Фашисты над городом

    

      Бомбёжки города Горького описаны довольно подробно. Вплоть до живописания о том, как смеялись  и издевательски помахивали рукой немецкие лётчики, пролетая над площадью  Минина на «бреющем» полёте.  А вот что они бомбили и город, находящийся неподалеку от него,  Дзержинск рассказывается редко.  Может быть, потому, что доставалось Дзержинску всё же гораздо меньше, чем Горькому городу. Но и там работали важные для обороны заводы и их фашистам оставлять без внимания не было никакого резона.  Налёты немецкой авиации усилились после взятия  захватчиками города Орёл с его аэродромами  -  радиус действий её расширился и позволил вонзать бомбовые удары глубже в тело страны.
      Начинали немцы с разбрасывания над Дзержинском…листовок.  В них они аккуратно извещали:  бомбардировка города состоится такого-то числа в  такое-то время –«просим  мирное население города покинуть его и отойти на расстояние не менее полутора километров…» Эдакое «рыцарское джентльменство» - «забота», чтобы лишних жертв не было. (Такими показушно «вежливыми» фашисты были в 1941 году. А в 1943-м уже без всяких предупреждений ковровыми бомбёжками уничтожили сотни тысяч мирных жителей Сталинграда…)
        Слово своё немцы держали  пунктуально:  точно в назначенное время на город наваливался зловещий, вибрирующий гул  «Юнкерсов». В ответ дружно  рявкали зенитки, осыпая окрестности осколками разрывов своих снарядов. Как правило, налёты начинались ночью. Несмотря на тщательную, казалось бы, светомаскировку, вражеские лётчики видели город так хорошо, что, казалось, летали вдоль улиц между домами -  полёты на низкой высоте помогали им  спастись от огня зенитных орудий.  Над Дзержинском не было сбито ни одного вражеского самолёта. Правда, и особого ущерба городу эти самолёты не нанесли –  пытались бомбить заводы в окрестностях города, но мазали, высыпая свой боезапас куда попало.  Одна бомба разнесла в щепы здание детского садика, пустого в тот момент, и никто не пострадал.
          На листовки немецкие дзержинцы плевать хотели и из города не убегали. Предпочитали укрываться в «бомбоубежищах». Их приказано было городским начальством в обязательном порядке рыть в каждом дворе.  Почему-то считалось, вероятно, что немцы будут целить своими бомбами непременно точно в дома, и  уж в бомбоубежище никак не попадут, и в нём спокойно можно отсидеться. Само же укрытие от вражеских бомб представляло собой узкую яму, примерно в рост человека, перекрытую…деревянными жердями, засыпанными сверху слоем земли. Чтобы земля эта не сыпалась через щели на головы мирных дзержинцев, жерди  сверху выстилали… старыми газетами и листками ученических тетрадей. Ясное дело – такое укрытие  легко мог пробить даже небольшой осколок бомбы, зенитного снаряда или случайный кирпич. Прямое же попадание неизбежно превратило бы «убежище» в братскую могилу растерзанных тел.
           Но, тем не менее, по сигналу: зловещий голос по радио, монотонно повторявший «Граждане! Воздушная тревога!» и выматывающее душу завывание сирены, население хватало детей малых и заранее увязанное в узлы и мешки кое-какое имущество, и втискивалось в  это подручное «средство защиты»… Но не все. Некоторые предпочитали оставаться дома, уверенные, что немцам легче попасть бомбой во двор, чем в дом, и мирно спали, не обращая внимания ни на вой сирен, ни на хлопанье зениток.  Чаще всего это были  трудящиеся заводов, изрядно устававшие за рабочую смену.
       В «убежище» при свете зажжённых свечей, съёжившись, молчаливо сидели женщины и малые дети. Детям было скучно и не очень понятно, почему и зачем всем сидеть вот тут вот.  Начиналась возня, разговоры, плач и прочий шум. Его, бывало, прекращали грозным шиканьем:  «Да тише вы, окаянные! Вон немец услышит – у него в самолёте прибор звуколовный, и сбросит на вас свою бонбу».  Такая, значит, «звуколовная» техника предполагалась на немецких самолётах – на слух бомбить.
         Ближе к октябрю 1941 года Дзержинск заполнили  беженцы из Москвы. На рынке немедленно взлетели цены на продукты. В те годы слов «предприниматель»  и бизнесмен не существовало – тех, кто наживался на искусственном вздрючивании цен, называли  просто спекулянтами. Временами  доведённые крайней точки возмущения покупатели тех «бинесменов» были очень больно кулаками и ногами. При этом дежуривший на рынке постовой милиционер деликатно  отворачивался и происходившего вразумления «не видел».
         Настроения людей в то опасное и тревожное время были разные. В 41-м году ещё не знали, какое зло принесла на своих кровавых штыках  «цивилизованная нация».  Родители мои рассказывали, что некоторые их знакомые и соседи по дому откровенно ждали прихода немцев. И не скрывали этого – говорили вслух, уже не опасаясь никакого НКВД. В  город присылали по разнарядке семьи офицеров Красной армии, эвакуированные из областей, на которые надвигались орды фашистов.  Их распределяли по квартирам и одна из добрых соседок категорически заявила: «Семью командира Красной армии в свою квартиру не пушшу!» Кое-кто уже   грозил расправой своим недругам:  «Вот погодите – придут ужо немцы, они вам  покажут…»  В это время  солдаты и командиры  Красной армии, их  земляки,  сражались  и гибли на  фронтах, за то, чтобы фашисты никогда не приходили ни в Дзержинск, ни в другие города России…
         Широкая и раздольная площадь перед Московским вокзалом в  Горьком городе превратилась в огромный лагерь беженцев. Старики, женщины, дети, инвалиды… Из подручных, подножных и прочих более или менее подходящих материалов сооружали подобия палаток – укрывались в них от непогоды и ночного неуюта. Впрочем, и днём там  было не особенно  комфортно.   Автомашины  всех имеющихся марок и видов: автобусы, грузовики, легковушки, даже телеги с лошадями, забили  привокзальные улицы невпротык до единственного моста через Оку и сам мост.  Стояли без движения сутками, питаясь слухами и чем Бог послал – больше посылать было некому.  Осень, зима 1941 года…