УФ из городских подвалов. Часть четвертая

                «Все тайное…» или думай своей головой.

      Прошла долгая, бесконечно долгая минута…
- И кому из вас только мысль такая в голову пришла?..
- Ну... я не знаю… - Пик был подавлен и сидел, грустно понурив голову, на своей кроватке.
      Он точно знал, что это Клац предложил «полакомиться сухариками, пока никто не видит», но выдавать друга не хотелось…  И смотреть на маму было больно.  От всего этого в душе возникло странное чувство, когда обижаешься на всех, хотя, вроде бы, и не за что, а, главное, обижаешься на самого себя. Пик уже и сам не рад был, что так вышло. Радость попробовать что-то запретное, от которой становится щекотно в животе, захлестнула его, и забылось все, чему учила мама. К тому же откуда-то была уверенность, что никто никогда не узнает об этом, но, как говорится, все тайное рано или поздно, становится явным! Особенно если воруешь у дедушки Зубоскала!
      Если честно, Зубоскала никто особенно-то не любил, потому что дед он был вредненький и злобный, но зажиточный, поэтому время от времени все с поклоном ходили к нему. Но кроме того он был еще и хитрый дед! Поэтому, когда заметил, что кто-то бывает в его отсутствие дома, сделал вот как… В один из дней пошел в свое обычное время на прогулку, только в этот раз как-то особенно яростно кряхтел и поскрипывал зубами, и все бурчал себе под нос: «Я вам, мышины сыны! Я вам!».
     Сам же притаился на Мышиной Горе, откуда хорошо виден его дом, и очень даже распрекрасно рассмотрел  своих тайных гостей, которые повадились ходить к нему уже почти каждый день! Любой другой взрослый поймал бы воришек и потолковал с ними, или пожаловался их родителям, в крайнем случае, но только не дед Зубоскал. Он сделал по-другому.
Под видом митинга в поддержку оппозиции существующей власти и авторитарному режиму правления Дюжемудра Мышалыча он собрал с десяток самых недовольных и ворчливых мышей города, а также пригласил и самого Дюжемудра Мышалыча. И устроил это все… Да-да, все на той же на той же Мышиной Горе! Что случилось дальше можно догадаться: все собравшиеся своими глазами видели, как Пик и сын Главного Мыша Клац, озираясь по сторонам, вошли в дом Зубоскала, и, как спустя какое-то время, убегали оттуда, облизывая свои довольные серые мордочки.
     К концу дня о случившемся говорил весь мышиный город. Каково было родителям друзей узнать, что их любимые чада, на самом деле злобные, неуловимые воры-рецидивисты, лучше не знать; каково же было друзьям, когда родители вернулись домой, лучше не говорить…
    Но прошел день, за ним другой, страсти поутихли.  А вот отношения у Пика с мамой как-то не очень ладились. Каждый вечер она по-прежнему приносила Пику еду, по-прежнему звала ужинать, по-прежнему укрывала одеяльцем на ночь… Но все-таки что-то было не так. Пик не понимал, что не так, но совершенно безошибочно чувствовал это. И звала к ужину мама как-то не так: сухо, неласково, не глядя в его сторону; одеяльцем укрывала не так, как раньше; больше не целовала на ночь и не желала приятных снов, а лишь говорила: «Спокойной ночи, Пик». Вообще все стало как-то не так. А главное, мама все время молчала, молчала…
Уж как только ни старался бедный мышонок задобрить маму: и дома помогал убираться, и мусор выносил. Однажды даже посуду попробовал вымыть – разбил тарелку и любимую мамину чашку – на том и успокоился. «Да, делать нечего, - думал Пик,- хочешь или нет, а серьезного разговора избежать не удастся»!

- Мам, ну прости меня, а?! – как можно жалобней сказал Пик, когда мама пришла домой, - ну я так больше не буду, честно-пречестно, а?
- Не будешь? – сурово ответила мама, - а каково мне теперь ходить по городу и слышать за спиной:  «Смотри, это мама воришки-Пика пошла! И как не стыдно мышам в глаза-то смотреть! Ну и молодежь пошла – у стариков последние крошки отнимают!»
- Мам, а ты скажи им, что я так больше не буду.  И, вообще, не последние они у него - там еще и на завтра было, и на послезавтра…
- Нет, у меня это просто в голове не укладывается! Мой сын – воришка!  Пик, как ты мог! Всю жизнь я учила тебя, что такое хорошо, что такое плохо – и что?! Мой сын ворует хлебные крошки! И у кого – у старого дедушки Зубоскала! Мама Мышарилла обессиленно опустилась на диван. Она смотрела неподвижно в одну точку, а глаза ее наполнились слезами.
- Ну, мам, я же не специально!  Оно как-то само так вышло!  Почему-то…
- И кому из вас только мысль такая в голову пришла?!
- Ну… я не знаю…
- Не стыдно самому-то, а?
      Пику было стыдно, и, если бы он мог, он покраснел бы. Но мыши краснеть не умеют, поэтому он …стал еще более серым. Кстати, вы когда-нибудь обращали внимание, что совсем маленькие мышата, когда они только родились, светло-светло серые, а взрослые, как правило, темно серые – это все от стыда! Да - да!
      Мама опять замолчала, просто сидела неподвижно, а с ее глаз время от времени скатывались крупные слезы, и падали на пол со звуком «шмяк»!

- Мам, ну прости, а! Просто Клац сказал: «А пойдем полакомимся сухарика…» - Пик оборвался на полуслове, понимая, что все-таки, как ни старался, а выдал друга. Мама с усмешкой взглянула  на него, а потом заговорила совершенно серьезно:
- Пик, мало ли, что еще тебе будут предлагать в жизни. А если завтра кто-то из твоих друзей позовет тебя на улицу, туда, где шелестят деревья и светит солнце, ты пойдешь? Или все-таки вспомнишь, что кроме теплого солнышка там еще есть крысы, кошки, люди, машины, и что иногда даже взрослые мыши оттуда не возвращаются?!
Пик сидел грустный и молчал, понимая, что мама права и оправдываться глупо. Он сел рядом и прижался к ней. А потом сказал как-то неожиданно твердо: « Я больше никогда, никогда не возьму чужого, мама, как бы мне этого не хотелось!» - и заглянул маме прямо в глаза.
- Эх ты, голова ты моя бестолковая, - мама обняла своего мышонка и прижала к себе крепко-крепко, - я давно уже не злюсь на тебя. Дело не только в воровстве. И мне, на самом деле, не важно, что там говорят на улицах – поговорят и забудут! Но ты пойми, ведь голова тебе не только для того, чтобы сыр в нее есть! Запомни, сынок, кто бы что ни говорил, кто бы что ни предлагал тебе, за то, что ты делаешь, отвечаешь ты сам, потому что у тебя  - своя голова на плечах! Вот и думай СВОЕЙ головой! – и легонько о стукнула пальцем сына в лоб. А потом притянула к себе и чмокнула прямо в макушку.
Пику стало легко и спокойно. Как-то сразу и вдруг. И он сидел, уткнувшись в маму, еще долго… Хотя нет, не очень долго, потому что в животе привычно для этого времени заурчало, и он, хитро прищурившись,  спросил: «Мам, а для моей теперь уже умной головы не найдется кусочка сыра»?