Гареммыка ч9

  К тому же из головы упрямо не шло ощущение, что мы несколько перегнули палку в горкоме. На мой взгляд, нам стоило остановиться на разговоре с Хельгой в фойе, его было вполне достаточно для чувствительного щелбана по самолюбию зарвавшейся девицы. А срывать концерт в мои планы не входило никоим образом, особенно учитывая собравшуюся там публику. Но, что сделано - то сделано, и сожалеть теперь поздно. Зато, какое мне было удовольствие наблюдать горящие глаза Кати с Иришкой! Пожалуй, ради одного этого я был готов в дым рассориться со всей партийной верхушкой завода, города и всей страны в целом...
   
   Долго искать такси не пришлось, у ресторана по вечерам всегда кучковались по пять-шесть машин мечтателей погреть руки и кошелёк на подвыпившем клиенте. Пока мы шли к стоянке, я спросил:
   - Кать, а откуда у тебя ментовские корочки?
   - Да это книжка записная! - рассмеялась она в ответ: - Я её совершенно случайно в киоске "Созпечати" купила. И знать бы не знала, что она цветом и формой на удостоверение похожа, если бы знающие люди не просветили. Вот с тех пор и пользуюсь при случае.
   - И как, помогает?
   - Ну, ты сам видел.
   - Да уж, видел. - признал я, усаживая девчат в машину.
   Первой мы отвезли домой Иришку. Она не захотела в этот вечер ехать к Кате и забирать от неё повседневную одежду, настолько её выбило из колеи случившееся в ресторане. "А я и не знал, что моя Иринка такая ранимая, что её так глубоко может уязвить чья-то грубость" - подумал я, помогая ей добраться до двери. Но когда вспомнил, как избитая мужем Ира приезжала ко мне на завод, какой тогда потерянной, раздавленной она выглядела, то от души выматерил себя за невнимательность и слепоту.
   "Блин, чёрствый сухарь, козёл эгоистичный. Сколько ещё раз тебя надо ткнуть носом, чтобы ты наконец-то понял очевидное? Что Иринку беречь надо, что она мягкий и добрый человечек, и по натуре совсем не боец, как Катька! Это та с напором бульдозера любого противника закопает, а потом ещё и спляшет на его могилке, а Иришка нет, ей защита нужна. Между прочим, твоя защита, коз-з-з-зел бесчувственный!" Надавав себе кучу оплеух, обещаний и зароков отныне беречь Иру от любой напасти, я настолько проникся и уверовал в собственные слова, что сразу и категорично отверг предложение Кати ненадолго заглянуть к ней.
   - Спасибо, Кать, но нет. Я люблю тебя, очень люблю, но это не повод для нас жить кусочками ворованного счастья. Я не стану больше обманывать Иру, да и нам с тобой лучше видеться как можно реже, чтобы зря не травить друг другу душу. Ни звонить, ни приезжать к тебе я больше не буду, вот разве что с твоей техникой случится. Тогда приеду обязательно, помогу, чем смогу, можешь на это смело рассчитывать. Но не более того. И, пожалуйста, не сердись на меня, Катюш, постарайся понять, если сможешь.
   
   Я стойко придерживался своего решения аж до пяти часов вечера следующего дня, но потом всё-таки кинулся кормить двушками телефон-автомат, возбуждённо названивая сначала Ире, чтобы назначить ей встречу у Кати, а затем самой Катерине, упрашивая её отправить Светку с Дашкой домой пораньше, дабы нам втроём можно было поговорить без посторонних ушей.
   В дверь Катиного дома я входил мрачный что Фауст и растерянный как Чебурашка до встречи с крокодилом Геной.
   - Ну, и что на этот раз случилось, или тебя опять надо спасать от очередной озабоченной девицы? - в голосе Кати ясно слышались привычные для неё ехидные нотки, а у стоящей за её плечом Ирины испуганно вытянулось лицо, стоило ей увидеть мою пришибленную физиономию.
   - Всё нормально, девочки, не волнуйтесь. Просто жизнь штука очень полосатая, и если для меня вчерашний день был одним из самых волшебных, то сегодняшний лягнул под дых сразу четырьмя копытами, только и всего.
   - Да ты толком рассказывай, не томи!
   - Конечно, расскажу, для того и приехал. Только, Кать, пожалуйста, сделай сначала кофейку, а то у меня с самого утра крошки во рту не было.
   Мы расположились в комнате привычным уже образом: я с Иришкой на диване, а Катя села напротив.
   - Вам как рассказывать, только суть, или всё в подробностях? - уточнил я, вгрызаясь в огромный бутерброд с сыром, заботливо приготовленный Иришкой.
   - Сначала вкратце расскажи, мы переспросим если что-то будет не ясно. - решила Катька.
   - Утром, часов в десять на участок прискакал злой как чёрт парторг завода и стал меня распекать за вчерашний концерт. Дескать, ему позвонил сам Хельгин папочка, донельзя расстроенный за обиженную дочку, и гневаться изволил на бедного Максим Дмитрича, подсунувшего ему с дочей такого мерзавца как я. Ну и я вспылил, наговорил ему от души... Короче, рассорились мы с ним. Ну, это всё мелочи, из-за них я бы вас не тревожил.
   - Ничего себе, мелочи! - Иришка от переживаний не смогла усидеть на месте. Она поднялась с дивана и принялась ходить по комнате из стороны в сторону. - Ты понимаешь, что он может легко тебе всю жизнь испортить? Надавит на твоего начальника цеха, а тот Абрамыча заставит гнобить тебя потихоньку.
   - А что они реально могут сделать против Сергея? - озабоченность Ирины передалась Катьке.
   - Да всё, что угодно! Например, в колхоз на всё лето загонят, или на стройку куда-нибудь сошлют. Я уж не говорю, что Серёже отныне будет доставаться самая низкооплачиваемая работа, а про премии ему вообще можно забыть.
   - Разве это законно?
   - Вполне. - Пока девчонки с жаром обсуждали мои проблемы, я воспользовался возможностью догрызть бутерброд.
   - Не понимаю, зачем тогда этот завод вообще нужен, раз на нём такие порядки? Что, так сложно найти другое место работы?
   - Катя, ты действительно не понимаешь... Подобные порядки везде, на любом предприятии. Такое у нас в стране трудовое законодательство.
   - А зачем тогда нужны эти госпредприятия? Пусть Сергей у меня работает, тем более что он и так член кооператива. В колхозы я никого не гоняю, да и парткома у меня нет.
   Ирина не нашлась, что ответить на это предложение, и растерянно взглянула на меня. Но я прекрасно понял её молчание, как, впрочем, поняла и Катя. Чтобы поскорее уйти от неловкой, тягостной для всех троих темы, я со вздохом отложил бутерброд и перевёл разговор на другую, ещё более неприятную тему:
   - Подождите, я пока не всё рассказал. Уже после обеда меня по телефону вызывают на проходную, там дяденька в синей фуражке с красным околышем сажает в желто-голубой УАЗик и везёт в райотдел милиции, к следователю.
   - Как к следователю? За что? - ахнула Катька.
   - Слушай дальше. В общем, заводят меня в кабинет. Сидит там солидный мужик в цивильном, заученно представляется мне, мол, старший следователь такой-то, и сходу начинает воспитывать, дескать, на меня такого-сякого-немазаного поступил сигнал (тут дядя потыкал пальцем в потолок), что я веду аморальный образ жизни, проживая с двумя женщинами сразу. Мол, это не соответствует правильному образу советского гражданина, тем паче, комсомольца.
   - Оленька, сучка! - зло блеснула глазами Катя.
   - Скорее, её папа. - уточнила Ириша. - Но ветер оттуда дует, от Ольги.
   - Ну, я и говорю следователю, что в комсомоле не состою, а что чьи-то голословные обвинения в аморалке меня не беспокоят. "А то, что это уголовно наказуемо, вас, гражданин, тоже не беспокоит?" - спрашивает меня следователь. Открывает книжечку и зачитывает оттуда: "Статья 235. Двоеженство или многоженство, то есть сожительство с двумя или несколькими женщинами с ведением общего хозяйства, наказывается лишением свободы на срок до одного года или исправительными работами на тот же срок."
   - Это за то, что ты со мной... с Ирой, тебя теперь посадят?! - Катя побледнела как мел, а Ириша, разом обессилев, опустилась на краешек дивана и теперь смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
   - В принципе да, могут. Был бы человек, а статья найдётся. У нас же на Руси издревле закон что дышло, куда повернут, туда и вышло. Ладно, слушайте дальше. Следователь начал меня про вас пытать, кто вы, где живёте, где работаете. И так напористо давит и давит. А я спинным мозгом чувствую, что нельзя мне про вас говорить, никак нельзя. Вас же тогда затаскают, все нервы вам вымотают!
   Нет, думаю, надо как-то изворачиваться. Попросил у него томик Кодекса, мол, печатный текст я лучше воспринимаю. Он протянул мне раскрытую книжицу, даже статью ногтём подчеркнул, чтобы я не ошибся ненароком. Стал я внимательно читать. Прочёл раз, другой и понял, что этот следователь меня просто на арапа берёт. Тогда я ему: так, мол, и так. Вот вы говорите, что мне по этой статье год лишения свободы светит, а я вижу, что ни по одному параметру сюда не подхожу.
   Во-первых, сожительство. Я живу в одной квартире с родителями, где ни одной женщины, кроме мамы, не проживает. Во-вторых, сам термин - "многоженство". Он ко мне вообще никаким боком не клеится, поскольку я не женат и никогда в браке не состоял. Мои слова о семейном положении можете проверить в ЗАГСе. О составе семьи вам всё расскажет участковый, а соседи подтвердят, потому что меня в нашем доме каждая собака знает.
   Хорошо, отвечает мне следователь, мы проверим ваши показания, но в течение месяца будьте добры из города не уезжать. С тем он меня и выпроводил из кабинета. И я уже на выходе вспомнил про вчерашнего ресторанного донжуана. Блин, если бы я тогда с ним сцепился, а администрация ресторана разнимать вызвала бы милицию, то этот случай наверняка попал бы в протокол, который бы оказался настоящим потоком воды на мельницу следователя. Там ведь были бы все ваши данные - имена, фамилии, адреса. Как хорошо, что Катя не потеряла голову и про книжку свою вспомнила!
   Я отхлебнул подостывший кофе и продолжил:
   - Одним словом, девчата, сейчас вам особо бояться нечего. В милиции про вас ничего не знают, а я буду молчать как партизан на допросе в гестапо. Да и сама статья УК, там по тексту видно, что она нацелена на мужчин, а не на женщин. Поэтому, Ира, тебя эта история, скорее всего вообще не коснётся, ведь мы с тобой официально нигде вместе не фигурируем. Просто, на всякий случай, будь впредь осторожнее в разговорах. Тем более, с незнакомыми людьми.
   Катя, а вот тебе надо быть очень внимательной, потому что наши с тобой фамилии проходят по учредительным документам кооператива. Копнут архив, и обнаружат, что мы с тобой как-то связаны. Конечно, лично тебе в любом случае ничего не грозит, но крови немало могут попортить. Или повестками изведут, или проверками деятельности кооператива замордуют.
   - Но ты, Серёжа, как же ты? - во время моего рассказа Катя бледнела всё больше и больше. Но тут неожиданно взорвалась Ирина:
   - Это всё из-за тебя! - набросилась она на Катьку. - Это тебе повеселиться захотелось, а Сергею что, теперь расплачиваться за твоё веселье, да?
   Катя не отвечала. Похоже, она даже не слышала Ириного крика. Бледнея всё сильнее с каждой секундой, Катюша прижала руку к груди и начала медленно заваливаться на бок. Хорошо, я вовремя заметил начавшееся падение и успел подхватить Катерину на руки, краем сознания поразившись ожесточению в голосе Ирины.
   - Опять приступ? - спросил я Катю, заранее зная ответ. Она едва заметно кивнула.
   - Таблетки по-прежнему в тумбочке? - ещё один слабый кивок.
   
   Что у Кати врождённый порок сердца, я знал давно, вот только по молодости лет относился к этому несколько легковесно, как к обычной, заурядной болезни. Поднялась температура - выпей аспирин. Голова болит - проглоти таблетку цитрамона. Сердце схватило - прими валидол или что там. Примерно так я рассуждал, не понимая, что Катина жизнь может оборваться в любую секунду. Чёрт, до меня тогда просто не доходило, что молодая, красивая женщина может просто так взять и умереть! А ведь подобный исход был весьма возможен. Чуть посильнее приступ, самую малость больше волнения и действия таблеток могло не хватить. Как в этот раз. Видя, что по прошествии трёх минут на щёки Кати не возвращается румянец, я бросился к телефону и вызвал "Скорую".
   Бригада приехала быстро. Сноровисто оглядев больную, послушав и проверив её пульс, худющая что жердь женщина-врач сложила стетоскоп и велела собирать вещи. "Немедленная госпитализация!" - был её вердикт. Катя пыталась оспорить, но к её слабому голосу никто не прислушался. Словно извиняясь за свой срыв, Ирина металась по комнате, собирая Катю в больницу. Через пять минут носилки с укутанной в одеяло Катюшей погрузили в РАФик и увезли в краевой центр кардиологии. Мы с Ирой остались одни в разом опустевшей квартире.
   - И что нам теперь делать, Сережа? - в Иришкиных глазах стояла растерянность.
   - Просто жить, а там видно будет. Помнишь, ты говорила, что Катька без нас пропадёт? Вот теперь нам с тобой надо сделать так, чтобы этого не случилось. Давай я наведу порядок в технике, а ты порулишь девчонками до Катиного выздоровления?
   - Я не смогу, да и Света меня слушать не станет. Она уже не раз открыто заявляла, что я такая же наёмная работница, как и она.
   - Ну, со Светкой я поговорю...
   - Нет, Серёж, не проси меня, я всё равно не справлюсь.
   Пришлось мне брать на себя "бразды правления". Можно сказать, что с этого дня у меня началась новая жизнь: теперь в ней главным словом стало "ответственность". Не дожидаясь против себя карательных мер, я взял на заводе отпуск за свой счет, и посвятил всё свободное время делам кооператива. Здесь мне верной помощницей стала моя Иришка. Она мало того, что вела всю бумажную волокиту и подсказывала мне, где и какие деньги у нас зависли, так ещё каждый день ездила к Кате в больницу с отчетом. Это помимо основной работы у себя в конторе, зачастую отрывая время от дочери. Я же первым делом настроил все имеющиеся машинки не хуже швейцарских часов, а потом взялся за недобросовестных смежников, берущих нашу продукцию на реализацию. Ведь получалось порой до обидного: товар у нас брали, через розницу он уходил влёт, а деньги мы за него получали не полностью. Хитро...мордые трогаши считали, что им наши денежки будут гораздо нужнее и зажимали окончательный расчет всеми возможными способами. Катя с подобным состоянием дел мирилась, думая, что без услуг магазинов мы пропадём.
   Я с грацией бегемота сломал эту систему. Просто не дал отгружать очередную и все последующие партии курток до тех пор, пока не получил долг за все предыдущие. Но не думайте, что ударницы кооперативного труда Света с Дашей простаивали или что эти внучки Стаханова работали исключительно "на склад". Нет, по одному мимоходом оборонённому Иришкой слову мне удалось найти выход на другие магазины, что были на противоположном конце города, и заключить с ними взаимовыгодный договор. Оставшись без ходового товара, наши старые партнёры-хитрованы вынуждены были начать расплачиваться по долгам. Пусть не сразу, частями, но деньги стали возвращаться. Вот тут-то и выяснилось, что работать на две розничных сети мы не успеваем. Никак. Хоть заставляй девчонок пахать в две смены, всё равно не успеваем. Брать ещё швей? В принципе, можно, но куда их приткнуть, где устроить им рабочие места, когда мы и так едва по головам друг у друга не ходим?!
   И тут мой взор упал на лоджию. На ту её часть, которая прилегала к комнате и была не занята под кухню. Конечно, столы с машинками там не поставить, зато его можно переделать, чуть расширить, утеплить, установить там батареи отопления и перенести туда Катин диван, занимающий так много сверхценного места в комнате. Одним выстрелом я убивал кучу зайцев - появлялась возможность оборудовать дополнительно два полноценных рабочих места, следовательно, можно было взять на работу ещё двух девушек, тем самым, увеличивая наши объёмы производства. И что самое для меня главное: у нашей Кати наконец-то появлялся собственный, по-настоящему интимный уголок, где она могла расслабиться и отдохнуть в любое время, не мешаясь под ногами у работниц.
   После недолгих обсуждений, прикидок и разметок, я нанял в ЖЭКе двух рабочих и сварщика с его аппаратом. Мы срезали балконную решетку, установили вместо неё сплошной лист, нагло расширив балкон на добрые полметра, заделали все щели, как следует утеплили полученную стенку и застеклили, поставив двойные рамы. Тем временем сварщик протянул отводы от стояка отопления и смонтировал два чугунных радиатора, по семь секций в каждом. Я вкалывал наравне с рабочими, причем стремление закончить стройку побыстрее здесь было далеко не на первом месте. Просто я считал, что это мой последний шанс сделать для Кати что-то действительно полезное, такое, чего она сама сделать не в силах. Ведь не успеешь оглянуться, как лето промелькнет, а осенью долгожданная свадьба с Иришкой, после которой у меня уже не будет ни времени, ни возможности позаботиться о моей второй любимой женщине. Блин, если бы вы знали, с какой дотошностью я вникал во все мелочи и как нещадно гонял рабочих, добиваясь самого высокого качества. А всё потому, что я это строил для моей Кати, для этой ехидно-вредной Катьки, для ненаглядной, любимой Катеньки...
   
   Вернувшись через неделю из больницы, Катя попала на новоселье. Увидав вместо привычной лоджии залитый солнцем будуар, она пришла в неописуемый восторг.
   - Серёжка, ты просто чудо! - восторженно заявила Катька, повиснув у меня на шее. И тут же впилась в меня долгим поцелуем. Ирине это явно не понравилось, но она смолчала, отведя глаза в сторону. А Катька, отлепившись от моих губ, ухватила меня под руку и скомандовала: - Веди и показывай всё до мелочей, а то Ира в больнице мне уже все уши прожужжала, расхваливая твои нововведения.
   Под удивлённо-радостные "ахи" хозяйки предприятия, мы обошли всю квартиру, уделив особое внимание новым столам на которых гордо красовались два импортных швейных агрегата. Пусть они были не новыми, а приобретёнными в комиссионном магазине, зато качеством изготовления и своими возможностями на голову превосходили отечественные "Чайки".
   - Кто машинки выбирал? - поинтересовалась Катька, разбираясь в обилии функций своих новых игрушек, явно претендующих отныне на место особо любимых.
   - Даша, а я из ею отобранных выбрал две, у которых состояние было получше.
   - Какие вы у меня молодцы! - одобрила Катя, но тут же встревожилась: - А нам по карману эти покупки?
   Вот тут настал черёд Ирины удивлять и радовать. Раньше, пока Катерина лежала в кардиоцентре, мы с Иришей договорились, что она пока не будет рассказывать о выросших за последние дни доходах. Ведь тогда Кате были противопоказаны любые волнения, как положительные, так и отрицательные. А сейчас стало можно. Вот Иришка и не упустила случай похвастаться нашими успехами. Да, за счет стройки и покупки оборудования наши расходы за две недели выросли впятеро, но и чистая прибыль увеличилась в один и два раза. Замете, не доход, а прибыль! Когда Катя осознала разницу, её изумлению не было границ.
   - Ребята, а вы меня не разыгрываете?! - с какой-то детской недоверчивостью во взоре она переводила взгляд с меня на Иришку и обратно. На что Ира, торжествуя, вложила перед Катей ворох бумаг, подтверждающих правоту её слов.
   - Мои вы хорошие! Если бы вы знали, как я в больнице переживала, где мне брать деньги девочкам на зарплату, чем налоги заплатить. - Катя так расчувствовалась, что пустила слезу от умиления. - Что бы я без вас делала, спасибо тебе, Ирочка!
   - Да что я... - засмущалась довольная похвалой Ирина. - Это всё Серёжа, его благодари.
   - Э, нет! - возмутился я - А кто мне показал дыру, в которую утекали наши деньги? Ты! Кто мне посоветовал обратиться к директору "Радуги", через которого мы вышли ещё на три магазина? Опять, ты! Так что не спорь, без твоего участия мы бы и половины не сделали.
   Иришка зарделась. Может от похвалы, а может от двух благодарных поцелуев - моего и Катиного.
   
   Милиция меня больше не тревожила. Толи там не смогли найти подходящей зацепки для серьёзного раскручивания дела, толи следователю с самого начала было дано указание меня просто припугнуть. Не знаю, но время шло, и вместе с ним уходила тревога. Как-то незаметно закончился срок моего отпуска, и надо было возвращаться на завод. Блин, как мне этого не хотелось, если б вы знали! Я прямо нутром чувствовал неприятности, поджидающие меня сразу за проходной. И я был прав, но лишь отчасти. Репрессии последовали, но были они какие-то половинчатые. Да, возник приказ о переводе меня в другой цех с понижением, да, мне не дали премии за апрель, да, злосчастное трудовое соглашение оказалось расторгнуто задним числом, причем так хитро, что ни о каком вознаграждении речи не шло. Но этим всё ограничилось, хотя возможности заводского начальства позволяли ему устроить мне гораздо более неприятные сюрпризы. "Да и бог с ними, лишь бы в колхоз не законопатили" - решил я, и пошел осваиваться на новом месте работы. Пришел и ахнул, увидав длинные ряды столов, за которыми сосредоточенно трудились женщины. Разные. Совсем молоденькие, постарше, среднего и даже предпенсионного возраста, что называется, на любой вкус. И три мужичка на весь цех, один из которых начальник цеха.
   Все эти новости я тем же вечером рассказал у Кати на кухне, ставшей для нас в последнее время традиционным местом сбора - почти ежевечерней смеси планёрки, лёгкого перекуса и посиделок с болтовнёй.
   - Значит, зажали тебе тот стольник? И премию тоже не дали. - Катерина отложила в сторону лист с набросками очередного платья. - Серёжка, знаешь что, а бросай ты этот завод к чёртовой матери! Вот скажи, зачем тебе на дядю горбатиться, да ещё и пинки постоянно получать?
   К моему удивлению, Катю поддержала Ира, так же предложившая мне уволиться с завода. Ей кроме несправедливого ко мне отношения, больше не понравился коллектив, в котором мне предстояло трудиться.
   - Ревнуешь, мать? - я попытался шуткой разрядить атмосферу. - А не рано ли?
   - Не было бы поздно! Ты же у нас такой любвеобильный. Не успею оглянуться, как ты уже к кому-нибудь приклеишься. Я порой сижу и думаю, а зачем мне такой гулящий муж? - окрысилась Ира. Она сегодня весь вечер была какая-то взвинченная, раздражённая и разговаривала непривычно язвительно, словно огрызаясь на каждое услышанное слово.
   - Что, он тебе уже не нужен? - улыбнулась Катя. - Тогда мне отдай, у меня не загуляет!
   - Загуляет. Он у кого угодно загуляет. - отмахнулась Ира. - Натура у него такая, кобелиная. Тут уж ничего не поделаешь, придётся мне терпеть его походы и обилие любовниц.
   - Ир, ну что ты, в самом деле?! Я ведь тебе сколько раз говорил, что это всё досужие сплетни.
   Но напрасно я пытался урезонить разнервничавшуюся Иринку - её, что называется, "закусило" и теперь несло по грани настоящей истерики. А Катерина с удивлением прислушивалась к таким нежданным откровениям обычно сдержанной Иры.
   - Да, говорил. А ещё ты меня убеждал, что у вас с Катей всё давно в прошлом, что любишь только меня. Что, не так? А что оказалось на самом деле?
   Мы с Катей пристыжено примолкли, словно пойманные за руку нашкодившие школьники, Ирина же продолжала бушевать:
   - "Я люблю и тебя, и Катю" - твои слова? Что молчишь, отвечай!
   - Ну, Ира... - протянул я с укоризной.
   - Что Ира, что Ира?! Я с самого рождения Ира. Или скажешь, я не права и всё это придумала? Думаешь, мне приятно видеть, как на тебя девчонки вешаются, как ты на улице провожаешь взглядом каждую юбку?
   На долгую минуту она замолчала, стараясь совладать с эмоциями, а потом заговорила вновь с откровенно напускной весёлостью:
   - Знаешь что, Серёженька, так и быть: я, пожалуй, после свадьбы позволю тебе завести любовницу, но только если ты мне дашь честное слово, что ограничишься одной Катей.
   От этих слов у Катьки мгновенно раздулись ноздри и затвердели желваки на скулах. Предупреждая неминуемый взрыв, я хлопнул по столу ладонью и рявкнул:
   - Ирка, прекрати ерунду городить! Ты понимаешь, что только что обидела меня и Катю? Сильно обидела, жестоко!
   - А мне, думаешь, не обидно знать, что ты кроме меня ещё по ком-то вздыхаешь?!
   Ирина в слезах подскочила и опрометью бросилась вон из кухни. Я рванул следом и успел перехватить её возле дверей, когда она на секунду замешкалась, чтобы надеть туфли. Не обращая внимания на её крики, я подхватил её на руки, забросил через плечо и отнёс в ванную, где сначала насильно, а потом шепча успокоительные слова, заставил её как следует умыться холодной водой.
   - Успокоилась, Ириш? - спросил я её, протягивая полотенце. Она кивнула. - Тогда приводи себя в порядок и приходи, будем мириться.
   Я вернулся на кухню и замер на пороге, узрев ещё одну проблему: Катька всё так же сидела с неприступным видом, оскорблённая до глубины души. Что делать, её теперь тащить умываться? Но с Катериной такой номер не пройдёт, тут не истерика, а обида. Добротная такая обида, настоящая. И здесь одними словами не отделаешься, какими бы убедительными они бы не были. Я подошел к Катерине сзади и положил ладони ей на плечи.
   - Ты сегодня шила весь день?
   - Да, а что? - мой неожиданный вопрос несколько сбил её с толку.
   - Плечи как всегда затекли?
   - Знаешь же, зачем спрашиваешь? - в Катин голос стремительно возвращалась обида.
   И тогда я без лишних слов стал разминать плечевые, шейные мышцы, сначала поверх одежды, потом расстегнул ворот пошире и стал растирать обнаженное тело. Теперь уже вошедшая Ирина остановилась на пороге как вкопанная.
   - У вас тут что, прелюдия начинается? - несколько неуклюже пошутила она.
   - Ириши, будь добра, принеси из ванной масло чайного дерева в синем флаконе. - Произнёс я спокойным тоном, всем своим видом показывая, что между мной и Катей не происходит ничего предосудительного.
   - А, так ты массаж делаешь! - с нескрываемым облегчением выдохнула Ира. - Я сейчас!
   - Кать, не сердись на Иришку, не надо. Прошу тебя. - шепнул я ей на ухо, воспользовавшись кратким отсутствием Ирины, и сразу же почувствовал, как она напряглась под моими руками: - Катя, ну, пожалуйста, не надо ссориться.
   - Ладно, уговорил, не буду. - Пусть далеко не сразу, но Катя всё же откликнулась.
   С маслом дело пошло веселее - очень скоро размякшая, а затем и заметно подобревшая Катюша стала болтаться в моих руках как кукла.
   - Вот и всё! - закончив массаж, я вернул воротник на место. - А теперь продолжим разговор. Катя, я тебя ещё раз прошу не сердиться на слова Иры, тем более что в них было много правды. Лишь в одном она ошиблась: я никогда не стремился обзавестись любовницей. Наоборот, всегда стремился к семейным отношениям, и вам это прекрасно известно. Обеим. Поэтому ни о какой любовной связи на стороне речи быть не может.
   При этих словах Катюша отвела глаза в сторону и неуловимо поскучнела. Я же взял небольшую паузу, прежде чем продолжать свою речь дальше.
   - Да, Катя, не может. Но, раз Ира хочет, чтобы ты вернулась в мою жизнь, мне не остаётся ничего иного, кроме как предложить тебе стать моей второй женой.
   - Как это, второй женой? - оторопела Катерина, ожидавшая чего угодно, только не подобного предложения.
   - Как, женой? - эхом откликнулась Ирина, опешившая не меньше чем Катя.
   - А что тут такого необычного? Пол мира так живёт уже сколько веков. - и не скрывая улыбки уточнил: - Мусульманская половина.
   - Всё понятно, просто падишаху захотелось гарем завести! - ощетинилась Ира. - Может, ты нас ещё паранджу одеть заставишь?
   - Ну, зачем же скрывать от мира такую красоту? Это будет слишком жестоко по отношению к окружающим!
   - Нет, Серёж, ничего у тебя не выйдет. Я хоть и была в комсомоле, но с мамой в церковь ходила. Поэтому извини, исламские обычаи я не приемлю.
   - Исламские... Хорошо, тогда объясни мне, глупому, вот какую вещь. Если у нас, у христиан, никогда не было подобного явления, то откуда в нашем советском уголовном кодексе есть статья на эту тему? Причем, заметь, появилась она чуть больше двадцати пяти лет назад, а до этого её там просто не было. Значит, раньше в ней не было надобности, а потом она возникла, когда подобные явления стали массовыми. Понимаешь, массовыми! Из-за одного -двух случаев УК переписывать бы не стали.
   - Да, но... как ты себе это представляешь? - опомнившись, подключилась к разговору Катя. - Чтобы мы вместе жили в одной квартире, вместе ели, вместе спали, да?
   - Не это сейчас важно. Для меня главное чтобы у нас не было недопонимания, чтобы двух безумно дорогих мне людей не грызла пустая ревность, чтобы Ира позволяла мне заботиться о Кате, а Катя не сердилась на такую же заботу об Иришке и Юленьке.
   Это были первые мои слова, сказанные без какого-либо шутовства или ёрничества. Я с самого начала не скупясь добавлял в свои реплики иронию, показывая что не следует воспринимать мои слова за чистую монету, однако Катерина и особенно Иришка почему-то отнеслись к ним со всей серьёзностью.
   - Блин, люди, вы меня сейчас опять в кардиологию отправите подобными разговорами! Пойдёмте, поможете немножко. - Заметив, что Ирина вот-вот разразится негодующим отрицанием, хитрюга Катька ловко отвлекла нас от грядущей беседы на повышенных тонах, сразу же найдя занятие для каждого.
   Буквально через пять минут на столе красовались три крохотных рюмочки, покрошенная на дольки плитка "Аэрофлотовского" шоколада в хрустальной вазочке, блюдце с посыпанными сахаром ломтиками лимона и бутылка армянского коньяка.
   - Кать, а разве тебе можно пить? - удивилась Ира.
   - Если не напиваться, а по чуть-чуть, то можно. Врач сказал, даже полезно, если напиток качественный. - Катерина разлила по пол стопочки всем нам и свою сразу же залпом опрокинула в рот. Было видно, что при всей своей традиционной браваде Катя волнуется, очень волнуется. Она повторно наполнила свою рюмку, подняла на уровень глаз и лишь тогда произнесла тост: - Ну, как говорит Михал Сергеич, за консенсус!
   Мы выпили.
   - А двести тридцать пятая статья тебя уже не пугает? - задавая вопрос, Катерина состроила забавную гримасу, сморщившись от кислоты лимонной дольки.
   - Согласись, что лучше сидеть за дело, чем по оговору.
   Катя посмотрела на Иру, перевела взгляд на меня и сказала:
   - Знаешь что, Серёж, а сходи-ка ты покури на балкон или, лучше, погуляй где-нибудь полчасика.
   Я посмотрел на часы.
   - Я лучше съезжу, заберу Юлю из садика. Полчаса на дорогу туда-обратно, ещё час нам с ней на прогулку... Вам хватит полтора часа на разговор?
   - Может да, а может и нет, там видно будет. - подала голос Ирина, меряя испытующим взглядом Катю. - Только ты Юлю сюда не приводи, не надо.
   - Хорошо.
   
   Я ехал в троллейбусе, прижатый спиной к задним дверям, и анализировал недавний разговор. Припоминал каждую реплику девчонок, удивлялся необычно разнервничавшейся Ирине, улыбался Катиной хитрости и осторожности, но больше поражался самому себе - откуда у меня взялись подобные мысли? Я ведь никогда даже не думал жить одновременно и с Катей и с Ирой! Или всё-таки думал? Не на пустом же месте возникли мои сегодняшние высказывания, правильно? Значит, где-то глубоко в подсознании у меня зрела эта идея - не выбирать одну из двух любимых, а заполучить обеих сразу.
   А потом вспомнил эйфорию, охватившую меня в тот вечер, когда мы шли по улицам втроём, обсуждая, кому что одеть на предстоящий концерт в горкоме. "Вот! - подумал я. - Вот откуда всё началось. Или ещё раньше? Например, прошлым летом, когда в моей постели с интервалом в несколько часов побывали Ира с Катей?" Что ж, может быть и так. Но факт остаётся фактом - мечта не отказываться от одной любимой в пользу другой, во мне проснулась не вчера и не сегодня, а подспудно зрела уже давно. Впрочем, очевидным фактом является и то, что эта идея из разряда явно неосуществимых.
   Вот взять меня, например. Позволил бы я моей Иришке иногда спать с другим мужчиной, признайся та в любви к кому-нибудь помимо меня? Да ни за что в жизни! Я бы от ревности на стену лез или бился бы башкой об ту же самую стенку, но никогда бы не согласился. Так почему же Ирина должна быть на седьмом небе от счастья из-за того, что в моём сердце живут чувства к Кате? Или она не человек, и от ревности не страдает? Нет, мне надо не уподобляться Манилову в бесплодных мечтаниях, а думать о том, как я стану вымаливать у Иры прощения за свою сегодняшнюю выходку.
   Поэтому я решил не возвращаться за Ирой, а дождаться её во дворе дома, в песочнице, где мы на пару с Юлей самозабвенно принялись строить замок для прекрасной принцессы на куче недавно привезённого песка. Влажный, без сора и примесей песок отлично держал форму, позволяя возводить высокие башенки по углам квадратной стены замка, окруженной глубоким рвом с перекинутым через него мостиком. И пусть в роли моста выступал обломок доски, а шикарной кареты послужила простая обувная картонка, зато в ней хорошо помещалась кукла Нюся... упс, пардон, конечно же, прекрасная принцесса, ведь Нюсей она была в другие, будние дни. Как и пластмассовый медведь Миша - лишь на сегодня примеривший образ верного коня. Моё предложение сделать из Миши шофёра, а из коробки лимузин было с негодованием отвергнуто:
   - Ну, как ты не понимаес, Силёза. Это зе плинцесса! А плинцессы на масынах не ездят, тока в калетах.
   - Тогда давай сделаем Мишу кучером, а вместо коня будет вот эта щепка. А то раньше в играх Миша всегда был женихом твоей Нюськи, а сейчас на нём ездят. Обидно за парня!
   - Нисего, на музыках надо ездить, а то они быстло от лук отобъются.
   - Это кто тебе такое сказал?! - я едва смог выговорить, давясь от смеха.
   - Девоськи в садике говолили, а сто, лазве не так? Ты зе любис, когда я на тебе велхом еззу?
   Железная логика, и как тут поспоришь?
   Солнышко скрылось за крышами домов, обещая скорое наступление сумерек. На фоне сгустившихся теней во дворе непривычно ярким пятном выделялась арка между домами, в которую прямиком били последние лучи заходящего светила. "Словно сцена в свете рампы, только артиста не хватает" - пришло мне на ум сравнение. И в этот самый миг в арке возник чёрный силуэт входящей во двор женщины. Юля первой её узнала и с криком "Мама плисла!" помчалась на встречу Ирине. Когда мы шли домой, разжалованная из принцесс Нюська болталась вниз головой, небрежно ухваченная Юлей за одну ногу. "Вот брат, справедливость и восторжествовала! - подмигнул я удобно устроившемуся в моей руке Мишке, словно тот мог услышать мои мысли. - Не всё кошкам масленица, случается и для них великий пост".
   Пока мы с Юлей весело брызгаясь отмывались от песка, Ирина переоделась в серый байковый халат и комнатные тапочки, как-то разом став милой, домашней и очень-очень родной. А потом мы пили чай с "бабускиными завелтусками", как назвала Юля выпечку Елены Станиславовны, и я чувствовал себя на седьмом небе от тепла семейного уюта. Вот он, тот предел мечтаний, когда на моих коленях ёрзает маленькая непоседливая егоза, норовящая накормить меня непременно этим кусочком сдобы, а за ней с улыбкой наблюдает любимая до сладостной боли женщина.
   - Ир, не сердись на меня, пожалуйста. Я ведь просто пошутить хотел, там, у Катьки.
   - Знаешь, Серёжа, у тебя шутки порой такие... бьющие в самое больное. - Иришка перевела с Юли свой погрустневший взор на меня.
   - А почему ты у Катьки так задержалась? - я поспешил сменить тему. - Мне косточки мыли?
   - Да так, девичьи разговоры, ничего существенного. О том поговорили, о сём... - уклонилась от прямого ответа Ира, а потом, без всякого перехода огорошила меня вопросом: - Ты знаешь о Катиных предыдущих браках?
   - Да, она этого не скрывала.
   - И как у неё с материнством, тебе тоже известно?
   - Да, в общих чертах.
   - А вот от меня она подробностей не скрывала.
   И Ирина вкратце рассказала о Катиной исповеди, намекнув, что это сама Катерина дала разрешение передать мне её слова. Оказывается, Катя всегда хотела ребёнка, ещё с подросткового возраста мечтала о нём. Для того и выскочила замуж, едва ей исполнилось восемнадцать, однако больное сердце не позволило ей выносить плод. Случился очередной приступ и как следствие немедленный аборт. При выписке врачи строго погрозили ей пальцем и категорически запретили даже думать о новой беременности. От потери ребёнка у Кати резко испортился характер, причем настолько, что развод стал неминуемым.
   А через год новая свадьба и новая беременность. В этот раз Катюша была готова есть таблетки горстями, лишь бы избежать приступа в течении хотя бы семи месяцев, ведь тогда это давало смутную надежду на кесарево и обретение долгожданного дитя, пусть и недоношенного. Но, увы, приступ случился много раньше, да такой, что её едва успели довезти до больницы. Врачи порядком перепугались перспективы получить летальный исход при следующем сердечном приступе столь проблемной пациентки. И, главное, никто не мог знать заранее, когда Катино сердце может прихватить - через год, или через час. Поэтому люди в белых халатах застращали Катину родню и её тогдашнего мужа, выбив от них заверенное по всей форме согласие на операцию. В результате от наркоза Катя очнулась уже без ребёнка под сердцем и с перевязанными фаллопиевыми трубами. То есть стерильной, без какой либо надежды в будущем стать матерью. Это был страшный удар для Катерины, уничтоживший и перечеркнувший все её мечты, всю её жизнь. Вот тогда и появилась у неё циничность, стервозность, расцвёл буйным цветом эгоизм, словом, весь тот букет, о шипы которого я не раз колол себя до крови.
   То, что у Кати было два брака, я знал и раньше. Знал и о том, с какой охотой Катерина, не имеющая собственных детей, нянчится со своими племянниками. Не являлось для меня новостью, что у неё порок сердца, но вот сложить все факты воедино я как-то никогда не удосуживался. А подумать стоило, тогда бы Иришкин рассказ не подействовал бы на меня подобно удару пыльным мешком из-за угла. Одним словом, от Ирины я ушел, находясь под сильнейшим впечатлением от услышанного, далеко не сразу оценив ту пару фраз, которыми мы обменялись на прощанье.
   - Ир, ты позволишь мне хотя бы иногда заботиться о Кате? - я чуть ли не с мольбой воззрился на Иришку. Она отвела в сторону глаза, на донышке которых ещё плескались остатки Катькиного коньяка, и промолвила:
   - Любить, это значит желать любимому добра, даже если он не с тобой...
   Я безумно обрадовался, и даже не столько разрешению, сколько пониманию моих намерений в отношении Катюши. Так обрадовался, что совершенно не обратил внимания на следующую Иришкину фразу:
   - Только учти: я знать не хочу ничего о том, что там у тебя с Катей, поэтому больше не порть мне настроение с самого утра своим покаянным выражением лица.
   
   Только дойдя до автобусной остановки, я вдруг сообразил, что пять минут назад по существу получил от Иры разрешение на супружескую неверность. Я остановился, как громом пораженный. Начал лихорадочно перебирать в памяти слова Ирины, стараясь отыскать в них другой, ускользнувший от меня смысл, но ничего иного не находил. Да, после разговора с Катькой за рюмкой кофе у Ирины явно произошла какая-то переоценка, иначе откуда взялся для меня этот карт-бланш на походы налево?
   "Ну, Катька, ну, зараза! Это что же она наплела Иришке, что та вдруг сочла для себя возможным закрыть глаза на мою связь с Катериной? Хотя, что она наплела мне предельно ясно - о своей бездетности рассказала. Поняла, что Иришка по натуре очень отзывчива, вот и надавила на жалость, прикинулась бедной овечкой!" Полный благородного негодования, я стрелой полетел к Катьке с твёрдым намерением устроить ей грандиозную выволочку.
   Но чего я не учел, так это своего собственного восприятия моих любимых женщин. Дело в том, что та из них, которая оказывалась рядом со мной в данный момент, разом становилась для меня центром вселенной, а образы остальных как бы подёргивались тонкой вуалью. Если рядом была Ирина, то все мои помыслы устремлялись к ней, а если Катерина, то... В общем, весь мой гнев мгновенно улетучился в неизвестном направлении, стоило мне лишь увидеть открывшую дверь Катю.
   - Давай входи, не стой на пороге! - она буквально втянула меня за рукав в прихожую, захлопнула дверь и как вампир в жертву впилась мне в губы страстным поцелуем. А я ответил, да так, что у Катьки ноги подкосились.
   - Серёжка... - прошептала она, обессилено повиснув у меня на шее. Потом вскинулась: - Да что это мы? Скорее снимай куртку, ботинки и проходи.
   Она отстранилась, встала чуть поодаль и добавила с игривой улыбкой: - Я жду!
   Не знаю, почему я сразу не разглядел наряд Катюши, наверное, потому что до сих пор видел только её глаза: ждущие, радостные, дождавшиеся. А рассмотрев, просто обомлел: одетая во всё белое, словно невеста, Катька выглядела, как сейчас говорят, "супер секси". На ногах... я не могу правильно назвать эту обувь, наверно, всё же домашние босоножки, состоящие всего из двух деталей - пластмассовой подошвы, отлитой заодно с тонким каблучком и широкой меховой полоски, играющей роль верха. Эдакие шлёпанцы на шпильках, едва выглядывающие из-под длинного белого пеньюара, небрежно наброшенного на плечи. Заставляя биться сердце и терять дар речи, под полупрозрачным шифоном дерзко проглядывало кружевное бельё: узкие трусики и изящный бюстгальтер на тонюсеньких бретельках. А когда Катя шагнула, и её стройная ножка раздвинула полы пеньюара, при этом обнажив больше половины бедра, моё сердце чуть не выскочило из груди, отбивая неистовую чечётку. Для меня до сих пор загадка - как я тогда не набросился на Катю прямо в прихожей, а смог дойти с ней до дивана...
   Только до дивана ли? Нет, сегодня это было настоящее ложе любви. Не страсти, а именно любви, потому что всё в Катюшиной спальне говорило о предстоящей неторопливости, о чувственности, о нежности. Чиркнув спичкой, Катя зажгла две свечи в изголовье ложа, осветивших стоящее на подоконнике вытянутое блюдо с фруктами и гроздью винограда, два бокала и бутылку вина с грузинской вязью на этикетке.
   - Кать, а как ты узнала, что я сегодня обязательно приду?
   - Я не знала. Просто надеялась. Очень надеялась. - Катя задула спичку и опустила её в пепельницу. - И ты всё-таки пришел, Серёжка. - Тут в глазах Катьки блеснули хитринки: - Но разве так полагается входить султану к своей любимой второй жене? А ну, брысь в душ!
   "Белая подушка, белая постель, белая девчонка растворилась в ней..." - сами собой пришли на ум строки неизвестного мне поэта, когда я, усердно вытирая полотенцем влажную голову, вернулся к Катерине. В полумраке её пеньюар сливался с белым фоном ложа, и только копна волос контрастным багряным пятном выделялась на шелковом снегу, да алело рубиновой искрой вино в бокале, который Катерина вращала за тонкую ножку. Второй бокал так же был наполнен, ожидая только меня. И у нас было вино, и была нежность, и любовь, и страсть.