Заклеймённые. Глава 2

      Марина проснулась оттого, что солнце светило ей прямо в лицо. Она вскочила и взглянула на дисплей своего мобильника. Так и есть, прошли почти сутки. Она судорожно проверила вызовы и сообщения на обоих телефонах, своём и Тофика Алиевича. Ничего. Даже странно. Ну вот, приехали, она сидит здесь с бабушкой, а там неизвестно что происходит! А где, кстати, Любовь Трофимовна?
          Пробежавшись по первому этажу, Марина обнаружила Любочку в кухне. Открыв нижний шкафчик под раковиной, неловко наклонившись, та шарила трясущимися руками в мусорном ведре и бормотала себе под нос:
     -Ничего не понимаю. Вазочка пуста, опять Вера переложила куда-то печенье. И холодильник переставила, не отыщешь. И конфет нет, и этого... как его... земфира...
          Услышав шаги, она подняла голову и застыла на полусогнутых ногах.
       -Вера? Где печенье? Я есть хочу, чаю хочу! Поставь чайник! А куда ты переставила туалет? Покажи, куда, я писать хочу!
       -Я не Вера, я Марина, - мягко произнесла молодая женщина, подходя к старухе.
    Верой звали приходящую домработницу, которая присматривала за хозяйством в Любочкиной квартире уже несколько лет.
          -Пойдёмте, я отведу вас в туалет, а потом мы попьём чаю.
         Пришлось не только отвести Любочку в туалет, но и спустить с неё трусы, усадить на унитаз, чтобы она не промахнулась, потом подтереть и одеть.
          «Ну и как я уйду?» - в ужасе подумала Марина.
     Она отвела Любочку в комнату, усадила в кресло подальше от окна, невзирая на жалобные просьбы, укутал в плед, снабдила кружкой чая и вазочкой с печеньем и забегала кругами по комнате.
        Что делать, что?! Попросить соседей? А они дома ли, и согласятся ли, и можно ли им доверять? Позвонить кому-нибудь из друзей и знакомых? Через них наверняка вычислят. Ч т о   д е л а т ь ?!!
          Проблему разрешила сама Любочка.
       -Вера? Тебе идти надо? Иди! Иди! Я уже сама здесь всё найду, я запомнила, куда ты переставила. Иди!
      Облегчённо вздохнув, Марина схватила свою сумку, ключи, оба мобильника (всё равно бабушка ими пользоваться не умеет), бросила на ходу:
          -Не беспокойтесь, я всё устрою!
     И вылетела пулей за дверь. Поёжившись от весенней прохлады, она вспомнила, что её кожаная куртка осталась в квартире Любочки в Москве. Ну ничего, подумала она, переживём. Заперев дверь дома, она пробралась между гор строительных материалов к калитке, вышла на улицу и порылась в связке ключей. Ничего подходящего не обнаружив, она с сомнением посмотрела на калитку, тщательно прикрыла её, чтобы та выглядела запертой, пожала плечами и огляделась.
          Улица была пустынна, типичная улица сельского населённого пункта: грунтовая дорога, заборы, сады, выглядывающие из крон деревьев треугольные крыши. Издалека доносился шум машин. Марина пошла на этот звук, довольно улыбаясь. Теперь она быстро доберётся до цивилизации и в самом скором времени отыщет всё, что нужно.
      Марина не подумала о том, что послушалась человека, не совсем отвечающего за свои слова. Что Любовь Трофимовна через пять минут не вспомнит ни о том, где что находится на новом месте, ни о том, что именно она только что сказала.

                *  *  *

          Солнечный свет был далеко, где-то в другом конце комнаты, но словно в другом конце галактики. Солнечный свет был далеко и не виден почти полностью отказавшим глазам, свежий воздух был далеко, за запертым окном, и звуки жизни были далеко, за стенами дома. Густой сумрак и тишина давили, заставляли задыхаться. Любочка была уверена, что ей немного осталось. Эта мысль казалась ужасной, но привычной. Если бы можно было поспорить со временем, она бы это сделала, но способа ещё не изобрели.
          -Где радио? Почему оно молчит? Вера опять включить забыла?
          Ворча, Любочка выползла из кресла и из-под пледа и побрела по комнате, вытянув перед собой трясущиеся руки. И, как ни странно, безошибочно нашарила на обычном месте в большем углу телевизор и музыкальный центр. Надавила посильнее на какую-то кнопку.
          -Всё будет обалденно,
          И не о чем скорбеть!
          В день надо непременно
          Сто сорок раз пропеть
          О том, что всё отменно,
          Всё просто офигенно,
          Всё ништяк!
     Бодро грянувший голос больно ударил по ушам, так что Любочка, вздрогнув, тут же выключила его. Но песня привязалась. Слабо засмеявшись, Любочка пошаркала дальше, дребезжащим голоском еле слышно скандируя:
          -Всё бу-дет о-бал-ден-но...
      В коридоре она остановилась, обнаружив, что забыла, зачем шла. Но, поскольку от движения почувствовала себя чуть-чуть лучше, пошла дальше, решив, что цель следования припомнится по ходу дела. Руки, пергаментно шурша, двигались по стене, ноги худо-бедно поспевали за ними... В стене внезапно обнаружилась дверь, и Любочка открыла её, а когда вошла и ощупала помаленьку всё, что здесь находилось, поняла, что это душ.
          Она тут же захотела помыться. Душ был удобным для неё, не с ванной, а с поддоном, низкий бортик которого позволял вылезти, ослабев от тёплой воды, даже такому немощному существу, как она. На полочке нашлось мыло, необычное, узенькое, длинненькое, как те дорогие автомобили, в которых ей ни разу не пришлось прокатиться. Это было мыло «Camay», один из символов хорошей жизни. Оно чужое, конечно, но хозяева мыла простят умирающей старухе. На тот свет надо отправляться чистым, не правда ли? А умереть, так и не попробовав душистую прелесть, на которую всегда жалела денег, предпочитая их тратить на детей, было бы обидно.
     Разорванная кое-как обёртка спланировала на мокрый пол вместе с рубашкой, в поддон полилась горячая вода. Любочка неуверенно шагнула под восхитительно согревающие струи с куском мыла в руке, какое ей давно хотелось попробовать, и задумалась, забыв задёрнуть полиэтиленовую занавеску.
        Она очень любила всякие изысканные мелочи, но мало что могла себе позволить как в юности, так и далее... Неловки повозив душистым бруском по худым рукам, она вскоре забыла о нём и надолго задумалась, вспоминая...

                *  *  *

          Проснулась Любочка, как всегда, рано. Очень не хотелось вылезать из-под ватного одеяла в знобкий утренний полумрак, но она позволила себе понежиться только минуты две, не более. Серая холодная мга клубилась за маленькими запылёнными окнами деревянного дома на окраине городка, а угли в печи никак не хотели раздуваться. Следовало приготовить еду для себя и маленькой сестрёнки, да поспешать, чтобы не опоздать на дежурство. Любочка работала санитаркой в госпитале, и были они с сестрёнкой почти что сироты: отец, в самом начале войны мобилизованный на фронт, так и не прислал оттуда ни единой весточки, и неизвестно было, где он и что с ним. «Похоронки» тоже не приходило, одно это и утешало, позволяя надеяться. Мать же, копая по трудповинности окопы, простудилась, слегла и ещё в начале осени померла от воспаления лёгких.
          Десятилетняя сестрёнка, Зинка-корзинка, вроде бы уже всё понимала, но упрямо не хотела верить в плохое, во сне плакала и звала мать, а наяву боялась оставаться одна во время Любочкиных дежурств. Приходилось, уходя, уговаривать, обещать принести что-нибудь вкусное или интересное. А что принесёшь? Но сестрёнка радовалась и кусочку сахара, и бумажной куколке, и пузырьку из-под лекарств.
          Вот и сейчас, поедая картошку, сваренную в мундире, и роняя кожуру мимо стола на пол, Зинка тёрлась головой о Любочкино плечо и мурлыкала, подражая котёнку, ласкалась, упрашивая Любушку-голубушку принести конфетку. И Любочка обещала непременно что-нибудь да принести.
          Тикали старенькие ходики на стене, привычно отмеряя время. Бросив взгляд на часы, Любочка торопливо натянула сапоги, надела ватную телогрейку и повязалась платочком, кокетливо выпустив из-под него белокурую прядку волос. Как большинство молоденьких девушек, она очень хотела нравиться, но нарядных вещей у неё почти не было, только этот шёлковый платочек да ещё мамины серебряные серёжки с жемчужинками, сильно потемневшие. Наступят настоящие холода – придётся укутывать голову тёплой неказистой шалью...
       Чмокнув сестрёнку в щёчку и наказав ей быть умницей, Любочка выскочила в сени, оттуда – на улицу и побежала знакомой дорогой к школе, где недавно и сама училась, и где теперь размещался госпиталь.
          Тонкий стеклянный ледок на лужах хрустел под ногами, с неба сыпался реденький дождь со снегом, но в телогрейке было тепло и школа находилась недалеко.
    Вскоре одноэтажные деревянные дома пригорода уступили место роскошным каменным двух- и даже трёхэтажным зданиям, с лепниной по карнизам, с ажурными балконами.
          На одном из балконов трепыхались какие-то белые тряпки, скатёрки либо простыни, и Любочка подивилась про себя бестолковости хозяйки – виданное ли дело: сушить выстиранное бельё на улице в осеннюю непогодь? Или со вчерашнего вечера не сняли, понадеялись на хорошую погоду, ан тут-то дождик и зарядил? Простынки вяло встопорщивались под несильным ветром.
         Под балконом что-то белело. Любочка подошла поближе. На мокрой земле валялись сандалики, крошечные, не на ребёнка даже, на куклу. Любочка обрадовалась, вот как славно, теперь будет что сестрёнке подарить! Она достала из кармана носовой платок и подняла им сандалики. В госпитале её приучили соблюдать стерильность, а тут вещь на грязной земле валялась, нельзя её сразу давать ребёнку, да и самой лучше голыми руками не хватать, а сперва помыть. Она удивилась про себя необычности материала – что-то похожее на резину, только белое, странно пахнущее.
          Проезжавшая мимо «эмка» окатила Любочку водой из лужи. Любочка, вздрогнув, выронила сандалики, бросила вполголоса пару «ласковых» недотёпе-шофёру и нагнулась, чтобы подобрать игрушку и стереть грязь с одежды.
          Из «эмки» вышел статный офицер в парадной форме.
         -Девушка! Красавица! Я вас очень прошу, даже умоляю! Отдайте мне       э т о! Мне надо послать домой посылку, жене с ребёнком! Ребёнок очень болен, возможно, это будет для него последняя радость! А вам я могу взамен подарить другие вещи, вот такие!
          И он достал из вещмешка кусок душистого мыла и кулёчек конфет.
        Офицер смотрел так открыто, ласково и умоляюще, что Любочка не смогла ему отказать в столь незначительной просьбе, тем более ради умирающего ребёнка. К тому же мыло и конфеты являлись более чем удовлетворительной компенсацией. Офицер забрал сандалики вместе с Любочкиным носовым платком, сел в машину и очень быстро укатил, а Любочка побежала дальше, куда более обрадованная. Ещё бы, целое богатство – полновесный кусок невероятно душистого мыла и невиданно большой кулёк конфет!
        В госпиталь она вбежала, напевая. Перво-наперво надлежало вымыть полы в офицерской палате, потом натаскать воды на кухню, потом... Дел было много, знай поспешай! Она и спешила, трудясь добросовестно и тщательно, как привыкла. Тем более, что ей помогали. Дядя Фёдор, пожилой, лет за сорок, солдат, раненый в бедро, относился к Любочке с бережной симпатией, как к дочери. Он требовал, чтобы она ни в коем случае не таскала сама ни дрова, ни воду, потому что ей «ещё рожать», и заставлял легко раненых ходячих молодых солдат помогать ей в этом. А если никого из солдат не случалось поблизости, ей помогал глухонемой истопник Колька, которого не взяли на фронт, хотя он отчаянно просился...

                *  *  *

          Марина то и дело смотрелась в зеркальце, подходила ко всем витринам, проверяя, нет ли за ней «хвоста», не решаясь оглядываться откровенно. Вроде бы никто её не преследовал.
          Вначале она решила направиться к знакомому участковому, чтобы тот хотя бы что-нибудь посоветовал, а то и связями помог. Про Павла Петровича всем было известно, что он молодой да ранний. А к Марине он был давно неравнодушен, так что, глядишь, с его помощью всё и образуется...
          Павел Петрович ей обрадовался и впустил в свой кабинет без очереди.
          -Заходи, дорогая, заходи! Как поживаешь, что делаешь сегодня вечером?
          Вопрос был традиционным, и обычным бывал Маринин ответ о полной её занятости на сегодня, но сейчас она медлила, и тут он к ней присмотрелся.
          -Что случилось, кто тебя обидел?
          -Не меня, бабушку Любу! – внезапно разревелась Марина.
          -Бабушку Любу? – вмиг похолодели глаза у Павла Петровича. – Быстро рассказывай!
          Марина захлёбывалась слезами, но при этом рассказала действительно быстро. И реакция на её рассказ обычного, довольно молодого, полнеющего и слегка лысоватого участкового поразила её настолько, что у неё даже слёзы высохли в одно мгновение.
          -Сейчас приедут... гм... охрана, - быстро и зло сказал Павел Петрович, - заберём бабушку, водворим в родные стены, которые, как известно, помогают, и всё будет в порядке, никто на вас не нападает, нечего сходить с ума и творить глупости, этак и уморить старушку можно подобными эскападами! И не спорь!
       Марина не спорила. Она молча в недоумении смотрела на Павла Петровича. Что он несёт?! Можно подумать, он – заодно с бандитами!
          -Сиди здесь, скоро приду! – бросил Павел Петрович, быстро вышел и... запер кабинет снаружи.
          Несколько секунд Марина сидела неподвижно, оцепенело глядя на дверь. Да что же это такое? Что за всеобщий заговор? Они что – все поголовно заодно с мафией? А на окнах решётки – не выскочишь!
        В коридоре Павел Петрович спешно звонил кому-то по мобильному и говорил что-то странное:
        -Зет-два у меня в кабинете... Да, жду... Хорошо, встречу машину, непонятно только, зачем... Нет, никуда не денется, заперта...
          Он быстро вышел на улицу и остановился у подъезда. Очередь снаружи нервно зароптала.
          - А потом приёмные часы закончатся, и скажут приходить в следующий раз, а я тут уже два часа сижу! Безобразие! Молодой человек, а может, вы нас всё-таки примете?
         В замке неожиданно повернулся ключ, и вошёл Вадим, стажёр-практикант и будущий напарник Павла Петровича.
          -О, Марина, привет! Что это тебя заперли?
          Марину он хорошо знал, они были соседями по подъезду.
          -Машинально, должно быть, - каким-то чудом нашлась Марина. – Ну да ладно, мне не к спеху, а Павел Петрович занят, так что я пока пойду, потом зайду ещё сегодня.
          Она быстро выскочила из кабинета, пока Вадик не вздумал спросить, что это у неё с лицом и какие неприятности решили свалиться именно на её голову. Выходить из подъезда было нельзя. Марина на подгибающихся ногах, стараясь ступать тихо, побежала вверх по лестнице, забыв про лифт. Позвонить в какую-нибудь из квартир? Даже если удастся уговорить хозяев впустить незнакомую девицу, то квартиры могут начать обыскивать, и хозяева тут же выдадут её с испугу или из соображений лояльности к силовым структурам.
       Поднявшись на верхний этаж, Марина увидела лестницу на чердак. Наверняка заперт, подумала она, но всё равно полезла. Дыхание сбивалось, пальцы норовили разжаться на перекладинах, сапожки скользили. Дверь, как ни удивительно, оказалась не заперта и даже открылась бесшумно.
          И что мне это даст? – продолжала нервничать Марина. Соединён ли чердак с другими подъездами? И почему ей раньше никогда не приходило в голову этим интересоваться? Заперты ли выходы с чердака в другие подъезды? А успеет ли она прежде, чем её схватят?
          Ей повезло. Чердак был общим, и люк, ведущий в крайний подъезд, оказался не заперт, и Марина даже не вывозилась в пыли, поскольку на чердаке было удивительно чисто. Она вышла на улицу, прикрываясь выступом стены у подъезда, бочком-бочком по стеночке отодвинулась за угол дома и бросилась бежать на цыпочках, чтобы не стучать каблуками. Её ноги, привычные к танцевальным па, запросто перенесли такое неожиданное упражнение. Выскочив на улицу, поймала такси, назвала первую попавшуюся улицу и стала думать, к кому ещё она может обратиться. Кто из её многочисленных поклонников наиболее влиятелен? Потом до неё дошло, чей адрес она только что машинально назвала шофёру. Ну конечно, Витька-Жердь, солнцевский браток!
          Не хотелось к нему обращаться, но сейчас явно крайний случай, а чем придётся с ним расплатиться, видно будет, до этого ещё дожить надо.
      Витька-Жердь или Бройлер (второе прозвище он не любил, считая унизительным), а по паспорту Виктор Цыплаков, жил недалеко от станции метро «Юго-Западная» в квартире своей гражданской жены Надежды. Марину он постоянно уговаривал стать его любовницей и обещал защиту от обидчиков, если таковые появятся. Надежда к Марининым визитам относилась спокойно и даже однажды сказала:
          -Ну и дала бы ему, раз он хочет. Убудет от тебя, что ли? Не девочка же.
          Наверно, Надька просто хочет сплавить мужика, который пьёт и нигде не работает, сидит на её шее, решила тогда Марина. Выгнать-то опасно, браток всё же, хоть и мелкая сошка, а вот если бы к другой бабе ушёл как бы сам...

                ---   ---   ---

          Открыв дверь и увидев Марину, Витька расплылся в улыбке, обнажившей чернеющие зубы.
      -О, какие гости! Заходи, Маринчик, заходи! Чай пить будем, говорить будем!
          Он переступил крупными ножищами, за которые и получил своё второе прозвище, пригнулся, чтобы не зацепить головой люстру, и, вспомнив о хороших манерах, протянул руку к Марининому пальто.
          -Поговорим-поговорим, - нервно проворчала Марина и, не сдержавшись, выпалила: - Витя, меня обижают! Кто-то из ваших!
          Она решила всё выяснить, не отходя далеко от двери.
          -Обижают? Кто? Разберёмся!
     Витька напыжился, пригладил редеющие волосы на некрупной голове, расправил узкие плечи.
         -Ты помнишь, что у меня обрез есть? Кто обидел, как, когда? Рассказывай!
         -Точнее, обижают меня и бабушку Любу, ты её знаешь.
    И Марина коротко рассказала о произошедшем, опустив эпизод с участковым.
          Витька заметно поскучнел, подумал недолго, помотал головой.
          -Нет, ничего не выйдет. Вот тут я тебе ничем не помогу. Те ребята мне не по зубам, извини. Лучше к ментам обратись или к тем, кто покруче. Кто-нибудь из ФСБ у тебя есть? Я тут бессилен, обратись к кому-нибудь ещё, а так, если что, заходи, да и просто так заходи... А то останься, чаю попей.
       Витька всё бормотал и бормотал, пока Марина открывала дверь и выходила на лестничную площадку. Оглянувшись, она увидела, что из кухни выглянула Надька, молча кивнула ей и скрылась снова.

                *  *  *

          Деньги следовало беречь, поэтому Марина не стала снова ловить такси. Идя к автобусной остановке, она перебирала в голове кандидатуры.
       «Кто-нибудь из ФСБ» среди её знакомых и даже по большому счёту поклонников был – компьютерщик, правда, но это неважно, в делах-то специфических всё равно разбирается и подсказать может, вот только не среагирует ли и он так же, как участковый? Если да, то от него будет удрать посложнее. Хотя и от участкового-то она не сама удрала, повезло, практикант глупый помог, сам того не подозревая.
     Вспомнив про двоих недавно появившихся воздыхателей, Марина заколебалась. Кто из них сможет помочь быстрее, эффективнее, наверняка и при этом не испугается? Иностранец хоть и журналист, и профессор чего-то там, и со связями, и сам накачан и тренирован, но в нашей обстановке разбирается не ахти как, так что Вилли отпадает, хотя и соблазнительно к нему обратиться, уж очень умён, и уверенностью западного успешного человека от него так и веет.
        Остаётся Арни. Странный парень и, похоже, не очень много может, приехал недавно, связей никаких, но отзывчив и глаза у него хорошие. И машина есть, в крайнем случае, в Прибалтику увезёт, кажется, он именно оттуда. Он, как ни странно, скорее друг, чем поклонник, но в таких вот случаях это даже лучше.
          Она вспомнила, как познакомилась с ним недели две назад...

                *  *  *

          Возвращаясь из поездки по памятным местам Любови Трофимовны в дальнем Подмосковье, Марина клевала носом в пригородном автобусе, сидя у окна, но вмиг проснулась, увидев, как на остановке возле одного из посёлков в автобус влез очень красивый парень, одетый с иголочки в светлый спортивный костюм. У него были необычного оттенка платиновые волосы, классические, прямо-таки античные черты лица и статная фигура с прекрасной осанкой. Но главное – у него были очень хорошие глаза, не холодные, не злые, не циничные, что – редкость в наше время.
          Интересно, подумала Марина, к кому он тут приезжал, кому повезло с таким родственником? За плечами у него болтался полупустой рюкзак, значит, привёз кому-то гостинцы.
          Парень сел у окна, устало привалился плечом к стеклу и прикрыл глаза. Но Марина, не отрываясь, смотрела на него, и он в конце концов поднял голову и тоже посмотрел на неё, а потом и заговорил с ней. У него оказался очень приятный, звучный голос, что тоже редкость.
          -Простите, не могли бы вы мне помочь?
          Говорил он с заметным акцентом, вроде прибалтийского.
          -А что у вас случилось? – охотно отозвалась Марина.
      -Понимаете, я давно не бывал в этих местах, а мне надо найти одного человека, близкого человека..., – он заговорил горячо и быстро, но вдруг запнулся и с усилием добавил: - ...бабушку. Она жила здесь во время войны, но потом куда-то уехала, и никто не знает, не помнит... У меня есть её... телефон. Но она... плохо слышит и плохо понимает. Поэтому не может объяснить мне, куда они переехали, где находятся. Засечь её... телефон я тоже не могу, помехи.
       В недоумении Марина пожала плечами. То, что он говорил, казалось немного странным.
          -Адресное бюро, - наконец выдала она. – Общество по поиску пропавших без вести во время Великой Отечественной войны, в горячих точках и так далее.
          -Если я не успею её найти, и она умрёт, я никому этого не прощу, ни себе, ни другим, - пробормотал молодой человек, приведя Марину в ещё большее недоумение.
          Впрочем, он ей очень понравился, невзирая на все странности, так что она быстренько продиктовала ему из своей записной книжки координаты и адресного бюро, и Общества по поиску пропавших без вести, и свой телефон, и выпросила номер его телефона, дескать, на всякий случай.
          На днях он звонил ей и с отчаянием сообщил, что ни в адресном бюро, ни в Обществе ему почему-то не помогли, зато настоятельно вознамерились узнать, кто интересуется данной гражданкой. Это было странно. Когда Марина не так давно разыскивала школьную подругу, вышедшую замуж в другой город, у неё никто не интересовался, кем она приходится разыскиваемой даме и зачем ей надо эту даму найти. Марина больше ничем помочь ему не смогла, а вот теперь ей потребовалась помощь от него.

                *  *  *

      Он согласился встретиться и поехать к Любови Трофимовне, даже не задавая особых вопросов. Надо бы, конечно, позвонить Тофику Алиевичу, а то от него ни слуху, ни духу, хотя бы сообщить, с кем, куда и зачем они уехали, но это, в общем, не к спеху. Главное, Арни обещал знакомого врача и убежище на крайний случай, и даже сам, как он выразился, немного учился медицинской науке.
          Вот только его душевное состояние внушало Марине некоторую тревогу. Был он подавлен, если не сказать, в отчаянии, рассеян, один раз чуть не врезался во встречный грузовик.
        -У... бабушки... телефон... уже не отвечает. Может, пока я тут езжу, она где-то умирает, а я ничего не могу сделать!
        Марина только молча тихонько погладила его по плечу. Чем она могла помочь? Разве что развлечь и отвлечь разговором.
       -Я вот тоже искала разных знакомых из прошлого, только не моего, а близкой подруги...
          И она принялась вспоминать эпизоды своей поездки, что-то из рассказов Любочки о её военном прошлом, её односельчанах, её детях... Где-то посреди разговора, когда Марина пыталась описать особенно ярко всплывшую в памяти картинку, Арни вдруг заметно ожил, попросил вспоминать и далее, особенно о Любочке, и внезапно начал гнать авто на максимальной скорости.
          В ответ на Маринин удивлённый взгляд он достал из кармана коробочку навороченного мобильника.
          -Слышали, как он пискнул? Теперь я знаю, где... бабушка! Я всё успею, мы всё сделаем, всё будет хорошо!
          Марина не слышала никакого писка и уверенности в том, что всё будет так уж хорошо, не разделяла, но возражать не стала.

                *  *  *

         К дому подъезжали осторожно, сперва не один раз убедились в отсутствии «хвоста», и машину оставили на соседней улице, а к калитке пошли пешком.
          Возле помойки ошивался молоденький и щуплый то ли хиппи, то ли панк, то ли бомж, в драных джинсах, лохматый, чумазый. Он безразлично покосился на них. Больше никого подозрительного не наблюдалось, было безлюдно, тихо, даже собаки не лаяли.
          Марина уже успокоилась и смотрела только вперёд, туда, где стоял дом с ожидавшей в нём Любочкой.
      Внезапно из ворот, мимо которых они проходили, выскочили четверо бритоголовых мужчин в чёрной коже и загородили дорогу. Они разговаривали между собой и заступили путь будто случайно. Марина решила просто молча их обойти, схватила Арни за руку и перешла на бег, но им всё равно снова загородили дорогу.
          -Не спеши, крошка, мы хотим с тобой познакомиться.
          -А я не хочу, - отрезала Марина, но тут её схватили, точнее, схватил один, а остальные трое внезапно набросились на Арни. Тот, что схватил Марину, тут же отшвырнул её в сторону и присоединился к тем троим.
       Марина упала на газон, больно ударилась локтями о корни деревьев и бетонную плиту, содержащую в себе трубу сточной канавы, зашипела сквозь зубы и не сразу смогла встать. В чёрно-кожаной толчее замелькала синяя джинса. Парень-бомж ловко раскидывал бритоголовых. Арни вырвался было из свалки, но тут же вернулся туда снова, чтобы помочь своему защитнику.
          -Беги, дурак! – заорал ему панк. – Хватай свою девку и беги!
       Его свалили на землю и начали пинать так жестоко, что Марина оцепенела с широко открытыми глазами.
       Арни подхватил её с газона, бросился обратно к своей машине, впихнул Марину на заднее сиденье, прыгнул за руль и с визгом гравия сорвал автомобиль с места.
          -Который дом?! – крикнул он Марине, она показала рукой, молча резко выкинув её в нужном направлении, заразившись настроением боя. Арни остановил машину возле нужного дома так круто, что она пошла юзом, бросился к дому, вышиб дверь плечом, не дожидаясь от Марины ключей, и принялся бегом обыскивать комнаты одну за другой.
          Любочку он нашёл в душевой, лежащей на полу в луже воды. Он узнал её, несмотря на вид, узнал по ауре. Она была в сознании и что-то бормотала, но подняться на ноги даже не пыталась. Нагая, иссохшая, словно мумия, с остатками белого пуха на голове, почти безумная. Такой ли он думал найти её? Конечно, он знал, что она уже стара, и потому спешил. Но такое?! И всё же главное, что она жива, что он успел. Он выхватил аптечку из внутреннего кармана комбинезона и прицепил к её левому плечу, потом завернул в первую попавшуюся тряпку, подхватил на руки мокрое, едва живое и невесомое от старости существо и бегом вынес из дома.
          Сунув Любочку на колени не знающей, что и думать, Марине на заднем сидении, он снова прыгнул за руль, резко развернул машину и погнал прямо на чёрно-кожаную кучу малу, в глубине которой уже не шевелился молодой панк. Бритоголовые мгновенно разбежались, бросив его лежащим в грязи и крови. Возможно, он всё же был ещё жив. Арни втащил его в машину и погнал авто дальше на максимальной скорости.

                ---   ---   ---

          Марина не знала, что и думать. Любочка спала у неё на руках, ровно дыша, тело её неожиданно потяжелело, но не так, как тяжелеет тело мёртвого, оставленное душой, а так, как тяжелеет тело набегавшегося за день и после этого плотно пообедавшего ребёнка. Тяжесть ощущалась живой и приятной. Молодой панк стонал на полу автомобиля, Марина сдвинула ноги, как могла, чтобы он там поместился. Арни прицепил ему на руку какую-то странную коробочку, и кровь у раненого постепенно перестала течь.
          У Марины в голове вертелось множество вопросов, но Арни так гнал машину, что она не решалась его отвлекать. Только однажды быстро спросила:
          -Куда мы едем?
          И последовал, на её взгляд, совершенно дикий ответ:
          -В Митькин лес. От этого зависит её жизнь.
        Кого «её», Марина поняла. Не поняла только, зачем для этого надо мчаться в лес. Там что – секретная военная часть с высококлассными медиками? Или самолёт-госпиталь? Её бы сейчас ничто не удивило. Она вздохнула. Не хочет он прямо объяснять – и не надо. Пока.

                *  *  *

      Но им не дали даже выехать из посёлка.
     Те же бритоголовые молодчики в чёрных кожанах настигли их на окраине на нескольких машинах, обогнали, окружили и вынудили остановиться.
     Один из них высунулся из окна своего авто и проорал злорадно:
   -Сопротивляться не советую! Вам придётся проследовать с нами! С вами желает поговорить Николай Гансович!
   -Кто?! - ошеломлённая Марина спросила чисто машинально, вовсе не надеясь, что ей кто-нибудь захочет и сможет объяснить.
     Но ей ответил напряжённым и ломким от боли голосом избитый панк с пола автомобиля:
     -Лярдковский. Депутат.
     И Марина неожиданно узнала этот голос, показавшийся ей смутно знакомым во время драки возле дачи Тофика Алиевича.
     Грязным, избитым до полусмерти бродягой оказался Вилли.
     -Нам придётся проехать с ними. За Любочку не бойся, она выдержит. Давай-давай, Ярне, рули, потому что ещё одного побоища я пока что выдержать не в состоянии...