Один на свете. Три в букете

- Как тебя можно хотеть? -  заявил он, когда вышел из новой

ванной комнаты и сообщил мне с кислым лицом, что ему неудобна

хромированная мыльница! И когда я принялась объяснять ему,

что другая мыльница здесь пока неуместна, одновременно стирая

капли воды с черной глянцевой стены, которую он заляпал

пеной, он мне прямо так и сказал: "Как тебя можно хотеть?"...

Признаться честно, я опешила. Потом обиделась, а потом,

дотирая плевки пены с вертикальной поверхности  я вдруг подумала:

"А как его можно хотеть? Как мы вообще можем хотеть друг

друга?"


Он бросает мне в стирку грязные носки, свернутые вонючими

клубочками, многие из которых так и плещутся в блестящей

машинке одним веселым комком. Тем носкам,которые разлучились

во время стирки, он никогда не может найти пару, и упрекает

меня в том, что каждый раз надевает разные носки. И это

похоже на детский сад...


Я, вместо того, чтобы писать книги, думать о будущем или

просто его созидать, постоянно чиню камоды, унитазы,

прикручиваю розетки и вешалки. Как я могу его хотеть, если я

делаю дома работу, которую должны делать специально обученные

люди? И, конечно, я виню в этом его!


Если честно, я разрываюсь! Между нами давно не любовь.

Раздрай и ожидание спада напряженности. Мы здесь для того,

чтобы идти к цели. Покупать диваны, люстры, автомобили,

дачные домики. Оглянись! Мы обросли этим, как грибами! Он не

хочет меня? Но он хочет диваны, машины и дачные домики. И я

хочу. Мы срослись плечами, как сиамские близнецы. Вдвоем

просто проще.


Вот почему стираются в машине вонючие клубочки, а в вазе

появлются три розы после каждой такой мыльницы-разлучницы.

Я не говорила с ним два дня. А перед этим сказала, что

мыльницу можно передвинуть. Мне неудобен он, но его просто

передвинуть нельзя. И я терплю. И попросила его

терпеть,по-возможности молча. Два дня я молчала и

прикручивала лампочки и розетки, показывая всем своим видом

какая у меня сложная, насыщенная жизнь. После чего и

появились три розы на кухонном столе, как признак полной его

капитуляции перед беспощадностью семейного быта.


Все сложнее, чем я пишу. Все дальше и призрачнее ощущение

детского уютного покоя на его плече. Все выше ставки в этой

бытовой игре. Все выше стандарты, навязанные обществом

потребителей...


Мы не можем хотеть друг друга, потому что пашем друг на друга ежедневно, как рабы! Я мою за ним унитаз, я смотрю в кастрюлю с супом вместо телевизора. Он вынимает откуда-то красные купюры, чтобы я могла покупать кастрюли, телевизоры и унитазы... И когда он уезжает, я испытываю скорее облегчение, как во время долгожданного перекура перед новой решающей битвой.

Через два дня я поняла, что не обижаюсь на него. Нас нельзя хотеть. Мы просто "банда", идущая к одной цели.