолжением которой будет теперь моя жизнь в тебе, Питер!" - могло бы прозвучать. Но звучит - тихое: я вернулся.