Нарисованная история. Глава 2

Глава вторая, про то, как дети спокойно рисуют картину и, сами того не ожидая, попадают в большое приключение


Все началось после обеда, когда дети быстро выпили чай и, забрав с собой вкусные бабушкины плюшки, вернулись в комнату. А бабушка осталась на кухне, убирать посуду, да пить особенный кофе с корицей и какими-то другими, неизвестными душистыми травами.

Оказавшись одни, дети вернулись к своим прерванным занятиям. Лиза стала доканчивать сову и лес, который получался очень таинственным и, кажется, волшебным. А иначе, зачем же его было огораживать высокой кирпичной стеной?

Федя тут же забросил своего робота и вызвался помогать. Он раскрашивал деревья и стену — это казалось самым простым, а Лиза занялась воротами и веткой для совы — потому, что это было гораздо интереснее. Работа кипела. Однако без аварий не обошлось. Ловкий Федя случайно опрокинул стаканчик с водой для промывания кисточки, и от неожиданного наводнения пришлось срочно спасать не только рисунок, но и весь стол. К счастью, сова при этом не пострадала, но вот следующий лист раскрытого альбома, был затоплен рекой и даже морем разбавленных водой красок.

Пока Лиза бегала в ванную комнату за тряпкой, а потом вытирала потоп, Федя виновато держал в руках почти сухой альбом, кисточку, краски и вообще почти все, что можно было забрать со стола, удержать в руках и не уронить на пол.

Положа руку на сердце, я не стану утверждать, что Федя был очень наблюдательным мальчиком, но в какой-то момент он краем глаза заметил, что птица на рисунке вроде бы встрепенулась и, кажется, даже произнесла едва различимое совиное „у-ук“. Лиза, правда, занималась уборкой и ничего этого не заметила, а потому, чтобы очередной раз не позориться, Федя решил сделать вид, что ему просто показалось.

Тем временем Лиза закончила приводить стол в порядок. Альбом и все принадлежности для рисования можно было вернуть на место, и Федя был этому несказанно рад, поскольку считал, что удерживая все эти предметы в воздухе, он давно искупил свою вину за учиненный потоп.

Пристально изучив рисунок, Лиза все же обнаружила небольшой ущерб.

– Ну, вот, что ты наделал! Прямо посередине картины! – сокрушалась Лиза, исправляя кирпичную кладку стены, в том месте, где от воды осталось полукруглое пятно помутневшей краски.

Несмотря на все её старания, след все равно остался, хоть он и был теперь едва различим. Но об этом Федя благоразумно промолчал.

– Ох, нет! Теперь еще и сова расплывается! – Лиза всплеснула руками и кинула весьма грозный взгляд на своего младшего брата. Было очевидно, что пусть и незаслуженно, но во всех бедах с рисунком она винила именно его. Федя, напротив, виноватым себя считал лишь отчасти и предпочитал думать о случившихся неприятностях как о проявлении злого рока или неудачных стечениях обстоятельств. Впрочем, мальчика можно простить, он же не знал истинную ценность первого, самого важного рисунка. Возлагая, таким образом, бОльшую часть вины на судьбу, Федя, однако подозревал в случившемся и еще кое-кого. Поэтому, пока Лиза снова смешивала краски для смазанного оперения совы, он, не отрываясь, смотрел на птицу.

Федя прекрасно знал, что если как следует сосредоточиться и постараться ни на что не отвлекаться, то вскоре зачешется нос, потом захочется моргнуть или чихнуть, причем сопротивляться будет бесполезно, ведь к этому времени из глаз от натуги уже начнут катиться слезы. А чудо того только и ждет, чтобы наблюдатель на мгновение потерял бдительность и пропустил чудесный момент, довольствуясь лишь тем, что было „до“ и стало „после“. Несмотря на это знание и врожденную рассеянность, которая тоже, без сомнения, мешала, Федя упорствовал и смотрел.

По счастью ждать пришлось не долго. Вопреки здравому смыслу и обычному поведению нарисованных персонажей, сова снова явственно пошевелилась и даже взмахнула крыльями, цвет которых, оказался отнюдь не грязно-серо-коричневым, а совсем даже радужно–разноцветным. От этого движения крыльев по всему рисунку, как по воде, заколыхались и разошлись едва различимые перламутровые волны. Тут Федя все-таки сморгнул, и все стало опять на свои места, как будто ничего и не происходило.

Между тем, Лиза набрала кисточкой краску и уже приготовилась исправить непослушную сову.

– А можно я, – вдруг неожиданно для самого себя произнес Федя.

Лиза посмотрела на него с сомнением, так обычно старшие сестры смотрят на своих младших братьев, но, поколебавшись не долго, все же решилась отдать Феде кисточку.

– Ладно, – сказала она. – Держи. Надо вернуть клюв на место и подправить оперение. Только не испорти рисунок!

Федя с благоговением принял из Лизиных рук кисточку и, чувствуя на себе пристальный взгляд старшей сестры, осторожно прикоснулся к рисунку.

И в ту же секунду по листу бумаги снова побежала перламутровая рябь, а сам рисунок, в буквальном смысле слова, приобрел глубину, от чего кисточка не только провалилась под искрящуюся радужную поверхность, но и потянула Федю за собой.

– Лиза-а-а-а! Она тащит меня туда-а-а! – Только и успел вскрикнуть Федя, чувствуя как кисточка, внезапно стала очень и очень тяжелой.

– Отпусти её! Бросай! – В ответ закричала Лиза и успела схватить брата, когда увидела, что его рука скрылась в рисунке уже по локоть.

Федя и сам был бы рад послушаться сестру но, к сожалению, он уже не мог ничего поделать, поскольку оказалось, что его рука накрепко прилипла к коварной кисточке.

Еще какое-то мгновение, дети напоминали себе персонажей из „Сказки о репке“, держащихся друг за друга и за кисточку, но потом волшебство картины пересилило. Ребят утянуло в искрящуюся глубину рисунка.