Кстати - о птичках

             Нужно было ехать во Владимир. Жду  электричку. Погода отвратительная  -  туман, моросящий дождь. На перроне стайка голубей выискивает зернышки в подсолнечной шелухе. Пассажиры тихо переговариваются. И вот в голубиную стаю врывается черная, с синеватым отливом галка и скандально кричит. Голуби шарахаются в стороны, с испугом взирая на крикунью, а она все кричит и кричит. Подхожу к галке и укоризненно говорю ей: «Галочка, как тебе не стыдно так скандалить?». И тут происходит удивительная метаморфоза  -  галка превращается в нахохленный, взъерошенный комочек, каждое перышко которого излучает презрение и негодование. Птица бочком подскакивает ко мне, клюет в ногу и взлетает на крышу вокзала. Окружающие меня люди дружно смеются, а кто-то восхищенно произносит: «Ну, надо же! Посмотри, какая строптивая!».

                ж    ж      ж

Этим летом гостил в Волгоградской области у родственников. Они держали большую стаю гусей. Как-то меня попросили присмотреть за ними, чтобы не утащили хорьки или лисы, которых было немало в окрестных перелесках. Сижу на штабельке белого кирпича, гуси щиплют травку. Наиболее  резвых представителей гусиного сообщества, пытающихся приблизиться к кустарнику, отгоняю к середине лужайки. Мое внимание привлекает белая молодая и по-своему грациозная гусочка (на снимке). Всем своим видом показывает пренебрежение к стае  -  стоит неподвижно на зеленом бугорке и изучающее смотрит в мою сторону. Проходит час, другой; ближе к обеду гуска начинает по кругу обходить место, где я сижу и пристально смотреть мне в глаза. И вот  останавливается, замирает, словно о чем-то раздумывает и очень нерешительно начинает обход, но уже не по кругу, а по спирали. Через какое-то время уже стоит в двух шагах от меня. Я протягиваю руку, подзываю ее, и она радостно подбегает. Глажу ее вдоль шеи и по голове. Как только перестал гладить, она тут же легонько ущипнула меня за руку, как бы говоря: «Продолжай!». И с этой минуты я с гусочкой подружился. Она ходила за мной, как собачка. Иду  на речку ставить сеть  -  она за мной, иду в магазин  -  она следом. Когда проводились застолья на свежем воздухе в аду, она сидела у моих ног, как какой-нибудь Полкан или Тузик.

          
                ж      ж       ж


Как это было давно! Время, когда существовали мужские и женские школы, когда мальчишки играли в «пристенок» и лапту, стреляли из «поджигов» и «самопалов», увлекались голубями, писали чернилами из «непроливашек». Перья по своему спросу и значимости выстраивались в своеобразную иерархию: «Пионер», «Одиннадцатый номер», «Восемьдесят шестой», «Уточка», «Рондо»… Послевоенные годы  -  неповторимое время, о котором еще долго будут вспоминать.
           Поздней осенью наш сосед-лесник принес полуживого куличка, которого я пожелал выходить. У птицы  не было ни ран, ни повреждений, но выглядела ужасно  -  сбившиеся, слипшиеся перья, упавшая на бок головка, глаза полузакрыты, дрожь в крыльях  -  все это удручало, но надежда поставить куличка на ноги меня не
покидала. Через несколько дней кризис миновал, больной пошел на поправку: стал клевать крошево из яиц и просяной каши, жадно пил воду, а на следующей неделе уже быстро бегал по комнате и даже взлетал на стол и шкаф. Я назвал куличка Егором. Облюбовал он себе пристанище на верхней полке этажерки, часами сидел на растрепанной книге «Янки при дворе короля Артура» и зорко смотрел на все, что происходит в комнате. Однажды, делая уроки, я задумался над решением задачи и вдруг слышу скрип пера. Поворачиваю голову и вижу, как в моей тетрадке хозяйничает Егорушка. Окунет клюв в «непроливашку» и выводит в тетради какие-то загадочные вензеля. Пытаюсь согнать озорника со стола. Возмущению его нет предела  -  трясет головой, вцепился когтями в скатерть, глаза гневно сверкают, что-то верещит. Даю ему промокашку. Егор даже подпрыгнул от радости, тут же опускает клюв в чернильницу и старательно выводит неповторимый орнамент. С тех пор так и пошло. Я пишу, и он пишет на отведенном ему листочке бумаги. И что удивительно, упрямец писал как-то по-арабски  -  справа налево. Строчки были ровные, интервал между  «фразами» абсолютно одинаков. За зиму собралась целая кипа творений Егора. И вот весна, решаю отпустить птицу на волю. Выношу Егорушку во двор. Стоит он на длинных ножках, озабоченно смотрит на меня, затем тихонько присвистнул, быстро побежал по тропинке и улетел. Прощай, мой коллега по перу! Я долго хранил творения Егора, но из-за частых переездов где-то их утерял