Завтра будет Девять Дней

Галина Храбрая

«ПОНЕДЕЛЬНИК ПЕРЕД РАДОНИЦЕЙ»

Завтра будет Девять Дней,
Как Распят был за Людей,
Агнец Божий — Сын Творца,
Суть Начала и Конца!

Свет Предвечный — тьме заслон,
Устранивший душ полон,
Испещритель адских врат,
Всем зовущим Бога — Брат!

Среди нас Всегда Живущий,
Дар Отцовский нам Несущий,
Отстрадавший за всех нас,
В СВОЙ ТАКОЙ ОСОБЫЙ ЧАС…

Понедельник перед Радоницей —  наступает сразу после «Красной Горки» (Антипасхи),
это подготовка к Поминкам по Христу — 9 дней. В этот день надо приготовить
разные кушанья, а наутро во вторник (на Радоницу) направиться с ними в храм:

Там будут накрыты столы прямо посередине храма — на них для освящения
надо поставить вами приготовленные угощения, а после службы можно пойти
и на кладбище, чтобы навестить, там своих усопших родных и близких.

Часть угощений вы можете положить и оставить на храм —  батюшка с матушкой,
их дети и певчие и все, кто трудится в храме — сядут и помянут ваших близких!

Остальную часть вы можете забрать домой, и так же сесть и помянуть всех,
кого считаете нужным! Не забудьте каждому встреченному вами человеку сказать:
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!! и ответить так же: ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ ХРИСТОС!!!

Это Праздничное Пасхальное Приветствие! Произносить его надо все 40 Дней — 
от Светлого Христова Воскресения до Вознесения Господня (сороковины)—
последующих Поминок Спасителя.

ПОЭТЫ! Давайте, будем поддерживать культуру наших Дедов и Отцов! Аминь.

«А МИХАЛЫЧ-ТО МОЙ, УМЕР!»

А Михалыч-то мой умер! Там же в Анапе, где мы ставили спектакль об Иисусе!
Словно и жил-то он, чтобы поставить его и БОГУ угодить!
 
Что же, смерть у него — почётная была: как родился он на Пасху Христову,
так и отошёл в мир иной — сразу же, почти что после Пасхи —
«в Неделю Жён Мироносиц», помянем его, друзья!

Одна бы я никогда не смогла вытянуть это проект — вся заслуга его — друга моего
золотого — Александра Грет — так звали его в миру, а меж собой, он просил
называтиь его — просто «Михалыч», так и звали все:

— Бери с собой всего, как можно больше! Там всё пригодится, — наставлял меня друг.
— Да, беру я, беру, Господи, Ты Боже мой!

— Нет, ты всё бери: и аккордеон свой, и все свои стихи, и сценарий, и музыку,
костюмы и бижутерию, и краску вашу женскую, где ты там всё это будешь искать?
кто тебе, что даст? Никто! А так, достала и «вперёд с песнями»! Пользуйся!
— Так много же всего!

— Ничего, ты, главное, собирай, я дотащу!
— Тогда мне нужно время, чтобы всё продумать!

Собиралась я ровно две недели! И 3-го июня с Благословения Владимирской Иконы
Божией Матери, на «Константина и Елену» мы отбыли с ним в Анапу!

Кто бы мог подумать, что мне даже дадут там отдельную комнату для хранения
моего «святого инвентаря» и отдельный домик на горе, тогда, как все остальные
приезжие ютились в сезон по нескольку человек в комнате:«Чудны дела твои Господи»!

Костюмы были очень красивые — белоснежные и персиковые из шёлка, голубые
и розовые, полупрозрачные и лёгкие, совсем воздушные из шифона и наоборот,
торчащие колом, бархат и панбархат, хлопок и дерюжка, так же было кружево,
как иней морозный, с рюликсом различным, в «чешуе, как жар горя»,
ко всему прочему — можество мелких деталей и аксессуаров: пояски и ремешки,
полуплащи и накидки, туники и просто куски ткани для драпировки и обёртывания,
а так же заколки-шпильки-цветы-кольца-перстни-шарфы-банты, даже было Распятие
настоящее из Иерусалима!

Это только я могу, так собираться: я взяла всю свою косметику подарочного
варианта и для работы: для себя и для детей, ещё для вручения премий — мешок
мягких игрушек! Несколько пачек своих поэтических сборников для поощрительных
призов, наряды для сцены и для репетиций, для дома, что полегче, и для вечеров
творческих в разных образах: Одной обуви только немерено: и туфли и сабо и тапки
и шлёпки!

Все прямо поражались: вот, это, говорят, женщина РАБОТАТЬ приехала!
А я рада: детей доверили мне, так и сказали, мол, мы вам полностью доверяем,
делайте, что считаете необходимым! Вот, как! Вы, говорят, наша гордость!

Надо сказать, что с детства я очень люблю сцену, это у меня в генах: на сцене —
я «как в своей тарелке»! Но, то, что спектакль наш показать надо было ещё и перед
купающимися людьми, то есть, на пляже, это Михалыч настоял, я бы не догадалась:

— Иисус должен «пройти по воде» — Чёрное море освятить, смотри, как оно страдает,
пусть Иисус по берегу по самой кромке пройдёт — дети станут исцеляться!

Что же, так и сделали! Показали спектакль простым обычным людям на пляже!
Потом, прямо в костюмах наши ребятишки побежали на обед, а после сдавали Михалычу
костюмы: прямо вешали на него, быстро садились в автобус, и сразу на вокзал!

Уехали они с другими глазами на мир, оттого, что успели нечто важное
в своей жизни совершить, а я пошла рыдать к себе в домик, что был на горе,
да не дошла — остановилась прямо на дороге, плачу, словно оторвали кусок от меня!

Михалыч с деловым видом пересчитал весь инвентарь, потом взял у горничной кусок
мыла, и пошёл в душевую костюмы стирать, это, чтобы виду не подавать,
и там поплакать одному, а мне-то чего скрываться? Я не «опер», как Михалыч,
а — поэт, потому, я плакала прямо у всех навиду!

Видимо, (орден) камень «СТОПА БОГОРОДИЦЫ» — дан мне был за этот спектакль,
оттого я в море его и нашла, что «след на воде» был оставлен Сыном Божьим!
 
Вытащил камень из воды, именно, Михалыч — тот, кто это и предложил, пусть даже
он это сделал по моей просьбе, не суть важно, я-то не смогла бы его одна достать
из моря, как и не смогла бы одна вытянуть на себе весь этот творческий проект!

Воистину БОГ дал мне этого «следака», в помощники,
спасибо тебе, Михалыч, и — Царство тебе Небесное!

Уехать 25 августа со всеми я не смогла, хотя меня звали,
работать во всякие элитные учреждения: даже «за валюту»
в какую-то столичную школу, где внучка Юрия Башмета тогда училась.

Михалыч рвался в Москву, но я отказалась ехать наотрез —
ноги словно «прилипли», хоть распинай, не сойти с места!

Остались, работали на весь сентябрь с детьми-инвалидами из Омска,
Михалыч историю преподавал и географию ребятам, а на октябрь взяли белеты:
на 8-е число, аккурат, на «Сергия Радонежского»!

Но билеты чуть не пропали, нам пришлось их сдать: мы внезапно вместе с Михалычем
отравились чебуреками, но, как сдали билеты — в раз выздоровели! Прямо мистика:

— Я же говорю тебе, Михалыч, БОГ не отпускает нас отсюда, почему ты не веришь
мне? Это не просто моя блажь: жить на море, такова Воля Божья!
— Нас ждёт работа! Летом приедем опять, повторим спектакль, что тут такого?

— Ну, надо же, как ты хорошо устроился? Сейчас, зимой «на злачное место»,
«за баблом» в Москву, так? А летом, снова сюда к детям — прямо, как «на рынке»!
— Не заводись!
 
— А сочинять, я когда буду? Вдохновение, если позовёт, то будет ли мне до того,
чтобы бегать и угождать богатеньким, да скакать подле их деток?
— Тебя там заметят!
 
 — Ага! А тут, значит, дети со всего мира собраны — и не совсем здоровые,
как ты успел заметить: с Крайнего Севера, Сибири, Алтая, Волги, Урала, Амура,
Енисея, Каспия, Камчатки, с Курилл, наконец! Я не говорю, что с Питера и Москвы
полно ребят, а потом — весь Православный Татарстан здесь и Мордва и Башкирия!
— Сдаюсь! Согласен! Остаёмся! Но, я пойду работать, учти это!

И пошёл Михалыч мой трудиться — реликтовые парки в заповеднике обрезать,
у него, ко всему прочему, был диплом «лесника», он его ещё до службы в армии
успел получить, тут, он и оторвался по полной, душу свою ублажил, так сказать!
 
Оказалось, что целых 15 лет тут не было достойного спеца по деревьям,
даже фашисты охраняли эти роскошные столетние гигантские ясени во время ВОВ,
думали жить останутся в Анапе! Ага, как бы не так!

У Михалыча было в подчинение 40 молодых женщин! И все были в него влюблены!
До единой! Он же красавец был редкий у нас! Хотя и седой, но стройный,
брови чёрные-чёрные, синеглазый, словом — «Князь серебряный»!

И работали у него всё! Никто не филонил! Он всех заводил, и халтурить не давал —
поднял за зиму несколько парков и обрезал ветви — почистил их, и велел начальнику
управления в течение 10-ти лет к ним никого близко даже не подпускать,
и не трогать, чтобы не загубить — вот, человек, какую память напоследок по себе
на земле оставил!

Заметьте, как-то всё очень символично получилось — срезать старые ветви,
чтобы новым дать рост! И, главное, на 10 лет, вот, и прошли эти десять лет теперь!

А тогда, начальник выходил в парк, стоял на дорожке, чтобы не запачкать ножки,
и любовался, как Михалыч ювелирно работал. Ещё Михалыч мой играл на гитаре
и очень красиво пел. Когда он учился в Питере в высшей школе милиции,
то солировал в ансамбле, у него репертуарчик был — закачаешься!

Так, прошла осень, зима и Новый Год у моря: Михалыч работал, я сочиняла музыку,
жили в разных номерах — ему рано вставать, а мне самое вдохновение под утро!

Но, кушали вместе и всё обсуждали — только поцелуемся разок, и разбегаемся,
каждый по своим углам, а к Пасхе меня решило начальство поощрить и выделило мне
апартаменты с видом на море, где «в ноги хлюпает волна», вот, мы тут и съехались
вместе, душу отвели, вскоре ведь расстались навсегда!

— Вы человек у нас, Галина Николаевна, верующий, — сказала мне жена начальника, —
вам, наверно, отдохнуть надо и помолиться, ведь Пасха скоро, правда, она
совпадает с Майскими праздниками и рабочие наши будут «гудеть», вам
на «Страстной Неделе» будет тяжело на это смотреть, поэтому отправляйтесь-ка
вы поближе к морю. Сказала и выдала мне ключи: БОЖЕ, какие номера!

Словом — дали мне отдельный блок со всеми удобствами, лесенкой, смотровой
площадкой и видом на море при «Аквапарке»!

Это был последний месяц проведённый с Михалычем. Я, как чувствовала,
что его скоро не станет, и заставляла кушать на балконе, смотреть на закат.

Он квёленький был, какой-то, всё программу «Время» рвался смотреть,
а я говорю ему — смотри на море — там БОГ! Небеса-то, как раскрашены —
всё можно прочесть по ним — и страсти и воскресение:

— А я, — говорит Михалыч, — хотел бы вокруг земного шара облететь,
и посмотреть на Сотворённый Богом Мир! Большего богатства и не сыщешь.

Эх, прискорбно, сие говорить, но лучше меня его никто бы не подготовил
«к уходу», наверно: 9-го мая бригада его убиралась у памятника погибшим,
там ему стало, как-то не по себе, и он остался у своих рабочих переночевать.

Утром 10-го мая, встал, пошёл на работу, и скончался там скоропостижно
в 10 утра, прямо после «планёрки» возле кабинета: сердце его остановилось.

Хоронили Михалыча — все его «жёны мироносицы» — бригада женщин, каждая из них
надела праздничное платье, и держала в руках по букету сирени!

Это я попросила, и ещё, чтобы никто из них не плакал, иначе — меня
«не откачали» бы, цепная реакция плача — это ужасно!
 
Женщины специально накрасили ресницы и держались чуть в сторонке на холме у его
могилки, а когда привезли священника, то отпели Михалыча по-христиански,
мир его праху, поминали в кафе «Якорь» — в его любимом кафе под вековыми вязами.

Перед самыми похоронами, как брать его из морга, на утро снится мне сон:
пришёл ко мне Михалыч и говорит:
 
— Посмотри на меня «истинного»: я — лом, меня нельзя было сгибать!

Сказал и показался он мне, во всей своей духовной силе, я чуть было
не обожглась от такой красоты, аж дух захватило.

Всю жизнь он ловил преступников, и сажал их, а тут, ему дана была, такая дивная
возможность на «святое» посмотреть: благодаря моему духовному творчеству,
бывший мент увидел, как в БОГА верит вся наша молодёжь, особенно, трепетно было
наблюдать за маленькими детьми восьми лет отроду, как они враз становились
взрослыми!

Михалыч попрощался со мной, сказав мне прощальные слова, и ушёл «ввысь»,
за ним следом — улетела большая белая сова, прямо с берёзы, что росла
у порога моего домика, где я проживала в тот период времени.
 
Он «ушёл», похоже довольный, раньше он никогда не видел моря, это было всей
его основной мечтой и, поскольку, Господь очень любил его за прямоту
и честность, то наградил не только морем, но и прозрением!

Ещё, видимо, за то, что Михалыч никогда не брал взяток, терпел, как «свои» же
его и «травили». Не получал он ни премий «дутых», начальство всё загребало
под себя, и ничего из того, что многие себе приписывали тогда: он жил просто
и страдал много, даже голодал не раз.

Видя всё несовершенство тех лет, он мучился от того, что богатые тётки —
хапуги и спекулянтки пытались «купить» его, и звали «прислуживать» им,
в прямом смысле этого слова, прельщали иномарками, а он им шёпотом говорил
на ушко, мол, импотент я, «боевое ранение» у меня на том самом, «причиннном
месте», мол, прошу прощения, отбито всё напрочь! Вот, шутник был!

И в конце добавлял — встречу я свою «голубку» — дождусь её неприменно,
а когда мы встретились — то водил меня «по хорошим людям» и показывал
«со слезами на глазах», словно чувствовал, что только «три года» будет наше
с ним ВЕЛИКОЕ СЛУЖЕНИЕ! Как и у Христа было только три года, и потом на Крест.

В Анапе также лезли к нему все эти «липучки», а он постоит, выслушает их
с предельным вниманием по оперативному навыку, и вежливо так, ответит:

— Вы меня извините, «дамочка», но я Родине только служу, ещё Галине Николаевне!
Вы хоть, знаете, какая это Жещина? — и начнёт им рассказывать про меня,
долго-долго, но теперь всего этого нет.

Подошла я ко гробу, чтобы другу последнее целование отдать, смотрю - «бабочка»
на шее криво надета, стала поправлять, зная его педантичность, дотронулась,
а у него левый глаз открылся, и слеза огромная на щеку накатилась!

Ну, я-то человек стойкий, смотрю, ко мне сослуживица его подходит, и говорит,
дёргая легонько меня за рукав:

— Вы видели, Галина Николаевна? Михалыч ваш «плачет»! Слёза у него покатилась!
— Нет, и я не видела, и вы не видели, прошу вас, не надо, не пугайте людей!

А у могилы ноги мои вновь «прилипли» к земле, не оторвать,
рядом стояла главная вожатая, тогда я говорю ей шёпотом:

— Наташенька, уведи меня отсюда, оторви, не то, я ненароком рядом в яме буду!

К поминальному столу я пришла последняя, словно «ни при делах»,
вижу, а все пьют-едят, села я у самого края, выпила винца, а потом и водочки —
помянула усопшего, как полагается.
 
Официант подошёл ко мне, «горячее принёс», тут и речи стали говорить —
«тётки» все напились-наелись, как же, как же, «а, поговорить?»:

— Чужие души, — подумалось мне, — БОГОМ не скреплённые, потому что «на заработки»
приехали, урвать себе, или спереть, что-нибудь, у детей приехавших на отдых!

Стерпела и виду не подала, до самого конца поминок досидела, молча — я всё своё
давно сказала, пусть кукарекают с пьяну! Вскоре все ушли, а я осталась: сидим
на пару с Михалычем  тихо, я его чувствую чердцем и слышу, как он говорит мне:

— Ты по ночам одна не шастай по улице, до полуночи только, и чтобы сразу в дом,
главное, двери на замок!

Точно, так всё и вышло: иду я, спустя три дня, от бригадирши,
а за мной тихо, так, иномарка «плывёт» с чёрными стёклами.

Ну, и как, мне теперь жить среди коршунов этих? Без такого помощника-защитника
работать, как? Они меня разорвать были готовы, вон, как сверкают глазищами,
что не такая, как все, и воровать-пить-гулять с ними не стану! Не умею.

— Что, надо мне, наверно, возвращаться в Москву? — спросила я сама у себя,
и после «девяти дней» собралась и уехала.

Спустя три года, я обвенчалась со спецназовцем, этот ещё похлеще Михалыча будет!
Господь послал мне другого защитника, но, это будет совсем другая история.

* Х *
http://proza.ru/2013/05/13/2122
«На Радоницу»