Мужской роман. 18

Калинин.

Может туман тревогу так навеял? Вспоминаю песню, которую слышал в каком-то доме творчества, на антинаркотическом и никому не нужном собрании. Ее пела молодая преподавательница, кажется, баяна. Но в тот раз на сцене она сидела за клавишами фортепьяно и пела стихи под собственную музыку. Такая серая и невзрачная, полупрозрачная от худобы молодая женщина. С таким невообразимо красивым голосом, лучше чем у певиц, так трепетно, привлекая все внимание к себе этим: «Туумааан, тууумааан». Я никогда не найду что же это было за стихотворение, кустарное какое-то, не классика. Но она так пела, как будто знала, как это, быть в тумане или быть туманом.

Я заехал домой и долго стоял, почему-то смотрел на ворота. Страх, что меня все-таки откапают какие-то члены террористической семьи в Москве, все-таки оставался. Успокаивал себя тем, что тут вроде охраняемая территория. Не слишком помогало. ****ь, надо, что ли, электрошокер купить. Хотя чем он мне поможет, если их будет несколько? Твою ж мать, я уже и днем не могу один оставаться. Елки палки. Вылезаю из машины, не глуша двигатель, хрен с ним, потом, сначала проверю все, а там уже загоню. Оглядываюсь на машину, соображая, не приханырился ли кто-нибудь в кустах и не подложат ли мне взрывающийся подарок, пока я буду шариться по дому. Вот изиотизм-то. Ты параноик Калинин, голимый просто, сдайся в дурку и отдохни. Дожил бля. Открываю калитку и прохожу по двору к дому, отчего-то радуясь, что дорожка вымощена плиткой, а не гравием и по ней не слышно шагов. Вглядываюсь в окна – не промелькнет ли тени, и тихо отмыкаю дверь. Подумав, оставляю ее пока не запертой и вхожу, ставлю сумку, оглядываюсь, привыкая к полумраку. В доме какие-то сумерки и тоскливо тихо. Собака. Мне нужна собака. Я думаю о ее мягких ушах, и становиться легче. Наливаю на кухне воды, подношу ко рту, но смотрю в стакан и отставляю. Сука, даже пить боязно, а из-под крана течет яд, не иначе, с местным-то водопроводом интересно, отравиться какой-нибудь кишечной инфекцией лучше, чем цианидом наемных убийц? Хотя кем я себя возомнил, что думаю о наемниках? Стою прислушиваясь, потом вздыхаю, убеждаясь в собственной глупости поведения и иду в просторную застекленную гостиную. Где-то здесь оставил хард с информацией, ищу его, оборачиваясь постоянно, принюхиваясь к воздуху, думая, что что-то не спокойно, наверное, совсем крыша поехала. Мысли о собаке помогают, представляю, как приведу ее сюда, и будет охранять, здоровая такая, теплая и мохнатая, спать со мной, воняя шерстью и облизывая во всякие неподходящие места и моменты. Нахожу в столе диск, достаю его и вижу журнал, открытый на фотографии Стрельского. Он так прочно в моей жизни, так естественно больно и тепло. Улыбаюсь, проводя пальцем по его футболке на фото, то ли она декоративно мятая, то ли он не понял, что ее надо гладить. Вспоминаю, как наш пиар-организатор Света ругала Егора за то, что тот не умеет завязывать галстук, и ей пришлось отрываться от контроля всего – на свете, чтобы нормально завязать ему «удавку» как говорил он для ебучей презентации. Потом в течение вечера я смотрел, как Стрельский постоянно поправляет тесный ворот и с тоской смотрит на часы, поводя широкими плечами в смокинге, мучаясь от неудобства и тоже улыбался, как сейчас. Налюбовавшись, вздыхаю и поднимаю голову, все еще улыбаясь, но перед глазами в дверном проеме как будто мелькает тень. Невысокая, похожая на собаку, или медведя. Вот же *****, я стискиваю зубы и стараюсь нормально дышать. Что же твориться-то? Может, дверь надо было запереть? Или наоборот я бы отрезал себе пути отступления? Собираюсь с силами и шагаю к коридору, оглядываясь на очертания мебели и предметов, какие-то посторонние как будто, не мои. Подбираюсь к коридору и выглядываю. Никого конечно. Просто крыша уже течет у тебя, чувак. Надо умыться что ли, загнать машину, сожрать хавку какую-нибудь и залечь спать, слишком много нервов в последнее время. Вспоминаю о Егоре, снова улыбаясь, хочется взять телефон и позвонить, пускай поржет, что ли надо мной, станет легче. Точно станет. Захожу в ванную и включаю свет, плещу в лицо, растирая воду, вспоминаю, как дрочили друг другу и уже просто широко улыбаюсь, смотря на свое отражение. Беру полотенце, вытираюсь им, вдыхая запах дома и чистоты, вешаю назад и смотрю в зеркало, за мной видна батарея, под ней что-то блестит. Что-то странное. Улыбка сползает с лица, и я оборачиваюсь. К трубе из стены пристегнута амбарным замком алюминиевая цепь. Кишки холодеют, я берусь за край раковины и выключаю свет, тихо выхожу, прохожу по коридору, поднимаю на плечо сумку и выхожу на крыльцо, резко закрывая за собой дверь, чувствуя, как стучит в голове кровь, и во рту металлический привкус, железная стружка от страха *****. Я оглядываюсь, подпирая спиной дверь, а потом просто бросаюсь к воротам, вылетаю за калитку и захлопываю ее, переводя дух, думая при этом, что что-то часто стал бегать.

Потом еще долго придирчиво осматриваю машину, землю вокруг и даже жесткий диск, который все же успел схватить, и осторожно еду на работу, подумать, что делать и кому звонить. Соображая как быть дальше и понимая еще, что хочется увидеть Егора, а еще лучше обнять. Я усмехаюсь и невольно улыбаюсь, чувствуя, как наворачиваются слезы.

Продолжение следует…