Верка
Верка, девчонка 14-ти лет, поскрёбыш в семье, уже давно привыкшая любые повороты судьбы встречать с улыбкой, крикнула:
«- Та сейчас, мамо!» - И, говоря уже мне, шмыгнув носом : « Я мигом. Или, со мной?»
И я побежал вслед за ней, босоногой, по обочине дороги, которую дорогой назвать-то трудно, проклиная комаров и вязнущие в грязи ботинки…
* * *
Стадо уже вошло в село и толстобрюхие коровы и быки, пуская слюну, находясь в эйфории от съеденного за день, медленно разбредались по своим дворам.
Да их и встречать-то не нужно было. Они и сами знали дорогу.
Но, встречать – это было, наверно, вековой традицией. А вдруг, не туда забредёт? Кормилица ведь …
"Зорька! Зорька!"
Верка ловкими движениями доила корову.
- Будешь? Парное!
Я с отвращением отвернулся. Ненавижу парное. И вообще молоко ненавижу.
Завязав марлей ведро, она отнесла его в хату, затем схватила веник, быстро подмела двор.
- Ну, побежали! – Она поставила веник в угол.
- Верка! Кролыкыв нагодуй! – Опять голос тётки Маруси.
Вот кролики мне нравились. Глазастые, пушистые, постоянно жующие. Экзотика! Даже для пацана из посёлка городского типа… Вот только воняют сильно... И болеют часто. Отец разводил, а я их лечил...
Потом мы тихо «смылись» и подбежали к неогороженному колхозному саду, где гроздьями висела на деревьях заманчивая красно-жёлтая черешня.
* * *
- А хто це? – Спросил Верку один из пятерых деревенских пацанов, ожидавших её.
- Це Вовка, братик мий двоюридный. Из Сибири.
- А-а… Ответили пацаны, разочаровавшиеся «почесать» об меня кулаки и в то же время ободрённые тем, что во мне не будет конкурента. - Из Сибири …
- Почему из Сибири? – Думал я. – Я же с Урала, южного. А это ещё совсем не Сибирь…
- Так, Вовка, только тихо. Пошли. – Сказала Верка, и вся воровская ватага зашла в сад.
Какая же она вкусная, эта черешня. Но тут раздался приглушенный голос пацанячьего дозора : - Сторож!
Все мигом влезли высоко на деревья. А я стоял, оторопев…
- Руку давай! – Верка с силой втащила меня на дерево. – Выше лезь! Держись!
Все замерли… Внизу, под нами, обходил сад сторож-старичок, с берданкой на плече.
- Во попали… - Думал я. – Сейчас он поднимет голову, вскинет своё ружьё, шарахнет из него... И мы попадаем с деревьев, как дохлые обезьяны.
Но всё обошлось. Все убежали по своим хатам. Впрок тут никогда никто не рвал. Только поесть…
* * *
Село, как село. Далёкое, украинское.
Кажущееся спокойным, на самом деле оно кипело своей жизнью.
И каждый её житель делал эту жизнь для непосвященых простой и незаметной ...
Оттого казалось, что она здесь размеренна и тиха… … Потому что, каждый знал цену свободной минуте, даже перебирая вечером крупу на столе и одним глазком заглядывая в маленький чёрно-белый телевизор…
А в этом и была её прелесть для непосвящённого…
* * *
Рыбалка! Любимое моё занятие. Да что-то не клюёт.
Лопатой копаю червей пацанячьей своей ногой. Скрежет железа. Выцарапал из земли кусок металла с землёй, отмыл. Каска немецкая… Даже белая краска эмблемы с правой стороны сохранилась. Копаю дальше. О-па… Наша трёхлинейка, потом шмайсер. А магазины пустые у обоих…
- Выбрось цю гадость звидцеля, шоб я это не бачила – Закричала бабушка.
* * *
Вшивые, но уверенные в себе, немецские войска в августе 41-го входили в село. Сначала моторизованные части, потом пехота. Разместились, но, особо не трогали местное население. Не «СС».
Но в феврале 43-го, после Сталинграда…
Они уходили озлобленные. И, наверно, догадывались, что будет дальше.
Двенадцать наших военнопленных забросили в кучи соломы. Полыхнул огнемёт…
А потом двое немцев шли по дороге, сжигая хаты, через одну, крытые сухим камышом.
Женщина с грудным ребёнком на руках вышла навстречу…
- Шож вы робите ??? …
Прошёл мимо, не поджёг… Зная, что после него, сгорит всё...
А моего малолетнего отца прятала от этих немцев, бывших столяров, плотников и пивоваров, в своей печи сожжёного села Очеретоватое, моя бабушка… В переводе с украинского – «Камышовое», потому- что очерет – это камыш… А крыши всех хат были крыты камышом. А камыш горит очень хорошо...
* * *
Почему их называли немцами. Немцы - это те, кто не мог говорить по- русски.
Ещё Пётр I ввозил специалистов из Голландии и Германии. А они молчали. То есть, были немы. Оттого, что сказать-то ничего не могли и ничего не понимали, что говорят вокруг... Поначалу только прислушивались и таращили свои глазёнки.
Оттого-то и немцами назвали.
* * *
Накопал…
- Та ты нэ тих червячкив копаешь. – Прошептала мне бабушка, Василина Матвеевна. – А у Вирки их полно. В них же навоз е.
Я помчался бегом к Верке.
- У тебя червяки есть?
- Та скильки угодно. Набирай. Ось, Бачишь?
-А ты со мной поедешь?
- Та поиду. А у тебя велик е?
- Нет, с сожалением ответил я. - Да я и так дойду, недалеко.
- Та вот, Витькин е, садись. Вмиешь ?
- Да! - Ответил я. И помчался по дороге к ставку с банкой червяков в кармане.
- Догоню. - Прозвучало вслед.
* * *
По дороге к ставку косогор был очень крутой. Руль на ухабе завернуло вправо. Я кувырком полетел через него. А за мной, скрежеща железом, опускался Витькин велосипед...
- Ох, порыбачил...
Потом, успокаивая свою почти поломанную руку, скуля, как собака, собирал червячков, разбросанных по всему склону, уже не в банку, а прямо в карман...
* * *
Верке ничего не сказал. Подъехав, она спросила:
-Ну шо, рыбачок, спиймав шо?
-Поймал рака. Верка. Боюсь его снимать. Кусается... Снимешь?
- А ты шо их, не иж?
- Ловлю, но не ем. А за Уралом раков нет. Холодно там...
Наловив ещё пять здоровенных раков, я отдал их ей…
* * *
Как же тебя назвать теперь?
Верка! Вера… Вера Ивановна… Столько лет мы не виделись с тобой…
Я посчитал... Тридцать с лишним …
И, узнав теперешний твой сотовый, я всё думал три года, как начать разговор.
Всё-таки, столько времени без встреч ... Лучше бы лично... И я уверен, что это было бы легко.
Так что ж, позвонить? У вас там тоже, наверное, дожди...
Но... Звонить уже не нужно. Она уже не ответит… Поздно... Слишком поздно...
И, вспоминая прошлое, я слышу её голос:
- Руку давай! Выше лезь! Держись!
Свидетельство о публикации №213051200202