Глава 7, повесть

              Глава 7.               

           Я плыл дальше. Путь до заплоты был знаком. По перекату лодка прошла, как зимой на лыжах с горы, быстро, совсем незаметно добрался до перекрытия. Все спало. На заплоту набегала вода, чистая уходила под бревна, поверхностная задерживалась, толпилась и сталкивалась вправо, к берегу. Густая трава уже не могла закрыть того, что приносила река. Белая пена с желтыми макушками нарастала, как грибы на навозе, росла, росла и падала, сгнив ни для кого. Чем ниже по реке, тем больше топляков. Они, как местные айсберги, подкарауливают лодку с мотором, просто лодку с веслами, нарушают жизнь подводной растительности и рыб.

          Снова тишина, только шуршат сине-зеленые стрекозы и метров на триста - прямой канал реки без видимых перепадов. Однообразие. И когда перед глазами появился крутой глинистый берег, я вспомнил реку Серьгу на Урале. Крутые повороты, перекаты, скалы, выветренные известняки делали путешествие незаметным.

          Бросаю весло. Падаю на спину. Смотрю вверх. В памяти выплывают картины черного усеянного звездами неба, где-то в ущелье на северном Тянь-Шане, метели на Косьвинском Камне, всплески моря под Аккерманом. Но мерный, мирный стук молотка о наковальню поднимает меня. Лодку уже давно развернуло течением. Стук молотка оказался сзади. Я развернул лодку. На высоком берегу сидел, склонившись над чурбаком, мужчина и мирно стучал. Этот звук разлетался на всю округу, как стук настенных часов.

          Крестьянин меня не заметил. Я проплыл мимо небольшой деревни без остановки. Пустынна и одинока река до Вильдория. Люди в этих местах появились в последние годы, селились по нужде и легко покидали эти места.

          За поворотом мелькнули темно-зеленые вершины тополей. Я обрадовался - люди. Лодка поплыла быстрей. По косогору строгим квадратом, примерно сто-на-сто метров, расположились ровные, как гвардейцы на смотру, тополя. Я причалил. Толстые, почти в обхват, деревья стояли вдоль реки. Они, как магнит, притягивают к себе. Тополя посажены людьми и для людей. Я подхожу к одному, другому, хлопаю ладонью по шершавой коре, как хлопают по плечу давно не виданного друга. Иду по этой алее вправо в сторону поселка. Деревья под прямым углом поворачивают вверх по косогору. Иду вдоль тополей, как генерал на параде. И в ответ слышу только шелест листвы.

          Деревня пуста. Дома без мужской хозяйской руки и от времени ссохлись, сгорбились, осели в землю. Из разбитых окон и дверей, как из нечищеного рта, исходил запах погребов. Заросли кипрея      прикрывают черноту покинутого жилья.

          Я возвращаюсь к тополям, вхожу в этот зеленый квадрат, смотрю в небо, куда устремились вершины деревьев. Там тоже безмолвие. Спускаюсь по косогору к реке. Тишина в когда-то шумном месте. Снова хлопаю по шершавой коре, но меня преследует сострадание к этим посаженным человеком тополям, выросшим для него и покинутым им.

          Я плыву, река делает поворот - и снова эти тополя. В памяти всплывает рассказ С. Никитина о том, как переживает Еремей о своей Северке.  Не может того быть, чтобы человек забыл о своем труде, о своем дереве. Жизнь разбросала всех от этого места далеко и близко. Но все равно кто-нибудь вспомнит: «А вот у нас в деревне поляна для игр была обсажена тополями». И вздохнет.

          А здесь, на этом месте, была просто высылка. Здесь жили сосланные «враги власти». Как только ослаб контроль, так сразу все покинули эти глухие места. Чего же добились власти, творя такую политику? Ничего. Обеднены, разбиты те края, откуда людей изгнали, и отсюда они ушли, оставив результаты своего немилого труда. Сломаны судьбы, людские, восторжествовали злоба и недоверие. - Уничтожение духовности, корней русского общества. Деревня основа пополнения городского населения - поражена вирусом недоверия к власти. Это так просто не проходит.

         Я приплыл в Вильдорие. Надо выходить к людям. Оставляю лодку на берегу навсегда. Кто-нибудь подберет. Но как выехать отсюда? Транспорта нет. Только есть слухи, что из тайги должен вернуться ЗИЛ, который пошел за погибшим в лесу человеком. Группа молодых людей тоже ждет машину, но, когда она пришла, ехать в ней они отказались. Все, что осталось от человека, это запах. Я становлюсь в кузове у самой кабины, когда транспорт движется, запах уходит, но на всех ямах и выбоинах, а их много, запах настигает. Был человек, и нет, все его проблемы остались с ним.
         Терплю до Ношуля.