Сказка про лето

…наша Маша рано встала,
Кукол всех пересчитала…

Не воспринимаю реальность. Нет реальности. Стук мяча о стену соседнего дома, смех и крики детей девять этажей вниз, до самой земли.

…наша Маша…
…рано…

...Знаешь, раньше я говорил бы про касания рук, про трепетные касания нежных рук, а ещё про огни, вот только на мне кровавые раны от них, от тех и от других. Расскажи кому, как страшно там, под землёй, в прохладе, тишине и спокойствии. Воздух в ладонях раскалён добела сегодня, сами они прозрачные серые тени. Кто-то при жизни знал меня, кто-то учил меня петь, кто-то учил слышать и видеть. Но теперь все они там, там – где снег мешается с пламенем. Знаешь, я мог бы стать огнём, пламенем, но от этой мысли огни в моей душе леденеют, ты никогда не узнаешь про это, не увидишь и не вспомнишь. Тогда танцуй, танцуй, и шей белые платья, они так подходят тебе, ибо белый – цвет чистоты, а ещё смерти.
Я не умею быть вдохом, касанием ветра, я не могу светиться в темноте, тогда, когда тебе темно. Становясь лёгким и прозрачным до полной невозможности причинить боль, я, тем не менее, делаю это. Посмотри, как всё прозрачно, зыбко и нематериально…

….две матрёшки на окошке,
Две Аринки на перинке…

Зубы сжимаются до хруста, загребаю полную горсть льда, заталкиваю в рот, начинаю медленно жевать.

…смотри, какие они непрозрачные, эти руки, которым не суждено прикоснуться к тебе, их всё равно что нет, но они настоящие, слишком – настоящие… смотри, как тяжелы и болезненны самые даже слова мои: да…

...слова,
ещё воздух...

даже воздух едва дрожит от них – но они тяжелы, словно гири, каждое, каждое из них. Нет ничего более эгоистичного, чем быть счастливым. Не стоит касаться моих слёз, они прожигают насквозь. Такому мне жить легче и проще. Его не трогают твои страдания, он не дотягивается до них, не трогает и не тянется к колышущейся черноте, своими эмоциями обделило Мироздание, равно как и способность мучиться была отсыпана крайне скудно. Ему хорошо – но мне уже не стать Им.

…две Танюшки на подушке,
А Петрушка в колпачке…

Девять этажей. Стук мяча о стену. Жара. Расплавленный асфальт прилипает к кедам, едва поднимая ноги, тащусь домой.

…две матрёшки на окошке…

А я тут, над пропастью лежу и вниз тянусь, жар лижет мне ладони, обжигает их холодом, волосы заслоняют лицо, я тянусь вниз до боли в суставах, я не уверен, что смогу вытащить, но подлостью было бы не попытаться. И я тянусь, ищу – но никто не берёт этих рук, не видно никого в морозной черноте.
Мне говорили – не говорить о смерти. Я могу научиться не слышать этого слова, я действительно могу, будет тяжело, но только поначалу. Я могу встать на ноги, отмыть руки с мылом, улыбнуться солнцу, пойти петь и танцевать и никогда больше не возвращаться краю пропасти. Я могу научиться смотреть и не видеть её – ты действительно этого хочешь?
Посмотри: это жизнь. Ей нравится быть вечной. Привыкай – это мысль уже через некоторое время перестанет тебя волновать. Это бывает трудно и сложно поверить, но я же привык и поверил, и тебе тоже придётся, потому что у тебя просто нет выбора. Можешь попытаться. Всё можно, если очень хочется: бросаться под поезда, и пусть они сходят с рельс, плести верёвки из своих волос, и пусть обрываются люстры, а тугие петли превращаются в цветы жасмина. И когда тебе надоест играть в смешные детские игрушки, ты можешь всё бросить. Не потому что так нужно или пришло время. Сама. У нас будет всего пара столетий, но этого хватит, чтобы танцевать, смотреть друг на друга и смеяться, чтобы знать, что мы – одно. А потом будет холод и долгие зимние ночи. Нам даётся очень мало времени, но только мы можем рассказать, что можно жить вечно.

Страница с треском вырывается из блокнота, бумажный шарик летит с девятого этажа на асфальт. Никто не замечает этого. Усмехаюсь, размазываю пепел по ковру.

И пишется лишь одно молчащее, мёртвое слово. Я начну говорить, когда поверю в чью-то ложь о том, что нет ни правды, ни лжи. Стану жить так, как мне захочется, а после, взглянув на часы, пойму, что не прошло и минуты даже. Тогда я перестану жить, и сяду пить горячий чай из сувенирной кружки. И больше не буду одинок.
Хотя нет. Ждать глупо этого. Потом мне наверняка солгут правдиво, чтобы остаться там, где места не было никогда. Лишенный слов смысл пройдет мимо полуночи, но после, после… Мы все будем молчать речью, давясь словами, чтобы не сказать ничего, а ты будешь плакать у зеркала: “Верните отражение! Темно!” А птицы моей судьбы будут рядом, чтобы встретить меня, гуру кофеен, в королевство без короля… К тебе нет дороги.

Пусть просто будет всё, как будет.
Когда придёт та, другая, кто сможет не бояться ожога – пусть возьмёт меня за руку.