Мужской роман. 14

Калинин.

Такой день, что хочется перечитывать Паустовского. Просто наизусть зная тексты снова и снова есть их глазами, растворяясь сахаразаменителем в чашке густого утра, ветреного и солнечного, от чего то полного жизнью. Настолько, что захлебнутся этим движением, утонуть в улицах с запахом йода и липы, заблудится, уйдя к границам привычных мест и кормить с рук салом сторожевых грифонов библиотек. Просто потому что хочется двигаться. Соки, наверное, бродят в теле по весне и кровь, смешавшись с этим воздухом дает непривычные сигналы мозгу.

Я не читаю книги в библиотеках, мне достаточно главы с утра, этой перенасыщенной чужой жизни, придуманных мыслей и ситуаций, я смотрю в текст, а потом пишу свой. Обычно долго, не оглядываясь, иногда потирая глаза под очками и жмурясь, с трудом понимая, сколько времени прошло в этом тихом и пыльном каменном книжном шкафу. Редко удается сюда вырваться, но оно того стоит, все эти суровые старые девы на входе и пенсионеры, приходящие стопками читать газеты, этот выставленный как в кино про уикэнд свет и немыслимый запах старой бумаги. Я буду сидеть так долго, набирать, удивляя своим видом шурщащих вокруг и никогда не пристающих с вопросами посетителей и персонал. То, что наступил обед я пойму по звону ложек в чашках и какой-то плавной внутренней миграции тапочных женщин и пухлых нездоровых интеллигентных мужчин. Я потянусь, пожалею, что нельзя курить, с тоской посмотрю на кофейню через дорогу, и снова буду писать, пролистав каталог книг, закайфовав от прикосновения к коже зрения фамилии Пастенак или Шелохов.
Я потеряюсь в этих залах с выключенным телефоном до рыжего заката, обрызгавшего нарезанной медью столы и немодных, не естественных в нашем мире читателей. Потом мне все же придется проснутся от этой вязкой рабочей дремы и поехать против пробок на работу, рассказывать в микрофон сотням про эти мистические библиотеки с огненной магией слов которыми пропитаны холодные, сумеречные коридоры, этих бесконечных знаний поз и способов глубоко глотать но только в теории, невинно не трогающей никого на практике, буду рассказывать и смотреть на телефон. Потому что он не звонит. Хотя я надеялся, так просто отключив звук пропустить звонок, тревожный, со смехом на том конце и возможно, только возможно, вопросом – ты помнишь?.. Как будто не жду только его, как будто по-прежнему гордый, а не поломанный и такой своевольный, свободолюбивый, не от кого не зависящий. Тем более от телефона. П**да.

Прошло, может времени мало, я не знаю, после Афгана, такого смутного и муторного как абстяжный сон все вроде встало на свои прежние места, хотя, наверное, где-то глубоко я думал, что может по-другому будет. Ну и как по-другому, уебище? – спрашивает Гессе с обложки книги рядом. Беда. Меня наверно просто добили эти поцелуи и ласки, тогда в машине, и потом у него дома, долгие, страстные, такие сильные, почти как секс, проникающие в душу. Это было так необходимо в тот момент, тем самым что нужно, чего так хотел я. Почувствовать на себе эти руки и открыть губы, подставляясь для ласк.

Усмехаюсь, проводя пальцами по небритой щеке, и останавливаюсь на губах. Только и остается теперь, что целоваться с ладонью. И со стаканом чая. Еще с бутером. Жри, Калинин, заведи в конце концов себе домашнее животное, ну только не очередного Диму, а собаку нормальную, и заботься о нем, у тебя просто неизрасходованный лимит любви прорвался наружу и лезет теперь изо всех щелей. А я вообще когда-нибудь любил раньше?

Взросление. Это когда ты перестаешь радоваться пылинкам в воздухе, видным на солнце и начинаешь срочно пылесосить, завидев их. Взросление это когда с размаху налетаешь на безответную любовь. Как мордой об асфальт, так же неожиданно и охуительно больно. С таким же чавкающим звуком. Ха-ха. Сейчас еще немного посмеюсь своим остроумием и поеду в офис, сдавать писанину, обсуждать оформление и что-то там еще. Во всяком случае, сделаю вид того, что ехал именно за этим, просто времени другого не было. Надеюсь, никого уже не будет, и моя воспалившаяся от недосыпа и страданий язвительность не прорвется на случайного несчастного. А если честно Калинин? Ммм, или я просто опасаюсь встречаться с кем-либо глазами? Или скорее, почему-то не хочу видеть его, раз не звонит? Типа так переболит быстрей. Как в зелено-голубой юности: я хочу его видеть – я не хочу его видеть. Я вздыхаю собственным непостоянным выводам и подтекающим из них диагнозам, заканчивая свою вечернюю смену эфира, нежно потрахивая в уши тех, кто с той стороны и нагло лгу им, говоря, что отличный вечер, не так ли? Сам себе смеюсь и прощаюсь, чувствуя, что дни стали какими то бесконечными.